– Я понимаю тебя. Хотя все это так мерзко, так ужасно…
– Ничего, Агнешка, я – сильный, взрослый человек, а вот Полинка – всего лишь беззащитный ребенок. Я не могу подвергнуть ее риску. Поэтому и отказываюсь помогать тебе. Прости.
– Не стоит извиняться. Все ясно и не требует дальнейших объяснений. Единственное, о чем я рискнула бы спросить тебя… Знаешь ли ты, что происходит на тех закрытых вечеринках?
– Представь себе – нет! – признался Андрей. – Меня на них никогда не приглашали, да я и не рвался.
– Неужели тебя никогда не одолевало простое любопытство?
– Мне они глубоко безразличны. Я с трудом терплю Диану во время работы, а уж о том, чтобы быть рядом с ней во внерабочее время, не может быть и речи. Конечно, если бы я знал, что могу их на чем-то подловить, можно было бы попытаться… Хотя их ничто не берет. С такими связями, как у них, никакой суд не страшен. Уверен, что они от всего отмажутся.
Я взглянула на часы. Что ж, нельзя больше терять времени. Вечеринка в доме Дианы должна быть в самом разгаре. Пора навестить ее гнездышко и попытаться утащить яичко покрупнее. Сделаю из него яичницу, а если повезет – то омлет.
Глава 24
Если вы никогда до сих пор не пытались лазить зимой по деревьям, то мой вам совет – и не начинайте. Занятие пренеприятное, особенно на морозе. Что касается меня и Наташки, то у нас просто не было другого выбора. Иным способом до второго этажа, где собирались Дианины гости, было не добраться. Андрей подробно объяснил мне расположение комнат в доме и даже нарисовал план. По нему мы легко вычислили четыре окна большого зала. С деревом нам повезло. Слава богу, что это была не елка. И без ее колючек к тому моменту, когда я оседлала подходящий сук, мои перчатки оказались разорванными в клочья. О ноге я позаботилась заранее, обколов ее обезболивающим, которое где-то раздобыла Наталья, иначе не то что по деревьям лазить, я бы и пешком ходить не смогла. Но даже «замороженная» конечность давала о себе знать: противно ныла и время от времени немела, полностью теряя чувствительность.
Наталья начала гудеть еще на земле и продолжила это занятие дальше, ноя над ухом, как больной комар. Она попыталась схитрить и остаться под деревом, якобы для страховки, но я побоялась рисковать. Как и обещал Юрка, охраны возле дома не наблюдалось, но от любопытных соседей мы не были застрахованы.
Ветка, в основании которой я угнездилась, как нахохлившаяся ворона, поднималась вверх под острым углом и своим концом касалась покатой черепичной крыши особняка, нависая над широким балконом наподобие шатра. В окнах, выходящих на балкон, горел свет. До нас доносилась музыка и неразборчивый гул множества голосов. На наше несчастье, все окна были плотно зашторены, и разглядеть что-либо с дерева не представлялось возможным. Нужно было попасть на балкон.
Услышав о новом испытании, Наташка так активно замахала руками, что едва не ухнула вниз с высоты, и запричитала:
– Не полезу! Там высоко! И скользко! Мы упадем и обязательно разобьемся!
– Не хотела тебя расстраивать, но на этом насесте мы тоже долго не протянем, – припугнула я. – Скоро замерзнем, как цуцики, и назад спуститься уже не сумеем.
– Так что ж ты молчала? Давай слезем сейчас, пока руки-ноги еще гнутся. Все равно ведь ничего не видно.
– Издеваешься? Зря, что ли, я сюда карабкалась?
Наташка шумно вздохнула, а я между делом, цепляясь за ветки, как белка-переросток, осторожно улеглась на самую толстую и поползла вперед, виляя задом. В ушах у меня свистел ветер, сдувая шапку, живот даже сквозь толстую куртку царапала жесткая кора, но я медленно продвигалась вперед до тех пор, пока не зависла прямо над балконом. Вот тут мне впервые повезло, так как конец ветки согнулся под моей тяжестью: даже прыгать не пришлось, я просто съехала на балкон, словно с горки, а ветка упруго распрямилась, щедро посыпав меня снегом. Отряхнувшись по-собачьи, я махнула Наташке рукой, показывая, что все в порядке, и сразу же приникла к окну, отыскав щель в занавесках, чтобы не терять даром времени.
Размах мероприятия впечатлял. Вряд ли кому-то прежде удавалось собрать вместе столько влиятельных лиц. Гости – исключительно представители сильного пола – фланировали по огромному, ярко освещенному залу поодиночке и группами, держа в руках бокалы с напитками. Спиртного, как я успела заметить, было в изобилии. Я насчитала три стола, заставленных разнообразными напитками, среди которых безалкогольные составляли явное меньшинство. Закуска, если и была, находилась вне поля моего зрения. Было заметно, что все чего-то ожидают. Подчеркнуто приветливые, слегка утомленные, эти господа с удовольствием разыгрывали из себя меценатов, время от времени вступали в короткую беседу друг с другом, но было ясно, что не праздные разговоры привели их под эту крышу.
Диана, при виде которой я скривилась от отвращения, являлась на этом сборище единственной женщиной. Она сидела, откинувшись в кресле, ее обнаженные локти покоились на блестящих подлокотниках кресла из темного дерева, тонкие длинные пальцы небрежно сжимали мундштук с дымящейся сигаретой. Да уж, она умела произвести впечатление…
Стоя на одном месте, я постепенно начала примерзать к полу, когда, словно повинуясь невидимому знаку, гости стали рассаживаться в кресла, расставленные полукругом вокруг небольшого возвышения. Диана, нарочито медля, глубоко затянулась в последний раз и, выпустив колечко дыма, лениво махнула рукой. Ее губы растянулись в улыбке.
Свет в зале погас словно бы сам по себе, зато над сценой стал как будто ярче. Занавес, скрывающий заднюю стену, раздвинулся, за ним оказалась дверь, через которую под неслышную мне музыку на сцену высыпала стайка танцовщиц, при виде которых я почувствовала, что меня сейчас стошнит.
Теперь до меня дошел истинный смысл слов Насти – балет действительно был… особого рода. Совсем юные – младшей наверняка не исполнилось и двенадцати – миловидные девочки в невесомых накидках, почти не скрывающих обнаженные тела, извивались в чудовищном танце, фигуры которого не имели ничего общего ни с классикой, ни с фольклором, ни даже с авангардом. Да что там, не всякий стриптиз-клуб решится выпустить на свою сцену ТАКОЕ. И это проделывали дети! Терпкий коктейль из юных грациозных тел, прозрачных тканей и извращенной фантазии призван был взбудоражить притупленную чувственность толпы потасканных господ преклонного возраста. Я сама удивилась охватившей меня ярости и понимала в данный момент лишь одно: кто-то должен ответить за это безобразие.
Среди остальных мужчин я не сразу заметила Туркова. Он, пожалуй, был единственным, кто взирал на порнобалет без интереса. Его лицо было озабоченным и даже мрачным, на сцену он практически не смотрел. А вот в сторону жены бросал частые и не слишком приветливые взгляды. Она их, казалось, не замечала. Я увидела, как губы Дианы изогнулись в улыбке, словно она вспомнила что-то забавное. Затем она тихо поднялась и удалилась в одну из комнат. Никто не заметил ее исчезновения, зрелище на сцене как раз достигло своего апогея.
Наташка обрушилась на балкон с большим опозданием, пропустив все самое интересное. Но и того, что она успела увидеть, с лихвой хватило, чтобы привести подругу в ярость.
– Педофилы, мать твою! – не сдержалась она.
Я мрачно кивнула:
– Согласна, редкостная гадость. Бедная Лия. Теперь я понимаю, как ей должно было быть противно участвовать в таком «благотворительном концерте».
Но оказалось, что понимала я все же не до конца. После того как танец закончился, все шесть девочек спустились в зал. Их откровенные костюмы промокли от пота и облепляли разгоряченные тела. Я с отвращением заметила, как мерзко подрагивают ноздри одного высокопоставленного старикашки, к которому приблизилась самая юная из девочек. Он обнюхивал ее… как кобель обнюхивает течную сучку, и я снова почувствовала приступ тошноты.
Развлекаясь, красные от возбуждения мужланы совали краснеющим девочкам бокалы с шампанским. Те, морщась, глотали спиртное, из последних сил пытаясь улыбаться. Одна девочка, в которой я с ужасом признала Симу, захлебнувшись, упустила свой бокал. Шипучий напиток выплеснулся ей на грудь. Меня передернуло, когда я увидела, что стоящий рядом тип с блестящей лысиной и дряблыми щеками, жадно притянув к себе зашедшуюся в кашле девочку, стал слизывать с ее кожи липкую влагу, ничуть не стесняясь остальных. Девочка задрожала, но потные руки уже увлекали ее за собой прочь из этого зала, словно добычу, доставшуюся беззубому хищнику на халяву.
– Господи, куда повел ее старый козел? – ахнула Наталья.
Я не нашла в себе сил ответить. Отвратительный аттракцион Турковых предстал перед нами во всем своем безобразии. Теперь ясно, откуда у них бешеные бабки и сумасшедшие связи в самых верхах. Бордель для педофилов! Это круто.
Если бы взглядом можно было убить, то вальяжно прохаживающийся по залу Турков был бы уже трупом. Но он передвигался довольно резво и чувствовал себя вполне нормально. Когда еще одна пара покинула зал, он скользнул в ту же дверь, за которой немногим раньше исчезла Диана. За то время, что он отсутствовал, зал почти опустел. Гости получали теперь удовольствие где-то в другом месте, скрытом от наших глаз.
Но вот Турков, выйдя из комнаты, пересек зал и присоединился к оставшимся, заведя с ними какой-то разговор. Затем они все вместе куда-то удалились. Зал опустел окончательно.
Только сейчас я почувствовала, что уже почти превратилась в сосульку. Пора было сматываться. Все, что я хотела знать, я уже знала. Мотив убийства Лии казался очевидным. Если девочка пригрозила разоблачить мерзкие сборища и была настроена достаточно серьезно, а, по словам Насти, так оно и было, то она стала представлять реальную опасность для жаждущих запретного удовольствия богатых господ. А они, как дикие осы, их лучше не дразнить – зажалят насмерть.
Теперь, когда в наших руках было наконец нечто конкретное, все, что нам оставалось, это ускользнуть отсюда незамеченными. Я подняла глаза наверх, туда, где должна была находиться ветка, и… поняла, что у нас крупные неприятности. Когда я спрыгивала на балкон, ветка под моей тяжестью склонилась совсем низко, но сейчас она покачивалась на фоне темного неба на совершенно недосягаемой высоте, словно дразня меня сверху. Вот черт, как же я раньше не подумала о такой возможности? Идиотка! Как же нам выбраться? Я глянула вниз через перила. Нет, этот путь не годился. Слишком высоко, чтобы спрыгнуть. К тому же перила совсем обледенели, держаться за них практически невозможно.
Пока я раздумывала, как сообщить Наташке неприятную новость, она вдруг отшатнулась от окна и со сдавленным воплем: «Сматываемся!» – потянула меня за собой в темный угол балкона. Мы успели нырнуть за большие деревянные кадки, в которые летом, наверное, высаживают какие-нибудь фикусы и пальмы, как раз в тот момент, когда на балкон вывалился один из хорошо разогретых гостей. Его рожа была нам хорошо знакома. Он частенько выступал с экрана, призывая народ беречь культуру и общественную мораль. Стыдно признаться, но выглядел он во время выступлений настолько убедительно, что вызывал доверие и симпатию. Сейчас моралист был пьян в сардельку и, видимо, классно порезвился. По отечной красной морде блуждала сытая улыбка, мутные глазки-щелочки маслено блестели. Он облокотился брюхом о перила и закурил. Желание подскочить сзади и столкнуть эту тушу вниз было почти непреодолимым. Наташка, как-то почуяв мое рвение, сунула мне кулак под нос.
Благодаря ее вмешательству чиновник благополучно проветрился и, докурив, покинул балкон целым и невредимым. Я напрягла слух и – о, счастье! – не услышала, как щелкнул запор на балконной двери. Пьяный в дрезину гость Дианиного борделя забыл запереть за собой дверь.
Теперь я могла рассказать Наташке про недосягаемость ветки как пути отступления.
Но у нас появился шанс выйти. Шанс рискованный, но не более, чем прыжок с балкона. Я прикинула, что, войдя в дом, мы можем спуститься на первый этаж, а затем выбраться наружу через какое-нибудь окно. Только нужно было ждать, пока все в доме заснут. И ждать пришлось долго.
Конечно, мы с Наташкой очень старались: приседали, прыгали, махали руками, но все же, когда дом наконец опустел, затих и погрузился в сон, я лично уже не чувствовала своего тела. Одно хорошо: нога совсем не болела, замороженная естественным образом. Все окна, которые нам было видно, давно погасли, но мы для верности выждали еще полчаса. Конечно, соваться в чужой дом, пусть даже и спящий, идея самоубийственная, но вряд ли будет лучше, если завтра утром хозяева обнаружат на балконе две наши обледеневшие тушки.
С трудом передвигая задеревеневшие на морозе ноги, мы с Натальей просочились в большой зал и, стараясь производить как можно меньше шума, заперли за собой спасшую нас балконную дверь изнутри. О боже, как здесь было тепло! Немного оттаяв, я стала прикидывать, какой путь избрать для бегства. Нарисованный Андреем план дома начисто выветрился из моей головы, я помнила только, что где-то на противоположной стороне должна быть наружная лестница, спускающаяся прямо в сад. По моим прикидкам, эта лестница находилась как раз за той дверью, куда по очереди заходили Диана и ее муж. Тот факт, что она так и не вышла обратно, добавил мне уверенности. Ведь это означало, что она воспользовалась каким-то другим выходом.
Короче, я решительно направилась именно к этой двери. Попутно я надеялась выяснить, куда и зачем наведывались супруги, покидая своих гостей.
Дверь оказалась не заперта, но за ней было темно, что меня ободрило: значит, в комнате никого нет. Прямо напротив двери тускло светилось окно, освещенное уличными фонарями. Я на цыпочках подошла к нему и радостно стиснула кулаки: снаружи действительно оказался маленький балкончик и ведущая вниз лестница. Обернувшись, чтобы поделиться с Натальей радостной новостью, я и увидела… это. Но еще раньше я почувствовала запах. Мой нос уловил тошнотворное амбре всего лишь на долю секунды, но я его узнала, вновь испытав приступ иррационального страха. Этот запах всегда означал смертельную опасность. Я стала вглядываться в окружающую меня темноту, и мой взгляд, уже освоившийся в полумраке, зацепился за странную, бесформенную кучу на углу широкого письменного стола. Я вгляделась пристальнее и тихо всхлипнула.
Это была Диана. Казалось, она уснула, уронив голову на вытянутые руки. Но Диана, спящая на своем письменном столе, выглядела до того нелепо, что напрашивался единственный вывод – женщина мертва.
Сдавленный вскрик в другом конце комнаты возвестил: Наташка тоже ее увидела. Морщась от покалываний в оттаивающих ногах, она доковыляла до меня и вцепилась в мою руку.
– Больно-то как… – пожаловалась она шепотом, интенсивно растирая ногу.
– Потерпи. Ей, – я мотнула головой в сторону скорченной фигуры, – гораздо хуже.
– Она что, мертвая, что ли?
– Похоже на то.
– Ну вот только этого нам и не хватало… – возмутилась подруга. – Бежим отсюда!
– Ну уж нет.
– Агния, не дури! Если она труп, а нас тут накроют… О нет, даже думать об этом не хочу.
– Все давно спят. И будут спать, если ты их не перебудишь своим криком. Время – два часа ночи. Если ее до сих пор никто не хватился, то не хватятся до утра. Мы можем спокойно осмотреться тут, чтобы понять, что произошло.
– Ну тебе-то какое дело до этого убийства? Других, что ли, мало?
– Оно из той же серии, – произнесла я убежденно. – Я чувствую запах. Тот самый.
Наташка потянула носом.
– Да? А я вот ничего не чувствую. Так что пошли отсюда, живо. Ну что ты упираешься? Что тут любопытного? Все же ясно. Пусть милиция разбирается.
– Погоди, что тебе ясно?
– Как что? Муженек ее грохнул. Ты что, не видела, как он входил сюда?
– Видела, конечно, но это не означает…
– Означает, означает… Я домой хочу!
Я тоже захотела домой. Но сумела настоять на своем. Наташка трусила уходить в одиночку и не оставила меня из солидарности. Поэтому, ворча и чертыхаясь, забилась в угол какого-то кресла и оттуда обиженно следила за моими манипуляциями.
Первым делом я плотно зашторила окна, чтобы наружу не пробивался свет настенного бра, которое я зажгла. Света было достаточно, чтобы разглядеть все ужасные подробности.
Кабинет явно принадлежал женщине, деловой, но в то же время женственный, почти чувственный акцент в оформлении интерьера делал его похожим на будуар. Определенно немногие из посторонних допускались сюда, в святая святых хозяйки. На фоне подавляющей роскоши, изобилующей коврами, лакированным деревом и шелковыми тканями, убитая хозяйка выглядела еще более страшно. Единственный удар чудовищной силы был нанесен кочергой. Она валялась здесь же, возле стола. Остальной набор из четырех предметов с блестящими медными ручками мирно покоился у камина. Только одно гнездо в стойке пустовало.
Блестящий загнутый конец кочерги потемнел от крови. Бедная Диана! Один удар примитивной железякой, и ее тщательно ухоженная головка превратилась в разбитое яйцо. Меня поразила чудовищная сила, с которой был нанесен удар. Боже мой, сколько крови! Кровь заливала стол, стекая из пробитого виска женщины, кровь была на полу. Несмотря на усиливающуюся панику, я все же успела отметить, что на полу крови, пожалуй, слишком много. Целая лужа. На столе ее было гораздо меньше, и я не видела, как она могла попасть на пол. Резко нагнувшись и преодолевая отвращение, я заглянула под стол. Мне с трудом удалось подавить вскрик, когда я увидела распоротое сверху донизу платье женщины. И не только платье. То, что я поначалу приняла за оторванный длинный лоскут ткани, на самом деле оказалось… внутренностями, свисающими до самого пола.