- Кто же? - хором спросили друзья.
- Ни за что не поверите. Ошкуй!
- Кто-о?
- Ошкуй! Медведь белый… Видать, сбег от какого-нибудь боярина: они любят медведей на усадьбах держать забавы ради. Вот и кормится.
- Страшное дело!
- Дак я и говорю - не повезло парню! Вот и вы упаситесь на Черторые вечером околачиваться - не ровен час. С медведем-то как сладишь?
- Да у нас пистоли есть.
- Ну, разве что пистоли…
- А куда ж Ефим-то ходил?
Корней развел руками:
- Тут уж, братцы, ничего сказать не могу. Может, кто из местных… есть тут один мужик, вернее, парень. Здешний остоженский, Михайлой кличут. Частенько сюда заходит… - Купец вдруг оглядел стол и ухмыльнулся. - Да вон же он, вон! В углу, сивобородый, в овчине.
- Господи! - Присмотревшись, Иван наклонился к Прохору. - Да я ведь, кажись, его знаю… Михайла… ммм… Михайла Потапов…. Нет - Пахомов. Да-да, точно - Пахомов! - юноша замахал рукою. - Эгей, Михайла! Как жизнь?
Михайло вздрогнул, дернулся, но, разглядев улыбающегося Ивана, тоже улыбнулся в ответ. Подошел, поздоровался.
- Садись, выпей с нами, - радушно предложил Иван и кивнул на собутыльников. - Это дружок мой, Прохор, а то - Корней, купец. Хорошие люди.
- Да я вижу, что хорошие, - присаживаясь, Михайло улыбнулся в усы. - Винишко пьете? - Он заглянул в кружки. - Напрасно. Для своих есть тут у хозяина кое-что… Сейчас… Эй, парнище, - он ухватил за рукав пробегавшего мимо служку. - Скажи Флегонтию, пущай белого вина нальет. Для Михайлы Пахомова.
- Сделаю, Михайло Пахомыч, - поклонился слуга.
Иван усмехнулся:
- Ишь, как тут тебя величают!
- Так все вокруг когда-то батюшке моему принадлежало! - горделиво сверкнув очами, Михайло стукнул кулаком по столу. - До тех пор, пока царь… Тсс… Про то вам знать не надобно.
- Пожалте, Михайло Пахомыч. - Подбежавший служка с поклоном поставил на стол изрядный кувшинец и большое блюдо с дымящимися пирогами. - Пирожки с вязигою. С пылу, с жару! Угощайтеся.
- Угостимся! - Михайло самолично разлил принесенное вино по кружкам. - Ну, вздрогнули!
Иван глотнул… и закашлялся! Ну и вино - аж глаза на лоб лезут. Не вино - самая настоящая водка!
- Водка, водка, - занюхав выпитое куском пирога, засмеялся Михайла. - Хорошая, не какой-нибудь там перевар.
- И как хозяин-то не боится? - Прохор покачал головой. - Ведь не царев кабак… А ну, как донесет кто?
- Не донесет, - ухмыльнулся Михайло. - Только верным людям тут наливают. Ну, еще по одной?
Иван махнул рукой:
- Давай… Корней нам тут какие-то страсти рассказывал. Про истерзанного парня.
- Да, - Михайло пожевал пирога, - жаль парнишку. Ошкуй, говорят, напал. Я б этих бояр, что за своей живностью не следят, вешал бы на их же воротах! Ничего, придет истинный царь…
- Какой-какой царь? - перебил Прохор.
- Никакой, - Михайло зло сжал губы. - Ничего я такого не говорил - показалось вам…
- Ну, показалось - и показалось. - Иван незаметно наступил Прохору на ногу и улыбнулся Михайле. - Ты про ошкуя рассказывал.
- А, - взгляд собеседника подобрел. - Про это - можно. Вот, говорю, бояр бы за этих медведей наказывать - никаких ошкуев бы не было. Мужи здешние собираются все Чертолье прочесать - может, где и берлога отыщется? Хотя… это ведь наш, бурый медведь, по зиме в берлоге спит, ошкуй-то не спит, бродит. Ничего, отыщется!
Иван поддакнул:
- Уж поскорей бы. А что тот парнишка, Ефим…. Его ошкуй утром задрал или, может, ночью?
- Вечером, скорее всего… - подумав, отозвался Михайло. - Видать, припозднился парень.
- Припозднился? Откуда?
- Ишь, любопытные вы какие… Все вам и расскажи!
- Так и расскажи - интересно же!
- Интересно им, - Михайло вновь потянулся к кружке. - Помянем-ко, братцы, Ефима. Хороший был парень, царствие ему небесное!
Все молча выпили. Иван, правда, не до конца, и так уже в голове шумело, а еще ведь дела делать надобно. Разузнать, к кому это хаживал молодой княжич. Псст… Как это к кому? А не было ль у него поблизости какой зазнобы? От того - и в тайности все. Дело молодое, знакомое…
- Дева-то его, поди, убивается, - негромко, себе под нос, но так, чтоб собеседникам было хорошо слышно, промолвил Иван.
- Какая еще дева?
- Ну, та, к которой он ходил.
Михайла похлопал глазами:
- А ты откель знаешь? Сказал кто?
- Так догадался.
- Догадливый… И впрямь, к девице одной он ходил… Да не очень удачно, думаю. Все грустный возвращался. Иногда про зазнобу свою рассказывал… Марьюшкой называл…
- Марья, значит.
- Ну да, Марья. Я так смекаю, она Ефиму не ровня - из купцов или богатых хозяев. Не знатного рода. Но, как Ефим говорил, батюшка его, князь, только бы рад был, ежели б все вышло. Тогда бы был повод нелюбимого сынка части наследства лишить - дескать, женился черт-те на ком не по батюшкиному слову, так-то!
- Вон оно что! А Марья - она хоть откуда?
- Да черт ее… - Михайло посопел носом. - За Москвой-рекой живет где-то… На Кузнецкой слободе, кажется…
- Так-так… - прошептал Иван. - Значит, Марья с Кузнецкой… А что, - юноша повысил голос, - не дальний ли круг - со Скородома на Кузнецкую через Чертолье таскаться?
Михайло насторожился, посмотрел подозрительно:
- А ты откель знаешь, что Ефим со Скородома?
- А… вон, Корней сказывал…
Купчина Корней уже сладко спал, уронив голову на руки. С бороды его все так же свисала капуста.
- Тут все в тайности дело, - негромко пояснил Михайла. - За Ефимом-то батюшкой его человечек специальный был пущен - следить. Ефим про то прознал - вот и делал вид, что ездил просто на постоялый двор - пьянствовать. А на самом-то деле здесь только переодевался - и в Замоскворечье, к зазнобушке… Да что мы все о грустном? Выпьем?
Не дожидаясь ответа, Михайла намахнул кружку и, утерев губы рукавом, поднялся с лавки:
- Ну, благодарствую за вино… Пора мне.
- Счастливо.
Приятели дождались, пока он вышел, и тоже направились по своим делам. Хозяину, Флегонтию, сказали, что еще вернутся, хотя, конечно, понимали, что вряд ли.
Засели у себя на усадьбе - по пути было, от Большой Якиманки до Кузнецкой идти - тьфу. Поговорили, прикинули, что к чему, выходило - на Кузнецкой следовало искать какого-нибудь богатого человека, купца или из мастеровых. Ясно, что не боярина и даже не дворянина.
- Тем лучше, - потер руки Прохор. - Быстрей найдем.
Тут же и отправились, пересекли проулками Козьмодемьянскую, Ордынку - и вот она, Кузнецкая, до самой крепостной стены стелется. Пара церквей золотятся маковками. Высоких хором нет, зато много обширных усадеб - ну, понятно, считай, кругом кузнецы, потому и улица так названа. Морозец после полудня спал, небо затягивалось палевыми полупрозрачными облачками, сквозь их пелену мягонько проглядывало солнышко. Оно еще улыбалось, светило, но уже ясно было, что к вечеру пойдет снег. Ну и пес с ним, пусть идет, детишкам на радость, лишь бы не мокрый, с дождем.
Выехав на Кузнецкую, приятели придержали коней.
- Ну что? В какой-нибудь кабак заглянем? - предложил Прохор.
Ивана передернуло. Да уж, не хватало еще кабака!
- Нет… Уж лучше - к церкви.
Подъехав к Божьему храму, спешились, подошли к паперти, осмотрелись. Рядом с горки, крича, неслись на санях вниз ребятишки, смеялись, слетая кувырком в снег.
Прохор аж позавидовал:
- От, славно-то!
- Так спроси санки-то, прокатись! - засмеялся Иван.
- А и прокачусь! - Парня, видно, заело. - На спор?
- На спор! - Иван азартно протянул руку. - Что ставим?
- Алтын!
- Алтын? Согласен… Ну, что стоишь? Иди, прокатись.
Прохор замялся - к церкви как раз подошли какие-то девушки в беличьих шубках, и ему не очень хотелось выглядеть глупо. Вот, скажут, несется на санках этакая орясина - в детство впал, что ли? Девки, как назло, не уходили, наоборот, во все глаза смотрели на горку, шушукались. И Прохор наконец решился.
Сдвинув набекрень шапку, подошел ближе:
- А что, девушки, прокатимся?
Девчонки оглянулись и засмеялись:
- А у тебя санки есть?
- Так вон, спросим у ребятишек!
Иван даже позавидовал - вот ведь повезло черту!
И в самом деле, Прохор живо отыскал санки, длинные, с полозьями, усадил девок и, присвистнув, помчался под гору. Эх, и здорово же они неслись… правда, недолго - налетев на какую-то коряжину, кубарем покатились в сугроб, поднимая снежную, золотящуюся на палевом солнышке пыль.
С хохотом выбрались из сугроба.
- Ну что, девчонки? Еще разок?
Те опасливо оглянулись:
- У нас тут маменька посейчас выйдет… Боимся! Нет, мы лучше пойдем. А за катанье благодарствуем - уж больно весело!
Девчонки, стряхнув друг с дружки снег, быстренько побежали к церкви.
А к Прохору пристал плачущий мальчишка - тот, чьи санки.
- У-у-у, - заныл. - Полозье-то мне сломали-и?и…
С хохотом выбрались из сугроба.
- Ну что, девчонки? Еще разок?
Те опасливо оглянулись:
- У нас тут маменька посейчас выйдет… Боимся! Нет, мы лучше пойдем. А за катанье благодарствуем - уж больно весело!
Девчонки, стряхнув друг с дружки снег, быстренько побежали к церкви.
А к Прохору пристал плачущий мальчишка - тот, чьи санки.
- У-у-у, - заныл. - Полозье-то мне сломали-и?и…
- Какое еще полозье? - обернулся Прохор.
- Какое-какое… Вот это! Железом, про между прочим, оббитое… у-у-у-у…
- Да не реви ты, ровно корова, сделаю я тебе полоз - сам кузнец. Лучше скажи: где тут ближайшая кузня?
- Эвон, - парнишка показал рукой. - Тимофея Анкудинова кузницы… У него самолучшие кузнецы.
- Тимофея Анкудинова? - переспросил Прохор. - Кузницы… Так он, стало быть, богат, твой Тимофей?
Мальчишка шмыгнул носом:
- Да уж, не беден.
- Кузницы, говоришь, у него… А дочки на выданье, случайно, нет?
- Как же нет? Есть… Марьюшка.
Митрий явился в приказ к вечеру. Сбросил однорядку на лавку, кинул шапку на стол.
- У всех, - сказал. - У всех убиенных чего-то не хватало - про сердце-печень не знаю, а жир срезан!
- Ну, я же говорил - ворожеи! - хлопнул в ладоши Иван. - Чего Ртищев-то мыслит?
- Ворожей велит пощипать осторожненько… Да ведь ты и сам его слова слышал.
- Да слышал… Ну, теперь хоть ясно, где искать.
- Ясно? - перебил обоих Прохор. - А, между прочим, остоженские на ошкуя думать горазды!
- Ошкуй, ошкуй, - Иван задумчиво провел рукой по столу. - А может, ошкуй-то - прикормленный?! Теми же ворожеями-колдунами!
- А может, колдуны просто за этим медведем следом ходят, - предположил Митька. - И как тот кого задерет, так и они тут как тут - и жир берут, и внутренности. А знатных выбирают, потому что ведь с кого еще-то жир можно срезать? Простой-то народ, чай, до сих пор голодает. Не такой, конечно, голод, как два лета назад, но все ж не сытно.
Иван с Прохором переглянулись:
- Молодец, Митрий! Смотри-ка, ловкая у тебя придумка вышла. И впрямь - вот, оказывается, чего богатеев-то режут. А мы - народ небогатый - ночами можем запросто по Чертолью ходить.
Митрий покривился:
- Ага, иди-ка пройдись. Живо по башке кистенем получишь! Жира у нас, конечно, нет… Зато на кафтаны да зипуны любой тать польстится.
Снаружи послышались шаги и надсадный кашель, и в приказную горницу вошел Ртищев. На думном дворянине поверх кафтана был накинут длинный испанский плащ из плотной черной ткани с серебряной вышивкой, острая - на европейский манер - бородка победно топорщилась.
- Был у Семена Никитича, - взмахом руки велев подчиненным сесть, объявил Ртищев. - С думами нашими насчет ворожеев он согласился, велел искать. Про ошкуя тоже не забывать наказывал, боле того… - Андрей Петрович вытащил из-за пазухи бумажный свиток. - Вот списки бояр, кои медведей ручных держат.
- Ничего себе! - удивленно воскликнул Митрий. - Это как же узнали? Неужто по боярским усадьбам ходили, а?
- То не наше дело, - Ртищев помрачнел. - Сами знаете, в сыскном нынче людей - мнози. Все Семена Никитича радением.
- Угу, - скептически усмехнулся Иван. - Только, сдается мне, эти люди в основном крамолу ищут, а не за ворами да татями следят. Одни мы…
Ртищев стукнул ладонью по столу:
- Язык-то попридержи, Иване! Не то дождешься - отрежут. Думаешь, у нас в сыскном соглядатаев нет?
Иван послушно замолк.
- Андрей Петрович, а нам кузнеца-то разрабатывать? - неожиданно поинтересовался Прохор.
- Кузнеца? Какого еще кузнеца?
- Ну, того, к чьей дочке Ефим Куракин хаживал.
Думный дворянин пожал плечами:
- Ну конечно же, разрабатывать! В нашем положении любая мелочь - важная. Ты ведь, Прохор, помнится, и сам кузнец?
Прохор улыбнулся:
- Да бывало когда-то, махал кувалдою…
- У тихвинского оглоеда Узкоглазова, - засмеялся Ртищев. - Знаю, знаю твое прошлое, парень. Тебе и кости в стакан - иди-ка завтра с утречка к тому кузнецу, вызнавай что надо. Дочку его заодно расспросишь, может, и она ошкуя видала… или того лучше - колдуна-ворожея!
Прохор важно кивнул:
- Да уж, что смогу, вызнаю.
- Ну и славно. А вы… - Андрей Петрович посмотрел на Митьку с Иваном. - А вы, парни, отчеты пишите!
- Как, опять? - возмущенно воскликнули оба. - Вчера ведь только писали.
Ртищев с усмешкой пожал плечами:
- То не мое желанье - Семена Никитича.
- Вот, ей-богу, утонем скоро в бумагах! - в сердцах заругался Митька.
Ртищев взглянул на него, вздохнул и ничего не сказал, лишь закашлялся.
- Ой, Андрей Петрович, - покачал головой Прохор. - Вам бы самому к этим ворожеям - да полечиться.
- Не верю я им, - откашлявшись, отмахнулся начальник. - Никому что-то в последнее время не верю, окромя себя и вот, наверное, вас. Что смотрите? Отчеты пишите, да побыстрее. Завтра боярину отнесу.
- Андрей Петрович, а может, мы отчет един на всех напишем? Ведь боярину-то все равно.
Ртищев почесал бородку:
- Наверное, все равно… Инда, пес с вами - пишите един. Только быстрее!
Накинув на плечи плащ, Андрей Петрович покинул приказ. За окном темнело.
Митька потер руки:
- Пожалуй, пора и нам. Отчет, думаю, и дома напишем.
- Ага, как же! - Иван сдул с кончика пера бурую чернильную каплю. - Раз уж начал… Да и немного тут… Сейчас вот о Митькиных ворожеях напишу… О кузнеце и дочке его, как ее?
- Марье, - подсказал Прохор и, немного подумав, добавил: - Только не рано ли про нее писать? Еще ведь ничего не ясно.
Иван задумчиво почесал за ухом и заново обмакнул в чернильницу перо:
- Правильно, рано. А то в следующем отчете не о ком писать будет. - Он скорописью набросал последнюю фразу и вывел подпись - заковыристую и непонятную, как у всех приказных. - Ну, вот и все, парни.
На следующий день, прямо с утра, Прохор направился на Кузнецкую. Шагалось легко, радостно. Стоял небольшой морозец, и яркое солнце весело слепило глаза, отражаясь в замерзших лужах. Над избами Замоскворечья поднимались в бирюзовое небо многочисленные дымы - с утра топились печи, пахло кислыми щами, свежим, только что испеченным хлебом, навозом и парным молоком - не всех еще коров переели в голодную пору, а точнее, чуть оправившись, завели новых. Не все, правда, далеко не все, много было недовольных, обиженных, сирых…
А вот владелец нескольких кузниц Тимофей Анкудинов к таковым явно не относился. Уверенный в себе был мужик, коренастый, сильный.
- Так ты, стало быть, кузнец, парень? - Сидя в горнице, он внимательно осматривал гостя.
- Молотобоец, - усмехнулся тот.
- Пусть так… А кто тебе сказал, что мне кузнецы надобны?
Прохор хохотнул:
- Так об том вся Кузнецкая толкует!
- Гм… - Тимофей прищурил глаза и вдруг, схватив лежавшую на лавке шапку, вскочил на ноги. - Идем!
- Куда? - удивился Прохор.
- В кузню. - Теперь уж пришла очередь Тимофея смеяться. - Ужо, покажешь свое умение.
- А и покажу! - Парень задорно тряхнул чубом. - Эх, раззудись плечо! Давай, хозяин, кувалдочку.
Тимофей без лишних слов показал пальцем на стоявшую во дворе кузницу, на кузнеца у наковальни, на подмастерьев, раздувавших мехами горн.
- Молотобоец, говоришь? - Анкудинов с усмешкой кивнул кузнецу. - А ну, дядько Михай, спытай парня!
Кузнец взял в руку щипцы и показал рукой в угол:
- Ну, что стоишь? Бери кувалду.
- Посейчас… Кафтан скину только.
Подумав, Прохор скинул и рубаху - жаль прожечь, новая, - прикрыл богатырскую грудь узеньким кожаным фартуком, подмигнул кузнецу:
- Показывай, куда бить.
Взяв в руки небольшой молот, кузнец вытащил из горнила раскаленную до красноты заготовку… ударил молотком - дзинь.
Бухх - ухнул кувалдой Прохор, с первого удара угодив в нужное место.
Кузнец довольно кивнул, снова пристукнул молоточком - дзинь.
Бухх!
Дзинь - бухх! Дзинь - бухх!
И только искры летели!
А Прохор… Прохор даже временами прикрывал глаза - такое удовлетворение испытывал от возвращения к старому своему ремеслу; тяжелая кувалда летала в его руках, словно перышко, блестели глаза, и оранжевые зарницы горна окрашивали покрывшуюся потом кожу.
- Молодец парень! - обернувшись, прокричал кузнец.
Хозяин кузницы Тимофей довольно ухмылялся.
А Прохор на них не глядел - увидал вдруг у входа в кузницу молодую красивую деву. Голубоглазую, с русыми косами. Дева смотрела на него с таким восхищением, что Прохор аж покраснел, засмущался, чего уже давненько за ним не водилось.
- Ну, хватит, хватит, парень. Положи кувалду - беру тебя молотобойцем, беру!
Послушно поставив кувалду в угол, Прохор подошел к рукомойнику…
- Хозяин, водица-то у тебя кончилась!
- Сейчас принесу… - Лишь сверкнули голубизною глаза.
Исчезла, убежала красавица… И вновь вернулась, уже с кувшином: