«Нельзя так нельзя».
Легкость, с которой он отступил, навела меня на мысль, что он непременно использует свою идею, когда пошлет сообщение в УВД, не докладывая, естественно, мне. Ну и черт с ним. Я набрала в сообщении данные машины бандитов и переслала его Юзеру.
«К завтрашнему вечеру и машину, и наших молодцев не пропустит ни один патруль», — написал в ответ Юзер.
Только я выключила компьютер, как тут же ожил телефон. Звонила Агеева.
— Ваш племянник жив, здоров, хорошо питается, — со вздохом произнесла я, вспоминая суп и гречку. — Еще он много рисует. Да, чуть не забыла. Рашида выгнать не удалось, так как он прописан в квартире. Он мне даже паспорт показал с пропиской.
— Вот прохвост! Когда он успел? — удивленно воскликнула Агеева. — Я вообще-то звоню, чтобы сообщить, что завтра состоится свадьба сына Ивана, Артема. Иван лично просил привезти Александра, будто все родственники хотят его видеть и не мыслят без него торжества.
— Вам не показалось это странным? — спросила я. — Что, они все так его полюбили? Уж не из-за денег ли?
— Я все прекрасно понимаю, но не хочу идти на обострение конфликта, — ответила Агеева. — Своими реверансами они все равно ничего не добьются. Александр недолюбливает Ивана, так как тот однажды ударил его за какие-то детские шалости, разбил ему нос до крови. Александр тогда ужасно испугался и даже теперь сторонится Ивана.
— Ладно, дело ваше, — согласилась я.
— Подъезжайте к половине двенадцатого, — велела Агеева.
— По некоторым соображениям, которые потом вам изложу, я приеду часам к десяти, — ответила я.
— Ну ладно, — проговорила Агеева, заинтригованная. — Что, какая-то страшная тайна?
— Да, — отрезала я, — до свидания. — И отключила сотовый.
Часы на тумбочке показывали одиннадцать двадцать. День выдался непростым, и меня уже клонило в сон. Перед тем как лечь, я решила проверить Александра. Тот, как всегда, рисовал. В углу комнаты я заметила картонную коробку из-под телевизора, забитую старыми игрушками. На виду торчал большой плюшевый Чебурашка, из-под него выглядывали пластмассовые гномы, а сбоку виднелся распотрошенный в ходе какой-то игры мишка и безногая кукла. Куски ваты из внутренностей медведя валялись рядом с коробкой. Александр, видно, до сих пор в них играл, а потом аккуратно складывал обратно.
— Спать не собираешься? — спросила я у него. Сосредоточенный и напряженный, он вздрогнул и поднял голову.
— Женя, я еще немного порисую и в кровать, — молящим голосом проговорил Александр.
— Хорошо, рисуй, только недолго, — пожала я плечами, обошла столик, взяла один из его альбомов. — Саша, ты не против, если я посмотрю?
— Смотрите, — глухо отозвался он.
Я открыла обложку, и с первого листа на меня уставился какой-то трехликий монстр с изломанным телом, вывернутыми ногами и кровью, стекающей из оскаленных пастей. Рисовал Александр в целом неплохо, но сюжет был выбран не совсем удачный. Особенно хорошо у него получились глаза чудовища. Непостижимым образом с помощью обычного цветного карандаша Александр наделил их осмысленным выражением нечеловеческой тоски, будто чудовище испытывало муку, недоступную людскому разуму. Картинка оставила после себя неприятное впечатление. «Но, может быть, другие будут лучше?» — сказала я себе, переворачивая лист. На следующем листе некие существа, напоминающие оборотней, разрывали на части орущего человека. Картинка обильно пестрела красными тонами. Я быстро перевернула ее, но на другой стороне было еще хуже. Маньяк, только что распиливший женщину на части, держал в одной руке отрезанную голову, в другой — бензопилу. Разрезанное пополам туловище валялось у его ног. Стремясь к достоверности, Александр изобразил даже вывалившиеся из живота жертвы кишки. Шокированная зловещим творчеством недоразвитого художника, я стала быстро перелистывать альбомные страницы. Каждая последующая картинка была чудовищнее предыдущей. Сплошная кровавая мясорубка — отрезанные конечности и невообразимые чудовища. Психически нормальный человек такого точно не нарисует!
— Откуда ты это все берешь? — осторожно спросила я у Александра, показывая альбом. — Я имею в виду чудовищ, трупы…
— Это мне снится. Утром встаю и рисую. Меня мама научила. Она сказала, что если чудовище нарисовать, то оно уже ничего не сможет тебе сделать.
— Интересная теория. — Я положила альбом и заглянула Александру через плечо. То, что я увидела, шокировало меня еще больше, чем прежние рисунки. На альбомном листе формата А-3 было изображена повешенная женщина. Она висела на люстре, а женщина с крылышками, как у эльфа из сказки, и мужчина в рясе с худым бледным лицом держали повешенную за ноги. Лица этих непонятных существ были обращены к зрителю. Женщина-эльф улыбалась, а лицо человека в рясе напоминало череп с черными провалами вместо глаз.
— А кого ты сейчас рисуешь? — спросила я, и голос предательски дрогнул. Еще до того, как Александр открыл рот, я уже знала ответ на свой вопрос.
— Это моя мама, — указал он на повешенную. — Фея и бледный человек хотели ее спасти. Но они не смогли, и мама теперь на небесах. Ей там хорошо, она каждый день ест конфеты и пьет сок из коробок. Катя тоже там. Я тоже к ним отправлюсь, может быть, скоро. — Александр задумчиво посмотрел на меня. — Женя, а ты не хочешь отправиться на небо?
— Нет, спасибо, что-то не хочется. — Я поежилась, подумав, что за жуткие идеи в голове у этого парня.
— Жалко, что не хочешь, я буду скучать по тебе, — заверил Александр, грустно вздохнув.
— Ладно, я иду спать, — пробормотала я и пошла к двери, бросив на ходу: — Ты тоже не засиживайся.
— Хорошо, Женя, — пообещал Александр.
Рисунки Александра еще долго стояли у меня перед глазами, когда я пыталась заснуть. В голове вертелась одна мысль, что парню с его физической силой вполне по плечу осуществить все эти кровавые кошмары, что я видела в альбоме. Вдруг он только об этом и мечтает? Подобные мысли не способствовали спокойному сну. Кроме того, в моей комнате не так давно повесился человек, еще и сорока дней не прошло. Проваливаясь в сон, я почувствовала чье-то присутствие в комнате и осторожно приоткрыла глаза. Сквозь полуопущенные ресницы я увидела женщину в белом, крадущуюся к моей постели с веревочной петлей в руках. В ту же секунду из гостиной послышался жалобный голос.
— Умоляю! Не трогайте меня, пожалуйста! — молила неизвестная. И вдруг ее мольбы оборвались душераздирающим криком, от которого у меня на голове зашевелились волосы. Как распрямившаяся пружина, я вскочила с кровати, сжимая в руке револьвер, готовая выстрелить. Но цели не было. Комната была совершенно пуста. «Приснилось», — подумала я с улыбкой и содрогнулась от нового вопля истязаемой жертвы, донесшегося из гостиной. Вся в холодном поту, я распахнула дверь и ринулась туда. Александр, сидевший перед телевизором на ковре, подвернув по-турецки ноги, повернулся ко мне с немым вопросом на лице. Рашид лежал на диване и тоже лениво обернулся в мою сторону.
— Что, Женя, не спится? — улыбнулся он дружелюбно.
Я спрятала револьвер за спину и не ответила. На экране телевизора мелькали жутчайшие сцены насилия из какого-то фильма ужасов. Понятно теперь, где мой подопечный черпал темы для своих картин.
— Женя, хочешь посмотреть с нами страшилку? — предложил Александр, указывая на свободное кресло. — Можешь сесть здесь.
— Такое дерьмо я не смотрю. Мне его и в жизни хватает, — ответила я жестко. — Рашид, а тебе не кажется, что Саше не стоит смотреть такие фильмы? Ты вообще соображаешь, что делаешь?
— Я-то, — спокойно переспросил Рашид, — я смотрю фильм. Его я не звал, — он указал на Александра. — Пусть идет в свою комнату и ложится бай-бай, мне плевать!
— Так, — зловеще протянула я, подошла и выключила телевизор.
— Что за дерьмо! — Рашид озлобленно вскочил на ноги. — Я смотрю фильм, я в своей комнате. Если ты немедленно не включишь, как было…
Я не дала ему договорить, вышла в спальню и вернулась с электрошоком.
— Предлагаю вам два варианта, — сказала я и Рашиду, и Александру. — Или вы оба добровольно сейчас укладываетесь спать, или я укладываю вас спать насильственным методом. Для слабоумных поясняю отдельно, я имею в виду тебя, Рашид… — Рашид перестал улыбаться, а я продолжала: — После одиннадцати часов нельзя громко слушать музыку, просматривать телепрограммы и вести строительные работы, если это мешает соседям. Я — твой новый сосед, и мне не нравятся эти вопли среди ночи.
— Мне плевать! Ты просто прислуга, охраняешь этого пенька, — Рашид кивнул на Александра, — а я здесь прописан.
Не обращая внимания на его слова, я закончила мысль:
— Рашид, я не буду опускаться до вызова милиции, жалоб тоже писать не буду. Изобью тебя так, что и мама родная не узнает, и поджарю зад электрошоком. Потом, может, и вызову милицию, скажу, что нашла тебя в таком состоянии в подъезде…
— Предлагаю вам два варианта, — сказала я и Рашиду, и Александру. — Или вы оба добровольно сейчас укладываетесь спать, или я укладываю вас спать насильственным методом. Для слабоумных поясняю отдельно, я имею в виду тебя, Рашид… — Рашид перестал улыбаться, а я продолжала: — После одиннадцати часов нельзя громко слушать музыку, просматривать телепрограммы и вести строительные работы, если это мешает соседям. Я — твой новый сосед, и мне не нравятся эти вопли среди ночи.
— Мне плевать! Ты просто прислуга, охраняешь этого пенька, — Рашид кивнул на Александра, — а я здесь прописан.
Не обращая внимания на его слова, я закончила мысль:
— Рашид, я не буду опускаться до вызова милиции, жалоб тоже писать не буду. Изобью тебя так, что и мама родная не узнает, и поджарю зад электрошоком. Потом, может, и вызову милицию, скажу, что нашла тебя в таком состоянии в подъезде…
— Я пойду спать, — попросился Александр, смекнув, что телевизор он смотреть больше не будет.
— Иди, — бросила я ему и посмотрела на Рашида. — Ну что, Рашид, мы решим все по-хорошему или по-плохому? — в моем голосе звучала явная угроза.
Рашид нервничал. Признавать свое поражение ему очень не хотелось. После минутного молчания он зло буркнул:
— Вали из моей комнаты, я собираюсь спать, и ты мне мешаешь.
Большего мне и не надо было. Я вернулась в спальню и спокойно уснула, не думая больше о повешенных, ужасных картинках и «бледном человеке». Под подушкой лежал заряженный револьвер, придавая мне дополнительную уверенность.
Глава 4
Утро я начала в шесть часов традиционным десятикилометровым кроссом. По улицам в легкой дымке сновали редкие машины. Ветер, прилетевший с юга, играл в листве, лениво раскачивая деревья. Маршрут моего забега я замкнула в кольцо, диаметром примерно в километр по карте, так чтобы дом с квартирой моего клиента находился в середине. Если что, сработает либо сигнализация, либо датчики движения, чтобы я быстро смогла вернуться. На втором круге за мной погналась свора собак, выскочивших из-под ворот автобазы. Стараясь не сбить дыхание, я плавно увеличила скорость и убежала от них. На третьем круге они уже ждали меня на дороге с веселым лаем. Пришлось применить газовый баллончик, следя, чтобы струя шла по ветру. Помня о предстоящей поездке, я забежала на стоянку, чтобы забрать «Фольксваген». На свадьбу безопаснее было ехать на своей машине, чем нанимать такси.
Приняв душ, я по-быстрому сварила себе кофе, поджарила яичницу и перекусила. Однако после пробежки моему организму показалось мало одной яичницы. Чувство голода не исчезло, и я вынуждена была взяться за колбасу. Потом пришел черед сыра.
Я сварила себе еще кофе. После завтрака я закрыла дверь на кухне и позвонила в УВД знакомому следователю убойного отдела. Он должен был хорошо меня помнить по ряду дел, где мы сталкивались. Особенно памятен случай с Еленой Васильевной Прохоровой, которую я защищала месяца два тому назад. Да и с антикваром была еще та заваруха. Я помогла следователю задержать целую банду убийц.
— Да, — сухо ответил Земляной в трубку и не обрадовался, когда понял, кто ему звонит. — Опять лезете куда не следует, Евгения Максимовна? — спросил он недовольно.
— Мною движет лишь желание помочь родной милиции, — соврала я с жаром. — За небольшую помощь мне вы получите убийцу дочери Ивана Глебовича Корноухова, без пяти минут депутата областной думы и крупного политического деятеля города.
— Знаю я этого деятеля, — проворчал Земляной. — Ему не баллотироваться, а строем на зоне ходить надо! А что касается его дочери, то она умерла от сердечного приступа. Есть медицинское заключение. Хватит мутить воду. Мне и так из-за этого случая ото всех досталось.
— Вы нашли стакан, из которого пила погибшая? — поинтересовалась я.
— Нет. Падая, она перевернула стол. Нашли какие-то осколки. Анализы показали, что они чистые, — ответил Земляной нервно. — Мне некогда с вами разговаривать, у меня работы — не провернешь.
— Понимаю. И вы, конечно, не хотите, чтобы Иван Глебович наседал на вас, подключал своих влиятельных знакомых? — спросила я как бы между прочим.
— На что это вы намекаете? — не понял Земляной, однако насторожился.
— На то, что я смогу убедительно доказать Корноухову, что смерть его дочери имеет совсем не естественные причины. Ее отравили, предположительно курарином. Яд подбросили или в сок, который она пила, или обработали им мороженое. Мотив — хотели убить ее дядю Александра из-за наследства.
— Знаю, знаю, я уже слышал что-то такое от родственницы погибшей. Фамилия ее Агеева, кажется, — весело сказал Земляной в трубку. — Дамочка явно с приветом. Обвиняла Корноухова в убийстве собственной дочери. Так вы что, на нее работаете?
— Не важно, на кого я работаю, — отрезала я, — соль в другом. Вы хотя бы опросили персонал кафе? Кто-то мог видеть убийцу. Не невидимка же он!
— Какого убийцу? — с нажимом спросил Земляной. — Не было никакого убийцы. — Неожиданно сделав паузу, он продолжил: — Ладно, признаюсь. Пока не были готовы результаты анализов, мы допросили персонал кафе. Кассирша вспомнила, что у стола, куда выставляются готовые заказы для официантов, крутилась какая-то женщина. Кассирша ей еще сказала, что официанты все подадут, чтобы она шла к своему столику. Женщина извинилась и ушла в зал, сев за столик с каким-то мужчиной.
— Она смогла их описать? — поинтересовалась я.
— Нет, сказала, что не запомнила. Единственное, это что женщина была молодая, лет под тридцать, а мужчине было далеко за пятьдесят. Кассирша еще подумала, что они любовники, но почему, объяснить не смогла.
— Вас это не смутило? — спросила я ехидно. — Какая-то женщина крутится у заказов…
— Смущаться я перестал еще в восьмом классе, — перебил меня Земляной. — У вас все?
— Нет, — сказала я быстро, чтобы он не успел положить трубку. — Смерть Ирины Корноуховой — это действительно обычное самоубийство?
— Вот уж тут я могу поклясться, положив руку на сердце, — заверил меня Земляной. — Никаких следов ни насилия, ни присутствия в квартире чужих людей. Все было тщательно проверено. Она сама сделала это, а ее дебильный сынок подтвердил, что в квартире, кроме него и матери, никого не было.
— А что он вам еще сказал? — с сарказмом спросила я.
— Нес какой-то бред про фею и гномов, живущих у него под кроватью, — буркнул недовольно Земляной, — но что с него возьмешь?
— Не следует ли из этого, что словам Александра нельзя доверять? — мягко спросила я. — В квартиру мог прийти любой, представиться Микки-Маусом, убить его мать и спокойно уйти.
— Только не надо меня учить работать, — огрызнулся Земляной. — По документам вы учительница иностранных языков и переводчица. Вот и занимайтесь тем, чем умеете.
— У меня вообще-то много талантов, — задорно сказала я.
— Смотрите, чтобы они не привели вас на скамью подсудимых, — посоветовал Земляной, попрощался и положил трубку.
Я отключила телефон и задумалась. Итак, что мы имеем в активе? Первое — кассиршу, которая видела убийцу с сообщником. Надо как можно скорее расспросить ее. Второе — это то, что милиция никого не ищет и надеяться приходится лишь на собственные силы.
Тезис Земляного, что Иван Глебович не мог убить собственную дочь, не выдерживает критики. Ведь он не собирался убивать ее. Его подручные хотели отравить Александра, но произошла ошибка. Тут мне в голову пришла другая мысль. А что, если хотели убить именно Екатерину? Вдруг это бандитские разборки с ее отцом, ущемившим как-то братву, или это способ политической борьбы? Взглянув на версию с разных сторон, я решила признать ее жизнеспособной. Предаваясь размышлениям, я закурила. На кухню зашел взлохмаченный и заспанный Александр. Протирая глаза, он заметил, что на кухне чем-то вкусно пахнет.
— Тебе приснилось, — буркнула я, — в холодильнике суп и каша, которые ты вчера испоганил. Можешь поесть, если голодный. Ничего другого нет.
— Я буду кашу, — сказал Александр, верно, имея в виду, что я должна ее разогреть.
— Я делаю это только потому, чтобы ты не наелся холодного и, заболев, не умер, лишив меня таким образом гонорара, — произнесла я, вставая с табурета. — Иди умойся, что ли.
Александр с радостью побежал исполнять мое приказание, а я поставила кастрюлю с кашей на плиту и присела рядом, облокотившись на стол. Каша, щедро разбавленная молоком, быстро вскипела. Вернувшись, Александр продемонстрировал мне руки — помыл с мылом. С рук я перевела взгляд на его взлохмаченную голову. Причесаться он, конечно, не догадался.
— Сойдет. Садись и ешь, — я сунула ему в руку ложку и поставила на стол кастрюлю с кашей. Естественно, он сразу же обжегся.
— Каша горячая, — Александр стал похож на ребенка, у которого отняли конфету.