— Отхлещешь меня хлыстом, как Бретта?
Кэмерон сжал челюсти, и я увидела, как под кожей заиграли желваки.
— Говори, что хочешь мне, — тихо произнес мне. — Можешь повторить этот бред папе или Пайпер, но не вздумай говорить об этом Лилиас. Она боится комнаты Ребекки и живет в состоянии постоянного страха и без твоих фантазий, что наша мертвая сестра бродит по дому. Я не позволю, чтобы жизнь для неё стала еще тяжелее, чем она уже есть.
— Я знаю, ты мне не веришь, — сказала я, — и если честно, я не могу тебя винить за это, но Ребекка здесь — я в этом уверена. И я думаю, что она может быть опасной.
Камерон помолчал. Наконец, он сказал:
— Это было ошибкой. Теперь я это понимаю. Тебе явно нужно время, чтобы успокоиться.
И с этими слова он развернулся и зашагал прочь.
Ужин в тот вечер протекал в атмосфере напряжения, что не было сюрпризом, учитывая, что случилось с пианино Кэмерона, и последовавшее во второй половине дня представление, которое я устроила. Я заметила, что дядя Джеймс, то и дело, бросает на меня нервные взгляды, будто опасаясь, что я в любую минуту могу подняться со своего места и потребовать везти меня к парому. В конце ужина он откашлялся и сказал:
— Завтра я везу Лилиас в город на сеанс терапии. Я уже поговорил с её терапевтом по телефону и, если ты тоже хочешь поговорить с ней, у тебя будет полчаса, после того, как она закончит с Лилиас.
Мне потребовалось мгновение, чтобы осознать, что дядя Джеймс смотрел на меня.
— С чего бы мне захотеть общения с психотерапевтом? — спросила я. Я взглянула на Кэмерона, думая, что должно быть он передал наш разговор отцу, но заговорила Пайпер: — О, надеюсь, ты не возражаешь Софи, но я рассказала папе о том, как ты… всячески стараешься пережить смерть Джея. — Она улыбнулась мне рассеянно, играя со своим колье на шее, её пальцы поглаживали белую щеку куклы.
Я вдруг почувствовала, как моему лицу стало жарко. Все смотрели на меня.
— Всячески стараюсь? — переспросила я. — Да, я потеряла друга, и я скучаю по нему, но я бы не назвала это, что я всячески стараюсь пережить его смерть. Ведь то, что я испытываю, это нормально, разве нет?
— Конечно, — немедленно откликнулся дядя Джеймс. — Конечно. Абсолютно нормально. Это было всего лишь предложение, не более. Но, если ты не хочешь идти, тогда конец разговору.
Когда мы поднялись наверх, чтобы разойтись по комнатам, я остановила Пайпер в коридоре и спросила:
— Зачем ты сказала такие вещи про меня своему папе?
Она выглядела искренне удивленной.
— Ну ты же не против, да? Я просто подумала, что тебе может помочь, если ты с кем-то поговоришь. Вот и все. Я знаю, многим людям претит идея походов к психотерапевтам, но эта, что работает с Лилиас, правда очень хорошая. Она очень помогла Лилиас. Я слышала, что психотерапия может быть очень полезной для тех, кто горюет. Надеюсь, ты не думаешь, что я предала твое доверие, поговорив об этом с папой? Меня бы очень огорчило, если ты так подумала.
Какое-то мгновение я, молча, смотрела на неё. Она казалась такой искренней и в её глазах читалась неподдельная озабоченность, когда она смотрела на меня.
— Ты же не сердишься на меня? — спросила Пайпер, кладя руку мне на плечо. Я обратила внимание, что она больше не носит повязку, что было странным. Но, если честно, было похоже, что с её рукой вообще ничего такого не случалось. — Прости, если я сделала что-то не так.
— Не бери в голову, — сказала я. — Забудь.
Она пошла к себе в комнату, и я была рада видеть, как она уходит. Я пошла к себе, но спустя минуту или около того, услышала, как кто-то негромко стучится в дверь. Я открыла и обнаружила, что это была Лилиас. Она бросила взгляд в обе стороны коридора, будто боясь, что её кто-то может подслушать, а потом подалась ближе и сказала:
— Будь осторожна сегодня ночью. Одна из них выбралась.
— Одна из них? — Я нахмурилась. — Ты говоришь о Ледышке-Шарлотте?
Лилиас кивнула.
— Я пересчитала их, — сказала она. — Только что. Одной не хватает. Одна из них выбралась. Ты должна проверить свою комнату. Убедись, что её здесь нет, а потом запри дверь. Не открывай до утра.
— Но Лилиас…
— Я не хочу ослепнуть, а ты? Запри дверь, если не хочешь закончить как та девочка на фотографии.
— Хорошо, а как же остальные?
— Остальные?
— Кэмерона и Пайпер?
— Куклы ничего не сделают Пайпер, — сказала Лилиас так, будто это было очевидно. — А вот Кэмерон не верит в них, поэтому я скажу ему, что злой скелет опять говорил со мной. Тогда он ляжет спать на кресле в моей комнате, и я смогу защитить его. Куклы хотят больше всех навредить Кэмерону.
— Почему больше всего ему?
— Потому что Пайпер ненавидит его. — Лилиас в презрении скривила губы. — Он лучший брат на свете, но Пайпер ненавидит его, потому что он видит какая она на самом деле. — Её ладони сжались в кулаки, и она продолжила: — Иногда мне снятся кошмары, что куклы добрались до него и выкололи ему глаза иголками, и что он слепой больше не может играть на пианино, и он становится самым грустным человеком на свете. Но я ни за что не позволю этому случиться. Я раздавлю все их маленькие гнилые головы, если они близко подойдут к нему.
После того, как Лилиас скрылась в своей комнате, я закрыла дверь, и, подумав мгновение, заперла. Я обыскала всю комнату, но не нашла ни одной куклы.
Весь этот разговор об ослеплении навел меня на мысли о черно-белой фотографии, висевшей в старой классной комнате, об учительнице, жившей раньше в этом доме, которая стояла возле дома со своими воспитанницами, включая девочку с завязанными глазами. Мне вспомнилось одно из нашептываний Ледышек-Шарлотт: Давай поиграем в игру «Столкни учительницу с лестницы»!
Я вспомнила строгое, серьезное лицо учительницы на фото и мои ладони стали липкими, когда я представила крутой лестничный пролет за моей дверью. Первое, что я подумала, когда увидела ту лестницу — на ней можно легко свернуть шею.
Я вытерла руки о джинсы. Это не могло быть правдой. Когда школу закрыли, учительница, наверное, просто перешла преподавать в какую-нибудь другую школу в городке. Или, может быть, она вышла замуж и переехала с мужем, куда-нибудь подальше от Ская, школы и Ледышек-Шарлотт, запертых в подвале.
Я тряхнула головой в попытке избавиться от образа учительницы, лежащей у подножья лестницы с переломанной шеей. Но у меня ничего не вышло. Я поняла, что не смогу сделать этого до тех пор, пока не найду доказательства того, что этого не случалось. Поэтому я взяла свой ноутбук и погуглила о старой школе на утесе.
И тут же пожалела об этом. Лучше бы я этого не делала.
Последняя учительница школы, как я надеялась, никуда не переехала и не перевелась, когда школу закрыли. Именно из-за неё-то и закрыли школу. В местной газете этому была посвящена статья, к которой прилагалась та же фотография, что висела здесь в классной комнате.
Процветающую в течение многих лет Школу Данвеган для девочек перед самым её закрытием преследовали несчастья, кульминацией которых стала смерть директрисы, мисс Грэйсон, которая упала с лестницы и сломала себе шею. С помощью рекламных объявлений ей была найдена замена, но видимо печальная репутация оттолкнула родителей потенциальных абитуриентов и, как следствие, в конечном итоге, было принято решение закрыть школу.
Учитывая события последних лет, закрытие пошло только на пользу, потому что одна из учениц погибла вследствие странного несчастного случая, благодаря упущенной из виду учителей аллергии; другая плавала в близлежащем озере Полтиел и утонула; еще один несчастный случай оставил третью девочку слепой на оба глаза, а четвертая выпала из окна второго этажа и разбилась насмерть.
Сегодня дом занимает семья Крейгов, но, похоже, что проклятье никуда не делось. Кэмерон Крейг — вундеркинд, чья восходящая звезда собиралась засиять в мире музыки, лишился своей многообещающей карьеры, когда пожар, случившийся на территории старой школы, нанес непоправимый ущерб его руке. Спустя совсем немного времени, его младшая сестра, семилетняя Ребекка Крейг, замерзла однажды ночью на вершине скалы, при загадочных обстоятельствах…
Сожженные, замерзшие, утонувшие, отравленные, искалеченные и убитые… казалось, не будет конца ужасам, которые произошли в доме или рядом с ним. Школа в здании была с 1850-х годов, но первый признак, что здесь творится нечто странное, похоже, появился около 1910 года. Что изменилось? Могло быть это как-то связано с Ледышками-Шарлоттами? Возможно, они попали в этот дом примерно в это время?
И стоило мне задуматься, как бы узнать больше о Ледышках-Шарлоттах, как внизу раздался звон клавиш пианино. На дворе стояла глубокая ночь, где-то часа три, и я подпрыгнула от внезапного звука, раздавшегося в безмолвном доме.
На мгновение я расслабилась, решив, что это проказы Шелликот, которой захотелось прогуляться по клавишам, как она это сделала в день моего приезда. Я вновь вернулась к просмотру статьи, но клацанье клавиш повторилось, и на этот раз меня пронзил шок понимания.
Внизу больше не было никакого пианино.
Глава Четырнадцатая
Стон фальшивых нот продолжался, возрастая в своем неистовстве, словно какой-то безумец уселся за инструмент и бездумно застучал по клавишам.
Я схватила свою камеру с кровати и побежала вниз, пока не потеряла самообладания. Я была уверена, что остальные выйдут прямо за мной, потому что музыка играла довольно громко. Я не сомневалась, что этот шум поднимет весь дом.
В коридоре я немного помедлила в нерешительности, но потом все-таки распахнула дверь и вошла внутрь.
Темноту большого зала разбавлял только лунный свет, который падал из окон на пианино, которое стояло на сцене темным силуэтом. Я сама видела, как настройщик увез обломки инструмента, и вот он стоит на месте, как ни в чем не бывало.
И это было еще не все, кто-то постукивал по клавишам. Их силуэты отчетливо виднелись в лунном свете.
Это была маленькая девочка в платье, с длинными волосами, струящимися по спине. Она барабанила по инструменту так, словно ненавидела его всем сердцем, а эту музыку и того больше.
Она еще несколько раз ударила пальцами по клавишам, сделав руками неестественные движения, словно она была марионеткой, которую дергал неумелый мастер за ниточки. Даже на другом конце комнаты я могла почувствовать её гнев и разочарование, словно она пыталась сыграть мелодию, которую никак не могла вспомнить.
А затем, внезапно, мелодия сместилась немного, и, хотя ноты были все такие же фальшивые, я могла расслышать под этой какофонией звуков связную музыку. Это была песня, которую я хорошо знала и ненавидела — «Красавица Шарлотта».
Волосы девочки упали с обеих сторон от её лица, когда она склонилась над пианино и продолжила убивать народную песню так, что она была почти неузнаваемой.
Непослушными руками я включила камеру, подняла её и сделала снимок.
Вспышка от фотоаппарата на долю секунды озарила комнату, и в это ужасное мгновение, я ясно увидела девочку в простой белой ночной сорочке, с длинными волосами, в которых было спрятано её лицо, и сгорбленными плечами. Она сидела за фортепиано, которого больше не существовало, и теперь её руки скользили по клавишам, потому что были заляпаны липкой кровью.
В последние доли секунды до того, как вспышка погасла, Ребекка вскинула голову, развернув лицо ко мне. Я увидела кровавые слезы на её щеках, черные-пречерные круги под глазами и посиневшие от холода губы…
А затем вспышка погасла, погружая комнату во тьму.
Я ощутила внезапный порыв воздуха из другой части комнаты, будто бы окна были открыты и поток мчался ко мне, но я знала, что это был не просто поток воздуха.
Я слышала, как вещи падают на пол, пока кто бы там ни был, летел прямо на меня. И хотя мне удалось отпрянуть в темноте, я знала, что это нечто чуть не врезалось в меня.
В следующее мгновение я почувствовала, как на плечи мне легли её руки, а потом меня накрыло ужасной, невыносимой жарой и я услышала запах гари. Я попятилась назад и обо что-то запнулась на полу. Длинные волосы упали мне на руку, когда я упала, а потом к моей щеке прикоснулся влажный подол сорочки.
К тому времени как я поднялась на ноги и нашла выключатель в темноте, её след простыл. Когда я включила свет, на сцене не было никакого пианино, стол был сдвинут в бок, и на пол упала пара книг, других признаков, что здесь, только что со мной побывало привидение, не было.
Я схватила камеру, подобрав там, где она упала, молясь, что успела заснять Ребекку. Я нажала на кнопку, чтобы просмотреть фотографии, боясь, что в кадре будет только пустой зал.
Но когда второе изображение появилось на экране, у меня возникло чувство, что сердце сейчас выпрыгнет из груди.
На фото четко отображалось пианино на сцене, и маленькая девочка, сидевшая за ним, с головой, склоненной над клавишами, и с длинными темными волосами, закрывавшими ее лицо.
Но это было еще не все. Даже, несмотря на то, что сцена была пуста, камера сумела запечатлеть на фотографии Ледышек-Шарлотт, море кудрявых голов и белых фарфоровых тел. Они были везде, на пианино, возле него, оставив место только для моих ног. Каждая кукла, большая и маленькая, была развернута лицом ко мне, так что я очень хорошо могла разглядеть, что их глаза были открыты, а их губы поджаты в гримасе холодного неодобрения. Они простирали ко мне руки, согнутые в локте, и у каждой с кончиков пальцев стекала кровь.
Мне стало тошно при виде Ребекки и кукол, но, несмотря на это, я была рада, что мне удалось их сфотографировать. Я поднялась наверх и загрузила фотографии к себе на компьютер.
Изображение Ребекки и кукол на большом экране видно еще четче. После сохранения фотографии на компьютере, я неожиданно вспомнила, что так и не удосужилась просмотреть то, что наснимала, когда мы гуляли с Пайпер до Нест Поинта и фотографии дома, который я поснимала сразу по приезду. Я нажала на кнопку «старт» и быстро пролистала фотографии птиц, сделанные возле маяка. Но когда я наткнулась на кадр, в который попал дом, я замерла.
Все окна в доме были белыми. Сначала я подумала, что просто шторы были задернуты, когда мы с Пайпер гуляли. Но, на самом деле, что-то я не припоминала никаких штор внизу — вот почему темные окна так нервировали ночью.
Но когда я увеличила одну из фотографий, чтобы поближе рассмотреть окно, у меня перехватило дыхание. Я поняла, что белыми окна были совсем не из-за задернутых штор. Причиной тому были сотни крошечных ручек. Маленькие, белые, растопыренные пальцы, прижимающиеся к стеклу, отделяющего их от внешнего мира. Я сразу же узнала, кому они принадлежат. Только у Ледышек-Шарлотт были такие миниатюрные пальчики.
К тому времени как я выключила компьютер, было уже четыре утра, и в окне занимался рассвет. Мои глаза горели и чесались от усталости, поэтому я опрокинула голову назад, прислонившись к стене, подумывая закрыть глаза всего на несколько минут. Но я сразу же провалилась в сон и проснулась несколько часов спустя, чувствуя себя разбитой и даже более усталой, чем прежде.
Остальные в доме все еще спали, но я все равно решила подняться. Еще до того, как я отключилась, у меня появилась одна идея, и я решила действовать как можно скорее. Поэтому я быстро переоделась, причесала волосы, поморщилась своему отражению при виде налитых кровью глаз, а потом спустилась в старый класс. Я направилась прямиком к черно-белой фотографии на стене с мисс Грэйсон и её воспитанницами, стоящими возле дома. В статье не упоминалось имен девочек, которые пострадали в этой школе, но я вспомнила, что видела их имена, аккуратно напечатанные в нижней части фотографии. Слепую девочку звали Марта Джонс.
Она единственная из девочек кто выжил после несчастного случая, и я цеплялась за надежду, что она, возможно, вышла замуж и родила детей. Детей, которые все еще живы и живут здесь, на Скае и могут мне рассказать о ней. Я на цыпочках снова поднялась к себе, включила компьютер и поискала её. Я узнала, что она прожила на острове всю жизнь, в квартирке над сувенирной лавкой «Подарки от Солти», которая находилась в собственности её семьи. Она умерла пятнадцать лет назад, но, возможно, кто-то из её семьи по-прежнему владеет этим бизнесом и может знать, что случилось в школе много лет назад. Я понимала, что у меня мало шансов на успех, но эта была единственная моя зацепка. Я схватила рюкзак и спустилась вниз, где на обеденном столе оставила записку, сообщающую о том, что я поехала в город, чтобы сделать несколько фотографий Данвегана в утреннем свете и скоро вернусь.
Мне не терпелось улизнуть из дома, пока кто-нибудь из семьи меня не услышал, потому что для того, что я собиралась сделать, мне не нужна была компания. И уж меньше всего мне хотелось, чтобы за мной увязалась Пайпер. Поэтому я шикнула на Темного Тома, когда он заверещал:
— Вор! Вор! — подпрыгивая на насесте, стоило мне только выйти в коридор.
— Заткнись, ради Бога! — прошипела я, гадая, будет ли это слишком ужасно, если я просуну руку через прутья и ткну его чем-нибудь острым. Но потом я вспомнила о сахарных мышках, которых я запихала к себе в сумку, чтобы съесть по дороге, достала одну, оторвала у неё голову и сунула её попугаю, в надежде, что он любит сладкое.
К счастью Темный Том схватил у меня угощение и, не раздумывая начал клевать, позволяя мне бесшумно выскочить в дверь и направиться прямо к автобусной остановке.