— Жизнь так трудна, — добавила она, — и именно такие маленькие радости помогают нам всем справляться с ее тяготами.
Как верно подмечено, подумал я тогда. Но только теперь я действительно понял, насколько Пегги была права.
Я отхлебнул немного кофе, поставил все еще очень горячую чашку на столик и начал составлять текстовое сообщение с деталями по делу Грэма, когда входная дверь кофейни чуть слышно скрипнула. Все еще не отводя взгляда от дисплея телефона, я почувствовал, как рядом появилась чья-то тень. Подняв глаза, я увидел перед собой паренька лет двадцати с небольшим. Белокожий, симпатичный, стройный юноша в джинсах и сильно помятой полосатой рубашке.
— Вы ко мне?
— Я работаю в магазине, куда вы только что заходили. — Я промолчал, и он повторил: — Я там работаю.
— Как тебя зовут?
— Стю. — Он настороженно смотрел на меня. — Вы ведь кое-чем интересовались? Я имею в виду, в нашем магазине?
В его устах утверждения превращались в вопросы.
Я посмотрел ему в глаза. Он поспешно отвел их.
— Так чего же ты хочешь? — спросил я.
— Вы наводили справки о Джимми Суне. Я знаю его.
— А ты знаешь, где он сейчас? Мне необходимо разыскать его.
— Вы, типа, агент ФБР?
— Где Джимми? Тебе это известно?
После некоторого колебания:
— Нет.
— Присядь-ка, — показал я на соседнее кресло.
Он сел и свел ладони вместе перед собой. Люди, с которыми мне приходится иметь дело, частенько принимают эту позу, но в основном потому, что запястья им сковывают наручники.
— Откуда ты знаешь Джимми? — строго спросил я.
— Он иногда заходит к нам в магазин. Ему нравится музыка. А почему вы там искали его? Я имею в виду, именно в магазине?
— Отследил по кредитной карточке. Он же делает у вас покупки?
— Ах да, конечно.
— У него большие неприятности. Было бы лучше, если бы нам удалось найти его.
— Я думал… То есть я хотел сказать, что слышал о какой-то проблеме. Это связано с чеком?
— С поддельной подписью на чеке.
— Но ведь дело закрыли, — сказал Стю. — Я сам слышал. Значит, никаких неприятностей у него больше нет.
Он развел руки в стороны и робко мне улыбнулся. Я не ответил на улыбку.
— Дело прекращено, но только полицейским управлением округа Колумбия.
— Как это?
Я пустился в объяснения:
— Пойми, одно и то же преступление подпадает под действие различных юрисдикций. Они могут подразделяться по географическому признаку. К примеру, если ты совершишь почтовое мошенничество, тебя будут преследовать во всех штатах, где от твоих действий пострадали люди — быть может, во всех пятидесяти. И в каждом штате будет заведено отдельное уголовное дело. А еще юрисдикция может делиться между различными правоохранительными органами. Скажем, убийство агента ФБР расследуется как на уровне штата, так и на общефедеральном уровне.
— О Боже!
— Этот твой Джимми Сун похитил чужую чековую книжку в вашем округе. Местная полиция может счесть дело бесперспективным и прекратить его. Но ведь он использовал Интернет, чтобы отмыть деньги.
— Отмыть деньги?
— Он приобрел золотые монеты, а затем, как мы предполагаем, продал их, чтобы снова иметь на руках наличные. Это и называется отмыванием денег.
— Правда?
— Не сомневайся. И это уже в моей юрисдикции. Преступление федерального уровня, и очень серьезное. А потому, Стю, если ты располагаешь информацией о местонахождении Джимми Суна, лучше немедленно поделись ею со мной. Введение в заблуждение федерального агента также рассматривается как правонарушение. А сокрытие сведений о преступнике может привести тебя на скамью подсудимых как его сообщника. Повторяю, все это очень и очень серьезно.
— Но если никто физически не пострадал и сама жертва не хочет, чтобы искали виновных… В чем тогда проблема? Я не понимаю.
— Что думает жертва, не имеет значения.
— Но это же бессмыслица какая-то!
— А ты взгляни на это немного иначе, Стю. Предположим, я тебя убил. — При этих словах он содрогнулся всем телом. — Ты уже мертвец. У тебя нет никаких мыслей или желаний, так?
— Да уж, наверное.
— Но ведь преступление было совершено. Или вообрази, что я местный громила. Я отбираю у тебя машину, а ты так меня боишься, что не хочешь заявлять в полицию. Но множество свидетелей видели, как я обворовал тебя. В таком случае копы все равно обязаны арестовать меня. Ты можешь даже не давать показаний, их дадут другие. И меня упекут за решетку.
— Я и не предполагал…
— У меня есть ордер на арест Суна. — Я похлопал себя по карману пиджака.
— В самом деле?
— В почтовом отделении, где он забирал монеты, купленные на деньги по фальшивому чеку, стоят видеокамеры, и его отчетливо видно на записях.
— Но…
— Хорошо ли ты знаешь Джимми? Рассказывай как на духу, Стю.
Молодой человек понурил голову.
— Он мой партнер. Можно сказать — любовник.
— Понимаю. Он живет с тобой вместе?
— Нет. У его родителей очень консервативные взгляды. Они что-то подозревают, но не знают наверняка.
— Ты окажешь ему огромную услугу, если уговоришь сдаться. Департамент внутренней безопасности уже завел на него досье.
— ДВБ им тоже интересуется?
— Да, террористической угрозой всегда занимаются, в том числе и они.
— А при чем здесь терроризм? — Теперь Стю действительно перепугался.
— Есть версия, что похищение Суном чековой книжки — часть плана спецслужб Северной Кореи. Ее хотели использовать для шантажа жертвы — Эрика Грэма. Он ведь работает на Пентагон.
— Господи Иисусе, нет! Этого не может быть!
— Ты не замечал за Джимми ничего, что подтвердило бы такие подозрения?
— Разумеется, нет. Он отличный парень. И очень милый. Да и семья его из Южной Кореи!
Я только усмехнулся:
— Террористы умеют быть обаятельными. А в Сеуле кишмя кишат шпионы с Севера.
— Но он не может быть террористом!
— А вот это решат прокурор и суд. Моя задача только взять его. По возможности не причинив вреда. Очень надеюсь…
— Боже милосердный!
Я склонился ближе к нему.
— Судя по данным, которыми мы располагаем, он, вероятно, крайне опасен. В этом районе сейчас действует наша опергруппа особого назначения. Они были готовы к штурму магазина, окажись он там. Сейчас они взяли другой след. — Я посмотрел на часы и сдвинул брови. — Двадцать минут назад их командир выходил со мной на связь. Кажется, они установили его местонахождение. И у них приказ стрелять на поражение, если он не сдастся по первому требованию.
Юноша только тихо охнул.
Я вгляделся в его побледневшее лицо.
— Если он хотя бы немного дорог тебе, ты обязан нам помочь. Потому что в ходе боевой операции его могут убить. Наши спецназовцы постоянно имеют дело с обвешенными взрывчаткой самоубийцами и другими преступными типами, создающими угрозу для жизней ни в чем не повинных людей.
И тут Стю заплакал. Крупные слезы выкатились из его глаз.
— Все это было моей идеей, а вовсе не Джимми, — запричитал он срывающимся голосом. — Он мне всего лишь помог немного… Боже мой, позвоните им скорее, тем людям из ФБР, о которых вы только что говорили. Передайте им, что он совсем не опасен.
Но я посмотрел на него еще более мрачно:
— Сначала тебе придется дать мне подробные объяснения.
— Это я украл чековую книжку, я открыл счет в Интернете. Это все я, а не Джимми. Он только и сделал, что забрал монеты из почтового ящика.
— Боюсь, я не совсем понимаю, о чем ты толкуешь.
Стю вытер щеки ладонями.
— Тот человек, у которого украли книжку…
— Да, Эрик Грэм.
— Это… Словом, он мой отец.
— Значит, ты Стюарт Грэм?
Он энергично закивал.
— О, какой же я глупец! Что я натворил! Это все моя вина. Пожалуйста, позвоните им.
— Как только ты до конца все мне выложишь.
— Но я свалял такого дурака!
— Рассказывай, Стю. Чем раньше мы узнаем правду, тем легче все закончится для Джимми.
Он снова смахнул влагу из уголков глаз.
— Мой отец, он… очень жесткий человек. Ему всегда хотелось, чтобы я получил образование там же, где и он. В Принстоне. Он был одним из тех, кого там негласно называли Главарем курса. Слышали о таких? От меня он требовал того же. Но только я ненавижу этот университет. Мое место здесь. — Круговой жест руки означал, видимо, окрестности площади Дюпона. — Здесь мне все по душе. Я люблю Джимми, наших с ним друзей. Я совсем не похож на этих хозяев жизни из Лиги плюща. Но отец и слушать ничего не хочет.
— А при чем здесь подделка чека?
— При том, что я трус хренов по натуре. — Он схватил со стола салфетку и высморкался. — У меня не хватило смелости сказать отцу, что я не хочу нынешней осенью возвращаться в университет. Я так боюсь его! И мама тоже его боится. Он на всех нагоняет страх. Мне он постоянно твердит: «Ты же не собираешься стать моей третьей дочкой, а?» Заставил меня играть в американский футбол, притом что я вешу всего шестьдесят пять килограммов. Представляете меня среди этих верзил в футбольной команде? Но он упорно возил меня на тренировки. «Будь мужиком. Заставь меня гордиться тобой. Иди по моим стопам». А у меня твердости не хватало сказать «нет».
— А при чем здесь подделка чека?
— При том, что я трус хренов по натуре. — Он схватил со стола салфетку и высморкался. — У меня не хватило смелости сказать отцу, что я не хочу нынешней осенью возвращаться в университет. Я так боюсь его! И мама тоже его боится. Он на всех нагоняет страх. Мне он постоянно твердит: «Ты же не собираешься стать моей третьей дочкой, а?» Заставил меня играть в американский футбол, притом что я вешу всего шестьдесят пять килограммов. Представляете меня среди этих верзил в футбольной команде? Но он упорно возил меня на тренировки. «Будь мужиком. Заставь меня гордиться тобой. Иди по моим стопам». А у меня твердости не хватало сказать «нет».
— И тогда ты снял деньги с его чековой книжки, чтобы он не смог заплатить за твою учебу?
— Трусливый прием, да?
— А Джимми ты попросил забрать монеты, которые купил сам.
Стю кивнул.
— Он не сделал ничего дурного. Богом клянусь! Только помог, и все. В Нью-Джерси живет его семья, и он часто у них бывает. Потому мы и решили заказать доставку туда, а не в Вашингтон.
— А потом отец обо всем узнал и забрал заявление из полиции.
— Да, он как-то узнал, к моему ужасу.
Нетрудно было вообразить себе разыгравшееся между отцом и сыном пиротехническое шоу.
— Что ты сделал с деньгами?
— Мне не деньги нужны были.
— Понимаю, но все же хочу знать, как ты ими распорядился.
— Мы немного оставили себе, а остальные пожертвовали фонду борьбы со СПИДом и «Международной амнистии». Мне противна мысль, что мой папаша так хорошо зарабатывает на разработке нового оружия. Именно это он делает по заказам Пентагона. И притом страшно доволен собой. Строит из себя супермена. Мне хотелось, чтобы раз в жизни его деньги пошли на добрые дела.
— Не мог бы ты в таком случае дать мне координаты кого-нибудь в «Амнистии», кто подтвердил бы твои слова? — попросил я.
Стю просмотрел дисплей своего блэкберри, потом продиктовал имя и номер телефона.
— Зафиксировано? — спросил я.
Парень снова вздрогнул от неожиданности и нахмурился.
— Не пугайся, это я разговариваю уже не с тобой, — объяснил я.
— Сейчас проверю, — услышал я в наушнике голос Дюбойс.
— Нам придется немного подождать, — сказал я Стю.
Парень обмяк в кресле и снова вытер нос. Потом оглядел кофейню и неожиданно рассмеялся:
— Мы все время ходим сюда. Джимми и я.
Я промолчал.
— Знаете, что он мне здесь рассказывал буквально позавчера?
— Что же?
— Когда упоминают о Корее, все думают, что там пьют только чай. Чай, и ничего больше. Как в Китае или Японии. Но вот последний корейский император, которого звали Сун-Йонг, обожал все западное и с начала 1920-х годов завел у себя во дворце обычай пить кофе. Они с отцом любили за чашкой кофе обсуждать мировую политику. И конечно, слух скоро просочился за стены дворца. Кофе стал моден среди простых горожан. Они всегда подражали своим правителям. И сейчас в Южной Корее пьют больше кофе, чем в любой другой азиатской стране. У них в кофейнях даже дежурят специальные проститутки, которых можно снять только там. Их называют «девушки да-банг».
Потом он замолчал. Признаюсь, мне не часто приходилось видеть перед собой человека более печального. Слезы опять хлынули из его глаз.
— Умоляю вас, — пробормотал он. — Позвоните людям из ФБР. Скажите им, что Джимми совершенно не опасен.
Потом я услышал голос Дюбойс:
— Все подтвердилось. Они перевели «Международной амнистии» тридцать одну тысячу.
— Хорошо, — сказал я. — Передайте опергруппе приказ отменить операцию.
— Какую операцию? — Моя помощница, видимо, не все расслышала в нашем разговоре.
— Я перезвоню через пару минут. — С этими словами я отключился.
При других обстоятельствах я бы не преминул заставить Стю еще немного помучиться неизвестностью, но не мог забыть самовлюбленной наглости Грэма и его оскорбительного тона с Дюбойс. И потому сказал только:
— Вижу, дело действительно можно на этом прекратить. При условии, что не будет рецидива.
— Нет, сэр, не будет. Чем угодно клянусь, не будет!
Я поднялся и направился к выходу, но потом обернулся к нему.
— На будущий год твой отец, возможно, найдет средства или даже займет деньги на твою учебу. Хотелось бы мне знать, что ты придумаешь тогда?
Молодой человек поднял на меня свои покрасневшие глаза. Но лицо его теперь выражало не грусть, а решимость.
— Я скажу ему, чтобы он шел ко всем чертям!
Я поверил ему и даже одобрительно кивнул:
— Вот и правильно.
Выйдя из кафе, я подвел черту по крайней мере под одним из дел, которые расследовал Райан Кесслер, и снова позвонил Дюбойс.
— Вы оказались правы, — признала она.
Эта версия зародилась у меня еще в кабинете Эрика Грэма, когда я изучал фото на стенах и наблюдал, как отреагировал хозяин на предположение Дюбойс, почему кому-то понадобилось натравить на него Лавинга. Уже тогда стало ясно, что он говорит правду — его никто не шантажировал. Проведенный позднее моей помощницей компьютерный анализ выражения его лица и жестов подтвердил этот вывод. Но тогда мне бросился в глаза снимок молодого человека — предположительно сына Грэма — в обществе другого юноши, чья азиатская внешность наводила на мысль о том, что он причастен к махинации с чековой книжкой. Затем Дюбойс воспользовалась не только нашим незаменимым ОРКом, но и десятком других баз данных, содержавших сведения о кредитных картах, регистрации транспортных средств, фотороботы преступников, просмотрела записи в блогах и социальных сетях, школьное досье, страховку, список телефонных контактов и огромный объем прочей информации.
Худощавый белый юнец действительно оказался Стюартом Грэмом. А азиат — корейцем Джимми Суном. В прошлом за ним не числилось никакого криминала. Он был активистом в движении за права сексуальных меньшинств, студентом выпускного курса колледжа имени Джорджа Вашингтона и постоянно жил в районе площади Дюпона.
Мы выяснили, что Стюарт подрабатывал продавцом в магазине «Музыкальная галерея», также расположенном в том районе.
Когда я вспомнил, что высокомерный болван Эрик Грэм превратил свой кабинет в святилище Принстонского университета, у меня зародилось подозрение, что из-за этого между отцом и сыном могли возникнуть крупные разногласия. Нельзя было исключить того, что парень причастен к краже чековой книжки. Однако чтобы объективно проверить справедливость этого предположения, мне пришлось повидать его самому, сделав вид, что я ничего не знаю о нем.
— Позвольте задать вам один вопрос? — В голосе Дюбойс звучало любопытство и лукавство. — Ваш якобы существовавший ордер вы, как я понимаю, назовете угрозой, а мой списали как пустой блеф. Почему?
Хороший вопрос. Она почти поймала меня. Но я знал, что ответить:
— Мой так называемый ордер выписан на имя Джимми. А его не было в кофейне. Как обнаружился бы мой обман? Твой ордер был на имя Грэма. Если бы он потребовал предъявить его, прислав по факсу, что бы тебе оставалось?
— А! Ерунда. Бумага побеждает камень.
Хотя я стараюсь никого не посвящать в подробности личной жизни, Дюбойс наверняка слышала о моем пристрастии к настольным играм.
— Что ж, умно, — признал я почти против воли.
— Значит, у нас остается дело Памука как единственная реальная причина, поставившая Райана под удар?
— Вероятно.
— А я как раз занималась… Одну секундочку. — И Клэр взволнованно продолжила: — Только что пришла электронная почта. Это четкая наводка на того, кто оказал Лавингу медицинскую помощь.
— Продолжай.
— Подождите, я еще читаю… Это его двоюродный брат.
После того как Лавинг убил Эйба Фэллоу, мы постарались добыть каждую подробность его жизни и прежде всего установить, есть ли у него близкие родственники. Мы знали, что родился он в Виргинии, но ни один из членов его семьи не жил ближе нескольких сотен километров от столицы. Родители Лавинга умерли. Была у него и сестра, с которой он время от времени виделся, но и она какое-то время назад погибла в результате несчастного случая.
О существовании кузена мне тоже было известно.
— Тот самый, что изучал медицину в Нью-Йорке?
— Да, он. И лицензию он получил в наших краях, переехав около двух лет назад в Фоллз-Черч. Сейчас он штатный врач в Арлингтонской больнице, — продолжала Дюбойс. — Быстренько просматриваю его телефонные контакты… Так. Буквально через полчаса после того, как вы ранили Лавинга в дома Картера, двоюродному брату позвонили по городскому телефону с блокировкой определителя. Разговор продолжался три минуты.
— Что ты о нем знаешь?
— Холостяк, тридцать два года. Никаких проблем с законом, кроме пары нарушений правил движения. Зовут его Фрэнк Лавинг. Имел опыт работы в реанимации, но сейчас больше занимается хирургией. Диплом получил с отличием, а закончил медицинский факультет Нью-Йоркского университета.