– Скорее! Ну скорее же! Я не выдержу! Я хочу тебя!
Тарский ускорил шаг, но, поскользнувшись, едва не упал вместе со своей распаленной ношей в отрезвляюще холодный снег. Пришлось снова вернуться к быстрому, но все же шагу, и через три минуты он уже стоял перед дверью коттеджа.
Легкая возня, сопровождаемая горловым смехом, и вот уже ключ, пригревшийся в нагрудном кармане девичьего комбинезона, вставлен в замочную скважину. А еще через десять секунд дверь за Сергеем и Ланой захлопнулась.
И не менее разгоряченный Тарский не заметил, что висевшего на груди кинжала-Ключа, который Проводник всегда и везде носил с собой, нет. Тонкий кожаный шнурок лопнул, когда мужчина, поскользнувшись, пытался удержать равновесие и свою чувственную ношу.
Ни прижатое тело девушки, ни одежда самого Тарского не смогли удержать главный артефакт, без которого открытие Врат невозможно. Кинжал серебристой змейкой выскользнул из-под свитера и исчез в снегу.
Хотя нет, не исчез. Его побег, похоже, не остался незамеченным. Если этот побег вообще был случайным…
Когда через пять минут на территории дома отдыха началась суета построения Большого Круга, к месту, где нырнул в снег клинок, подошел один из адептов культа, незаметно наклонился, вытащил Ключ и, спрятав его под курткой, побежал к задним, служебным воротам дома отдыха.
А в коттедже мужчина и женщина страстно целовались у входной двери, не успев даже снять тяжелую зимнюю обувь. Правда, Лана уже стояла на ногах, но оторваться от Сереженьки никак не могла. Хотя разуться и особенно раздеться не помешало бы.
И принять душ. Сергею. Потому что как только они оказались в замкнутом помещении, как девушка ощутила неприятный запах. Сначала лишь намек, словно принесло сквознячком. Но постепенно запах усиливался, пока не получил право называться вонью.
И целоваться посреди смрада как-то сразу расхотелось.
Лана оторвалась от жадного рта мужчины и поморщилась:
– Фу, гадость какая! Чем это так воняет? Ты что, неделю не мылся?
Тарский втянул носом воздух и по-кошачьи улыбнулся:
– Ах ты, шалунья моя! Ничем тут не воняет. Это так ты намекаешь, что хочешь сделать это в душе? Надеюсь, у тебя здесь достаточно просторная ванная комната? Хорошо, идем туда, если хочешь.
– Я серьезно, Сергей! – девушка вывернулась из кольца сильных рук и пробежалась по домику, нюхая воздух. – Вот, в комнатах не воняет, а как только к тебе возвращаюсь – смердит так, что аж тошнит!
В глазах мужчины мелькнула злость:
– Еще пять минут назад тебе это не мешало.
– Пять минут назад мы были на улице, там воздуха много, а здесь ты воняешь! – капризно топнула ногой Лана. – Иди в душ! Только побыстрее там, я тоже хочу освежиться.
– Ну хорошо, – бархатно курлыкнул Сергей, мельком глянув на висевшие на стене часы. – Хотя я ничем не могу вонять – дезодорант у меня хороший, но я готов выполнить все, что пожелаешь. Но только при условии, что ты тоже потом выполнишь все, что я пожелаю, – игриво пошевелил бровями он.
– Посмотрим, – без особого энтузиазма кивнула девушка, зажав нос пальцами. – Иди уже!
Тарский торопливо направился в ванную, пустил воду и вытащил из кармана мобильный телефон, нажав кнопку быстрого вызова Шустова:
– Да, это я. Не кричите, если звоню, значит, есть причина. Ей теперь кажется, что я воняю, погнала меня в душ и явно остыла. Вряд ли снова кинется на меня страстной кошкой, когда я выйду. Я сам могу на нее через браслеты воздействовать? Понял. Хорошо, я пока ополоснусь, а вы там накрутите ее посильнее, а то с такими ее фокусами я физически не смогу завершить подчинение. Дьявол! Да нет, не упал – Ключа нет! Я разделся, а его на груди нет! Скорее всего, в снег упал, когда я чуть не навернулся. Вы там по пути гляньте!
Когда благоухающий женским гелем для душа Тарский вышел из ванной, одетый лишь в набедренную повязку из полотенца, Лана лежала на кровати, безучастно разглядывая потолок, а мрачный Шустов сидел в кресле, поигрывая серебристым клинком.
– Нашелся? – облегченно вздохнул Сергей. – Отлично. А как там моя любимая? Солнышко, ты как? Почему она молчит?
– Потому.
– Очень внятно, а главное – понятно. Она хоть живая?
– Живая, живая. У нее что-то типа перезагрузки сознания сейчас. Знаешь, я всегда считал все эти разговоры про любовь обычным трепом для маскировки сексуального влечения. Но с этой девкой все не так. Ее чувство к покойничку Витке настолько сильное, что даже под воздействием всей мощи артефактов Гипербореи и моих заклинаний в ее душе сохранялась частичка этой любви. И воздействовала на Милану через подсознание. К примеру, превратив тебя в вонючего козла.
– Очень смешно.
– Не смешно, согласен. Тем более что я не знаю, что у меня получилось на этот раз.
– В смысле?
– Понимаешь, вся проблема ведь в том, что для открытия Врат нам необходимо добровольное подчинение Миланы Красич. Насчет добровольного ты усвоил, а я хочу сконцентрировать внимание на том, что это должна быть именно Милана Красич. Прежняя. Не марионетка с вытравленной памятью, как наши адепты, а Милана, которая помнит все и всех. Она должна предать свою любовь, отдавшись тебе, понимаешь?! Помнить и предать. И только тогда ее кровь сможет открыть Врата…
– Ну и что вы сделали с ней на этот раз?
– Я же сказал – что-то типа перезагрузки. Новая программа, воздействующая в том числе и на подсознание. Где-то в течение получаса после того, как она очнется, ее страсть к тебе будет настолько сильной, что должна отодвинуть любовь к этому поганцу. Но не дольше получаса, запомни!
– Блин, вы сейчас прямо как фея, Золушку на бал отправляющая, – усмехнулся Тарский. – Ровно через полчаса моя возлюбленная превратится в тыкву, да? Ничего, я успею возлюбить эту тыковку методом тыка.
– Пошляк, – поморщился Шустов, поднимаясь с кресла. – Все, я пошел, там уже заработали оба защитных Круга, Большой и Малый. Надо усилить их действие. Так что извне тебе никто не помешает. Теперь, надеюсь, ты справишься?
– Бодро орать: «Так точно, ваше превосходительство!» не стану, – сосредоточенно ответил Сергей, присаживаясь на край кровати, – но сделаю все возможное. Никогда не думал, что это будет так трудно.
– А теперь главное, – глухо произнес Шустов, аккуратно укладывая кинжал на тумбочку возле кровати. – Если ситуация станет критической, проведи ритуал жертвоприношения здесь.
– Что значит – критической? Как я это пойму?
– Раал подскажет.
– Но какой смысл от жертвоприношения здесь?! Оно должно состояться возле Врат!
– Жрецы решили, что будет достаточно инициировать Ключ жертвенной кровью в любом месте. Правда, он сможет открыть только одни Врата, а не все сразу, как мы собирались, но все слишком осложнилось.
– Так уж и осложнилось! Кроме упертости этой девицы, особых проблем я пока не вижу.
– Я пока тоже, но они, проблемы, есть. Что-то концентрируется вокруг этого места, я чувствую. Что-то опасное для нас. Поэтому сейчас все зависит от тебя, слышишь?
В этот момент Лана слабо застонала и пошевелилась.
– Все, я пошел, – перешел на шепот Шустов. – Удачи, Проводник!
Глава 45
Лана слышала и видела все, что происходило в комнате, но усвоить донесенную слухом и зрением информацию не могла. В голове бесчинствовал черный торнадо. Он с завыванием втягивал в воронку тьмы ее мысли, воспоминания, чувства, эмоции, чтобы затем выплюнуть их сухими и истлевшими, не годными к употреблению. Рассыпавшимися в тлен от малейшего прикосновения…
Но постепенно вой насланной чужой волей бури стихал, оставляя после себя разрушенный город прошлой жизни. И на этих руинах осталось только одно целое здание, в котором могла укрыться измученная душа девушки. На фронтоне этого здания пылающими буквами было написано: «Сергей Тарский».
Двери гостеприимно распахнуты, доносятся звуки чарующей, томной музыки. И аромат цветущего жасмина, словно сейчас не конец декабря, а начало июня.
Лана всхлипнула и, собрав остатки сил, устремилась навстречу музыке и жасмину. А на пороге уже стоял он, Сергей. Он был похож на античного бога – стройный, хорошо сложенный, на обнаженном теле – всего лишь небрежно обернутое вокруг бедер полотенце.
Оно, это полотенце, была явно лишним, девушке захотелось сбросить его, а потом – свою одежду, чтобы…
Яростный, захлебывающийся лай грубо ворвался в сознание, заглушив музыку, распылив в пространстве запах жасмина. Правда, Сергей остался, и уже без полотенца, и на ней почти ничего, и жадные мужские руки уже шарят по телу, и она, в общем-то, не прочь продолжить, вот только этот лай!
Какой-то очень знакомый лай.
– Сергей, погоди, – прошептала Лана, отодвигаясь на край кровати. – Там что-то происходит! Слышишь, собака лает! И не одна, кажется.
– Ну и пусть себе лают, тебе-то что? – хрипло произнес Тарский, раздвигая коленом ноги девушки. – Иди ко мне, родная! Забудь обо всем! Мы ведь наконец-то вместе! Ну же, расслабься, любовь моя! Я сделаю тебя самой счастливой женщиной на свете!
Марево жасмина на какое-то мгновение снова затуманило голову Ланы, но очередной залп бешеного лая, теперь сопровождаемого еще и криками, окончательно погасил и так не очень сильный огонек желания.
– Сережа, перестань! – вскрикнула девушка, чувствуя, что мужчина вовсе не собирается останавливаться, а совсем даже наоборот.
– Это ты перестань, глупышка, – выдохнул он. – Какое нам дело до каких-то псин! Ну не сопротивляйся, не надо! Ты же хочешь этого не меньше, чем я! Твое тело отвечает мне «да»!
– А у меня еще и душа имеется! – Лана забилась под тяжелым мужским телом. – Да пусти же! Уйди! Отстань! Ненавижу!!! А-а-а-а! Нет, нет, нет!..
Лане всегда казалось, что изнасиловать женщину можно, только если она без сознания. Или когда насильников много. А если ты один на один с насильником, то всегда есть ногти, зубы, можно отбиваться ногами, в конце концов! Врезать ему коленом по инструменту насилия от всей души!
Оказалось, что и ноги, и ногти, и зубы не спасают…
И ты ничего не можешь сделать, бессильно ощущая, как этот торжествующе оскалившийся самец снова и снова проникает в тебя.
А твое тело, твое предательское тело начинает откликаться, и вот вы уже движетесь синхронно, приближая пик наслаждения страстными вскриками и стонами. И ни яростный собачий лай, ни крики за окном уже не могут помешать…
Но добраться до пика не удалось.
Восхождение было довольно бесцеремонно прервано звоном разбитого стекла, сопровождающим визит незваного гостя. Вернее, двух незваных гостей, друг за другом запрыгнувших через окно прямо в спальню.
Угрожающе рыча, один из гостей рванулся к мгновенно утратившему пыл Тарскому, а второй подбежал к Лане и, ткнув ее черным мокрым носом, укоризненно посмотрел в глаза, словно говоря: «Ну как же ты так, а?».
– Т-тимка? – пролепетала девушка, смущенно натягивая на себя простыню. – Ты откуда здесь взялся? И почему ты раздвоился?
Алабай радостно облизал хозяйке лицо, а затем присоединился к своему двойнику. Впрочем, при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что второй пес постарше и немного иной расцветки.
Но такой же мощный и с такими же здоровенными клыками, недвусмысленно появлявшимися одновременно с рычанием при малейшей попытке забившегося в угол Тарского пошевелиться.
А Лана почувствовала, как ее захлестывает цунами стыда и презрения к себе. Трясущимися руками она собрала сброшенную на пол одежду и, прижав ворох к груди, выбежала из спальни в ванную комнату.
Нестерпимо хотелось принять душ, но сейчас явно не до этого. Лана понимала – что-то происходит, появление Тимки вместе с клоном неслучайно. Да и вся эта чехарда с визитом Шустова якобы в поисках исчезнувшей возлюбленной его помощника тоже шита белыми нитками.
Но разобраться до конца в ситуации девушка не могла, голова кружилась, тошнило и в прямом и в переносном смысле. Ощущение грязи, липким коконом облепившей ее, становилось все сильнее.
Кое-как натянув одежду, Лана ополоснула заплаканное лицо холодной водой и решительно распахнула дверь ванной, готовая к любым неожиданностям.
Погорячилась. Не к любым.
Во всяком случае, не к тому, что она увидела.
Алабаи больше не осаждали Тарского. Они лежали на полу в странных позах – словно их мгновенно заморозили и аккуратно, чтобы не разбить, уложили набок: глаза открыты, взгляд остекленевший, пасти оскалены, Тимка застыл в полуприседе, его клон – с прямыми вытянутыми лапами.
Тела собак служат как бы подставками, на них лежит грубо выломанная дверца платяного шкафа.
А над всем этим сооружением монументами застыли Шустов и Тарский. Оба обнажены до пояса, на груди профессора висит странно мерцающий медальон, а в руках Сергея – тонкий кинжал из серебристо-белого металла.
От вида которого Лана почувствовала на себе, что означает выражение «стынет кровь». По венам сейчас не бежала, а вяло текла холодная жижица вместо крови, распространяя холод по всему телу, замораживая сердце, превращая в лед душу…
Потому что она уже видела этот кинжал. Там, на Олешином острове, когда лежала на жертвенном камне, а ее родной брат, ее Ярик готовился вонзить жало клинка ей в сердце.
Тогда в суматохе никто не вспомнил о Ключе, с ужасом отброшенном Яромиром в сторону. А потом кинжал исчез, Кирилл с Матвеем обшарили весь островок до последнего камня и ничего не нашли.
Лана искренне надеялась, что кошмар больше не повторится и этот нож навсегда исчез из ее жизни.
Она ошиблась.
– А вот и наша девочка! – ласково улыбнулся Шустов. – Ну что, успокоилась? Я уже в курсе, как не вовремя появились эти мохнатые твари, но ничего, думаю, они не смогли нанести серьезный вред ритуалу.
– Какому еще ритуалу? – тихо произнесла Лана, морщась от нарастающей головной боли.
– Ритуалу твоей подготовки. Для успешного открытия Врат ты должна была со всей страстью и пылом отдаться Сереженьке, забыв о любви к Кириллу. Что ты, насколько мне успел поведать наш герой, только что и проделала, – он гадко ухмыльнулся.
– Жаль будет тебя убивать, – на физиономии Тарского появилась такая же ухмылка, – уж очень ты в постели хороша!
– Допустим, – Лане стоило большого труда сохранять спокойствие, но она старалась, очень старалась, – до конца познать, насколько я хороша в постели, тебе так и не удалось, Тимыч помешал.
– Что значит – до конца не удалось? – ухмылка мохнатым пауком сползла с лица Шустова, сменившись недоумением. – Сергей, о чем она? Ты же сказал, что полностью овладел ею?!
– Полностью, полностью, – отмахнулся Тарский, оглянувшись в окно. – Нам надо спешить, Учитель, они в любой момент…
– Кто – они? – вскрикнула Лана, устремившись к выходу. – Кто?
Но не смогла сделать и двух шагов, с ужасом ощутив, что превратилась в такую же статую, как и несчастные псы.
– Ну и как ее на жертвенный стол уложить такой раскорякой? – проворчал Тарский, направляясь к застывшей в движении девушке.
– Ничего, я ее отпущу, вот принеси ее, положи, а потом и отпущу. Не хочу время тратить на борьбу с этой ослицей. – Шустов тоже выглянул в окно и удовлетворенно потер руки: – Держатся наши парнишки, хорошо держатся! Оба Круга работают на полную мощность, даже этой девке не прорваться. Но она сильна, ничего не скажешь! И когда только успели с волхвом снюхаться, чтобы он ее инициировал?
– Но я до сих пор не могу понять, – пропыхтел Тарский, укладывая Лану на импровизированный жертвенный стол, – почему Витке не только жив, но и абсолютно здоров, такой же, как прежде? Он ведь был чудовищно изуродован?
– Заклятие Гипербореи мог снять только человек с Древней кровью, – задумчиво произнес профессор, подходя к девушке. – Это все она, Осенева. Очень жаль, что она не на нашей стороне. Ну что же, пора. У ближайших Врат уже ждут Ключ, инициированный кровью нашей славной девочки.
Глава 46
Они деловито переговаривались, словно мясники на бойне, явно не ожидая никакого сопротивления от парализованной чужой волей жертвы. Ведь в этой душной комнате сейчас находились не два палача, а четыре. И против измученной, порабощенной амулетами девушки была объединенная мощь двух жрецов Гипербореи и одного местного колдуна.
Чем эта застывшая на импровизированном алтаре овца сможет теперь помешать? Ее клыкастые помощники стали подпорками для алтаря, что должно усилить ритуал жертвоприношения – беззаветно преданные существа будут страдать и маяться от невозможности спасти хозяйку, и их горе, их ярость, их боль станут хорошим топливом для темного пламени Зла.
Но Лана…
Сквозь тошноту, сквозь стыд, сквозь безучастное согласие умереть – она все равно не сможет жить с этим позором – до девушки внезапно дошел смысл услышанного.
Кирилл жив?!! И… и с ним все в порядке?!
Радость была такой сильной, такой сияющей, что весь накопившийся в душе мрак рассеялся, уступая место одному желанию, которое можно условно обозначить «А вот фиг вам теперь!». И вот странно – как только появился тоненький стержень этого желания, откуда-то извне в душу проникла радуга. Она обволокла стержень пульсирующим светом, делая его все прочнее и прочнее, наполняя душу Ланы уверенностью, выталкивая прочь сомнения.
Палачи, конечно, предусмотрели возможные попытки жертвенной овцы освободиться, приготовив непонятно откуда взявшиеся тонкие кожаные ремни. Тарский, повесив кинжал на шею, деловито перехватил ноги и руки девушки ременными петлями, готовясь затянуть их сразу же, как только профессор «отпустит» ее, вернув пластичность тела.
Оно, тело, должно быть мягким и податливым во время проведения ритуала.
Презрение победителя, испытываемое к отдавшейся-таки ему девушке (насчет не до конца – опустим, это детали), оказало Сергею Тарскому плохую услугу. Даже не медвежью – слоновью.
Мужчина был абсолютно уверен в том, что Лана окончательно сломлена, он сам видел в ее глазах апатию и желание умереть, когда тащил ее, раскоряченную, на алтарь.