При виде ровных рядов всадников на рослых, повыше драгунских, лошадях опять вспомнились Хейл и «крашеные» на весеннем снегу. Хороший все-таки день был.
— Красотища! — подлил масла в огонь Бертольд. — Давно бы так! Вы, часом, маршалу в подарок от Савиньяка куражу не привезли?
— Хватит чушь молоть!
— Как же не молоть, если луг Мельников?
Чарльз не выдержал, рассмеялся. Кирасиры строевой рысью прошли мимо драгун и двинулись дальше, обтекая последние пехотные батальоны, еще не брошенные в бой. И тут же, подчиняясь команде Лецке, тронулись драгуны. Бэзил заработал рану в такой же последней атаке, ну да гусь — не медведь, север — не юг, а Давенпорт не Хейл. О себе как таковом Чарльз не беспокоился — ничего с ним сегодня не случится, но вот рота... Они шли в первой линии, и капитана все сильней тревожили канавы и живая изгородь на пути к дриксенской батарее. Препятствия следовало преодолеть, не сломав строя и не потеряв разгона, только у колючих высоченных кустов на сей счет было свое мнение. Как и у дриксов.
«Стой!» — завопила труба, перебив нелепую мысль о том, что неплохо было бы заставить придорожную канаву сузиться. Что случилось, Давенпорт не понимал. Повертел головой. Привстал в стременах, посмотрел вперед. Кирасиры тоже остановились, нет, они перестраиваются! Эскадроны выполняют классическую «перемену фронта», разворачиваясь лицом куда-то влево, в сторону Эйвис, приречных рощиц и, Чарльз припомнил карту Лецке, южного тракта. Что там — отсюда, с правого края строя, было не разглядеть, но маневр ноймаров намекал, что ничего хорошего.
2
«Гуси» не атаковали. Вылезли в боевом порядке из-за дальних увалов на приречные луга и встали на расстоянии хорошего пушечного выстрела, нависнув над его — генерала Ариго — флангом некоей отсроченной угрозой. Кавалерия, правда, предприняла попытку атаковать, но как-то несерьезно; то ли для очистки совести, то ли пытаясь заманить противника под огонь. Едва ноймары двинулись навстречу дриксам, те юркнули в промежутки меж пехотными батальонами. Кирасиры, естественно, лезть на рожон не стали. И все. Больше никаких действий уже минут двадцать.
Жермон ждал, ждали и непонятные «гуси». Чего, спрашивается? От маршала, которого Жермон немедленно известил, не было ни приказов, ни вестей, Баваар сорвался в поиск и потерялся. Оставалось перекусить, что Ариго с какой-то злостью и проделал. Он и вправду был голоден, к тому же жующее, пусть и на ходу, начальство обнадеживает подчиненных, да и самому делается малость спокойнее. Если только не делишь трапезу с начальником штаба. Жермон делил.
— Приняв, что дриксы стоят, как обычно, в две линии, да с каким-нибудь резервом, — прикинул Ариго, стряхивая с мундира крошки, — получим тысяч восемь-девять... С такой оравой стоит считаться, ведь они фактически уравновесили силы.
— Разворот батальонов Берка влево был оправдан, — сделал вывод Карсфорн. На нем крошек почему-то не было. Жермон привычно подкрутил усы и кивнул. О завершающей победоносной атаке приходилось забыть — когда у тебя на фланге такие гости, особо не размахнешься, а битва увядала... Сильно помятый Рейфер, пользуясь случаем, зализывал раны и вел себя смирно. В центре и у Ворслунне стрельба тоже если и не прекратилась совсем, то ощутимо притихла, только пушки Вейзеля продолжали грохать по-прежнему. В сравнении с тем, что творилось час назад, это могло сойти за тишину.
— А вот, если я не ошибаюсь, и пропавший Савиньяк, — заметил озиравший окрестности Гэвин. — Он очень торопится.
— Надо же! — фыркнул Жермон, но все-таки взялся за трубу. Блудный порученец очертя голову гнал своего мориска. Группа мушкетеров, оказавшаяся на пути спешащего Савиньяка, торопливо шарахнулась в стороны, освобождая дорогу. Не доскакав до начальства десятка шагов, Арно буквально слетел с седла и оставшийся путь проделал бегом.
— Мой генерал, — выпалил он, — я должен... докладываю — с юга приближаются крупные силы неприятеля. Мы с Бавааром думаем, это их главная армия...
— Где Баваар?
— Отправился... к командующему. Мы понимаем... это нарушение субординации, но мы решили...
— Правильно решили. Итак, что сейчас докладывают маршалу?
— Как вы уже знаете, в прибрежной роще обнаружился конный разъезд неприятеля...
— Какой еще разъезд?
— Сержант... Капитан Баваар отправил с докладом сержанта. Я не знаю фамилии. Зовут Андрэ.
— Говоришь, Андрэ?
— А он разве... извините, мой генерал...
— Перехватывать гонцов умеем не только мы, — не удержался белый от ярости Гэвин, — а вы не знали?
— Теперь знает. — Любят же некоторые... воспитывать. — Что случилось в роще? Соберись и докладывай.
Арно честно вдохнул поглубже и понесся, будто на мориске:
— Четверых мы убили, одному удалось уйти. Баваар заметил, что мундиры не такие, как у кавалеристов Рейфера. Мы решили выяснить. Берегом прошли в том направлении, куда ускакал дрикс, и обнаружили подходящие по тракту войска. Больше десяти тысяч, пехота и кавалерия. Капитан Баваар отправил с докладом сержанта... — Дыхания теньенту все же не хватило, пришлось прерваться. — Мы двинулись дальше, прошли примерно полхорны. Тракт забит войсками. Мы не стали терять времени на подсчеты, капитан опасался, что нас обнаружат.
— Правильно, — одобрил Жермон, потому что это в самом деле было правильно. Только поздно.
— Мой генерал, — Арно смотрел очень серьезно и до дрожи походил на отца, — их слишком много. Это главные силы дриксов и, значит, сам Бруно. А сине-желтые — авангард. Как мы сами днем...
— Когда Бруно, — или не Бруно, но в таком случае кто? — будет здесь?
— Капитан Баваар считает, пехота подойдет часа через полтора. Не раньше, а то и позже, если устали. Кавалерия может быть совсем скоро. Мы вдоль берега пробирались, в обход, а они прямо, по ровной дороге идут.
— Наверное, их командир авангарда не похож на вас, Ариго, — опять не выдержал Карсфорн. — Дрикс предпочитает дождаться подхода своих главных сил...
— Ну и дурак!
3
Армия, огрызаясь, пятилась к мосту. Добротный каменный мост Мюллебю выдержит все, что по нему проедет, пройдет и проскачет, но он узок. Десять бье. Переправить армию с обозами и артиллерией до темноты всяко не успеть, только плохо не это. Дриксы, вначале отнесшиеся к отходу талигойцев равнодушно, словно проснулись — и кинулись вслед. Прицепились как репей; уже второй час приходилось то и дело останавливаться, отгоняя слишком ретивых преследователей. Это замедляло отступление, а враг приближался.
Чарльз кожей ощущал еще невидимую угрозу, но она пока была далеко, а вот обнаглевшие дриксенские стрелки — близко. Может, и не обнаглевшие, может, их самих не тянет в конце длинного кровавого дня подставлять себя под выстрелы, но ведь лезут же! В сумерках уже и не понять, кто именно, просто темные шеренги надвигаются быстрым шагом под резкие чужие команды. Опять!
Остановились, подняли мушкеты, первая шеренга дала залп. Хитрецы... Ждут, что обстрелянный бергерский батальон кинется их отгонять, тут-то задние шеренги и врежут...
Бергеры, однако, не кинулись, рассчитывая на прикрывавших их драгун, и были правы. Вынырнувшим сбоку всадникам «гуси» не обрадовались: ни пикинеров, ни конницы при них не было, так что пришлось, плюнув на бергеров, податься назад, к основным силам, но теперь отпускать врага не желал уже окончательно разозлившийся Чарльз. «Рысью вперед!», «Спешиться!», «Мушкеты к стрельбе!», «Целься!», «Огонь!».
Насколько удачным вышел залп, не разобрать. Видно плоховато, до врага шагов сто, но острастка нужна, иначе вовсе на голову сядут. Откуда-то из-за спины звонко ударила пушка, ядро со свистом унеслось в сторону дриксов. Надо же, и артиллеристы решили поддержать, вот спасибо! Будем надеяться, минут на двадцать преследователей успокоили.
«В седло!», и рота кидается догонять своих. Хорошо, обошлось без потерь, не то что в прошлый раз, когда у «гусей» оказалась и кавалерия, и пару орудий успели непонятно как в первые ряды подтащить. Картечный залп, и восемь человек убитых. Больше, чем за целый день... Но ребята молодцы, а уж «портняжка»! Парень, хоть и заработал вторую рану, посерьезнее, таки сумел отличиться — прорвался к артиллеристам и разогнал их по кустам прежде, чем поганцы снова угостили драгун картечью, а там и рубаки Шарли на помощь подоспели; и все равно восемь человек за какую-то минуту...
— Как дела, капитан?
— Какого... Прошу простить, господин полковник. Отбросили противника. Догоняем полк Катершванца.
— Дитриха или Эриха?
— Я... не знаю.
— С Катершванцами вечно путаются. — Лецке почти улыбнулся. — Не зарывайтесь. Это, если вы еще не догадались, Бруно.
«Это Бруно», и это по всем статьям очень паршиво, а от души глупейшим образом отлегло. Липы на дороге предвещали обычное сражение. Пусть с превосходящими силами, пусть на невыгодных позициях, но дриксы всего лишь люди, и фельдмаршал их тоже человек.
— Дитриха или Эриха?
— Я... не знаю.
— С Катершванцами вечно путаются. — Лецке почти улыбнулся. — Не зарывайтесь. Это, если вы еще не догадались, Бруно.
«Это Бруно», и это по всем статьям очень паршиво, а от души глупейшим образом отлегло. Липы на дороге предвещали обычное сражение. Пусть с превосходящими силами, пусть на невыгодных позициях, но дриксы всего лишь люди, и фельдмаршал их тоже человек.
— Не доводилось у Савиньяка попадать в такие передряги? — по-своему расценил молчание капитана Лецке.
— Один раз... Хайнрих нас почти поймал. Маршал Савиньяк пожертвовал трофейными пушками и ушел.
— Фок Варзов жертвовать нечем. Разве что нами...
4
— Мы не успеваем, — сказал фок Варзов и замолчал. Старик не любил сотрясать воздух, а то, что до моста при таком раскладе не меньше часа и еще полночи сожрет переправа, понимал, наверное, даже Дубовый Хорст. Если был жив, конечно... Из первого понимания вытекало второе: Бруно такой форы наконец-то угодившему в западню противнику не даст.
Жермон подкрутил усы и сказал то, что думал:
— Бруно почуял, что с нами тут можно покончить, и не отпустит.
Молча проехали с четверть хорны. Свита тоже притихла, только ветер швырял в спину мушкетную трескотню и крики. Там дерутся. Офицеры сорванными, хриплыми голосами отдают команды, стрелки Ойгена в очередной раз останавливаются. Залп, второй... «Гуси» отвечают, но с приличного расстояния — берегут перышки. Их дело висеть на пятках, а не лезть на рожон.
— Я послал людей вон туда, — маршальская рука зло тыкает хлыстом влево, — на курганы. Наблюдать. За минуту до тебя доложили — идут. Часа не пройдет, как кавалерия будет здесь. Ночь не ночь, все равно... Я бы и в темноте атаковал, представься такая оказия. Бруно, уверен, тоже. Если попробуем со всем нашим добром протиснуться через мост, сам понимаешь...
Жермон понимал. Суматоха, беспорядок, под огнем противника переходящий в панику, фуры и повозки, загромождающие мост, попытки переправиться вплавь... Так гробили армии и в начале Двадцатилетней, и при Франциске. Раньше, наверное, тоже — генерал Ариго павсаниями не зачитывался.
— Мы дадим вам время. — И сколько будет того времени? Ни укреплений, ни естественных препятствий... Где держаться-то? — За пару часов ручаюсь. Постараюсь выдрать больше.
Маршал все видел не хуже генерала:
— Прикрывая переправу, я за ночь угроблю если не треть, то четверть армии, причем лучшую. И все равно придется бросить обозы, дай Создатель утащить хотя бы часть пушек... Только что окажется утром на том берегу? Армия, способная помешать дриксам резать марагов? Боюсь, уже нет. Такой отход сам по себе не лучше разгрома.
— Значит, — аж привстал на стременах Ариго, — генеральная баталия? Я правильно понимаю, что...
— Да, — буркнул Вольфганг, словно речь шла об обеде. — Эти курганы, справа от дороги... Не блеск, особенно правый, ну да и на том спасибо. Конница Бруно идет вдоль берега прямо к ним. Ваше с Райнштайнером дело — опередить «гусей» и занять оборону до подхода их главных сил, а там и стемнеет... У моста старый бык кинулся бы нас топтать, у курганов — не рискнет. Отложит до утра.
Не рискнет или не сочтет нужным? Зачем глотать на ходу, если можно сесть за стол и даже тарелку поставить? А, чего загадывать, главное — опередить дриксов у курганов.
— Мой маршал, я понял. Разрешите исполнять?
— Под пули только не лезь. По крайней мере до завтра...
Глава 2
Талиг. Оллария
Талиг. Южная Марагона. Мельников луг
400 год К.С. 14-й день Летних Волн
1
«На севере в одной из горных долин есть сад. Это чудесное местечко, особенно в начале лета, когда зацветают чужие в этих краях пионы, но сад полон самых разных цветов. Голубеют у ручья незабудки, улыбаются короткому лету ромашки, о чем-то мечтают ирисы. Легкий ветерок осыпает изумрудную траву белыми лепестками — это цветет чубушник. Гудят пчелы, кружатся и порхают пестрые бабочки, снисходительно и ласково шелестят кроны переживших не одну зиму деревьев. Счастливы все, даже живущая под кустом чубушника старая Жаба. Вечерами или в пасмурные дни, когда солнце не сушит нежную жабью кожу, она выбирается из своего убежища послушать соседок-певуний — Ласточку и Малиновку. Их слушают все обитатели сада, и небо становится еще выше, а цветы — душистей и ярче. Но однажды в саду появилась Ворона.
— Фу, — сказала она, — разве это пение? Эти глупые мелкие пичуги ничего не смыслят в музыке!
(Ворона была очень образованна: какое-то время она жила на тополе возле харчевни, где по праздникам играло четверо музыкантов. Потом у нее случились разногласия с харчевником, но не будем останавливаться на этой грустной истории.)
— Нам нравится, как поют наши птички, — робко возразила Ромашка.
В ответ Ворона лишь расхохоталась:
— Дурной вкус и отсутствие образования! Ласточка... Малиновка... Писклявые неучи, не различающие ни нот, ни ладов. Конечно, для вас они хороши — ведь вы не слышали настоящих певцов. Любой, даже самый жалкий соловей, любая морискилла...
(Ворона была знакома с настоящими певцами. Какое-то время она часто бывала во дворе дома, на окне которого стояла клетка с морискиллами. Потом у нее случились разногласия с хозяином дома, но не будем останавливаться на этой грустной истории.)
— В наших краях нет морискилл, — заметил Шмель. — Может, они и хороши, но почему из-за того, чего нет, мы должны пренебрегать тем, что есть и приносит радость?
— То, что не одобрено мастером, может нравиться лишь глупцам и невеждам, — отрезала Ворона. — Вас в некоторой степени извиняет лишь то, что у вас не было возможности услышать морискилл и соловьев, но сейчас вы услышите меня и поймете, что значат уроки мастеров в сочетании с талантом и трудом!
(Ворона знала, о чем говорит. В детстве она жила на ясене около ювелирной мастерской. Потом у родителей Вороны случились разногласия с ювелиром, но не будем останавливаться и на этой грустной истории.)
Шмель переглянулся с Пчелой и промолчал.
Ворона неторопливо взлетела на липу, окинула взглядом притихший сад и раскрыла клюв.
— Кар-р! — раздалось над поляной. — Кар-кар! Кар... Кар! Кар-р, кар-р-р!
— Это вы откашливаетесь? — спросила Ромашка, которая понимала в кашле, так как сама была средством от него. — Вам помочь?
— Глупый овощ! — ответила Ворона. — Я пою! Сравните мое пение с бессмысленным и безграмотным щебетом вашей мелочи, и вы все поймете!
И все всё поняли...»
Она обещала Левию историю — она ее сочинила, только вышло злобновато. Письмо Ли, в котором он развлекал матушку злоключениями обретавшегося в регентской ставке поэтика, тоже добротой не блистало. Сын был в бешенстве, каковое и прятал под забавными подробностями. В детстве, скрывая злость, Ли взахлеб рассказывал про жучков и улиток, позже пошли в ход людишки... Лучше так, чем не вылезать из дуэлей или... рассориться с регентом и разнести по всей армии свое мнение о летней западной кампании. Наверное, лучше.
— Сударыня, эскорт ждет.
— Спасибо, Жильбер.
После пакости с кавалеристами Халлорана по Олларии в одиночку ездит лишь Карваль, хотя город тих. Горожане сидят по домам, солдаты — по казармам, барсинцы и те спят на ходу. Лето, лень...
— Сударыня!
— Добрый вечер, Никола. Представьте, я только что про вас вспоминала.
— Что-то случилось?
— Нет, просто сами вы разъезжаете по столице без эскорта, а нам не даете.
— У меня под мундиром кольчуга.
— Тем не менее...
— Сударыня, заверяю вас, я не получаю от таких поездок ни малейшего удовольствия, напротив, но горожане должны видеть, что комендант не боится. Так им спокойнее, а мне спокойней, когда вас и Монсеньора сопровождают, тем более на ночь глядя. Могу я узнать, куда вы направляетесь?
— В Ноху. К концу вечерней службы.
— Тогда я бы вас очень просил... — Смущаться Карваль не умел, он просто подыскивал подходящие, с его точки зрения, слова. — Вы в дружбе с его высокопреосвященством, спросите, что он думает про убийство Гамбрина. Признаюсь, я в тупике. Не верится, что это грабеж, и еще меньше верится, что Салиган найдет убийцу, хотя, похоже, маркиз прав и кто-то прячет старые грешки.
— Конечно, я спрошу, — пообещала Арлетта, — но поговорите еще и с мэтром Инголсом. Он, в отличие от кардинала и нас с вами, был здесь все время. — И еще мэтр не брал деньги у Гамбрина, потому что брал у Ли, но зачем Роберу с Карвалем такие подробности?
— Мэтр Инголс, спасибо ему, назвал тех, кто, по его мнению, невиновен. Кроме того, он связывает убийство Гамбрина с убийством Штанцлера, но тут я согласиться не могу.