— Ты говорил, она кого-то чует? — спросил Ледяной, но думал он не о кошке.
— Тогда она злится. — Что бы их всех ни ожидало в оказавшемся-таки мышеловкой проливе, встретить его нужно вместе. — Похоже, то, что сзади, ей нравится.
— Но там ничего нет!
Нет, но ветер стал звонким, а солнце ерошит пенные гребешки и скачет с волны на волну. Нет, но офицер со знакомым лицом больше не оседает на камни, а ты не ковыляешь к месту высадки, пытаясь вспомнить имя мертвеца... Зачем помнить, когда можно просто жить? Память тянет назад, рождает злость, ссорит, сбивает с пути... Память мешает.
— Шлюпкавпроливе! — Какой смешной голос! — Дядьшлюпка... Здоровая...
Глава 12
Устричное море
400 год К.С. 10-й день Летних Волн
1
Кальдмеера Луиджи узнал сразу, высокого парня со злым и каким-то шалым взглядом — лишь вспомнив, кто может быть рядом с Ледяным. Фок Фельсенбург! Изменились оба — и адмирал, и адъютант, но Кальдмеер всего лишь постарел и похудел, а вот Фельсенбурга назвать Руппи даже про себя больше не выходило.
— Фью-у, — присвистнул Вальдес. — Ничего себе! Теперь не усну, буду думать — это я ловил Бе-Ме или вы его ловили мной? Господин адмирал цур зее, какими ветрами?
— Судьба.
— Судьба — это серьезно... Но не серьезней ветра — куда идти и под какими парусами, все равно решать нам.
— Руперт с вами согласится.
— Он и раньше не ходил на поводу у этой мымры, но ваше появление — это сюрприз! Желаете пообедать, или займемся судьбой?
— Я предпочел бы внести ясность во все. Чем скорее, тем лучше.
— Вы начинаете напоминать дядюшку Везелли, а это ужасно... Особенно после тетушки. Что ж, представьте мне ваших спутников.
— С Рупертом вы знакомы. Господин Клюгкатер, шкипер «Хитрого селезня». Господин Канмахер. Его единственный внук погиб на «Ноордкроне».
— То, что нужно.
— Кому?
— Судьбе, морю, нам с вами... Кое-кто останется внакладе, но что кошке в радость, крысе... наоборот. Вы уверены, что не хотите перекусить?
— Вы все так же гостеприимны.
— Я неисправим. Спросите при случае тетушку, она подтвердит. Как ваше здоровье?
— Я здоров. Господин Вальдес, я должен поблагодарить вас за возвращенную шпагу. К сожалению, я ее не уберег.
— Так это же чудесно! — восхитился Ротгер. — Раз нет шпаги, ее можно не отдавать, а потом мы что-нибудь придумаем... Ладно, раз уж вы желаете прояснять, переберемся на бак. Обратите внимание: я поднял известные вам райос. Надеюсь, сегодня вы поймете, что это такое! Прошу извинить за беспорядок, абордаж — это всегда неопрятно...
Трупы с палубы можно было и убрать. Луиджи так и сделал бы, едва закончился бой, но альмиранте ограничился тем, что разделил пленных, загнав кого попроще вниз, а начальство с адъютантами — на корму. Мертвые остались там, где умерли. Стоя на шканцах захваченного линеала, фельпец прекрасно видел весь корабль. Неподвижные, кое-где окаймленные черно-красным синие груды напоминали о другой палубе и другой смерти. Полутора смертях, потому что капитан Джильди жив лишь наполовину.
Качнувший сцепившиеся корабли шван бросил в лицо Луиджи чей-то шейный платок. Синий. Фельпец отбросил нагретую солнцем тряпку и нагнал Фельсенбурга.
— Я думал, вы вернулись в Фельп, — равнодушно признался дриксенец.
— Возвращаюсь. Отец зовет, а галеры в Устричном море не нужны. — О том, что адмирал Джильди надел корону, Луиджи предпочел умолчать. — Как себя чувствует господин Кальдмеер?
— Не думаю, что хорошо. Вы охотились за Бермессером?
— Как оказалось. Вальдес отправил эскадру назад, а сам сделал петлю и пошел вдоль берега. Мы не представляли, что он затевает, пока не увидели мачты...
— Вы, заняв Бе-Ме, нам очень помогли. — Слышавший разговор адмирал обернулся и подмигнул Фельсенбургу. — Корабль без абордажной команды — это очень приятно... Кстати, о райос. Мы взяли полторы сотни пленных. Под «Победителем дракона» я был бы вынужден тащить высших офицеров в Хексберг, но у марикьяре два закона — море и соберано. Моего соберано где-то носит, значит, соберано сейчас я.
— А кто в таком случае мы?
— Мне казалось, мы прояснили отношения еще в день смерти половины ясеня. Руперт, вы еще помните, что шпага — оружие благородное?
— Стараюсь помнить.
— Тогда берегите ее репутацию. Зрелище вам предстоит омерзительное, но вы уж потерпите. Луиджи, отправляйся-ка на «Астэру», тут дело северное.
— Я и шел на север.
— Ну, тогда хоть нюхательную соль у призовой партии одолжи, — посоветовал Вальдес и окликнул сидевших на бочках абордажников: — Ребята, как улов?
— Протухает потихоньку, — весело откликнулся марикьяре в алой косынке. — Провялить бы!
— Сначала просолим. — Ротгер резко отшагнул в сторону, открывая дорогу. — Господин Кальдмеер, вы узнаёте этих господ?
Кто-то не выдержал, присвистнул, что-то тихонько зазвенело. Сзади — впереди была тишина. Бермессер в адмиральском мундире, но без шляпы, перчаток и перевязи рыбьими глазами смотрел на Олафа. И рот у него тоже был какой-то рыбий, беззвучный и шевелящийся. Лица Ледяного фельпец видеть не мог, только разом напрягшуюся спину.
— Так, — прервал молчание Кэналлиец, — господа адмиралы кесарии друг друга узнали.
2
О том, что Ледяного не догадались еще разок огреть по башке и сунуть в тайник, Юхан жалел не переставая. С той самой минуты, когда отправленный в убежище старый болван вылез на палубу и по всей форме представился фрошерскому офицеру, всего-навсего пригласившему шкипера и еще троих по его, шкипера, выбору прокатиться к Вальдесу. Беды-то! Призовой партии на «Селезне» особо разжиться нечем, разве что пресловутые ружья прихватить, а Бешеный отродясь кильку не ловил. Расспросил бы и отправил восвояси, благо про что спрашивать было: флагман, берущий на абордаж родное торговое корыто, — это, господа селедки, не каждый день увидишь.
Темнить Юхан не собирался. Дескать, так, мол, и так: видели мы, как господин Бермессер, в штаны наложивши, драпали, вот и стали ему поперек горла. А что огрызались, так и кошка отмахиваться начнет, если в угол загнать. Добряк не сомневался, что через час-другой снова будет на «Утенке», и тут вылез Кальдмеер. Разумеется, Фельсенбург поперся за адмиралом, а Канмахер — за обоими. Фрошер от такого улова ошалел, но голова у него варила. Четверых забрал, а десятка три своих на кораблик пригнал. Теперь неприятностей не оберешься, и все потому, что контуженому умнику захотелось благородство почесать! Шкипер кипел как гороховый суп, но смотреть и слушать не забывал. Бермессера раньше он видел лишь издали, а Вальдеса не встречал вообще. Фрошер был хорош... В синем море в белой пене рифы тоже хороши, только налетать на подобную красоту упаси Торстен... Бермессера святой упасать не пожелал. «Утенка», к несчастью, тоже.
— Так, — сверкнул зубами Бешеный, — господа адмиралы кесарии друг друга узнали. Господин Кальдмеер, вам лучше присесть.
— Что вы собираетесь делать? — Ни садиться, ни улыбаться Ледяной не собирался. Юхану тоже было не смешно.
— Я собираюсь воздавать, или как оно там называется, — объяснил Вальдес. — Мы тут все моряки... Бросать без помощи тех, за кого в ответе, — гневить море и вести по своим следам беду. Не знаю, почему разыгрался тот шторм, но буря была непростой — возникла ниоткуда и ушла на север. По следу успевшей в гавань погани. Другие не успели... Для Талига все обернулось удачно, но сейчас я — марикьяре. Я знавал Доннера, и пусть бы его прикончили мои пушки или старость, но не чужая грязь...
— Стойте! — дернул щекой Ледяной. — Вы хотите сказать... Адмирал Вальдес, вы утверждаете, что шторм шел за Бермессером?
— Не совсем я и не совсем утверждаю, но что не доделаем мы, доделает... другое, и оно слепо. Грязь для моря — как заноза для быка; пока не вырвет, будет крушить не глядя.
— С какой стати фрошеров заботит дриксенская грязь? — подал голос шаутбенахт с разбитой скулой. То ли тот, что глазел с причала на «Селезня», то ли другой.
— Хосс, замолчи! — Руки Бермессера были скручены, и он наступил шаутбенахту на ногу. — Молч...
— Именно, — кивнул Вальдес. — Вы навыполняли столько приказов этой сволочи, выполните еще один. Напоследок.
— Адмирал, — а вот Фельсенбург молчать не станет, хоть все ноги отдави, — я правильно понял? Вы решили избавить море от Бермессера? Благодарю вас, но это наше дело. Дело «Ноордкроне»...
— Не только. За «Ноордкроне» здесь спросят трое, но ваш шкипер тоже имеет право на свой кусок падали.
— Господин Вальдес, — соизволил очнуться Ледяной, — вы покинули эскадру, чтобы свести счеты с Бермессером? Почему именно сейчас?
— Мне не понравилось, когда регент швырнул вас в кипяток, как омара. — Бешеный сощурился; сейчас когти выпустит и прыгнет. — Вы верили кесарю и не возражали, но вразнос идет не только Талиг. О приговоре я узнал от негоцианта из Ротфогеля. На пятый день после вашей «казни», и счел уместным в меру своих сил... помянуть. Вы бы узрели вашего преемника с порога Рассвета или где там собирают праведников, но Рассвет остался голодным. Вы живы, и вам придется не встречать Бермессера, а провожать. Господа, вам не кажется, что повешенный фрошерами пленный адмирал цур зее отнюдь не то, что вздернутая своими трусливая мразь?
— Господин Вальдес, — соизволил очнуться Ледяной, — вы покинули эскадру, чтобы свести счеты с Бермессером? Почему именно сейчас?
— Мне не понравилось, когда регент швырнул вас в кипяток, как омара. — Бешеный сощурился; сейчас когти выпустит и прыгнет. — Вы верили кесарю и не возражали, но вразнос идет не только Талиг. О приговоре я узнал от негоцианта из Ротфогеля. На пятый день после вашей «казни», и счел уместным в меру своих сил... помянуть. Вы бы узрели вашего преемника с порога Рассвета или где там собирают праведников, но Рассвет остался голодным. Вы живы, и вам придется не встречать Бермессера, а провожать. Господа, вам не кажется, что повешенный фрошерами пленный адмирал цур зее отнюдь не то, что вздернутая своими трусливая мразь?
— Да! — прорычал Фельсенбург, и старик Канмахер подтвердил:
— Да.
— Я тоже так рассудил, вот и прикидывал, кому посподручнее махнуть платочком. Принц Луиджи — в Фельпе, кстати, тоже сбесились, и наш друг угодил в принцы — не годился. Я тем более, но Бе-Ме нашел своих судей сам. Моряки, которых хотели прикончить вместе с кораблем, не могли не обидеться. Я поставил на них, но море решило свести лицом к лицу всех. Под райос... Эномбрэдастрапе!
3
Вальдес смотрел в упор. Глаза у него были черные, но в них проскакивали голубые искры. Злющие и... знакомые.
— Моя марикьярская половина в бергерских гостях изнемогала от песен про суд гор, но в самом подходе что-то есть. Четверо выживших, подонок и веревка... Раньше это называлось судом моря. По крайней мере у агмов.
— У варитов тоже, — подтвердил Руппи. Сколько раз лейтенант воображал встречу с Бермессером, но все вышло иначе. Неожиданно и... правильно. — Нас четверо, и я обвиняю.
— А как же! — сжал кулаки Йозев. — Трусам место на рее! Шкипер, вы как?
— Гадить в море не след, — веско произнес Добряк. — Не любит оно такого. А раз нагажено, надо исправлять. Господин адмирал верно сказал. Мы не тронем — штормяга тронет, да, чего доброго, заодно других утянет, кто ни сном ни духом... Нехорошо!
Трое и Олаф... Ну почему он молчит? Нельзя же так... дрейфовать?!
— Вернер фок Бермессер, вы сбежали, нарушив приказ. — Если потребуется, они с Канмахером эту сволочь собственными руками... — Вы пытались обмануть кесаря и оклеветали адмирала цур зее Кальдмеера. Вы трижды — в Зюссеколь, Шеке и на Эйнрехтском тракте — подсылали ко мне убийц, потому что я был свидетелем вашей с Хохвенде трусости. Жертвами покушений становились мои спутники и случайные люди. Вы напали на «Хитрого селезня», потому что шкипер и команда оказались свидетелями вашего бегства...
— «Верная звезда» приказ выполнила. — Опять фок Хосс! — Не наша вина, что адмирал цур зее решил его забыть. Если тут и есть предатели, то Кальдмеер и Фельсенбург, этот балаган тому свидетельство... Приговор Морского Суда может отменить только кесарь или регент, Фельсен...
— Как хорошо вы знаете законы. — Рука Руппи уже лежала на эфесе. — Только кесарь собирался отправить на виселицу настоящих трусов и предателей, а Фридрих такой же регент, как я — Бешеный!
— Ты не похож на Вальдеса, Руперт, — устало вмешался Олаф, — по...
— На Вальдеса — нет. — Фок Хосс был сволочью, но не трусом. — Он не Бешеный, он бесноватый...
Дальше Руппи не расслышал, потому что вспомнил! Вспомнил, кем был толстяк, которым так кстати прикинулась она. Камердинером старшего Хосса. Доверенным, надо полагать!
— ...дмирал Вальдес находился слишком далеко, чтобы разобрать сигналы, как и шкипер. Фельсенбург может говорить что угодно. Он не был рядом с Кальдмеером, когда тот отдавал приказ, а позже был слишком озабочен тем, как избавиться от дяди и соблазнить ее высочество...
— А чем был озабочен камердинер вашего отца? — Ударить связанного? А почему бы и нет? Сперва ударить, потом разрезать веревки и швырнуть шпагу. Хосс продержится недолго, всяко меньше задиры с Речной. — Подыскивал убийц? Ну так его выбор оказался не из лучших!
— Вы бредите, лейтенант!
— Вот как? А что делаете вы? Лжесвидетельствуете по привычке? Так мы в море, а не в эйнрехтской... грязи!
— Граф Фельсенбург, — напомнил Бешеный, — помнится, вы не собирались пачкать шпагу.
— Могу саблей. — Смешанная с омерзением злость нахлынула и понесла, сдерживать ее Руппи не собирался. — Или, если угодно, топором!
— ...запрещаю оскорблять Руппи! — проревело из-за плеча Бермессера. — Руппи Фельсенбург — мой друг!.. А я защищал и буду защищать своих друзей!..
Троттен! Альхен Троттен-младший. Здесь! Брызгает слюной, он вечно брызгается...
— Заткнитесь, барон! — У адъютанта Хосса руки связаны. Жаль... — Вы не в кабаке, вы в плену у фрошеров. Извольте...
— Мне начхать, где я! Главное — все слухи о твоей смерти, Руппи, сплетня! Ты не представляешь...
— Представляю! — Злая легкость не желала отпускать, она требовала выхода, она требовала танца. — При случае спроси... капитана Боргута и его дружка. Я видел, как вы шлялись по мещанским кабакам и врали про...
— Руперт, — повысил голос Олаф, — речь не о сплетнях и не обо мне, речь о гибели флота. О Хексберг! Тебя в самом деле не было на «Ноордкроне». Ты говорил с Хохвенде и Бермессером, это так, но о приказе у них не справлялся. У меня нет свидетелей. Только мое слово.
Соврать? Разбить ложь ложью? В Эйнрехте — пожалуйста, но не в море! Значит — все же поединок, но быстрой смерти подонкам не видать... Разве что с распоротым брюхом кто-то станет правдивей.
— Вы ошибаетесь, адмирал цур зее. — Бешеный как-то оказался за спиной Руппи. — Ваши свидетели здесь.
...Как и откуда они появились, Руппи не заметил. Похоже, этого не заметил никто, но они пришли. Бюнц, Шнееталь, сигнальщик Блаухан и... Зепп. Четверо мертвых моряков молча взяли Хосса с адъютантом в полукольцо. Они ничего не делали, только смотрели. Руппи видел лицо друга, хмурое, измазанное копотью...
— Зепп!
— Тише. — Вальдес ухватил рванувшегося было лейтенанта за плечо. — Ты позвал, тебя услышали... Ты помнишь, запомнят все.
— Ты хотел, ты видишь... Они не хотят, они смотрят.
Ведьмы! Как же он сразу не понял?! Где Бешеный, там и они! Ведьмы могут стать кем угодно — Фридрихом, Бюнцем, Гудрун, этим самым камердинером... Только это та же ложь!
— Не надо, — попросил Фельсенбург. — Кэцхен не могут быть свидетелями!
— Отчего же? — Вальдес больше не смеялся. — Они как раз видели всё. Особенно твою «Ноордкроне». И они не лгут, тем более на закате.
Глава 13
Устричное море
400 год К.С. 10-й день Летних Волн
1
Рожа шаутбенахта стала бледной, будто несоленый ардорский сыр. Юхан хмыкнул, обернулся и понял, что за собственную физиономию тоже не поручится, пусть покойники прут и не на него, один Бюнц чего стоит! Тот самый Бюнц, которого Юхан сдуру вспомнил, прежде чем лезть в пролив. Теперь сгинувший капитан, сжав кулаки, смотрел на враз онемевших храбрецов.
Утопленник явился не один. Высокий шаутбенахт, красно-черный от копоти и крови парень и немолодой грустный сигнальщик хмуро глядели на офицеров «Звезды», и это было похуже любой бури. Даже той...
Юхан скрестил пальцы на обеих руках и попятился. Он не сделал этим мертвецам ничего дурного, вот Бюнц, тот пытался загнать кораблик с товаром в угол. Давно, очень давно, а теперь им делить нечего! Только кто их, вернувшихся, разберет...
Что-то выкрикнул Фельсенбург, почти простонал и грузно плюхнулся на бочонок Канмахер. Налетевший, кажется, со всех сторон ветер развернул вымпелы, заметались по белым доскам солнечные пятна. Солнце смеялось и клонилось к горизонту.
— Небо скоро станет красным... Небо и волны... Пора...
Кто это сказал? Фельсенбург?
— Небо станет красным... — Вернувшийся Бюнц положил руку на плечо сигнальщика.
— Небо и волны... Красное солнце...
— Красное солнце... двери в закат...
Фок Хосс схватился за горло и захрипел. Лицо шаутбенахта багровело на глазах, будто он уже болтался вверх ногами. Грустный сигнальщик улыбнулся краешком рта, и тут прихватило уже Бермессера.
— Хватит... — Голос Ледяного дрогнул.
— Ну нет! — отрезал Вальдес. Он все еще держал за шкирку Фельсенбурга и все еще не улыбался. — Вы, двое, так был приказ или нет?
— Н-н-нетхк-кх-кх!
Теперь субчики признавались — кашляли и признавались наперебой, только никто их не слушал, разве что Фельсенбург и фрошеры в алых косынках. Покойники пропали. Олаф таращился на собственные сапоги, Канмахер часто дышал и то и дело утирал лоб, Вальдес, и не думая щуриться, глядел на солнце... Было тошно, и Добряк вытащил фляжку. Глоток можжевеловой прочистил мозги и унял поганенькую непривычную дрожь. Бермессеру быть на рее, это и кильке ясно, а что прикажете делать честному шкиперу?