– Он что, снимет охрану с постов?
– Нет, но сам понимаешь, охрана и без этого расслабится, потому как охранять ей, по сути, будет нечего, не считая складов с сырцом. Но это не готовый наркотик.
– Скажи, Абдулла, а от кого вообще вы – я имею в виду совладельцев заводов – охраняете свою территорию?
– У нас много конкурентов, полковник, которые спят и видят, как прибрать к рукам выгодный бизнес.
– Ты, наверное, богатый человек?
– Да, по местным меркам, я сказочно богат; вот только счета, на которые я перевожу деньги, контролируются известным тебе ведомством. Они в конце концов пойдут в казну государства. Но что-то и мне остается.
– В казну, говоришь? А не в карманы ли вороватых чиновников?
– Может, и так, от меня это не зависит.
– Да, это ни от кого не зависит…
– Ты бы, полковник, передал своему напарнику, чтобы не маялся в кустах. Пусть выйдет да найдет тень. Здесь нам никто не угрожает.
– После того как ты снимешь своего человека с вершины.
– Заметили-таки?
– Какие же мы были бы спецы, если бы не заметили?
– Тоже верно… – Абдулла извлек из чехла импортную радиостанцию: – Хасан! Следуй к упавшему дереву. Я тебя там заберу. – Отключив станцию, агент взглянул на Тимохина: – А ты почему своего бойца не отзываешь?
– Ему и в кустах неплохо.
– Тебе виднее.
– Так ты говоришь, в Афгане с восемьдесят второго года? Тебя специально внедрили или завербовали после того, как оказался у духов?
– Специально внедрили.
– Ты знал, на что шел?
– Во время войны – да, но вывод войск спутал все планы. И разведки, и мои лично. Уйти я не мог, так что командировка затянулась на десятилетия.
– Жалеешь об этом?
– Нет, привык уже. Иногда только так в родную деревню тянет, что сил нет, а последнее время все чаще во сне вижу себя пацаном. Ловлю с друзьями рыбу на озере. Недалеко от моего дома – вернее, дома родителей – озеро было.
– Родители живы?
– Живы. А я для них еще в восемьдесят втором пропал без вести при выполнении интернационального долга… Хорошо, что начальство похоронку не отправило, хоть какую-то надежду отцу с матерью оставило.
– Во время войны в Пакистане был?
– Нет, у Масуда. Я сам, как и было запланировано куратором КГБ, перешел к моджахедам. Сначала определили в лагерь; разбирались долго, кто, откуда, почему дезертировал… Отвечал на вопросы, как учили: мол, еще в институте слишком много болтал о преимуществах жизни за «бугром», уже тогда желая сбежать из Союза. Ну, мне и предложили заграницу в виде воюющего Афганистана… Воевать я не имел ни малейшего желания, а вот листовочку, что разбрасывали возле частей люди Ахмадшаха Масуда, изучил наизусть и, как выпал случай, бежал. Духи расспрашивали, участвовал ли в боях, где, когда. Отвечал правду, знал, что могут проверить. Проверили, поверили. Сначала вызвал один из помощников Масуда, Керим; спросил, не хочу ли я вернуться к своим. Я ответил, что у меня теперь в Союзе нет своих и я бы хотел уехать куда-нибудь на Запад. Керим усмехнулся и сказал, что это еще заслужить надо. И ушел. Меня же в лагерь не вернули, а поместили в здание типа казармы, где таких, как я, было человек десять. Мы между собой почти не общались. Каждый жил мыслями о своем собственном будущем.
Спустя какое-то время меня вызвал чин в банде, а скорее в войске, так будет правильнее – все же Масуд сформировал вполне боеспособную армию. Этот чин, сейчас не помню его имени, подвел меня к одному из пленных, дал в руки пистолет и приказал расстрелять несчастного. Я отказался, за что был брошен в яму. И только потом у меня состоялась встреча с самим Масудом. Он долго расспрашивал о прежней моей жизни, спросил, почему не расстрелял пленного. Ответил прямо: то, что ушел от своих, не означает, что буду убивать их. Масуд остался доволен ответом, а возможно, мне показалось. Он предложил мне должность инструктора – я учился в радиотехническом институте и неплохо знал современные для того времени средства связи. Обещал, что после года службы он предоставит мне право выбора – служить ему и впредь, но уже за приличное вознаграждение, либо через миссию Красного Креста уехать в любую страну мира. Это было то, что надо, и я согласился.
Через год я изъявил желание остаться у душманов. Принял ислам, получил новое имя, документы, женился на молоденькой красивой афганке. К несчастью, наш брак был недолгим – она заболела и умерла. Женился во второй раз – на сестре Лейлы, Алиме, с которой живу и поныне. У нас трое сыновей. За время службы у Масуда постоянно передавал интересующие разведку данные. Но с выходом войск связь с Москвой оборвалась. В Афганистан пришли талибы, мы воевали с ними. Уже в то время я занимал немалый чин в армии Северного альянса. И… стал совладельцем наркозаводов. Построил в Кайзабаде большой дом, он отмечен на моей схеме. Год назад в Кабуле, куда я с семьей выезжал к родственникам жены, со мной встретился представитель уже российской внешней разведки; объявил о том, что мне присвоено звание майора и я должен продолжить работу на российскую разведку, которую как раз интересовали заводы по переработке опиума-сырца.
И буквально месяц назад мне сообщили, что заводы планируется уничтожить совместным российско-американским отрядом особого назначения. Мне приказали оказать отряду всю возможную помощь, но перед американцами не светиться, а поддерживать связь с полковником Крымовым – военным атташе посольства России в Афганистане, – а позднее непосредственно с командиром российской группы спецназа, то есть с тобой. И вот я здесь. Помогаю, чем могу.
– Да-а, – проговорил Тимохин, – представляю, каково тебе было вжиться в новую жизнь.
– Сложно, полковник, но вжился.
– Ты позаботился о семье?
– Конечно. Она уже в Кабуле.
– Надеюсь, во время штурма и сам уедешь отсюда?
– Нет, останусь в Кайзабаде. Но вы не найдете меня.
– Уверен?
– Да.
– А я не уверен. Мои ребята могут выйти на тебя и завалить. Я же не смогу ничего сказать им о тебе.
– Один твой человек уже видит меня.
– Один – и единственный…
– Ничего, вы делайте свое дело, а о себе я позабочусь сам. Мне еще работать здесь.
– На что бы ты обратил внимание при штурме заводов?
– На посты охранения, что расположены на вершинах. Их необходимо снять в первую очередь, и снять бесшумно. Что даже вам будет сделать непросто.
– Почему?
– На перевалы отправляют самых подготовленных воинов. И они действительно опасны. Они профессионалы.
– Что-нибудь придумаем.
– Думайте. Я тоже подумаю, как помочь вам обезвредить верхние посты.
– Как будем поддерживать связь?
Реви-Ревунов указал на радиостанцию Тимохина:
– У тебя «Блик», у меня «КРС-03». Эти станции работают в одном режиме. Моя частота…
– Моя… Позывной «Орион».
– Мой – «Сержант». Вот через станции малого радиуса действия и будем поддерживать связь. Но я не всегда могу говорить, поэтому чаще будешь получать сигнал отсрочки ответа.
– Это ничего, я подожду. У меня еще такой вопрос: ты знал о том, что совсем рядом с заводами оборудуется база дислокации отряда «Марс»?
– До определенного времени – нет.
– А если точнее?
– До того, как на связь со мной вышел Крымов, я ничего не знал о существовании секретной базы. А значит, о ней не знают ни Агаджи Гауни, ни Сайед Халтани, ни кто-либо другой в Кайзабаде и Тари-Пули.
– Но вы должны были слышать рокот вертолета, на котором мы сюда прилетели.
– Здесь, особенно над старым Тарикарским ущельем, довольно часто, но нерегулярно летают американские вертолеты. Залетают и пакистанцы. Последние зачастую используют советские «Ми-8». Так что пролет вертолета над Тарикаром не вызывает подозрения.
– Но в это ущелье могут наведываться люди с заводов…
– Нет. Место базы выбрано весьма удачно. В 1984 году, по-моему, советские войска применили здесь объемные бомбы. Воспламенившийся газ сжег все, что горит. И если ты пройдешь километров десять восточнее Кандаша, то увидишь, как выглядят оплавленные горы. Тогда-то оттуда ушло население, а сам кишлак был разбит штурмовой авиацией. Это ущелье считается у афганцев плохим местом. Я слышал, что кто сюда придет, отсюда не вернется. Так говорят афганцы. Тем более никто не подумает, что уничтожение наркозаводов готовилось в Тарикарском ущелье. Впрочем, кто будет вас искать?
Тимохин погладил подбородок.
– Что? Никому не будет дела до уничтожения предприятий, приносивших огромную прибыль?
– Будет, конечно, но у тех, кому есть до этого дело, вряд ли даже мысль возникнет, что уничтожение заводов проводили не талибы-конкуренты, а специальный российско-американский боевой отряд.
– Что еще можешь сказать?
– Главное.
– А до этого ты говорил о второстепенном?
– О важном, – ответил Абдулла, – но не главном. Суть не в том, чтобы уничтожить Гауни, Халтани и их верных охранников-шакалов – на их место придут другие. И не в том, чтобы спасти рабов, как ни кощунственно это звучит. Их тоже можно найти довольно легко. Главное – это уничтожить лабораторию на заводе Гауни и взять живым доктора Вольфа Шнейдера.
– Будет, конечно, но у тех, кому есть до этого дело, вряд ли даже мысль возникнет, что уничтожение заводов проводили не талибы-конкуренты, а специальный российско-американский боевой отряд.
– Что еще можешь сказать?
– Главное.
– А до этого ты говорил о второстепенном?
– О важном, – ответил Абдулла, – но не главном. Суть не в том, чтобы уничтожить Гауни, Халтани и их верных охранников-шакалов – на их место придут другие. И не в том, чтобы спасти рабов, как ни кощунственно это звучит. Их тоже можно найти довольно легко. Главное – это уничтожить лабораторию на заводе Гауни и взять живым доктора Вольфа Шнейдера.
– Кто такой доктор Вольф Шнейдер?
– Исчадие ада.
– А если конкретнее?
– Австриец, по профессии химик, прекрасный специалист в своем деле. Он не только руководит процессом переработки опиума-сырца в готовый наркотик – Шнейдер проводит эксперименты по созданию более сильного, нежели героин, наркотика. И использует для этих целей рабов – мужчин, женщин, детей. Недавно он запросил у Гауни эфедру, растение, из которого делается эфедрин. Что-то придумал этот Шнейдер. Гауни говорил, что скоро мы станем обладать таким наркотиком, который будет вызывать у человека непреодолимую и неизлечимую зависимость после первой же инъекции. И убивать его за несколько месяцев. И это уже не просто наркотик, а мощное биологическое оружие. Гауни молчит, но думаю, новый наркотик – это не продукт Шнейдера, кто-то через него решил провести настоящую биологическую интервенцию против среднеазиатских республик и России. А Шнейдер – исполнитель заказа под руководством Агаджи Гауни.
– Этот новый наркотик еще не создан?
– Не знаю, но опыты Шнейдера до сего дня на рабах не проводились.
– А эфедру доставили на заводы?
– Да. Она в ангарах складов.
– Чего же ждет Шнейдер?
– Думаю, отправки наркотиков с героином. Ну а потом придет время работы над очередным наркотиком. Для этого ему потребуются новые рабы. Об их приобретении у нас с Гауни и Халтани разговор еще не заходил, и я смогу затянуть время решения вопроса, но ненадолго. Если Гауни получил секретный заказ от официальных представителей какого-либо государства или государств, то отказаться от его исполнения не сможет.
– Ты считаешь, что заказ мог быть сделан на условиях правительства какого-нибудь государства?
– А разве у России мало врагов?
– Интересный расклад… Надо в таком случае брать живым и Гауни.
– Сделать это будет крайне сложно.
– Посмотрим! Прав был Феофанов, встреча с тобой оказалась весьма интересной и полезной. Есть над чем подумать. Кстати, Крымову или своим начальникам ты сбрасывал информацию о новом наркотике?
– Только Крымову.
– Почему ему, а не своему куратору? – удивился Александр.
– Понимаешь, полковник, – вздохнул Реви, – что-то подсказало мне: не следует информировать куратора Службы внешней разведки о новых разработках доктора Шнейдера. Лучше это сделать представителю Главного управления по борьбе с терроризмом. Я даже здесь наслышан о ваших успехах в противодействии террору. Они впечатляют. Я ответил на твой вопрос?
– Да. Я польщен.
– Ты здесь отработаешь так же, как всегда. И на Кайзабад выводи своих ребят – наших, русских. Конечно, я не имею права влиять на тебя, да и ты не тот человек, на которого можно влиять, но… слишком уж высоки ставки. Я против того, что американцы работают вместе с вами, ничего не имею, однако они могут упустить Шнейдера и Гауни, в лучшем случае убить обоих, а хотя бы доктора, который разрабатывает рецепт нового биологического оружия в виде сильнодействующего наркотика, надо брать живым. Дабы успеть создать средство, нейтрализующее или максимально ослабевающее действие нового наркотика, если не удастся закрыть его выход из лаборатории в Кайзабаде.
– Я понял тебя, Сергей! И обязательно воспользуюсь твоим советом.
– Заводы в Кайзабаде будет брать подчиненная мне группа, – прервал Тимохина Шепель.
– Это хорошо, полковник, – улыбнулся Реви– Ревунов, – а я, чем смогу, помогу вам.
– Себя сбереги!
– Об этом не волнуйся… Вот, поговорил с тобой – как дома побывал.
– Ты еще вернешься домой!
– Вряд ли. У меня и жена, и дети родились здесь. Они другой жизни не знают и не примут ее. А бросить их я не смогу. Они – все, что у меня есть.
– А родители?
– Родители… они далеко, привыкли уже без меня. Им останется память о пропавшем без вести сержанте Сергее Ревунове.
– И все равно, Сережа, при желании можно все изменить.
– Кто знает… Настала пора расстаться. Вам еще до базы добираться, а у меня дела в Кайзабаде. Перед штурмом, если больше не возникнет необходимости в общении, сбрось какой-нибудь сигнал. Чтобы действительно под своих не попасть.
– Обязательно. «Камнепад» пойдет?
– Вполне.
– Но я думаю, мы еще поговорим до штурма.
– Вызывай.
– Удачи тебе, Сергей!
– Да что мне? Это вам удачи! До связи!
Тимохин крепко пожал руку разведчику. Реви-Ревунов сел в «УАЗ», развернул внедорожник и повел его на запад. Александр смотрел вслед. К нему подошел Шепель:
– Чего стоим, командир? Кого ждем? Удался разговор?
– Удался. Удивительный человек этот агент. С восемьдесят второго года у духов. Пережил то, что не всякому дано. Работать здесь, сам понимаешь, это не где-нибудь в Европе или Америке. Добился положения, богатства, создал семью… С крушением Союза вполне мог считать себя свободным ото всех обязательств и реально покинуть страну, да так, что и ФСБ не нашла бы. Но остался, ждал, когда вновь будет нужен Родине…
– Вот и дождался.
– Таким, как этот Реви, памятник при жизни ставить надо.
– Где? Здесь или у нас в России?
– Не ерничай.
– И не думаю. Смотрю, ты находишься под сильным впечатлением от разговора с этим Реви. А не просчитал такой вариант, что агент может вести двойную игру? Работать и на нас, и на талибов?
– Заткнись, Миша! Все бы тебе опошлить.
– А что такого я сказал? Разве подобное невозможно?
– Нет! В случае с этим человеком – нет.
– Я не узнаю тебя, Сань. Что-то ты сентиментальный в последнее время стал.
Тимохин сдвинул брови.
– А почему, собственно, вы, майор, вышли ко мне без команды? Я что приказывал? Находиться на удалении прикрытия встречи, а вы?
– Во! Теперь узнаю прежнего Тимохина. Но замечу: приказ был прикрывать встречу, а она закончилась. Запрета же на выход с позиции после завершения беседы не поступало.
– Ладно, идем назад.
Офицеры Главного управления по борьбе с терроризмом направились обратно на восток. Минуты две шли молча, затем Тимохин спросил:
– Ты хорошо запомнил в лицо этого агента?
– Конечно! Через оптику смотрел.
– О нем в группе, тем паче в отряде, после того как прибудет группа «Ирбис», никому ни слова. Никакой встречи не было. А значит, что?
– То, что не было и никакого агента.
– Смотри, Миша, не проговорись.
– Да ты что, первый год меня знаешь?
– Не первый. И все же предупредить обязан.
– Предупредил? Значит, можешь быть спокоен. Мы с тобой просто так по ущелью гуляли, варанов ловили да черепах под пепельницы собирали.
– Мы с тобой, майор, базы не покидали.
– Даже так? Хорошо, мы никуда не отлучались.
– Вот теперь ответ верный!
– А ты определил дату штурма?
– Его определяю не я. Я узнал, когда удобнее всего нанести удар по наркоторговцам.
– И это тебе агент подсказал?
– Какой же ты, Миша, все-таки догадливый… У тебя это от рождения или приобретенное?
– Стареешь, Сань, повторяешься часто.
– Да? Возможно. Ты у нас один с каждым годом все моложе становишься. Для тебя по-прежнему если выезд в город без семьи, то обязательно какое-нибудь приключение. И непременно такое, что надо руководству главка дело заминать… Никак не угомонишься.
– Посмотрел бы я, что бы ты на моем месте стал делать в кафе.
– А что смотреть? То же, что и ты.
– Не понял… Ты издеваешься надо мной, что ли?
Тимохин приобнял подчиненного и друга:
– Ничуть. Сказал правду.
– Да ну тебя! Давай за склонами следить, а то вылезет откуда-нибудь бородатая морда местного моджахеда с «АКСом» да и срежет нас одной очередью.
– Смотри, охраняй своего начальника.
Так за разговорами офицеры в 9.40 вернулись на базу в кишлак Кандаш.
Тимохин спустился в отсек связиста:
– Слава, дай-ка мне связь с Крымовым.
– Минуту, товарищ полковник.
Старший лейтенант Колданов набрал номер начальника отдела спецмероприятий ГУБТ, в настоящее время военного атташе посольства России в Афганистане.
– Да, Саня? – ответил Крымов.
– Докладываю: встреча с агентом состоялась.
– Он сообщил тебе что-нибудь интересное, кроме того, что было известно ранее?
– Скажу так: разговор для меня был полезен. Хотя бы в том, что на духов работает химик-австриец, некто доктор Вольф Шнейдер.