Они хотели ему добра. Так оно всегда бывает.
Зоя сказала, что сама его отпустила, не хотела счастья такой ценой. Дурсун ушел и женился на выбранной матерью девушке и прожил с ней несколько лет.
Перед женитьбой он рассказал невесте, что у него уже есть жена и ребенок. Наверное, совсем дурочка была девушка – решила, что это обычное дело, и со временем она станет главнее.
Зоя продолжала растить сына одна.
Иногда замечала, что незнакомая молодая женщина подходит к забору ее дома и смотрит на них с маленьким сыном. Не улыбаясь и не пытаясь заговорить, просто стоит и смотрит.
– Однажды я сама подошла к ней и пригласила в дом, она убежала, – сказала Зойка.
Законная жена ушла от Дурсуна спустя четыре года ничем не примечательного брака, и оказалось, что за все четыре года он так до нее и не дотронулся: спал на полу.
А теперь Дурсун вернулся к своей семье и не пытается помириться с матерью.
По слухам, его запасная молодая жена снова вышла замуж, и новобрачный, обнаружив невинность невесты, бегал по деревне всю ночь и орал от радости.
На развилке
– На Новый год с нами будешь, да? – ткнулась носом в плечо Клара.
За окном – серая пелена зимнего неба, Миранда варит кофе, никто никуда не идет.
– К родителям поеду, – отозвалась Лика. – Вы не забывайте, я все-таки не совсем беспризорная. Всей семьей наконец соберемся.
– Тогда Старый Новый год у нас, – предложила Миранда, налила шипящий кофе в чашки и уселась у окна.
– Мне бы с работой разобраться, – задумчиво сказала Лика.
– Зря ты из редакции ушла. Как ни крути, государственная служба.
– Ты серьезно?! – восхитилась Лика. – И это говорит женщина, которая ходит на работу в месяц три дня!
– Ну и ты могла так же, – пожала плечами Миранда. – Стаж идет, а я бизнесом занимаюсь.
– Нет, решено, ушла так ушла. Но и это кабельное… Надо что-то еще искать, иначе я брошусь в море.
– Так на Старый Новый году нас! – захлопала сонная Клара.
– Куда я денусь? Только, девочки, – Лика запнулась, и обе подняли на нее глаза. – После праздников я от вас уйду, ладно?
– Куда же ты пойдешь? – ровным голосом спросила Миранда.
– В свою раздолбанную квартиру. Какая-никакая, а все же своя крыша над головой. Ну не обижайтесь на меня! Клара!
Клара расстроенно встала и вышла прочь из кухни.
– Ничего, пройдет, – вздохнула Лика и взяла серый блокнот. – Мне нужны перемены, ты же понимаешь. Пойду писать свои приключения дальше!
Дневник.Такое-то число такого-то месяца.
Новая работа
Не могу больше выносить этого кошмарного типа, редактора.
Сегодня орал на летучке на всех подряд, а под конец и на меня.
Проблема в следующем: сначала я освоила все православные праздники и побраталась с обоими враждующими друг с другом протоиереями, метившими на место владыки.
Затем я перешла к друзьям-иудеям и лихо станцевала на Пурим, о чем в красках поведала в своей колонке.
Ситуация стала напряженной, когда в редакцию по моему приглашению заявился отчаянно благоухавший козьей шкурой молла местной мечети и рассказал о празднике Курбан-байрам, а также о своем паломничестве в Мекку.
Сотрудники в ужасе прилипали к стенкам, боясь со мной заговорить, и были готовы накатать коллективный донос. Редактор на летучке сделал мне невнятное внушение, на что я ответила, что наш молла – настоящий ходжа, и стыдно народу этого не знать.
И вот сегодня последней каплей стал репортаж с собрания пятидесятников в курортной гостинице. Редактор орал на меня так, что шатались стеллажи с пыльными подшивками и звенели стекла. Честно говоря, мне эти пятидесятники самой не очень-то понравились, но дело не в них, а в принципе.
Еще мне запрещено ходить на работу в брюках.
Хватит.
Увольняюсь из газеты по собственному желанию!
Так что, господа, – с моим уходом задница официальной прессы лишилась массы увлекательных приключений.
Но работа нужна, как ни крути. Поэтому муж моей сестры, человек добрый, но дальновидный, правильно рассудил, что лучше дать мне работу, чем смотреть вечерами на постное лицо жены.
– Мне нужен человек с головой, творческий и организованный. (Так тонко подпустить явную лесть!) Мое кабельное телевидение нуждается в режиссере.
Режиссер! Магическое слово произнесено.
Главный!!!
На моем энтузиазме можно было решить проблему энергокризиса всего Закавказья.
На следующий день я пришла с огнем во взоре и бизнес-планом на семи листах.
Мне требовался штат: два оператора, два монтажера, две ведущие-дикторши, осветители, журналисты-информационщики, метеоролог, спортивный комментатор, визажист, водители, ну и всякие курьеры и прочая шушера.
– Художественные программы я беру на себя, – скромно горя щечками, уточнила я мельком.
Но ответного взрыва энтузиазма не последовало. Хозяин покусывал ус и молчал.
И тут меня понесло, как Остапа: скромное кабельное телевидение под моим гениальным руководством разошлет собкоров по всему миру, опутает своими информационными сетями земной шар, завоюет сердца миллионов, и Тед Тернер со своим пошлым провинциальным CNN-ом кончит дни в забегаловке Бронкса.
– Неплохо, – резюмировал муж сестры. – Так. Даю тебе одну камеру и двоих молодцов: они же операторы, они же монтажеры, они же визажисты, водители, грузчики и курьеры!
Я выцыганила одну дикторшу – объявлять программу, и считаю, что это были одни из самых удачных деловых переговоров в моей жизни.
И начались будни кабельного телевидения.
С утра иду по видеопрокатам (быстро освоила всех прокатчиков города, почему-то все – армяне) и выбираю две кассеты: мультики, концерт и два фильма. Потом на пустую кассету с помощью любительской камеры записываем объявление программы передач в исполнении дикторши Лилико. В 17.00 универсальные телеработники – Анзор либо Тенгулик – запускают программу. Иногда после полуночи мы даем облегченную эротику – максимум "Плейбой" или "Восточный массаж".
На днях я пришла к Артурику с бодуна вместе с Басей и стала перебирать карточки с названиями.
– „Супэржизнэнный" – это что такое? – ржали мы. – Индийское, что ли?
Еще мы оборжали „Приключения автослесаря (эрот.)", и Артурик обиделся, но виду не подал.
– Надо сегодня как раз этого автослесаря, – спохватилась я.
– Возьми „Екатерину", – скучным голосом предложил Артурик.
– Исторический, что ли? – удивилась я. Голова трещала и работала медленно. – Ах, хотя Екатерина… А это не слишком… того?
– Неее, – помотал головой подлый Артурик, и его глаза странно блеснули.
Я взяла кассету и даже не обратила внимания на нарисованные четыре креста – как последняя стадия сифилиса.
– …И завершит нашу программу ночной сеанс, исторический фильм "Екатерина". Детям до 16 лет фильм смотреть не рекомендуется.
Такими словами Лилико, глядя в камеру красивыми восточными глазами, закончила объявлять программу. Это была стратегическая ошибка: ни один ребенок младше шестнадцати уже не мог пропустить фильм.
Вторая ошибка заключалась в том, что я просмотрела только начало кассеты, где какой-то лох в напудренном парике скакал на лошади: исторический костюмный фильм, что там может быть недозволенного!
И я ушла пить кофе.
В общем, все планомерно и неотвратимо вело к гибели.
Дальнейшее я знаю только со слов очевидцев.
Третью ошибку совершил уже Тенгулик. Насвистывая, он включил сначала объявление программы, потом мультики. Продремав два приличных фильма, Тенгулик, позевывая, поставил "Екатерину", потом тоже ушел пить кофе и не мог слышать, как бесится телефон.
Ровно через пятнадцать минут аппарат взлетел на воздух, разрываемый на части сотнями разъяренных звонков. Тенгулик ошалело выслушал проклятия в адрес кабельного телевидения и швырнул трубку.
В это время с улицы донеслись голоса и грохот ударов о входную дверь. Тенгулик выглянул в окно и увидел толпу абонентов, готовых кое-кого линчевать. Тут он наконец проснулся и побежал взглянуть на экран.
То, что он там увидел, было выше его разумения. В панике он рванул кассету из видеопроигрывателя и включил мультики. До утра застенчивый парень из гурийской деревни молился Богу и обещал никогда больше не брать в руки эту скверну.
Бася позвонила мне и, рыдая от смеха, рассказала, как ее подслеповатая бабка спросила, глядя на экран:
– Вай, ахчик, что это за грибы показывают? Какие огромные, ара!.. Почему она их сырыми ест?
На следующий день Лилико не пришла на работу, потому что ее-то знали в лицо. Мне пришлось отвечать на телефонные тирады разгневанных матрон:
– Боже мой, какую гадость вы вчера показывали!!! Я глаз не могла оторвать от экрана!
Сначала я вежливо объясняла, что не нравится – не смотри.
Потом тоже стала орать, что им с такими взглядами надо уйти в монастырь, где нет кабельного телевидения.
– Боже мой, какую гадость вы вчера показывали!!! Я глаз не могла оторвать от экрана!
Сначала я вежливо объясняла, что не нравится – не смотри.
Потом тоже стала орать, что им с такими взглядами надо уйти в монастырь, где нет кабельного телевидения.
Но пиком стал вкрадчивый голос, который умолял продать злосчастную кассету за любые деньги, причем анонимно. Этого я мстительно отослала к Артурику.
Как ни странно, дела телевидения резко пошли в гору, и в первые же три дня количество абонентов удвоилось.
Но мне надо переходить на следующий уровень. Наташа обещала сосватать меня на нормальное телевидение, в котором есть и режиссеры, и редакторы, и операторы – полный штат всех специальностей, включая корреспондента, коим я намерена работать.
Деревня
Если спросить родителей, дом есть.
Вот же он – дом в деревне, и они в нем живут. Живи с нами, это и твой дом, что может быть лучше – жить вместе с родителями! Были бы живы наши родители…
Лика побыла с ними пару месяцев. Думала, что так и надо: жить, как в сказке, в высоком терему и ждать чуда.
Стоит только вспомнить это время – время без своего города, и смирение как рукой снимает.
У вас обязательно есть деревня неподалеку, в которой вы проводили в детстве все выходные и каникулы, и она казалась вам раем, а сейчас вы едва можете выдержать там хотя бы полчаса.
Зима насыпала так много снега, что дороги временно умерли, и до деревни Лика добиралась пешком, набрав полные сапоги слякоти.
Впереди был Новый год, и вся семья собралась вместе, проводя дни у камина.
Лика ни о чем не думала, наслаждаясь мирной пустотой: ничего не надо решать, некуда бежать, добротная первобытная скука давала покой и крепкий сон.
Где-то очень далеко остались мечты, сражения, встречи, победы, танцы, легкие платья, Италия. Время округлилось и медленно, плавно катилось на одном месте.
Иногда она думала о Генрихе и представляла себе его лицо при виде ее сегодняшней. Он не придет ее спасать, и хватит об этом.
Лечь спать в гремящую крахмалом ледяную постель, не раздеваясь, как мамонт, и все пропахло дымом, утром встать, только когда точно будет гореть огонь, кое-как умыться, принести свою долю дров и сесть наконец на свое место у камина.
Там целыми днями сидела вся семья, волею обстоятельств и беспощадного времени утратившая безмятежность вечной любви. Болтали, вспоминая прошлое, перечитывали принесенные с заброшенного этажа книги, слушали мамины рассказы, много смеялись, а Лика еще и вязала.
– Где ты такие нитки нашла? – ехидно спрашивала сестра.
– Где надо, – огрызалась Лика и потом сама же и хохотала: нитки были чистой шерсти, болотного цвета, но с вкраплениями белого пуха, и при вязании получался странный эффект – как будто юбку валяли в овчарне.
– Пусть вяжет, что тебе, – вступалась мама и длинно рассказывала, как их учили в школе всевозможным рукоделиям.
Лика спешила доделать юбку к Новому году – пусть все рухнет, но нарушать традицию – надеть в новогоднюю ночь хотя бы одну новую вещь – она не хотела.
Так наступил тот самый вечер, и он ничем особенным не отличался от остальных – мама стучала пестиком, размалывая орехи в ступке, племянницы хихикали, обсуждая соседей, сестра читала обрывок столетней газеты, папа дремал.
Лика вдруг выпрямилась и громко сказала:
– Хочу купаться.
Все вздрогнули.
– Хорошее желание, – зевнула сестра. – Главное – своевременное и исполнимое!
– Может, голову помоешь? – нерешительно предложила мама. – Не простудиться бы, холод какой.
– Я. Хочу. Вымыться. Целиком, – отчеканила Лика. – Может у меня быть хоть одно желание?!
И мама отложила ступку.
– Вставай, – железным тоном приказала она папе. Он только снял очки и изумленно воззрился на жену.
Мама натаскала дров и воды.
Мама запалила пожар, с гулом рвавшийся из пасти камина до дверей.
Мама нагрела в закопченных котлах столько воды, что хватило бы выкупать того самого мамонта.
Мама отправила папу с топором в сад за дополнительными дровами, поставила прямо перед камином длинное жестяное корыто, полное горячей воды, и велела Лике в него залезть.
О, великие боги!
Лика сидела в корыте, как младенец, и мама решительно намыливала ей волосы хозяйственным мылом и лила воду ковшиком безостановочно, потому что если сидеть лицом к огню, то мерзла спина, и наоборот.
Лика фыркала и визжала, и что-то мерзкое и сальное внутри растапливалось и уходило вместе с грязной водой. Как будто солнце выглянуло одним глазом из-за пелены свинцовых туч, и стало понятно, что Лика совсем молодая, и легкие платья наденет, и начнет воплощать великие идеи – а как же иначе?!
Кто там брился каждый день на льдине?
Она уже сидела в десяти полотенцах и халатах, и ее преображение волнами шло по комнате и по всему дому.
Нет ничего невозможного.
Мама и папа ее любят – и они сделали для дочери такую классную штуку, порубили деревья в саду и отдали ей все запасы воды, и теперь в мире чисто, спокойно и весело.
Лика встретила Новый год в странной новой юбке и полная надежд. Родители делают все, что могут, просто могут они очень мало, и не надо на них за это обижаться.
Через пару дней она собрала вещи, расцеловала родителей и уехала туда, где ждала развороченная жизнь.
Там ее встретила внезапная сногсшибательная новость: шеф Наталья пристроила Лику на новую работу!
Нелюбовь
Вы ходите на Приморский бульвар не для того, чтобы погулять, а для того, чтобы встретить «одного мальчика».
На новой работе у Лики мгновенно завелся поклонник, развязный режиссер по кличке Феллини.
– Он ни одной юбки не пропускает, даже не думай, – шипела машинистка Ламара, главный информатор телевидения.
Ну и что, мстительно думала Лика, буду делать все, что нельзя!
Уже через неделю после знакомства она пошла в бар с Феллини, захватив для безопасности Басю.
В полумраке при свечах играли пианист и скрипач, сигаретный дым можно было резать ножом, и Лика с интересом наблюдала, как благосклонно ее поклонник отвечал на провокативный флирт Баси.
– Он очень даже, – прогудела в ухо подруга.
– Непрочный, как лодка из промокашки, – невозмутимо отозвалась Лика и оглядела зал.
– Ба, Ликуша?! – К ней шел старый приятель, пьяный в дрова, раскинув руки для объятий.
Лика пошла с ним танцевать, чтобы ненадолго оставить флиртующую парочку вдвоем.
– Одни мы с тобой остались в этом болоте, – причитал приятель, спотыкаясь и наступая ей на туфли. – И Генрих, сука, умотал и про нас забыл!
Лика оторопела, но не подала виду.
– Тварь он все-таки, – продолжал приятель, постепенно погружаясь в полудрему. – Столько лет трепал тебе мозги, а сам уехал! Да никогда он тебя не любил!
– Что ты говоришь, – похолодела Лика, но продолжила танцевать. – Он тебе что, говорил об этом?
– Никогда не любил, – с удовольствием подтвердил пьяный и кивнул в сторону поклонника: – А этот тебе нравится? Жалко тебя ему отдавать, ты заслужила получше.
Лика пожала плечами, вырвалась из пьяных лап и села на место. Феллини посмотрел внимательно, но не сердито.
Приятеля уволокли.
Так-так, значит, за ее спиной все обсуждали ее и Генриха. Скорее всего, даже вместе с ним. Наверное, он сокрушался: жаль ее, но у него другие планы. Ах ты, тварь!
Где-то внутри начался процесс оживления мертвой зоны, а это всегда больно, как оттирать снегом обмороженное место.
Как же, как же все это золотистое, облачное, цветущее, как ласточки над нашей улицей, освещенной вечерним солнцем, – это все ничего не значило?! Наш снежный день, чистый белый берег, наши долгие разговоры, молчание, смех, моя верность, ожидание, переписанные от руки песни, нарисованный общий дом с башенками и фонтанами – что же все это было?
Наши перекидывания записками, держания за руки, медленные танцы, поедание одной мандаринки на двоих и общие тайны – зачем же все это было?
Лика пила согревшееся шампанское, поддерживала легкий разговор, а сама думала – да прав он во всем, этот Генрих. Что во мне любить? Кучу проблем? Бездомность? Никому не нужную работу? Все, конец, прощай, мой дорогой.
– Отвезешь меня домой, – неожиданно сказала она Феллини, и подруга недоуменно воззрилась на нее – ничего, перебьется, пусть этот легкомысленный парень будет при мне, все равно других для меня нет.
Ночью Лика долго курила в окно и думала все о том же – нужен дом.
Нужен дом, и точка. Свой собственный, хоть какой. Невозможно мотаться, как перекати-поле, если кто-то захочет ее найти – даже адреса нет. Нужна точка отсчета, в которой будут кров, почва и корни.
На первое время пусть будет родной дом, хоть он и зарос плесенью. Надо сделать попытку вернуть его к жизни.
Лика выпускала горький дым в холодный город, который был таким родным и так ее обманул. Как странно оказаться в нем взрослой, пустой и беззащитной.