А Симона между тем вела ее вглубь парка, который в самом деле оказался очень велик. В порядок привели лишь центральную его часть, прилегающую к развалинам замка. Здесь были заново проложены аллеи и дорожки, подстрижены лужайки, уничтожена поросль молодых кустарников и деревьев. Тянувшиеся дальше обитаемых зон «настоящие джунгли», о которых упоминал Дидье, также были прорезаны дорожками, вероятно сделанными в целях разведки, но являли собой картины самого безрадостного запустения. О том, что эта часть парка являлась созданием человеческих рук, уже нельзя было догадаться. Огромные старые деревья окружал густой подлесок. Кустарники разрослись так, что представляли собой непроходимую стену. Повсюду — огромные сломанные сухие ветки, сгнившие пни, груды валежника, печальные следы прошедших без попечения садовника долгих лет…
Вдруг дорожка, словно наугад блуждающая в чаще, сделала поворот, и Александра ахнула, увидев прямо перед собой идеально круглую расчищенную поляну с подстриженной травой. В центре поляны возвышалась старинная беседка. Ее купол был выполнен в виде каменной раковины, опрокинутой чашей вниз. По бокам беседки в траве мирно возлежали каменные фигуры сфинксов — точные копии тех, которые Александра видела у ворот «Дома полковника».
Не сдержав нового возгласа изумления и опередив замешкавшуюся хозяйку, художница быстро пошла вперед.
— Но здесь чудесно! Совсем нетронутый уголок! И как он сохранился?
— Наверное, сохранился он потому, что тут нечего было грабить, — ответила Симона, неторопливо идя следом. — Хотя восставшие могли ведь просто все перебить в порыве гнева… Я предполагаю, в эту часть парка погромщики попросту не забирались, они предпочитали расправляться с замком. Ну а через несколько лет сорняки так забили все боковые аллеи и дорожки, что сюда и ходу не стало. Они и сейчас в парке главные хозяева… Если бы вы видели, какой тут рос отличный, жирный камыш, прямо посреди лужайки… — Симона иронично рассмеялась. — А сама беседка, когда мы ее обнаружили, стояла на болоте, очень романтично выглядело… Впрочем, сейчас тоже ничего!
Войдя вслед за Александрой в беседку, она опустилась на каменную скамью, испещренную багровыми узорами мха, образовавшими ажурное бархатное покрывало на растрескавшемся холодном песчанике. Александра последовала ее примеру. С минуту женщины молчали, прислушиваясь к стихающему птичьему гомону. Он словно утекал вглубь чащи, вслед за гаснущим солнцем.
— Быть может, и было привидение! — неожиданно сказала Симона, облокотившись на перила и вглядываясь в темный парк. Она словно обращалась не к спутнице, а к замершим деревьям.
— Вы так считаете? — У Александры упало сердце. Она отчего-то склонна была доверять этой женщине, о которой еще ничего не знала, но которая, между тем, в силу множества мелких причин, казалась ей симпатичной. — Вам говорил о привидении Дидье?
— Нет, как раз Дидье ничего об этом и не говорил…
Женщина обхватила себя за локти, словно ей внезапно сделалось зябко. Из парка в самом деле тянуло ночной свежестью. Неподалеку, в тени опушки, слышалось сонное журчание текущей воды: там работали осушающие лужайку дренажные канавы, предположила Александра. Но художница была уверена, что хозяйка усадьбы содрогнулась не от сырости. Подавшись вперед, слегка перегнувшись через перила, та всматривалась в глубину запущенного парка, словно ожидая чего-то, что придет оттуда. Глядя на нее, Александра также невольно поежилась.
— Сейчас стемнеет, — внезапно охрипнув, произнесла Симона. — Идемте в дом, Пьер, должно быть, скоро встанет. Он никогда не спит подолгу.
Обратный путь женщины проделали в молчании.
Александра не задавала больше вопросов, проникшись странной тревожностью, которая сообщилась ей от хозяйки. Симона все убыстряла шаги. Они поравнялись с костром, который теперь полыхал вовсю, наполняя дымом синие сумерки. Жанна в неровном алом свете пламени выглядела в точности как ведьма со старинной закопченной картины. «Совершенно рембрандтовская фигура, — сказала себе Александра, проходя мимо служанки, которая и на этот раз как будто не обратила на нее никакого внимания. — Или что-то из „Капричос“ Гойи. Интересно было бы ее нарисовать!»
Когда костер остался позади, Александра оглянулась. Но Жанна и в самом деле была поглощена созерцанием огня. Как завороженная, она смотрела в самую его сердцевину, праздно опершись на грабли. Казалось, мыслями она очень далеко, и мысли эти были тяжелы: ее яркие васильковые глаза померкли, а широкие плечи ссутулились.
Симона оказалась права: большинство окон в особняке были освещены, хозяин уже встал. Он с удивлением взглянул на гостью, а когда жена объяснила причину ее появления, обрадовался:
— Хорошо, что вы меня дождались, ведь завтра я снова уезжаю в Париж, по делу, а оттуда прямо в Нормандию, к матери. Она очень больна. Поужинайте с нами, а потом покажете, что привезли!
Александра, не желая задерживаться, поспешила объяснить, что недавно обедала, но чета Лессе (такова была фамилия супругов) даже слышать не желала ее возражений. Художница осталась, поневоле, но без недовольства — эти люди ей нравились. Стоило Александре увидеть супругов вместе, как она поняла, что это счастливый брак. Держались они просто, без церемоний и подшучивали друг над другом. Симона представила Александре подтянутого мужчину в черном спортивном костюме следующим образом:
— Месье Лессе… Большой тиран и одновременно яростный либерал!
— Просто Пьер, — протянул руку гостье хозяин. — А вы, мадам Лессе, — обратился он к жене, — кроткая мученица, сбегали бы в погреб, отыскали бутылочку-другую того самого мерло две тысячи третьего года? Гости у нас тут нечасто бывают…
И Симона, довольно улыбнувшись, скрылась.
…Ужинали в столовой — типичной столовой богатых коттеджей, проектируя которую архитектор стремился придать современным изделиям видимость «старинности». Александра уже не раз видела во всех уголках Европы эти стеновые панели из темного дуба, эту резьбу на дверных филенках и неизбежные витражи… В столовой они оказались уже более сложными, чем в холле, — геометрию сменили фигуры, выполненные настолько грубо и карикатурно, что ангелы на них больше напоминали бесов, по недоразумению снабженных крыльями, а святые — грешников в аду. Александра невольно останавливалась на витражах взглядом, снова и снова, так что Пьер, заметив это, похвастался:
— Вы ведь знаток, верно? Натали нам говорила, что вы большой специалист в области старины. Вы все смотрите на эти два окна… Это, конечно, копии, но, поверьте, они нам обошлись чуть меньше, чем стоил бы сам оригинал! Узнаете, откуда это?
А когда Александра недоуменно покачала головой, воскликнул:
— Да ведь это копии витражей из Шартра! Там — «Благовещение», а вот это — «Богоматерь прекрасных витражей»!
— Боже мой… — пробормотала Александра, мучаясь оттого, что высказать свои истинные впечатления было невозможно. — Я и не узнала сразу…
— Заказывали мы их в Шотландии, — вмешалась Симона, то и дело вскакивавшая из-за стола, чтобы принести из кухни очередную тарелку с закуской, которую гостье непременно надо было попробовать. — Это оказалось куда дешевле, чем во Франции. Паркет и панели делали в Китае, но по французским эскизам. Всю обивку — в Турции. Куда мы катимся, скажите мне? Честное слово, я буду голосовать за Марин Ле Пен!
— Ты всегда была правых взглядов, — добродушно заметил муж. — Нет, я — социалист!
Ужин состоял из холодных блюд, очень простых, что было по вкусу Александре, не понимавшей толку в деликатесах. Отварная говядина, нарезанная ломтиками, сырые овощи, зелень, сыр и свежий хлеб — это было все. Торжественность придавало принесенное Симоной вино, чуть терпкое, пахнущее раздавленными грецкими орехами, вяжущее нёбо и развязывающее язык. После первой опорожненной бутылки разговоры сделались громче. Александра никуда уже не торопилась, хотя за окнами окончательно стемнело. Витражи, перестав пропускать в комнату внешний свет, начали отражать внутренний, электрический, и оттого их краски сделались еще более кричащими, а линии — уродливыми.
В столовую вошла Жанна. Окинув застолье пронзительным критическим взглядом, она отчего-то очень сердито заявила:
— Завтра с утра мой выходной, если помните.
— Ну, так что же? — Опьяневшая Симона вертела в руке бокал.
— Я хочу уйти в деревню прямо сейчас.
— На ночь глядя? — Пьер потянулся, расправляя затекшие мышцы рук. — Погоди, Жанна, я только выпью кофе и отвезу тебя. К счастью, полиции тут нет, нас не поймают…
— Дойду сама, — упрямо мотнула головой служанка. — Что я, заблужусь?
— Да погоди, Жанна, — удивленно протянула хозяйка. — К чему такая спешка? Что случилось?
— Дойду сама, — упрямо мотнула головой служанка. — Что я, заблужусь?
— Да погоди, Жанна, — удивленно протянула хозяйка. — К чему такая спешка? Что случилось?
Служанка поджала губы и повела плечами с оскорбленным видом:
— Это мое дело, я отчитываться не обязана. Я все листья на лужайке прибрала и засыпала костер землей. Посуду помою завтра вечером, когда вернусь.
— Ну, хорошо! — сдалась Симона, поднимаясь из-за стола. Ее смуглые щеки сильно разрумянились. — Идем, хотя бы закрою за тобой калитку. Что за причуды…
Продолжая ворчать, она ушла вслед за Жанной, не проронившей ни одного слова на прощание. Когда женщины скрылись за стеклянной дверью, ведущей на террасу, Пьер облокотился о стол, отламывая очередной кусок хлеба. Он, на крестьянский лад, макал его в вино и с наслаждением жевал. Грубое, но приятное лицо хозяина дома раскраснелось так же, как у жены. Александра отметила про себя неуловимое сходство этих, в общем, совсем непохожих людей, то сходство, которое возникает у супругов, долго живущих вместе.
— Жанна просто чудовище! — смеясь, проговорил Пьер, прожевывая размокший мякиш. — Она вертит нами, как хочет, по настроению. Грубиянка страшная! Но… неоценима. Знает всех, все умеет, со всем справляется. Ведь ей за семьдесят, а работа в руках так и кипит! Мы с женой двенадцать лет назад, когда купили это владение, наняли ее кем-то вроде привратницы — чтобы присматривала за садом, пока идет стройка, и гоняла любопытных… А потом уж, когда она себя показала, доверились ей полностью!
— Одна работница на такое поместье, как ваше…
Александра не собиралась льстить владельцу усадьбы, но ее замечание явно доставило Пьеру удовольствие. Откинувшись на спинку стула, он отодвинул опустевший бокал и закурил. Его глаза, полуприкрытые припухшими веками, удовлетворенно поблескивали.
— Поместье немалое, — согласился мужчина. — Но в саду ей помогают Дидье и садовник, тот появляется раз в неделю. Дом небольшой, всего восемь комнат, и Симона многое делает сама. В основном Жанна командует нами, когда мы тут бываем!
И он беззлобно рассмеялся. Александра тоже улыбнулась. Однако она следила взглядом за движением минутной стрелки на часах, висевших над бездействующим камином, выложенным из желтоватого песчаника. «Уже десятый час… — Ее сердце сжималось от смутной беспредметной тревоги. — Когда я вернусь в „Дом полковника“, будет глубокая ночь…» Сама эта мысль наводила на женщину панику, в которой она не смела себе признаться. «Я ведь не верю всем этим россказням… И не боюсь…» Однако перед ее внутренним взором вновь и вновь возникало застывшее лицо Натальи, ее сумрачный, непроницаемый взгляд. Художницу не оставляли мысли и о другой женщине — незнакомой белокурой мадам Делавинь, матери четверых детей, которая, должно быть, уже спала в клинике, напичканная лекарствами, позабывшая и о прежней жизни, и о собственной прежней личности.
— Покажите же мне, что вы привезли! — Словно услышав ее тревожные мысли, хозяин внезапно заговорил деловым тоном. — Час не ранний, здесь, в деревне, все до сих пор ложатся вместе с солнцем! Мне, деревенскому, это по нраву, а вот жена мается вечерами от безделья… Здесь в кафе с друзьями не посидишь, что да, то да.
Они поднялись в кабинет, обставленный с удручающей роскошью и поразительной стилевой неопрятностью, — иными словами художница не могла выразить свое впечатление. Она с большой симпатией относилась к манере смешивать разностильные предметы в одном интерьере, считала высшим пилотажем умение сочетать несочетаемое и устраивать свидания никогда не встречавшимся временам и именам… Но, увидев в кабинете Пьера свежие обои тисненой кордовской кожи, вызолоченные щедро, как архиерейская риза, пахнущие резко, как прилавок с пряностями, здесь же — огромный письменный стол в барочном стиле, ампирные суховатые консоли с бронзовыми накладками, на которых скучали старинные фаянсовые вазы, горки с красным баварским стеклом и китайским нефритом, Александра окончательно убедилась в том, что хозяин особняка так же неразборчив, как и богат. Все это было баснословно дорого, несомненно, редкостно и, возможно даже, подлинно… Но собрано без внимания к душе и смыслу этих вещей, в результате чего все предметы словно сторонились друг друга, как незнакомые гости, случайно оказавшиеся на празднике, который им безразличен.
«„Дегенеративное искусство“ ему, скорее всего, само по себе неинтересно! — раздумывала она, раскладывая на столе часть содержимого чемодана и кося взглядом на расположившегося в кресле Пьера. — Но сейчас оно в моде и постоянно повышается в цене. Рисунок, который пару лет назад стоил тысячу евро, теперь легко идет за пять. Причина, должно быть, в этом!»
Когда она закончила устраивать маленькую выставку, дававшую понятие как о самых ценных экспонатах коллекции, так и о рядовых, в кабинет вошла запыхавшаяся Симона с бокалом вина в руке.
— А я думала, вы меня дождетесь внизу! — воскликнула она. Подойдя к столу, осмотрела рисунки и поморщилась: — Фу, какое уродство! Это рисовали психически ненормальные люди!
— Ты говоришь прямо как Йозеф Геббельс! — с иронией заметил муж. — Он изо всех сил боролся с «дегенеративным искусством», и в результате, выставка этих художников имела грандиозную рекламу и успех…
— У меня может быть свое мнение, и неважно, кто еще так думает, — парировала она и повернулась к Александре: — Вот что я предлагаю: переночуйте у нас! Вы тут сговаривайтесь, а после посидим еще часик-другой, поболтаем, я сварю шоколад… Если честно, тут скука смертная, в деревне не с кем общаться. Люди живут в своих раковинах, все интересы — это деньги, работа, здоровье, семья… У меня тут нет подруг!
— И не нужны они тебе здесь, — рассеянно заметил Пьер, рассматривая рисунки. — Это не твой круг. Не твой уровень… Нашла, отчего расстраиваться!
Александра отметила, что его взгляд сделался цепким и внимательным, и уже готова была признать свою ошибку. Этот человек явно разбирался в предмете больше, чем нувориш, скупающий произведения искусства чуть ли не на вес, ради прибыли и престижа.
— Ну что же, — оторвавшись от созерцания рисунков, проговорил он. — Я готов об этом поговорить. Какова цена?
Александра хладнокровно назвала сумму, которую Наталья сообщила ей на прощание, перед отъездом в Париж, без стеснения прибавив к ней пятипроцентную наценку. Пьер поднял седеющие густые брови:
— Было дешевле!
— Но в Париже нашелся еще один покупатель, — все так же бестрепетно проговорила Александра.
Она уже предвидела, что этот человек будет жестоко торговаться, и потому решила напасть первой, чтобы оставить ему меньше шансов. От итоговой суммы сделки зависели ее комиссионные. Понял ли Пьер ее тактику, или коллекция в самом деле ему приглянулась больше, чем он хотел показать, — только после минутного колебания мужчина кивнул.
— Ну что ж… Я бы согласился, только…
— Есть какие-то дополнительные условия? — насторожилась художница. — Ах, да, Наталья говорила, что вы хотите устроить сделку втайне от налоговой инспекции… Но ведь это почти всегда так и делается! Она и сама не хочет ничего афишировать!
— Нет, дело не в этом!
Потянув массивную бронзовую ручку, Пьер открыл ящик стола и, достав сигареты, предложил пачку сперва гостье, потом жене. Александра, в последнее время урезавшая число выкуриваемых сигарет до минимума, отказалась. Симона закурила, не сводя глаз с мужа. Она явно нервничала, и художница поняла — то, о чем сейчас зайдет речь, уже было предметом обсуждения между супругами.
— Я знаю, что цена несколько завышена. — Выставив руку с дымящейся сигаретой, мужчина резким жестом пресек возможные возражения. — Но я готов ее заплатить, если Наталья тоже пойдет мне навстречу.
— Вы видели сфинксов в нашем парке? — не выдержав, вмешалась Симона. Ее черные глаза лихорадочно блестели. — Мы хотели бы приобрести у Натальи ту, другую пару, которую когда-то купил полковник Делавинь. Ведь они из нашего парка! У нас бы тогда был полный комплект.
— Тем более, ей они ни к чему, а мы, когда стали расчищать парк дальше, обнаружили грот, который сфинксы когда-то охраняли! — Теперь и Пьер заговорил возбужденно, отбросив показную сдержанность. — Жена не показала вам его? Там по бокам входа два постамента со следами снятых с них статуй!
— Нет, мы туда не ходили. — Голос Симоны дрогнул, словно женщина вновь оказалась в самом сердце сырого темного парка. Она отчего-то оглянулась на закрытое окно, забранное витражными стеклами.
— Я понимаю ваше желание восстановить парковый комплекс… — недоуменно проговорила Александра. — И, конечно, попробую договориться с Натальей… Вы еще не делали ей этого предложения?
Супруги опять переглянулись.