- И слава Господу!
- Ну, может, Митьке что удастся увидеть или Андрею Петровичу?
- Ну да, - снова хохотнул Прохор. - Станет тебе думный дворянин мертвяков разглядывать!
- Ртищев - станет! - уверенно отозвался Иван. - Кто другой бы - не знаю, а этот обязательно взглянет, коль выпадет такая возможность.
Сказал - и как в воду глядел. Как раз сейчас, под вечер уже, заржали во дворе кони. Прохор подошел к окну:
- Неужто едут?
По крыльцу загромыхали шаги, распахнулась дверь, впуская раскрасневшегося с улицы Митьку.
- Ну? - Оба приятеля воззрились на него с затаенной надеждой. - Как успехи? Ртищев где?
- Андрей Петрович к себе домой поехал. - Митька зябко поежился. - Велеть, что ли, сторожу дров принести, а то холодновато что-то? Затопим-ка печечку, братцы!
- Да подожди ты с печкой, Митя, - раздраженно махнул рукой Иван. - Дело говори - чего у Куракина разузнали?
- Да так… - Митька уселся на лавку и вытянул ноги с таким видом, будто он не на коне, а пешком пол-Москвы исходил. - Есть кое-что…
- Ну, говори, говори, не тяни! Что у тебя за привычка такая?
- Да я ведь хочу, чтоб обстоятельно все получилось. В общем, убитый княжич, такое впечатление, был своему отцу-то не очень нужен. Вишь ты, старый-то князь вторым браком женился и от новой жены трех деток прижил. А Ефим - так убиенного парня звали - от первой, нелюбимой, жены был.
- Ах, вон оно что! - выслушав, задумчиво протянул Иван. - Тут интересные возможности открываются. Я имею в виду будущее наследство…
- Думаешь, мачеха княжича и… того… растерзала? - Митрий вскинул глаза. - Ведь так?
- Ну, не сама, конечно… Но что-то в этом предположении есть!
- Оно конечно, - кивнул Прохор. - Мачехе смерть княжича - выгодна. Тут и надо копать.
- Андрей Петрович уже копает, - пояснив, Митрий подсел ближе к столу. - А нам строго-настрого запретил куракинское семейство трогать, сказал - «не по вашим зубам».
- Да уж, род знатный, чуть ли не от самих Рюриковичей.
- От Гедеминовичей!
- Ну вот, видишь… Прав Ртищев, нас там даже на порог не пустят. Так ты, Митрий, так и не сказал, что удалось вызнать.
Митька ухмыльнулся, потянулся лениво:
- Верно, спросите, к кому княжич на Чертолье ездил? Есть одна зацепочка - корчма на Остоженке.
- Не «Иван Елкин»?
- Нет, не кабак. Именно корчма, вернее, постоялый двор. Выпить, хорошо закусить, переночевать, если нужно… Туда, похоже, наш княжич и ездил - отец-то его не доверял сынку, слуг проследить посылал. Те и проследили. Опосля доложили в подробностях: пьянствует, мол, молодой князенька в корчме. Старый князь на это рукой махнул - мол, хорошо хоть не в кабаке, не пропьется. Пусть себе бесится, все равно через месячишко к князьям Шуйским в войско отправлять - супротив Самозванца.
- В корчме, значит… - Иван задумался. - На Остоженке. А куда же он, на ночь глядя, через ручей перся?
- Или - откуда, - поправил Митрий. - Нужно корчму пошерстить. Ну, это уж завтра. Печь-то затопим? Мне ведь еще отчет писать.
- Сиди уж. - Прохор с Иваном переглянулись и расхохотались. - Написали уже за тебя.
- Как - написали? - Митька обрадованно-недоверчиво взметнулся с лавки. - А свидетелей указали?
- Нет, место оставили - сам и впиши.
- Угу, вписал бы, коли б были…
- Вот и у нас то же самое… Боюсь, осерчает боярин, «правое ухо царево»!
- Ничего! - беспечно отмахнулся Митрий. - Раньше понедельника он нас все равно не вызовет. А мы завтра остоженскую корчму качнем - неужто ничего не выловим?
- У нас, кстати, уже и свидетели есть… Целых два! Малолетние, правда… Тоже в какой-то корчме на Остоженке крутятся. О! Их-то я прямо сейчас в отчет и впишу. Как их… Ммм… Колька с Антипом. Черт, и впрямь холодно! Чего ж так дует-то?
Обхватив себя за плечи, Иван посмотрел на дверь - ну, точно, приоткрыта.
- Ты что же это, Митька, кричишь, что замерз, а дверь не захлопнул?
- Да захлопывал я!
- То я открыл! - к удивлению всей троицы, в горницу неожиданно вошел подьячий Ондрюшка Хват. Кивнув, уселся как ни в чем не бывало на лавку. - Слышу - голоса, дай, думаю, зайду, отвлекусь чуток от дел насущных. Не помешал?
- Да не очень, - Митрий повел плечом. - Что, Ондрюша, тоже делишки не переделать?
- И не говори, - расхохотался подьячий. - Шайка, вишь, завелася в Китай-городе - кошельки с поясов режут, только звон стоит! Умельцы! Семен Никитич приказал - коли за неделю не поймаю, загонит меня в простые писцы али в пристава.
- Так ты ловишь?
- Поймал уже, - Ондрюшка Хват довольно потер руки. - В пыточной сидят, признание сочиняют. Никуда не денутся!
- Хорошо тебе, - покачал головою Иван. - Вот бы и нам так… Послушай-ка, а с Чертолья у тебя никаких татей нет? Или - остоженских?
- С Чертолья? Нет, - подьячий досадливо покачал головой. - Были бы - поделился б. Как не помочь хорошим людям? Что, упыря своего нашли? Судя по молчанию - нет. Жаль. Кстати, бумаги у вас лишней нет? Хотя бы пару листков, а то язм опоздал сегодня.
- Да вон, - хохотнул Прохор. - Бери на любом столе, жалко, что ли!
- Вот, благодарствую. - Ондрюшка живо сграбастал со стола бумагу.
- Эй, постой, постой, парень! - вдруг возмутился Иван. - Ты наши записи-то верни!
- Ах ведь, и правда, тут чего-то написано… - Подьячий вчитался в бумаги. - Скоропись понятная… Это ты так пишешь, Иване? Молодец. Не у многих дьяков столь хорошо выходит! Нате, забирайте ваши отчеты, у меня своих хватает… Так из той пачки возьму? Ну, вот и славно…
Еще поболтав о чем-то, подьячий ушел, на прощанье поблагодарив парней за бумагу.
- Что это он сегодня без бумаги остался? - удивленно хмыкнул Митрий. - Обычно так такой ушлый - а тут…
- Дела, вишь, у него важные оказались.
- Ага, важные… Не важней наших.
Дописав отчеты, друзья наконец покинули приказные палаты и, сев на казенных коней, поехали домой, в Замоскворечье. Темнело уже, и в синем, очистившемся от туч небе зажигались звезды. Кургузый месяц, зацепившись рогом за Спасскую башню, висел над Красной площадью, отражаясь в золоченом куполе колокольни Ивана Великого, рядом с которым светился расписным пряником Покровский собор. Переехав по льду Москву-реку, парни повернули от Ордынки направо, пересекли Большую Козьмодемьянскую улицу и оказались наконец на Большой Якиманке, где - ближе к Можайской дороге - и располагалась усадебка, пожалованная всем троим заботами Ртищева. Хорошая была усадебка - небольшая, уютная, с высокими теремом и светлицею, с сенями, с теплыми горницами и опочивальнями. Рядом, на дворе - конюшня, амбарец с банею да избенка для слуг - целого семейства, не так давно принадлежавшего бывшему хозяину усадьбы, боярину Оплееву, сосланного царем Борисом за какие-то провинности в Тобольский острог. Боярин взял с собой почти всех слуг, кроме вот этих, уж больно оказались стары дед Ферапонт да бабка Пелагея.
А новым хозяевам сгодились - служили не за деньги, а так - лишь бы не выгнали, и служили на совесть: бабка стряпала, а дед присматривал за двором да топил баню. Вот и сейчас, как только въехали во двор, потянуло запаренными вениками…
- Господи, никак старик баньку спроворил! - удивленно воскликнул Прохор. - С чего бы?
- Как это - с чего? - засмеялся Иван. - Чай, суббота сегодня!
Прохор гулко расхохотался:
- А ведь и вправду - суббота! Ну, мы и заработались… Что ж, это хорошо, что баня…
А дед Ферапонт, накинув на согбенные плечи старый армяк, заперев на толстый засов ворота, уже успел отвести на конюшню лошадей и теперь лукаво посматривал на парней:
- Что, поддать парку-то?
- А и поддай, старик! Поддай! Да не жалей водицы…
Ребята обрадованно загалдели.
- Ну, наконец-то, явились! - вышла на высокое крыльцо Василиска. - Пошто там смеетесь-то, в темноте? Трапезничать будете?
- Будем! - Парни еще больше захохотали. - Только после бани, Василисушка!
А дед Ферапонт уже старался вовсю! Плеснул на раскаленные камни воды, запарил венички: Митька вошел первым - едва на четвереньки не встал, до чего жарко!
- Ну, ты, старик, того… Как бы не угореть!
Дед ухмыльнулся:
- Угорают, Митьша, от плохого пару, а у меня завсегда пар знатный! Веничком-то попотчевать?
- Погоди, - Митрий уселся на лавку. - Дай отдышаться.
Сбросив одежку в предбаннике, вошли и Прохор с Иваном, оба крепкие, стройные, не чета тощему Митьке.
- А ну, дед, давай сюда веники! Эх, хорошо! Митька, ложись на полок. Ты, кажется, на кашель жаловался?
- Нет, нет, - опасливо отмахнулся Митрий. - Это не я жаловался, это Ртищев…
- Ты на начальника-то не кивай! Ложись, кому говорю?!
- А может, не надо? Я и сам как-нибудь попарюсь…
- Ложись, не то хуже будет!
Прохор показал отроку свой здоровенный кулак, натренированный еще в былые годы, когда дрался стенка на стенку за Большой Тихвинский посад.
- Иване, Митька, вишь, хочет, чтоб мы его силком затянули…
- Не-не, не надо силком… - Передернув плечами, Митрий со вздохом полез на полок. Ух и жарко же… Прямо уши в трубочку заворачиваются! А доски, доски-то как жгут!
- Ну, улегся?
- Угу… - Юноша обреченно вытянулся.
Взяв в руки два веника, Прохор несколькими энергичными взмахами разогнал жар и приступил к Митьке. Сначала легонько прошелся вениками по всему телу, словно пощекотал, затем начал бить - одним, вторым, потом обоими вениками вместе…
- Как, Митька?
- Ох… Хорошо! Славно!
- Ну-ка, поддай-ка еще, Иване!
Ух-х!!! Ивана-то не надо было упрашивать - выскочил в предбанник, плеснул в корец с водой чуток квасу для запаху и - на камни! Ух-х!!!
- Эх, и славно же! - неутомимо работая вениками, довольно оглянулся Прохор. - Как, Мить?
- Сла-а-авно…
- Ну, еще разок… Йэх!
Вкусно пахло запаренными вениками, житом, деревом и распаренными телами. Иван тоже схватил веник, примостился рядом с Митькой, охаживая себя по плечам…
- Хорошо! Эх! Славно!
С каждым взмахом словно улетали куда-то далеко-далеко все накопившиеся за долгую неделю - вот уж поистине долгую! - проблемы.
Йэх!
- А ну-ка поддай! Митька, как - в сугроб?
- А и в сугроб! Запросто!
Довольный Митрий спустился с полка.
- Митька, погодь, я с тобой!
Они выскочили из предбанника вместе - сначала Митька, за ним Иван, затем Прохор. С хохотом повалились в сугроб, взметая сверкающую пыльцу снега…
- Эх, хорошо! Вот славно-то!
А потом снова - в жаркую баню, и снова веничком…
- Славно!
Жаль только вот темновато было, зато в предбаннике, шипя, горели две сальные свечки. Там и уселись, напарившись, потягивая холодный квас из больших деревянных кружек.
- Хозяйка спрашивает: подавать ли на стол? - заглянул с улицы дед Ферапонт.
Иван улыбнулся:
- Пущай подает. Сейчас идем уже…
Парни, не торопясь, оделись.
- Слышь, Митрий, - вспомнил вдруг Иван. - Ты ведь так нам и не сказал: что там у Ефима Куракина украли? Может, цепь при нем была золотая или еще что?
- Цепь - это само собой, унесли. - Митрий вдруг помрачнел. - Но цепь не главная пропажа…
- Не главная? А что ж еще?
- Печень.
- Что-о?!
- Печень, селезенка, сердце… - добросовестно перечислил Митрий. - Жир с бедер и живота тоже срезали.
- Вот те раз, - сипло прошептал Прохор. - Вот те раз… Наверное, и у остальных тоже все повырезали… А мы-то гадаем…
- Да-а-а… - Иван зябко поежился и с силой ударил кулаком в дверь. - Вот вам и жертвы. Вот вам и ошкуй!
Глава 3 Марья
Февраль 1605 г. Москва
Печень, сердце, жир! Кому все это нужно? Ясно кому - ворожеям да колдунам, коих водилось на Москве не сказать чтоб во множестве, но все же в довольно большом количестве. По кабакам да торжищам шептались даже, будто сам государь ворожеям-волшебницам благоволит. Ежели так, опасно было их трогать - хватать, тащить в пыточную на допрос. Да и кого хватать-то? Пока ничего конкретного. Сразу появилась версия о том, что ворожеи изъяли внутренности уж после того, как неведомый убивец расправился со своей жертвой. Однако все прочие истерзанные трупы свидетельствовали против этого - тогда получалось бы, что ворожеи или колдуны специально таскались следом за кровавым Чертольским упырем - так уже стали именовать убивца на Остоженке и Черторые. Значит, ворожеи…
- Я тоже думаю, что среди них и нужно искать, - выслушав ребят, заметил Ртищев. - Только сперва по новой проверить надобно - точно ли и у всех прочих внутренности пропали.
- Да ведь как проверишь-то, господине?! - вскинулся Митька. - Коли их же всех, прости господи, давно на погост увезли?
- Вот ты и займись. - Думный дворянин улыбнулся и надсадно закашлялся. - Хоть самому к ворожеям идти… А и займусь! А вы двое, - он посмотрел на Ивана и Прохора, - покойным Ефимом Куракиным. Установите точнейшим образом: что он делал на постоялом дворе, часто ли там бывал, с кем общался, ну и все прочее. Задачи ясны? Тогда что сидите?
Холодно было на улице, морозно, зато небо лучилось синью, зато весело сияло солнце! Славно было скакать по заснеженным улицам, славно, хоть и холодновато, признаться; по пути Прохор с Иваном пару раз останавливались, заглядывали в корчмы, не выпить - согреться. Вот и Остоженка. Иван наклонился в седле:
- Эй, парень! Где тут постоялый двор?
- Вам постоялый двор или кабак?
- Двор, говорю же!
- Эвон за той церквушкой.
Поскакали. Миновали деревянную церковь с колокольнею, перекрестились на маковку и, посмотрев вперед, увидали обширный забор с призывно распахнутыми воротами, в которые как раз въезжали крытые рогожами возы. За воротами виднелись приземистые бревенчатые строения - избы, амбары, конюшня…
Переглянувшись, парни, обогнув возы, въехали на обширный двор.
- Кажется, здесь, - Прохор кивнул на крыльцо самой большой избы.
Тут же, откуда ни возьмись, подбежал служка:
- Изволите остановиться у нас?
Иван спешился, кинул поводья:
- Может быть, коли понравится.
Служка изогнулся в поклоне:
- Сейчас доложу хозяину. Проходьте в избу.
- На вот тебе медяху. Лошадей не забудь покормить.
- Само собой, господа мои, само собой.
Толкнув тяжелую дверь, друзья прошли через длинные сени и оказались в обширной горнице с низким потолком и изразцовой печью. Над большим, тянувшимся через всю горницу столом, свисая с потолка на деревянных подставах-светцах, потрескивая, горели свечи. Сняв шапки, парни перекрестились на иконы.
- Рад видеть столь приятных молодых людей! - приглаживая пятерней расчесанную надвое бороду, поклонился гостям невысокий кругленький человечек в темно-коричневом зипуне с деревянными пуговицами, надетом поверх красной шелковой рубахи. Пояс тоже был красный, с желтыми кистями.
Иван усмехнулся - экий щеголь, - спросил:
- А ты, верно, хозяин?
- Он самый, Ондреев сын, Флегонтий. А вы кто ж такие будете?
- Дети боярские из-под Коломны. Думаем в войско наняться, к воеводе князю Милославскому… Ну, или - к Шуйским.
- Хорошее дело! - Флегонтий заулыбался. - Без вас, уж ясно, никак не разбить Самозванца.
- Шутишь?
- Шучу, шучу, господа мои! Сами знаете, жисть сейчас такая, что без веселой шутки - никак. Надолго к нам? - Хозяин постоялого двора улыбался, но глаза его оставались серьезными.
- Как с воеводами сговоримся. Может, и сегодня съедем, а может, всю седмицу проживем. Да мы заплатим, не сомневайся.
- Да я и не сомневаюсь… Желаете отдохнуть с дороги?
Парни переглянулись:
- Да, пожалуй, для начала перекусим.
Флегонтий улыбнулся:
- Хорошее дело. Чего изволите? Есть студень, жареные свиные уши, щи мясные и мясопустные, пироги-рыбники, квас…
- Вот пирогов нам и подавай. И не забудь квасу.
Друзья уселись за стол примерно посередке и в ожидании пирогов исподволь рассматривали постояльцев - судя по одежке, средней руки купцов. С одним - уминавшим щи по соседству - разговорились:
- Давненько здесь?
- Да с Рождества…
- От славно… Может, подскажешь, стоит ли здесь останавливаться?
- А чего? - Не переставая работать ложкой, купчина поднял глаза. С рыжеватой окладистой бороды его свисала капуста. - Тут ничего, жить можно. Правда, дороговато, да что поделать? Дешевле-то вряд ли найдешь.
- А говорят, тут убили кого-то?
- Убили?! - Купец чуть не подавился щами. Положил ложку на стол, замахал руками. - Окстись, окстись, господине! Никаких тут убивств не было, вот те крест!
- Ну как же? - гнул свое Иван. - А на той неделе? Эвон, на торжище говорили… никак, в пятницу парнищу какого-то убили… да и, - юноша оглянулся и понизил голос, - истерзали всего!
- А-а-а, - протянул купчина. - Вот вы про что. Ну да, верно, было такое убивство, Господи, спаси и сохрани… - Он снова перекрестился и продолжил: - Так то не здесь, то на Черторые, есть невдалече такой ручей.
- О! - поднял палец Прохор. - Говорили же - невдалече!
- Да это просто не повезло парню… Ефимом его, кажись, звали.
Парни насторожились:
- Как это - не повезло?
- Да так, - купец снова заработал ложкой. - Я не очень-то и знаю…
Тут подоспели и пироги с квасом. Переглянувшись, парни заказали еще и вина.
- Выпьешь с нами, человече?
- С хорошими-то людями - чего ж не выпить? - оживился купец. - Меня Корнеем зовут.
- Иван.
- Прохор.
- Ну, за знакомство!
Выпив, купчина разговорился:
- Ефим-то, вьюнош убиенный, частенько сюда захаживал. Улыбчивый такой, темноглазый. Одет богато - ферязь золотом вышита, кафтан с битью, соболья шапка. Приезжал обычно к обеду, правда, не обедал, выжидал чего-то… Пождет-пождет, в оконце посмотрит… потом оп! Подымется в горницы… Спустится уже в простой одежонке, шмыг - и нет его! К вечеру обратно заявится, снова переоденется - на коня и поминай, как звали. Вот так вот, одним вечерком - и не пришел. А уж на следующий день пошли слухи… Убили парня да распотрошили. И знаете, кто убивец?