С этим всегда успеется, вероятно подумали они. По сигналу трубы оставшиеся в живых развернули взмыленных коней и помчались обратно, под защиту городских стен.
На обагренной кровью прибрежной гальке мы насчитали двенадцать убитых врагов. Что ж, из полутора сотен нападавших двенадцать погибли – это немалый процент. На войне этого бывает вполне достаточно, чтобы остальные дрогнули. Вероятно, в Крыму мухоморы не растут…
Два дня мы обустраивали свой лагерь. Для безопасности его следовало окружить рогатками, чтобы вражеская конница не смогла внезапно нас атаковать. Воткнутые в землю колья с заостренными концами препятствовали бы этому.
Но где взять столько кольев? Кругом, куда ни кинь взгляд, были камни. Прибрежная равнина, а дальше горы, поросшие кустарником. Воевать в таких условиях нашим ратям было непривычно. Если нет леса, то не из чего сделать рогатки для обороны лагеря, да ведь и жечь костры не из чего. А как готовить пищу?
Чтобы добыть топливо для костров, приходилось отряжать большие команды дружинников. Они шли к горам и там на склонах рубили кустарник, поминутно озираясь в ожидании нападения из города. А в том, что греки отнюдь не собираются сидеть сложа руки, мы уже убедились. Хорошие они воины или плохие, но ясно было: военное дело в Корсуни поставлено профессионально, и вооруженные силы там готовы к бою.
Не найдя материала для рогаток, мы решили вырыть оборонительные рвы вокруг нашего лагеря. Но рвы пришлось делать очень глубокими и широкими – ведь они должны были представлять собой преграду для коней. А лошадь с всадником на спине легко может перескочить трехметровое пространство.
Рыть рвы – занятие тяжелое и утомительное. Воины не любят заниматься такой работой, но пришлось. Сначала воеводы приказали найти местных жителей и согнать их для рытья рвов – это обычная процедура. Но скоро оказалось, что никаких местных жителей нет: богатые люди ушли в Корсунь, под защиту крепостных стен, а все остальные вместе с отарами овец ушли в горы. Несколько оставшихся в окрестных деревушках стариков не могли решить нашу проблему даже под угрозой смерти.
Рвы пришлось рыть самим, и на это тоже ушло немало времени. Воины бранились и были недовольны, но работали: никому не хотелось быть зарезанным следующей ночью…
На третий день мы осмотрели крепостные стены и башни. Для этого, собравшись большой дружиной, мы преодолели расстояние, отделявшее нас от города, и приблизились к Корсуни. Нас увидели со стен, внутри города тревожно зазвонили в колокол, а на стены высыпали греческие воины.
Нам следовало быть очень осторожными, потому что в любой момент осажденные могли совершить вылазку и напасть на нас. Делать это они умели и любили, так что нам все время следовало оставаться в готовности к бою.
Но что мы увидели!
Корсунь оказалась весьма мощно укрепленной крепостью. Здесь имелись настоящие каменные стены высотой четыре метра. Такие не перескочишь. С высоких башен на нас смотрели лучники, явно примериваясь стрелять, едва мы приблизимся на расстояние полета стрелы.
Союзные князья и воеводы мрачно смотрели на меня – им нечего было сказать. Этот греческий город оказался еще сильнее Булгара, где нам дали от ворот поворот.
На лицах Свенельда, Овтая и других явственно читалось сомнение. Если нам не удалось взять Булгар, то как же нам теперь быть с Корсунью? И зачем мы вообще сюда сунулись?
О чем думал князь Владимир, затевая этот поход? Не лучше ли было пойти погромить хазар, у которых хоть крепостей нет?
– Смотрите, какой богатый город, – сказал я своим спутникам, указывая на золотой крест собора и на мраморные стены зданий за крепостными стенами. – Здесь мы заберем добычи куда больше, чем могли бы забрать в Булгаре. Все это будет наше! Мы возьмем город!
Все посмотрели на меня с недоумением и затаенной тревогой. Уж не сошел ли с ума киевский князь?
А что еще мог я сказать? Я твердо знал, что русская рать взяла Корсунь и что сделал это Владимир Киевский. Об этом мне твердо сообщил Тюштя – Василий Иванович, который хорошо изучал историю Древней Руси. Да и я все же что-то такое из школьных уроков истории смутно припоминал.
Кроме того, у меня был сильный личный мотив: в этом городе меня ждала Сероглазка. Как долго она уже ждет меня! Ну вот, я и пришел. Теперь дело осталось за малым – взять штурмом этот греческий город.
Если мы вновь соединимся с Любавой, жизнь моя здесь станет гораздо лучше. Я даже готов буду до конца своих дней примириться с отсутствием электричества и туалетных кабин…
Дни шли за днями. Наша рать успела за это время срубить и пожечь в кострах весь кустарник на километры в округе. С едой трудностей пока что не возникало. Иногда удавалось найти неосторожного пастуха в горах и отбить у него овец. Иной раз стреляли птиц и ели их. Воины ловили в море рыбу сетями, привезенными с собой. Но морская рыба никому не нравилась, к ней не привыкли.
Взяв с собой Свенельда и Фрюлинга с группой дружинников, я часто объезжал крепость, рассматривая ее. Мы все размышляли о том, что предпринять.
Было о чем задуматься: Корсунь оказалась крепким орешком. Крепости стало легко брать штурмом, когда появилась артиллерия. Чем мощнее становились пушки, тем легче становилось разбивать крепостные стены. А если пушек нет, то крепость чаще всего остается неприступной. Что ты станешь делать с каменными стенами, на которые не взобраться? А с железными коваными воротами? Бить в них дубьем?
К тому же защитники крепости ведь не сидят сложа руки…
Гавань Корсуни стояла пустой. Видимо, торговые корабли, завидя нас на берегу, поворачивали назад и не рисковали товаром. А что, если весть о нашей осаде города дошла уже до Царьграда и император сейчас пришлет военный флот? С тяжелыми византийскими галерами нашим стругам не совладать.
В нашем лагере становилось все тревожнее. Лица воевод и князей – моих соратников становились все мрачнее.
На приступ мы не шли – незачем губить людей.
Я чувствовал, что над моей головой сгущаются тучи. Прошлый поход на Булгар провалился. Теперь грозит большими бедами нынешний поход…
Если это случится и мы уйдем ни с чем, даже самые доброжелательные люди в Киеве задумаются, а не прав ли был Жеривол насчет князя Владимира? Удача и успех явно отступили от незадачливого князя.
А что делают с незадачливыми князьями, которые не могут обеспечить военную добычу? О, я не хотел даже задумываться об этом. Наверняка не одни только ядовитые змеи имеются в арсенале здешних политиков…
В черной космической дали светилась необыкновенно яркая точка. Из бездны Вселенной она излучала свой свет, тянущийся ко мне тонкой стрелой. Вокруг мириадами рассыпались созвездия, но точка, устремленная ко мне, была ярче других.
Она приближалась, постепенно превращаясь в клубящийся протуберанцами сгусток энергии. Все ближе и ближе, а затем, когда уже казалось, что клубок переливающихся огней поглотит меня, из него вышел человек.
Мой отец в парадной форме, с золотыми погонами и значками медицинской службы в петличках, шел из космоса прямо на меня.
– Папа? – сказал я. – Мы давно не встречались.
– Не было нужды, сынок.
– А теперь нужда есть? Ты что-то хочешь мне сообщить, папа?
Надо сказать, я понимал, что сплю и вижу сон. Во сне так иногда бывает. Вот и сейчас я прекрасно понимал, что мой папа давно умер, что ему вообще тут делать нечего. Да и не имеет мой папа никакого отношения к космосу.
Более того, он никогда мне не снился в обычной жизни. Впервые папа пришел ко мне во сне, когда я только оказался в этом мире. Некоторое время он был постоянно рядом со мной, а потом исчез. С тех пор как я стал киевским князем, отец не появлялся в моих снах…
Некоторое время я задавал себе вопрос, что означают наши беседы. Это действительно мой папа? Или нечто, принявшее его облик? Как мне следует относиться к его словам?
Потом задавать себе вопросы я перестал. Какой смысл пытаться разгадать уравнение, в котором неизвестны все знаки?
– Ты все делал правильно, сынок, вот я и не появлялся.
– А теперь делаю неправильно?
Фигура отца плавала передо мной в черном пространстве, ни на что не опираясь. Позади него пылали протуберанцы из клубящегося облака света, и отблески играли на золоте офицерских погон.
– Ты ничего не делаешь.
– А что должен делать?
– Ничего не делай, сынок, – усмехнулся отец. – Помнишь китайскую пословицу? Если тебе нечего делать, то ты ничего и не делай. Просто жди. Тебе все равно ничего другого не остается. Тебе будет дано, что делать. Всему свое время.
В этот миг я вдруг осознал, что имею возможность задать содержательный вопрос.
– Папа, – сказал я, – мне удастся взять Корсунь? Это ведь неприступная крепость… Как же? Зачем же?
Я сбился и умолк. Впрочем, основную часть вопроса я сформулировал.
– Возьмешь, – успокоил меня отец. Затем его фигура стала отдаляться от меня, все больше расплываясь и погружаясь обратно в клубящееся облако. – Только жди. А опасаться тебе еще рано.
– Папа, – сказал я, – мне удастся взять Корсунь? Это ведь неприступная крепость… Как же? Зачем же?
Я сбился и умолк. Впрочем, основную часть вопроса я сформулировал.
– Возьмешь, – успокоил меня отец. Затем его фигура стала отдаляться от меня, все больше расплываясь и погружаясь обратно в клубящееся облако. – Только жди. А опасаться тебе еще рано.
– Чего опасаться, папа? – закричал я, но ответа уже не получил – фигура в мундире скрылась совсем.
– Князь, князь, – тряс меня за плечо Алексей, и, открыв глаза, я увидел над собой его встревоженное лицо. – Ты сильно кричал во сне.
Я сел и огляделся. Потом потер лицо обеими руками. Все привычно вокруг: стены шатра, медвежьи шкуры, мерцает масляный светильник, отбрасывая глубокие тени…
– Ага, – сказал я себе. – Так вот как, значит, обстоит дело. Сны вернулись. Вероятно, это должно означать, что предстоят некие экстраординарные события. И то Нечто, забросившее меня сюда, считает нужным подкорректировать мое поведение.
Итак, я должен ждать. А вот опасаться еще рано…
Ладно, я так и сделаю. Буду ждать и не опасаться. А когда станет опасно, меня, надо думать, своевременно предупредят. Уже ясно было, что единственный канал для общения с Нечто – это мои сны. Но даже их периодичность от меня не зависела. Сам я не мог вызвать такой сон…
В нашем лагере началась эпидемия дизентерии. Как и следовало ожидать, так я ничуть не удивился.
А что вы хотите? Жаркая погода, влажность от близкого моря – это уже крайне подходящая среда для микробов. А прибавить к этому полное отсутствие представлений о гигиене, да и отсутствие самих предметов этой гигиены – вот вам и эпидемия.
А что можно было сделать? Сказать: мойте руки перед едой. А чем мыть руки? Мылом… Что такое мыло?
Может быть, это была и не дизентерия вовсе, а другая кишечная инфекция – сказать не могу, лаборатории у меня под рукой не имелось. Воины валились один за другим: высокая температура, понос и общая слабость косила людей одного за другим…
Ну вот и все прелести военных действий. Неприступная крепость, эпидемия в лагере и полная невозможность сделать хоть что-нибудь.
Если раньше мы с князьями и воеводами не хотели вести наши рати на штурм, потому что боялись зазря погубить их, то теперь мы уже не решались сделать это из страха. Напряжение и недовольство в лагере было таково, что неудачный штурм мог дорого нам всем обойтись…
Однажды утром Свенельд ворвался в мой шатер самым непочтительным образом. Солнце еще только вставало над горами, и в воздухе чувствовалась приятная ночная прохлада, которая днем сменится тяжелой летней жарой.
– Вот, – сказал воевода, бросая в меня длинным кожаным футляром коричневого цвета. – Посмотри, что это такое. Сегодня ночью перебросили через наш ров, а караульные отдали мне.
Я знал, что каждое утро Свенельд встает первым. Он обходил все посты, расставленные на ночь, и расспрашивал, не случилось ли чего.
И вот – случилось.
Футляр имел вид довольно искусной работы, а открыв его, я обнаружил свернутый свитком кусок пергамента.
Ага, мы получили письмо! От кого же?
Сев на шкуре и даже не расчесав всклокоченных волос, я развернул пергамент. Так и есть, это было письмо, написанное на желтом пергаменте красными охряными чернилами. Аккуратно написано, буковка к буковке. Строчки одна за другой лепились сверху вниз, словно в работе школьной отличницы по правописанию.
Вот только написано письмо было по-гречески. Вместе с перенесением в этот мир мне была дана таинственная способность понимать все здешние языки и говорить на них, но, как только что выяснилось, письменности это не касалось. Я глядел в письмо и не мог ничего разобрать. Все же я не Джозеф Смит, чтобы при помощи чудесных очков Урим и Туммим с легкостью необыкновенной читать тексты на незнакомом языке…
– Ты умеешь читать по-гречески? – поднял я глаза на Свенельда, но тот даже не ответил мне. Ах да, я совсем забыл: тут же вообще еще нет письменности.
И тем не менее нам явно хотели что-то сообщить. Глупо было бы этим не воспользоваться. Но только кто может прочесть?
Овтай? Аскольд? Добрыня? Вот так и призадумаешься.
Ну как я забыл? Это же так просто!
– Алеша, – позвал я оруженосца, и протянул ему полученное послание. – Ну-ка, у тебя глаза молодые – прочитай.
Конечно же, сын священника умел читать по-гречески. Ведь это был язык богослужения!
Некоторое время Алексей держал перед собой пергамент и шевелил губами. Затем лицо его стало встревоженным, а в конце он улыбнулся.
– Здесь написано, что мы никогда не возьмем Корсунь, – сказал он. – Потому что город очень хорошо укреплен. В нем сильная дружина и хороший военачальник – полемарх Феогност. И продуктов там запасено достаточно для любой осады, так что нам не на что надеяться. Скорее мы умрем с голоду, чем горожане.
Мы со Свенельдом посмотрели друг на друга и одновременно пожали плечами.
– Очень хорошее письмо, – облизав пересохшие губы, произнес я. – Только зачем его нам прислали? Нас хотят уговорить уйти назад?
– Нет, – сказал Алексей, возвращая мне пергамент, тут же снова свернувшийся в трубочку. – Здесь нам дают совет, как взять город. Продуктов там запасено много, а вот воды там нет. Нет запасов и нет источника. А вода поступает в город по трубам, которые проложены еще в незапамятные времена, когда город только строился. И если…
Я вскочил, не удержавшись от радостного крика.
– И если мы разрушим этот водопровод, то город будет нашим! – закричал я воинственно. Как быстро при определенных условиях московский врач превращается в старинного полудикого князя!
– Мы разрушим его! Мы возьмем Корсунь! – еще раз прокричал я перед тем, как успокоиться.
– А здесь написано, где эти трубы? – поинтересовался практичный Свенельд. – Где находится источник, из которого они ведут?
– Прямо за нашим лагерем, – ответил Алексей. – Так и написано: пройдите вдоль моря одну стадию и услышите шум из-под земли. Там и будет скрыт источник и все водопроводное устройство.
Несколько часов мы искали описанный водопровод. Послать на поиски всех воинов мы не хотели – затопчут. Самые сметливые были отобраны Свенельдом, и они нашли источник. Как оказалось, он действительно находился под землей, и на поверхности земли был слышен глухой шум. Наши воины, заходившие в эти места, слышали шум из-под земли, но никто из них не решился заглянуть вниз и посмотреть, что там такое. Люди считали, что это злые духи-демоны преисподней или еще какие-то мрачные силы. Они убегали и даже старались не рассказывать об этом. Что ж, вся их жизнь сопровождалась разными непонятными темными знаками, так что они привыкли бояться…
Из подземного источника била вода, попадавшая в маленькое глубокое озерцо. А уж из озерца две глиняные трубы вели в город. Я лично спустился вниз и осмотрел все сооружение. По виду труб, по стенам, выложенным тонкими, как лепешки, кирпичами, поросшими мхом, было понятно, что прокладывал это устройство античный инженер-акварий. Оно прослужило людям больше тысячи лет, а теперь нам предстояло его разрушить.
Жалко? Да, конечно. Даже обидно уничтожать такой искусный памятник человеческой сметливости и трудолюбия.
Но нам потому и прислали письмо, что это был единственный путь овладеть Корсунью.
Кстати, а кто был автором письма? Что за неведомый изменник, решившийся вдруг предать своих сограждан и помочь князю киевскому? Наверное, это очень обиженный и подлый человек, раз обрек собственный город на смерть и разграбление.
А в том, что мы несем смерть и разграбление, никаких сомнений не было. Как только город достанется нашим воинам, смерть пройдется по нему косой без жалости и без разбору. Остановить и предотвратить это я не мог – таков обычай войны. Ради этого наши дружинники и шли воевать, ради этого они сносили тяготы и лишения похода. Ради этого они рисковали жизнью в бою и умирали от дизентерии… Отдать приказ, запрещающий грабить и убивать побежденных, – значит нарушить все существующие древние обычаи. Такой приказ будет попросту незаконным. Никто не станет его исполнять.
Автор письма нам сильно помог. Да что там помог! Своим письмом он решил исход дела. И все-таки что за невероятный негодяй этот автор письма!
– Этот человек как-то подписал свое послание? – поинтересовался я у Алеши, но тот отрицательно покачал головой.
– Нет, – ответил он. – Там написано в конце, что, когда ты, князь, войдешь в город, этот человек сам тебя найдет и объявит, что он – автор письма.
– Ну, если только он доживет до такой возможности, – неуверенно заметил я. – Если его не убьют немедленно, едва лишь увидят.
По правде сказать, я подумал тогда, что если бы этого подлеца-изменника действительно сразу убили, то я бы не жалел о нем. Кто знает, что подвигло его на этот чудовищный поступок, но общаться с ним мне совсем не хотелось.