Стас расположился в кресле напротив Тарханова, а Лев, пройдясь по комнате, сел на маленький диванчик у окна.
– Если я правильно понимаю, вы пришли задать вопросы по поводу убийства Якова Соломоновича?
– Вы правильно поняли, господин Тарханов, – кивнул Стас, специально обратившись к директору по фамилии.
– Поверьте, для нас эта большая утрата.
От Гурова не укрылось, с каким театральным видом была произнесена последняя фраза, и он сразу понял, что искреннего разговора не получится.
На вид Тарханову было пятьдесят с хвостиком. Голову покрывали редкие светлые волосы, тщательно уложенные назад и покрытые блестящим гелем, отчего на первый взгляд все равно казалось, что человек лысый. Глубоко посаженные глазки, которые в народе часто называют поросячьими, не излучали искренность и доброту, скорее наоборот – в них сквозил голый расчет и цинизм. Тарханов был одет в серый костюм и черную рубашку с блестящими запонками, а его выправка говорила, что директор – постоянный посетитель спортзала. «В здоровом теле – здоровый дух, – подумал Лев. – Правда, немаловажно, на что этот дух направлен. Если во благо – хорошо, а если во вред?»
– Скажите, Тарханов, вы знали о связи Розенберга с Ларисой Абашеевой?
– Простите, о какой связи вы спрашиваете? – Тарханов слегка пригнул голову, всем своим видом показывая, что участвует в разговоре.
– А враги у Розенберга были? – Стас переводил разговор с одной темы на другую, пытаясь запутать директора, но, видимо, Тарханов хорошо подготовился к встрече с сыщиками, поскольку отвечал не задумываясь:
– Насколько я знаю, нет. У него было много друзей, а вот врагов… – Тарханов на секунду задумался: – Завистники были, безусловно. А у кого их нет? – Он натянуто улыбнулся, но, видя, что сыщики его не поддержали, ответил: – Нет. Точно, нет.
– А вы были знакомы с его телохранителем Ильей Соболевым?
– Вы подозреваете, что это он убил Якова Соломоновича? – вскинулся Тарханов, но тут же понял, что сказал лишнее, и постарался исправить положение: – Да, был. Ведь это я порекомендовал его в качестве личного охранника Якову Соломоновичу.
– Вот как? – удивился Стас.
– Да, я. А что здесь такого? – занервничал директор. – Не хотите же вы сказать, что это имеет какое-то отношение к убийству? – Он схватил лежащую на столе ручку и стал крутить ее в руках, косясь на Гурова.
– Не надо нервничать. Мы просто выясняем некоторые детали, которые помогут найти и разоблачить настоящего убийцу, – спокойно ответил Крячко, закинув ногу на ногу.
Весь последующий разговор не принес сыщикам ощутимых результатов, но Лев сделал для себя вывод, что Тарханов каким-то образом замешан в этом непростом деле или, по крайней мере, имел к нему какое-то отношение. Вежливо попрощавшись с ним, сыщики вышли на улицу, и Гуров придержал Стаса за руку.
– Что скажешь? Стоит установить прослушку и наблюдение за этим директором?
– Надо подумать. На первый взгляд Тарханов, конечно же, непростой тип, но, как я понял, за этим ничего не стоит. Он не из тех, кто может организовать заказное убийство да еще и придумать комбинацию с переделанным газовым пистолетом.
– Мне тоже так показалось, – согласился с ним Лев.
– В принципе если это не отнимет у нас много времени и не выльется впоследствии в неприятный разговор с начальством, то можно. По крайней мере, мы будем точно уверены в своих предположениях. – Стас почесал затылок. – Или же наоборот…
– Ладно, – посмотрел на часы Лев. – На сегодня, думаю, хватит, давай по домам. – И хлопнул Стаса по плечу.
Как только за сыщиками закрылась дверь, Константин Тарханов подошел к шкафчику, служившему еще и баром, и достал оттуда початую бутылку коньяка. Плеснув себе на дно бокала, он вернулся за стол. «Интересно, им что-то известно или они, как всегда, создают видимость работы, проверяя окружение убитого? – размышлял он. – Надо позвонить Альбине».
Сейчас Тарханов был, как никогда, сосредоточен и напряжен. Все произошло именно так, как и задумывалось: Розенберг мертв, и теперь он, Константин Тарханов, получит от жизни все, к чему так долго и упорно стремился…
Константин рос ребенком уникальным, на удивление всем окружающим. Утром вставал, чистил зубы, вечером ложился спать, не капризничал, отличался отменным аппетитом; в детсад бежал с охотой и возвращался с радостью. Когда пришла пора идти в школу, Костик спокойно, без нетерпеливой дрожи или отвращения, взял ранец, деловито обернул букварь и сам, без помощи матери, надел школьную форму. Придя в класс, он не стал захватывать первую парту и не спрятался на задней, а разместился в серединке, где и провел последующие десять лет. Костик не коллекционировал марки, не собирал пластинки известных в то время западных певцов, не мечтал о джинсах, не курил на переменах и даже не убегал с физкультуры. Но тем не менее десятилетнее пребывание в школе не прошло для него даром. Одну способность, а возможно, талант, Костику – не без помощи, конечно же, ребят и учителей – удалось развить до совершенства. Он был прирожденным общественным деятелем. Староста класса, профорг, председатель комиссии. Какую бы общественную нагрузку ему ни поручали, он справлялся со всем. Способность Костика руководить и организовывать выявилась уже с первого класса, когда им поручили собрать макулатуру. К десятому классу она расцвела, в институте созрела, а в дальнейшем стала приносить ощутимые плоды.
Свою первую победу Константин одержал при сборе металлолома. Классу нужно было выбрать ответственного за это мероприятие, но нужной кандидатуры не выявлялось: отличник Саша торопился на занятия по музыке; Таня, староста класса, была девочкой, да к тому же за стенами школы совсем не имела авторитета среди одноклассников. Тогда выбор пал на Костика, и за него моментально проголосовали все ребята в классе. Когда они вышли на улицу после занятий, Сергей, признанный среди мальчишек силач и вожак, похлопал его по плечу и солидно проговорил:
– Давай, Костян, действуй. Если что, мне скажи, я несознательным объясню…
В те годы подобные мероприятия проводились с некоторым энтузиазмом, поэтому «несознательных» не оказалось. Их класс не только выполнил план по сдаче металлолома, но и перевыполнил, за что и получил одно из первых мест в школе. С тех пор вопрос об ответственном за проведение мероприятий никогда не обсуждался. Единогласно и, можно сказать, навсегда им был выбран Константин Тарханов. Когда возникала такая надобность, все смотрели на Костика: он хмурился, тяжело вздыхал, но все же соглашался.
Так, пробыв в школе хорошистом и общественником, Константин получил приличный аттестат и великолепные характеристики. В отличие от остальных он не думал заранее, куда пойдет учиться после школы. Институт выбирался не по призванию, а за отсутствием такового. Родители, учителя и все, кто его знал, не сомневались, что, куда бы он ни пошел, у него все получится. Сейчас Тарханов уже и не помнил, почему выбрал именно строительный институт. Когда после первого курса он понял, что ему предстоит стать строителем, отнесся к этому ровно – нормальная работа, ничем не хуже остальных. Лекции он не пропускал, аккуратно писал конспекты, сдавал зачеты и экзамены и двигался по общественной лестнице. В свое первое студенческое лето Костя стал одним из руководителей стройотряда. Общественная и руководящая деятельность в школе не прошла для него даром, он становился незаурядным психологом. Одни делили окружающих на парней и девушек, другие – на успевающих и не очень, москвичей и иногородних, умных и не совсем, на тех, кто имел богатых родителей или же был обычным студентом. А Костик отличался от однокурсников тем, что не делил товарищей на какие-то категории, а старался подходить к каждому индивидуально. Он давно понял, что выделяться особо не следует, но и смешиваться с общей массой тоже не самый лучший из вариантов. Ему, конечно, хотелось занять свое особое место в обществе, но он не собирался как-то там выпячиваться или наступать кому-то на больное самолюбие, нет – хотел только, чтобы все знали, что он, Константин Тарханов, не просто второкурсник или общественный деятель, а личность, причем личность с большой буквы. И он работал в этом направлении по всем фронтам.
К примеру, выбирая свой стиль общения с преподавателями, Костик делал большой акцент на свой внешний вид. Он прекрасно понимал, что в любом обществе встречают по одежке. В те годы ребята в основном носили импортные костюмы и белые рубашки с галстуком. Нет, были, конечно же, и разные там длинноволосые хиппи, но их Костик вообще не брал во внимание. Он остановил свой выбор на скромном, всегда хорошо выглаженном костюме и клетчатой рубашке без галстука. Из обуви – обычные начищенные туфли без всякого там каучука, чтобы в глаза не бросались. В общем, увидев входящего на экзамен Константина Тарханова, большинство преподавателей охватывал острый приступ ностальгии, на что, впрочем, и рассчитывал Костик. Разговаривая с профессорами между лекциями и отвечая им на экзаменах, он придерживался спокойного и уважительного тона, но без подобострастия, что тоже нравилось старшему поколению. К концу третьего курса к Костику на кафедре, хотя он и не блистал знаниями, относились уважительно, постоянно выделяя его среди шумной и пестрой студенческой толпы.
Близких друзей или врагов Константин в институте не имел, со всеми был в дружеских отношениях, но приятельствовал в основном со старшекурсниками. Не из престижных соображений, как об этом могли подумать многие, – просто он всегда старался выглядеть взрослее своих сверстников, которые порой даже стеснялись его выдержанной рассудительности и правильности. В их понимании он был человеком слова и неукоснительно выполнял свои обещания, чего, кстати, требовал и от остальных. А это по большей части угнетало и тяготило его легкомысленных однокурсников. Обычно студенчество – золотая пора влюбленности и ухаживаний. Но и здесь Костик отличался от остальных. Ночью не бегал на свидания, в откровения не пускался, чужие признания выслушивал терпеливо и сдержанно. Хотя при этом многим девушкам он очень нравился. Костик обладал спокойствием и умением слушать, что девушки ценят больше всего. Не пил, не курил, занимался спортом – одним словом, положительный избранник для любой красавицы. Но в молодые годы девушки хотят, чтобы их провожали до дома, дарили цветы, посвящали стихи, совершали сумасшедшие поступки, а Костик, со всеми своими достоинствами, делать этого не желал. Все его отношения с девушками заканчивались в стенах института.
Конечно, к девушкам Костик был отнюдь не равнодушен, просто не хотел рано жениться. На втором курсе он познакомился с тридцатилетней матерью-одиночкой, красотой не блещущей, зато имевшей отдельную квартиру. Анастасия, так звали знакомую Костика, искала себе не столько мужа, сколько отца для своей маленькой дочки. Она была молода, энергична и не сидела сложа руки, а усиленно занималась поисками. Положительный Константин ей сразу понравился, но вскоре она поняла, что он не подходит на роль мужа и отца, поэтому они заключили взаимовыгодный союз. Константин приходил три раза в неделю, вопросов не задавал, позволял себя любить, сам прилежно учился любви, был внимателен и удобен для молодой мамаши. Случались у него встречи и на стороне, но они всегда имели исключительно плотский характер, не трогая его душу. Так Костик решал свои проблемы с женщинами, и это его вполне устраивало. Но однажды с ним случилось то, что осталось в сердце на всю оставшуюся жизнь…
Попав после окончания института на одну из многочисленных строек, Константин работал старательно, вел себя с начальством и подчиненными ровно, что, собственно, и нравилось окружающим. И вот однажды, когда они отмечали Первое мая, радостный и всеми любимый тогда праздник, начальник, с которым Константин раньше только здоровался и получал указания, слегка перебрал, и Костика, как самого трезвого, попросили отвезти его домой. Константин буквально внес начальника в квартиру, уложил, раздел и уже собрался уходить, когда его вдруг остановили.
– Молодой человек, минуточку, – улыбаясь, произнесла хозяйка. – Сегодня праздник, как-никак.
Константин только сейчас заметил, что в квартире гости и накрытый стол, а молодая хозяйка красива и приветлива.
– Ирина Васильевна, – представилась она. – Можно просто Ирина, так меня зовут друзья. А вы, как я понимаю, и есть Константин Тарханов, который не пьет, не курит и не ругается матом, – загадочно улыбнулась Ирина. – Верно?
– Совершенно верно, – признался Костик, откровенно разглядывая хозяйку.
Первое, что его поразило, – это запах. Ирина источала утонченный запах загадочности и неприступности. Только со временем Костик понял, что это и есть запах богатства и денег. Платье на Ирине было черное и бархатное, облегающее открытую спину и струящееся по бедрам и длинным красивым ногам. Обнаженные плечи и руки были округлы и горячи, волосы волшебны, глаза загадочны. Перед Костиком стояла настоящая богиня. Он впервые встретил женщину, единственным предназначением которой было очаровывать, покорять и властвовать.
Константин еще не переступил порог гостиной, а Ирина уже знала, что стоящий перед ней молодой парнишка из породы ее рабов, хотя и с характером. Она представила его гостям:
– Познакомьтесь, друзья! Молодой специалист Константин Тарханов!
Так Костик впервые попал в совершенно новое для него общество и впервые влюбился. Но именно тогда он точно для себя усвоил, что такие женщины, как Ирина, не для него. Или, по крайней мере, пока не для него. Правда, он не знал, что после его ухода Ирина сказала мужу:
– Дорогой, я никогда не лезу в твои дела, но Костика этого не проворонь. Он терпелив и умеет молчать. А, насколько я понимаю, тебе такие люди нужны.
Дорогой муж, уже давно научившийся воровать с работы все, что имело ценность, и при этом обставлять свои дела таким образом, что любая комиссия оставалась довольна, отнесся к словам жены внимательно. Через месяц, когда представилась возможность, он провернул через участок Тарханова комбинацию с дефицитными материалами. Костик списал их молча, ничего не сказав и не задавая ненужных вопросов. Его начальник даже подумал, что он и вправду ничего не заметил. Однако когда попытка повторилась, Константин отложил документы в сторону и стал терпеливо ждать, пока начальник сам начнет разговор.
– Сколько ты хочешь? – без всяких предисловий спросил тот, глядя прямо в глаза Константину.
– Если с материальной ответственностью – восемьдесят процентов. – Костик к разговору подготовился давно, поэтому говорил спокойно, не дергался и не нервничал, как новичок в таких делах.
– Да ты сбрендил, парень! Какие восемьдесят процентов? – Брови начальника поползли вверх.
Костик только пожал плечами и, отодвинув документы в сторону, вышел из кабинета. В отличие от самого начальника, который только примерялся к своему подчиненному, Костик хорошо разобрался в его махинациях и прекрасно понимал, что он никуда не денется. Опереться ему не на кого, на нужных должностях публика работала неподходящая. Прошел день, и уже к вечеру начальник вернулся к утреннему разговору:
– Не одумался?
– Могу по собственному желанию уволиться, – проигнорировав вопрос, ответил Костик.
– Тебе половина, и мне половина.
– Освободите от материальной ответственности и берите себе восемьдесят процентов, – предложил Костик.
– Ты же не маленький, Тарханов, и прекрасно понимаешь, что твоя должность предусматривает… – предупредил начальник, вытирая выступившую на блестящей лысине испарину.
– А раз предусматривает, то мне положено восемьдесят процентов, – стоял на своем Константин.
«С таким мышлением, как у него, долго на свободе не пробудешь. Загремит, как пить дать. Как это он до сих пор занимает свою должность? – подумал он про себя, отлично разбираясь в психологии людей. – Нет. Надо срочно уходить».
Через три дня Константин Тарханов тихо и мирно перешел на такую же должность в соседнее управление. Так, не украв у государства ни рубля, он сознательно определил свой дальнейший путь. Жизнь без денег он себе не представлял и, хотя обычно более двухсот рублей в руках не держал, твердо решил, что деньги у него будут, и зарплата здесь ни при чем – надо только двигаться в правильном направлении.
Спустя два месяца бывшего начальника арестовали, имущество описали. Ирина исчезла еще до суда.
Костика любезно пригласили в отдел кадров на бывшую работу, где человек в штатском разговаривал с ним о его прежнем начальнике и интересовался, почему он, Тарханов, вдруг решил сменить работу. Внимательно слушая человека в штатском, Костик решил повернуть ситуацию в свою пользу:
– Если вы имеете в виду какие-то сомнительные предложения со стороны моего бывшего начальника, могу с уверенностью сказать, что это не так. Никаких предложений я не получал, а уволился сугубо по личным причинам. Человек я холостой, и у меня случились неожиданные осложнения, которые следствие интересовать никак не могут.
Заявление было настолько откровенным и искренним, прозвучало так убедительно, что этот разговор не остался незамеченным, и вскоре он дошел до вышестоящего начальства в главке, где его взяли на заметку.
Костик продолжал честно трудиться, однако его угнетало одно обстоятельство. Он чувствовал, что деньги где-то рядом. Мелкие даже видел и мог взять, но выжидал и верил, что его час придет. Закладывалось новое огромное строительство, и Константину предложили должность. Он согласился, но тогда еще не знал, что получил предложение от человека, который был близок с его прежним начальником.
Два года Константин молча наблюдал, как мимо него плывут деньги, сам иногда получал тощие конверты, так как ничем не рисковал. Дельцы платили за молчание, в друзья не звали, и Тарханов уже стал смиряться со своим положением, но неожиданно все изменилось. Случилось это в эпоху перестройки, когда государственные предприятия стали приватизировать, а на место прежних руководителей пришли новые. Константин сразу понял, что настало время перемен, и хотя это время проходило для многих, да и для него самого, очень болезненно – бывало, не платили зарплату и в магазинах одни лишь пустые полки, – он продолжал работать на своем месте, зная, что его время придет.