В гуле страстей Минц сохранял относительное спокойствие. Порой, пользуясь паузой, он пытался вновь и вновь доказать свою мысль:
– Футбол! – кричал он. – Игра! Как шахматы! В шахматах под столом друг друга ногами не бьют!
После этого поднималась новая волна гнева, кто-то даже угодил Льву Христофоровичу по лысине огрызком яблока. Это, конечно, неприятный факт, но он говорит о накале страстей.
В сущности, все спорщики придерживались, как это бывает в спорах, почти идентичных позиций. Просто момент был неудачен для спокойного обсуждения этих позиций. Все были против грубости в спорте, но гуслярцев возмущал пацифизм профессора, а его – их патриотическая слепота.
Второй тайм матча прошел при подавляющем преимуществе «Лесообработчика», хотя гуслярцы играли вдесятером, однако это преимущество не смогло реализоваться в голы. Ниткин заметно хромал и бил по мячу неуверенно, а остальные форварды за отсутствием Ефимова как-то сникли.
Нулевая ничья – результат этого матча – устраивала гостей из Мыльниц, но расстроила гуслярцев, так как теперь шансы на выход во вторую лигу уменьшились, а впереди предстоял последний и самый решительный матч с «Метеором» из Новостальска, основным соперником за выход во вторую лигу, который подошел к решающему матчу с тем же числом очков.
Домой возвращались молча. Было какое-то отчуждение. Словно не проявив патриотизма, Лев Христофорович потерял моральное право именоваться гуслярцем. Раньше они об этом как-то не задумывались. Живет человек, трудится, уважаемый человек, немолодой. Скорее свой, чем чужой. И вдруг на стадионе словно заглянули к нему в анкету, а там написано «марсианин». И сразу увидели, что он зеленый, на трех ногах и с антеннами на затылке. Разумеется, никто не увидел в Минце марсианина, но в переносном смысле – увидели.
А Минц не навязывал своего общества. Он думал.
Надо сказать, что чем сложнее задача, поставленная жизнью перед великим ученым, тем энергичнее он мобилизует резервы мозга, тем глубже уходит в себя, чтобы решить эту загадку и принести очередную пользу человечеству.
На этот раз Минц думал о том, как вернуть футболу чистоту и непосредственность игры, как снять с него налет делячества, цинизма, ведущего к грубости.
Он заперся у себя в кабинете, пил только кефир, ничего не ел, похудел за неделю на десять килограммов, но задача ускользала от решения. Она оказалась потруднее, чем создание антигравитации или путешествия во времени. Моральные проблемы всегда труднее чисто научных.
В чем, рассуждал Лев Христофорович, корень зла? В том, что футболист, бьющий товарища по ногам, совсем не думает о том, как тому больно. Зато когда его самого бьют по ногам, он обижается.
– Ага! – воскликнул профессор на восьмой день. – Эврика!
И профессор Минц углубился в свои записи, а потом принялся доставать с полок банки, пакетики, колбы, коробки, стараясь отыскать некоторые редчайшие ингредиенты, которые в сумме должны дать нужный психотерапевтический эффект.
Работа над новым средством, а также опыты над окрестными собаками и соседской кошкой, давшие положительный эффект, были завершены как раз накануне решающего матча с «Метеором» из Новостальска.
Так как Лев Христофорович помимо прочих ученых степеней был еще и доктором медицинских наук, единственным в Великом Гусляре и даже во всем районе, то к нему с глубоким уважением относились в райздраве и городской больнице. И когда знаменитый профессор заглянул в райздрав и сказал, что хотел бы осмотреть перед матчем футболистов, так как получил по своим каналам сообщение о том, что из Европы надвигается новая волна вирусного гриппа, а потому намерен провести профилактический осмотр игроков, то его коллеги в райздраве, разумеется, на это согласились.
Тем же вечером, накануне матча, Корнелий Удалов постучал к профессору.
– Лев Христофорович, – сказал он, – завтра на футбол не пойдешь?
Корнелий был уверен, что профессор на футбол больше никогда в жизни не пойдет, да и лучше бы не ходил, так как его лицо запомнилось некоторым болельщикам и может вызвать раздражение. К удивлению Удалова, профессор ответил:
– Встретимся на трибуне.
– Значит, заходить за вами? – без энтузиазма спросил Удалов.
– Не надо, я раньше пойду, – сказал профессор. Удалов приоткрыл рот, демонстрируя удивление, но так как профессор хранил молчание, ему пришлось уйти ни с чем, если не считать недоброго предчувствия. Вроде бы и не могло случиться ничего дурного, но давний опыт общения с непредсказуемым профессором научил Удалова осторожности. Не раз уже светлые на первый взгляд и прогрессивные идеи Льва Христофоровича, призванные облагодетельствовать человечество, вели к обратным результатам.
Так уж устроен мир. Все в нем взаимосвязано. Один человек решает оросить пустыню и проводит в нее воду из какого-нибудь заболоченного места. В результате вместо богатых урожаев хлопка в пустыне образуются соленые болота, а там, где были болота, богатые клюквой, образуются пыльные пустыни. Всегда, если хочешь принести добро человечеству, хорошенько подумай о побочных эффектах. Наполеон рассчитывал покорить весь мир во славу Франции, в результате разорил Францию и перебил множество людей. Мир же не покорился, потому что Наполеон не учитывал побочных эффектов в виде русских партизан.
С такими мыслями Удалов шел на стадион, проталкиваясь сквозь толпу сограждан. Втуне он рыскал глазами по сторонам, разыскивая Минца.
И неудивительно. В эти минуты Минц уже находился в раздевалке футболистов. На гуслярском стадионе есть только одна раздевалка, общая комната, где игроки обеих команд оставляют свои вещи.
Минц был представлен игрокам, которые как раз завершали свой туалет, и обратился к ним с краткой речью, касательно опасности вирусной инфекции. Он вкратце рассказал футболистам, как надо бороться с вирусом, а затем предложил всем принять профилактические пилюли.
Если уважаемый читатель заподозрил Льва Христофоровича в подлоге, в том, что он под видом профилактики всучил игрокам плоды своих изобретений, то он глубоко заблуждается. Пилюли на четыре пятых состояли именно из целебного профилактического препарата антигриппина-М. И лишь четверть объема занимало изобретение Льва Христофоровича. Учтите, что Лев Христофорович – кристально честный человек и принципы медицины блюдет превыше всего. В настоящее время вакцина антигриппин-М (М – означает Минц) уже принята к промышленному производству, и вскоре с гриппом будет покончено. А что касается футболистов, то за последние три года ни один из них не заболел гриппом, а также чумой, водянкой, бронхитом, подагрой и коклюшем.
Раздавал Минц таблетки странно. То есть странно для человека, который бы захотел понаблюдать за его действиями. Но единственный потенциальный наблюдатель – Корнелий Удалов был еще за пределами стадиона, а все остальные в раздевалке были слишком заняты своими проблемами, чтобы обращать внимание на то, что делает толстый доктор. Читает лекцию – значит, надо, раздает профилактические таблетки от гриппа – значит, надо. И дело с концом.
Затем Лев Христофорович попрощался и покинул раздевалку, пошел на трибуну, где Корнелий Удалов занял ему место.
– Ну и что? – осторожно спросил Корнелий.
– Команды готовы к бою, – нарочито бодрым голосом ответил профессор Минц. Глаза его лукаво вспыхнули, и озноб пробежал по коже Удалова. Он стал смотреть на поле, ожидая подвоха, хотя никакого подвоха сначала не было видно.
Как и положено, прозвучал судейский свисток, как и положено, гуслярская команда большими силами бросилась в наступление, а команда гостей начала строить эшелонированную оборону. Внешне все выглядело как обычно.
В самом же деле все происходило необычно.
Но для того чтобы ощутить эту необычность, следовало бы заглянуть в души футболистов.
Защитник «Лесообработчика» Ефимов Сергей должен был строго опекать нападающего Судковского из команды «Метеор». Защитник Ефимов Сергей отыскал глазами своего подопечного и двинулся ему навстречу, вспоминая на ходу, что Судковский не любит, если ему наступают на носок бутсы, и не выносит, когда его толкают локтем в бок. Об этом защитнику следовало помнить. Ведь вывести из себя центрального нападающего противника – его спортивная задача.
Как раз в эту минуту Судковский получил мяч от своего полузащитника и быстро пошел по краю. Ефимов Сергей вырос у него на пути как дубовый ствол и, борясь за мяч, незаметно для судьи резко наступил гостю на носок.
Судковский сразу остановился и потерял мяч.
Ефимов ударил по мячу, посылая его в центр поля Ниткину, но удар получился неубедительным, мяч до Ниткина не долетел, потому что странное, незнакомое чувство охватило Ефимова Сергея. Он не только ощутил острую боль в носке правой ноги, но и чувство горя, беспомощности и возмущения в адрес людей, которые позволяют себе столь грубо обращаться со своими товарищами. Он понял, что его долг – немедленно принести свои извинения ни в чем не повинному Судковскому, и он тут же побежал поперек поля к прихрамывающему Судковскому, но добежать не успел, так как рядом с ним катился мяч и инстинкт защитника заставил Ефимова Сергея подхватить мяч и броситься вперед.
И Ефимов Сергей забыл об ощущениях, которые ему не принадлежали, а принадлежали вовсе Судковскому. Он мчался к чужим воротам. С замиранием сердца он увидел, как навстречу ему выдвигается защитник «Метеора» с решительным выражением на лице. «Будет валить», – мелькнула мысль в мозгу Ефимова Сергея.
Но вдруг странная гримаса исказила грубое, но выразительное лицо защитника, и тот, как бы сжавшись, уступил дорогу Ефимову Сергею. А Ефимов Сергей, продолжая нестись к воротам, успел ощутить то глубокое человеческое понимание, что владело защитником, и даже успел крикнуть ему, проходя мимо: «Спасибо, друг!»
На трибунах, гремящих криками, никто не услышал этих добрых слов. Лишь профессор Минц, внимательно следивший за мельчайшими деталями поведения футболистов, удовлетворенно наклонил голову.
Ничто не могло уже остановить Ефимова Сергея. Он был в пределах штрафной площадки.
Лишь вратарь, наклонившись вперед и широко расставив ноги, готовился кинуться ему под ноги.
«Сейчас вколотит! – послышалась в мозгу Ефимова мысль. Она принадлежала вратарю гостей, но Ефимов не знал, кому она принадлежала. – Какое несчастье! – продолжалась мысль. – У меня же сегодня день рождения, и он будет безнадежно испорчен!»
Но, не поняв, кому принадлежит мысль, Ефимов Сергей тем не менее глубоко опечалился. Он видел перед собой не ворота, а приятное, доброе лицо вратаря, видел печаль и даже отчаяние в его больших карих глазах, и он понял, что такое лишний гол. Лишний гол – это житейская мелочь, ничто по сравнению с человеческими отношениями. И потому Ефимов ударил по мячу таким образом, чтобы не попасть в ворота и не испортить дня рождения вратарю. И он утвердился в своем интуитивном предположении, потому что увидел, каким горячим светом благодарности загорелись глаза вратаря.
И поэтому, пока мальчик за воротами бегал за мячом, он подошел к вратарю гостей и сдержанно, по-мужски похлопал его по плечу.
– Поздравляю, – сказал он.
– Спасибо, дружище, – тихо ответил вратарь.
На трибунах не разобрались в смысле этой встречи, зрители свистели, не одобряя плохого удара.
– Что делается! – печалился Удалов. – Ну что же делается!
Он тоже ничего еще не понял.
Если бы в таблетках, которые создал неуемный гений Льва Христофоровича, содержалось бы лишь средство, делающее людей чуть добрее и отзывчивее, этим, может быть, удалось снизить число травм. Но Лев Христофорович – сторонник кардинальных методов. Он пошел на шаг дальше. И на какой шаг! Каждый из футболистов ощущал травмы, нанесенные им своему сопернику, как свои собственные, осознавал его страдания, как свои. Его разочарование, как свое. Именно таким образом Лев Христофорович хотел вернуть футболу очарование доброй и интересной игры. Лишить его малейшего налета жестокости и грубости.
Возвращаясь трусцой на свое место в защите, Ефимов Сергей увидел, что мяч, выбитый далеко в поле вратарем гостей, опустился в центре, и к нему бросились нападающий «Лесообработчика» Ниткин и нападающий «Метеора» Судковский. Судковский промахнулся по мячу и попал по ноге Ниткина. Ниткин свалился на траву. Стадион возмущенно загудел. И тем более стадион загудел, когда увидел, что Судковский упал рядом с Ниткиным. Это была явная симуляция, направленная на то, чтобы разжалобить судью.
В самом же деле происходило иное.
Судковский и Ниткин лежали рядом на траве. И Судковский испытывал ту же боль и негодование, что и Ниткин. Но к боли и негодованию примешивалось сильное чувство собственной вины перед товарищем. Держась за ногу, испытывая боль, Судковский в то время отлично понимал, что его нога невредима. Что это не его боль, а боль Ниткина. И потому, подползая к травмированному сопернику, Судковский жарко шептал:
– Прости, Ниткин, я никогда больше не буду.
Ниткин же, в свою очередь, удивлялся. Он должен был бы высказать этому грубияну Судковскому все, что о нем думает. Кратко и выразительно. Но вместо этого он был во власти понимания, что Судковский искренне раскаивается и в самом деле страдает не меньше, чем Ниткин. Поэтому, все еще не поднимаясь с травы, он ответил:
– С кем не бывает!
Тут Судковский преодолел боль, поднялся и сам, прихрамывая, подошел к судье.
– Прошу, – сказал он, – удалить меня с поля. Я недостоин того, чтобы представлять здесь честь новостальского футбола. Гнать надо таких, как я.
– Вот это, – ответил крайне удивленный судья, так как в его практике такого еще не случалось, – решаю здесь я. И больше чем на предупреждение ваш проступок не тянет.
– Нет, тянет! – закричал Судковский.
Стадион гремел и свистел. Стадион был убежден, что Судковский вымаливает у судьи прощение. Тем более что те игроки «Метеора», что были поблизости, тоже подбежали к судье и стали требовать, чтобы Судковского за нетоварищеское поведение удалили. А те игроки «Лесообработчика», что оказались неподалеку, встали на защиту Судковского, потому что понимали, что он больше никогда не будет бить по ногам своих товарищей.
С трибун стадиона вся эта сцена выглядела, разумеется, иначе. Мы ведь часто видим не то, что происходит в действительности, а то, к чему привыкли наши глаза. И трактуем события ложно, потому что ложен бывает наш жизненный опыт. Если футболисты окружают судью и что-то доказывают ему, то мы знаем, что они отстаивают свои интересы. Но чтобы футболисты отстаивали интересы соперника – это явление редкое.
В конце концов футболисты разошлись, так и не уговорив судью. Ведь у судьи есть собственный гонор. Если он решил не удалять игрока с поля, то сам виновник инцидента никогда его на это не уговорит.
Игра продолжалась и далее. Но постепенно даже самые невнимательные из зрителей начали понимать: происходит что-то неладное. Во-первых, уже с середины первого тайма полностью прекратились грубости, подножки и толчки. А так как футболисту порой трудно избежать резких движений, то темп игры постепенно спал, игроки старались не приближаться друг к другу, а если и приближались, то лишь затем, чтобы пожать руку или похлопать по плечу, а то и пригласить в гости на чашку чая. Удары по воротам также почти прекратились. Если кому-то удавалось добраться до штрафной площадки противника, несмотря на явное нежелание это делать, то он обязательно бил таким образом, чтобы в ворота не попасть либо подкатить мяч к рукам вратаря. В какой-то степени матч начал напоминать пресловутую встречу команд Австрии и ФРГ на первенстве мира в Испании в 1982 году, когда обе команды, к разочарованию многомиллионной телевизионной аудитории, демонстрировали игру, целью которой было не забить ничего лишнего, так как иначе Австрия не попадала в финал.
Зрители на гуслярском стадионе заподозрили команды в сговоре. И свистом выражали неодобрение этому сговору. Хотя в этом таилась загадка. Ведь в случае ничьей ни одна из команд не попадала во вторую лигу. А вместо них проходила вологодская команда.
В перерыве между таймами оба тренера устроили своим игрокам суровый разнос. Они требовали активности, волевого настроя и желания победить любой ценой. Игроки были задумчивы. Они не спорили с тренерами, но думали в этот момент о своих соперниках, понимая, что именно они самые близкие им, самые родные люди.
Так что после перерыва игра продолжалась в еще более медленном, куртуазном темпе. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы оба тренера не решили в середине второго тайма заменить своих нападающих. Вместо Ниткина вышел на поле Полянкин, а вместо Судковского – Швец. И тут произошло нечто совершенно невообразимое. Ведь ни Полянкин, ни Швец пилюли не употребляли и настоящих добрых чувств к противникам не испытывали. Поэтому Швец, подхватив мяч, кинулся к воротам противника, а Полянкин – за отсутствием других желающих – навстречу Швецу. Встретились они где-то в центре поля, и так как оба стремились отличиться, то Швец оттолкнул Полянкина, а Полянкин подставил ножку Швецу. Оба упали и, рассерженные, кинулись друг к другу.
В этот момент, прежде даже, чем успел среагировать судья, Ефимов Сергей решительным жестом остановил Полянкина – своего Полянкина – и сказал:
– Полянкин, нашей команде за тебя стыдно.
В тот же момент вратарь «Метеора» выбежал к Швецу и сказал ему:
– Швец, ты грубишь.
Швец и Полянкин ничего не поняли. Они пытались оправдать свои действия интересами родных команд, но чем больше они горячились, тем резче выговаривали им свои же товарищи. И это понятно: ведь не мог же игрок «Метеора», полный сочувствия и понимания по отношению ко всем футболистам «Лесообработчика», поднять голос за Полянкина. И наоборот.
Тут уже не помог и судья. Несмотря на его возражения, команда «Лесообработчика» вывела с поля сопротивлявшегося Полянкина, а команда «Метеора» удалила Швеца.
Но когда команды вернулись на поле – а стадион, надо сказать, в полном обалдении замолк, – они уже поняли, что сам принцип футбола ложен. Он направлен на то, чтобы выиграть у хороших людей, то есть доставить им неудовольствие. А этого допустить было нельзя. Так что игроки встали в круг посреди поля и стали аккуратно пасовать мяч друг другу, отрабатывая технические приемы.