- Слава! - Иван обернулся, увидев перед собой двух латников в высоких, с наносниками-стрелками, шлемах. Оба при саблях, с пистолями.
- Стряпчего не видали? - поинтересовался юноша. - Овдеева.
- Предал твой стряпчий, - грустно усмехнулся один из ратников. - Вору предался… Как и наш воевода Басманов.
- Басманов - заговорщик?! - Иван недоверчиво округлил глаза. - Ну и дела пошли, прости Господи!
- Ты, я вижу, из наших, - улыбнулся ратник.
- Так ведь присягал Федору!
- И мы… Что делать будем, братцы? Кажется, наши с мятежниками договорились. Эвон, взгляните-ка на мост!
Нестройные толпы мятежников, что-то радостно вопя, переправлялись на противоположный берег, в Кромы. Блестели кирасы и латы.
- Фон Розен, - присмотревшись, тихо произнес латник. - Видать, и немцев уговорили.
- Сколько же наших осталось? - Иван повернул голову. - Давайте-ка к ним… Мятежники ушли, но ведь осада-то, наверное, не закончится?
- Эй, гляньте-ка!
Второй латник, до этого молчавший, с тревогой показал на реку. Иван, присмотревшись, увидел, как выехавший из ворот крепости конный отряд, пропустив радостно орущих мятежников, наметом бросился к мосту. Блеснули сабли и пики.
- Казаки! - не сговариваясь, ахнули латники. - Так вот, значит, как!
Иван тоже быстро уразумел, что к чему, - воспользовавшись суматохой, осажденные сторонники самозванца решились на рейд.
- Йэх! Йэх! - с криками и молодецким посвистом казаки лавой врезались в нестройную, деморализованную изменой и непонятностью - кому верить? - толпу, в которую быстро превратилось верное царю Федору войско. Толпа эта какое-то мгновение колыхалась, а затем дрогнула и побежала, сметая на своем пути остатки лагерных построек и возов.
- Они сейчас будут здесь, - меланхолически заметил кто-то из ратников. - Бежим! Не то затопчут!
И в самом деле, бегущая паникующая толпа быстро приближалась, она вдруг представилась Ивану неистово летящей с горы селью, гигантским оползнем, сбивающим на своем пути все. Противостоять этому нарастающему движению было невозможно. Оставалось одно - бежать.
Юноша так и сделал, лелея в душе одну надежду - отыскать средь всего этого ужаса своих, Прохора и Митьку. Где-то они сейчас? Прохор отправился в сторожевой полк, а Митрий… Митрий к нижегородцам. А где сейчас эти полки, вернее, их остатки? Ушли через мост в Кромы? Или бегут сейчас, полностью потеряв разум? Да-да, потеряв… Иван хорошо видел, что казаков было не так и много, уж, по крайней мере, куда меньше, чем оставшихся верными правительству войск… впрочем, каких там войск? Толпы бегущих неведомо куда баранов.
Далеко обогнав латников, Иван обогнул холм. В висках стучала одна мысль - что же делать, как отыскать ребят? Как? Они ведь не погибли - мятеж оказался бескровным, стало быть, бегут сейчас где-то в толпе, вернее, с толпою, не в силах остановиться, вырваться… Да и к чему им останавливаться? Чтобы быть зарубленными казаками? К чему… Ивана вдруг пронзила, обожгла одна мысль, мысль о друзьях. А к чему их искать? В этакой толпе не найти все равно… Так пусть они сами найдутся! Пусть увидят…
Недолго думая, Иван свернул и побежал на ближайший холм, поросший кустами и редколесьем, по пути наклонился, подобрав валявшуюся в траве пищаль и берендейку с пулями и порохом-зельем. Взобравшись на холм, он остановился, оглядывая с высоты быстро приближающуюся толпу. Следовало поторопиться.
Рванув зубами зарядец, Иван высыпал порох в ствол, туда же отправил пулю, залудил шомполом, натряс затравочный порох… улыбнулся - пищаль оказалась хорошей, с кремневым замком - не надо было возиться с фитилем. Дождался, когда у бегущих впереди людей стали хорошо видны белки глаз, и с хохотом выстрелил в сторону. Не дожидаясь, пока развеется дым, замахал руками, закричал, привлекая внимание.
И привлек.
Двое казаков, повернув коней, помчались прямо к нему. И было не убежать - куда там, пешему против конных. Иван живо подхватил пищаль… И тут же бросил, уяснив, что зарядить ее все равно уже не успеет. Что ж… Юноша выхватил саблю…
А казаки мчались на него галопом, не обращая внимания на кусты, ловко огибая редкие деревья. Развевались на ветру широкие штаны-шаровары, зло храпели кони. Вот сейчас наскочат, рубанут… Иван подставил под удар саблю…
И что-то гибкое вдруг ожгло руку, обвилось вокруг перекрестья, утаскивая саблю из рук. Плети! Казаки действовали плетьми, не саблями, не палашами… Что же, они никого не рубили? Просто гнали? Или это только Ивану так повезло?
- Беги! - завертев над головой плеткой, громко заорал казак. - Беги, московитская рожа, да не вздумай потом воевать против нас! Беги! Сейчас мы тебя подгоним, чтоб быстрее бежалось.
- Я бы побежал, - нагло улыбнулся юноша. - Только вот как раз сейчас не могу, у меня несколько иные планы.
С этими словами он резко отпрыгнул в сторону и, ухватив за ствол брошенную на землю пищаль, ударил ближайшего казака прикладом. Всадник захрипел, ухватившись за бок - удар оказался действенен, Иван вложил в него всю свою силу. И, не останавливаясь, швырнул пищаль во второго казака, выхватив у первого из-за пояса длинный пистоль. Вздернул курок… Выстрела не последовало. Ну да, конечно же, не заряжен.
- Ах ты, годуновская сволочь! - Придя в себя, казаки выхватили сабли.
Иван их не дожидался: живенько подхватил пищаль с берендейкой да юркнул в кусты, надеясь спрятаться в рощице и как-нибудь ухитриться зарядить ружье. Казаки не отставали! Были все ближе, ближе… Кони грудью раздвигали кусты…
- Братцы! Князь Телятевский опомнился - наступает! - внезапно заорал кто-то.
Казаки тут же повернули коней:
- Наступает? Где?
- К мосту! Как бы не пришлось нам туго.
- Вот, гад! Едем, Микола… Вы откель, парни?
- Рязанцы.
- Хорошо, что предупредили. Сами-то - с нами? А то сидайте сзади.
- Нет уж, мы лучше пешочком.
Пока вражины переговаривались, Иван перезарядил пищаль, высунулся из-за малинового куста, высматривая цель. Ага, вот они! Двое - в кургузых кафтанах, в круглых касках-мисюрках. Один здоровенный, другой маленький…
- Во, ты только глянь, Митька, - здоровяк погрозил Ивану пальцем. - Этак он ведь нас и пристрелит.
- Пусть только попробует, - засмеялся маленький… Митька? - Останется тогда без друзей, вражина. С кем будет тогда вино-брагу пить?
- Ой, братцы! - Захохотав, Иван бережно положил пищаль в траву. - Вовремя вы объявились.
- Так ведь давно тебя заметили - с первого выстрела, - подкрутил усы Прохор. - Митька сказал - ты должен был что-то такое придумать, ну, чтоб мы тебя заметили, отыскали.
- Да, так я и сказал, - Митрий довольно кивнул. - Иван, дескать, умный - придумает что-нибудь.
- Ну, вот и придумал…
Юноша, не стесняясь слез, обнял друзей.
- Ну, куда теперь? - глухо спросил Прохор.
- А все равно, - Митрий прищурился от яркого солнца и махнул рукой. - Мы ж теперь вместе.
- Думаю, на Москву подадимся, - решительно заметил Иван. - Там нас есть кому ждать.
- Да уж, - Прохор вздохнул и неожиданно улыбнулся, вспомнив ясноглазую кузнецкую дочку - Марьюшку.
Глава 8 Вас-то я и ищу!
Июнь 1605 г. Москва
Москва встречала самозванца колокольным звоном. Царский кортеж был блестяще красив, сам Дмитрий - молод и весел, а встречавший его народ - доволен и полон надежд. В собравшейся приветствовать нового государя толпе мало кто вспоминал уже о злосчастной судьбе прежнего царя - Федора и его матери Марьи Скуратовой-Годуновой. Говорили, что они покончили жизнь самоубийством, впрочем, по всей Москве ходили слухи, что царя и его мать все ж таки убили, удушили во время недавнего мятежа, точнее, сразу после него.
Подле царя находились самые знатные бояре - Бельские, Шуйские, Мстиславские, впереди - польский отряд в сверкающих на солнце кирасах, позади - латные гусары с перьями на длинных стальных дугах. Нарядно одетая толпа в синих, нежно-голубых, ярко-желтых и маково-алых кафтанах, опашнях и ферязях выглядела ничуть не менее красиво, люди улыбались, радовались, искренне надеясь на лучшее. Не то чтоб они так уж ненавидели Годуновых, просто слишком неудачливой оказалась сия династия, слишком много бедствий выпало на народные плечи в правление царя Бориса - неурожаи, глад, мор, разорение. А кто во всем этом виноват? Царь! И все потому, что царь-то был ненастоящий - выбранный! Ну, разве ж это царь? Годуновы - и семья-то худородная, и познатней их людишки были, хоть вон те же Шуйские. И Борис был царь ненастоящий, и Федор. Вот Дмитрий Иоаннович - иное дело, истинный, природный государь. Оттого и на Руси теперь будет житься лучше, привольнее, радостней, ибо истинный царь - помазанник Божий - самому Господу милее выбранных.
Улицы Москвы были полны народа. Люди толпились у стен домов, выглядывали из распахнутых окон, залезали на колокольни и крыши. Сидевшие на деревьях мальчишки напоминали стайки шумных воробышков - кричали, смеялись да все вытягивали шеи: ну, где же он, государь, где же?
- Ну что, Архипка? Не видно?
- А вона они! - вдруг засвистел, закричал забравшийся вышел других отрок - Архипка. - Едут, едут! Вон государь, вона… В одеждах златых… Сияет!
- Слава царю Дмитрию Иоанновичу!
- Слава!
Иван отошел от окна и в задумчивости уселся на лавку. Смотреть на нового царя его что-то не тянуло, кричать ему здравицы - тоже, и даже было немного жаль несчастного Федора. Друзья, Прохор с Митькой, все ж таки пошли на Красную площадь, поглядеть на «истинного государя московского», еще недавно без всяких затей именовавшегося в Москве просто самозванцем. Василиске, суженой, тоже любопытно стало, - не усидев на усадьбе, вышла на улицу, на площадь Иван ее не пустил, опасаясь, как бы в толпе не задавили.
Юноша походил по горнице, остановившись у серебряного зеркала, расчесал волосы костяным гребнем, тем самым, с ошкуем, что подобрал в кибитке Гарпи. Поглядев на гребень, ощутил укор совести - все ж таки, как ни крути, изменил суженой, правда, не своею охотою, а для пользы порученного дела, которое - так уж случилось - и не нужным никому оказалось. Эх, Овдеев, Овдеев… Наверное, сейчас в фаворе, быть может, даже при царе, как Басманов. Им-то хорошо. Ивану вот с приятелями что делать? Кому служить, чем заняться? За последнее время все перевернулось в государстве российском, все - себя бы не потерять.
Иван поднялся в терем, выглянув из окна, поискал глазами Василиску: та с подружками стояла на улице у забора, хихикала. Иван пристально посмотрел на будущую супругу, так, что захолонуло сердце. Подумалось вдруг - кой же черт искать еще что-то, когда вот оно, главное-то - Василисушка-люба, семья… Ну и - друзья, это уж само собою. Они-то ведь все - и Василиска, и Прохор с Митрием - никуда не делись! Вот оно, наверное, и есть то самое, ради чего стоит жить, несмотря ни на какие выкрутасы. Любовь и дружба - эти чувства оставались неизменными.
Юноша улыбнулся, а Василиска, словно что-то почувствовав, подняла глаза, улыбнувшись в ответ, помахала рукою, снова повернулась к подружкам. Иван отошел от окна, снова посмотрел в зеркало… вернее, не в зеркало, а на зеркало. Хорошее серебро, старинной работы, - в случае чего, вполне продать можно, исходя из того, что за всю поездку в Путивль парни не получили ни копейки. Да что там копейки - ни пула медного! Хорошо хоть из усадебки еще не попросили, небось на нее теперь новый хозяин найдется. Иван усмехнулся - попросят, так в Тихвин уедем, эко дело! И там, чай, землица имеется, и усадебка - не пропадем, прорвемся… А зеркало, конечно, продать неплохо было бы - деньжат выручить, на неделю бы хватило, а то и на две, при разумных-то тратах.
А Прохор-то молодец, все ж таки пристроился в кузню, ту самую, к Тимофею Анкудинову, - хозяин его ценил, заплатил не худо. Впрочем, чувствовалось, не столько кузня манила силача-молотобойца, сколько некая русоволосая краса-девица, о чем как-то упомянул Митька - дескать, видал. Ну и на здоровье! Нет, просто здорово! А то Иван уж было решил, что никак не может Прохор похоронить в сердце своем тлевшие чувства к Василиске. Это хорошо, что у парня появилась зазноба, вот еще б Митьку оженить… хотя тот, наверное, еще молод - шестнадцать едва-едва стукнуло. Это для девки шестнадцать лет - перестарок, а для младого вьюноша в шестнадцать-то еще рановато жениться.
Поднявшись по крыльцу, вошла в светлицу суженая, сбросила на лавку летник, утерла лоб рушником, пожалилась:
- Употела вся - эко, жарища-то! Как бы пожара не было.
- Господи пронеси, - перекрестился на икону Иван. - С чего это ты, Василисушка, про пожар вспомнила?
- Да солнце-то, - девушка кивнула на окно. - Вся трава повысохла. А еще перепьется народец на празднествах царских, огонь уронят - долго ли? Я к тому, Иване, что хорошо бы сегодня водицы поболе принесть. Я уж наказала слугам - хорошо, не разбежались, но заплатить бы им надо.
Юноша хмуро кивнул: конечно, надо, кто бы спорил? Вот только с каких денег?
- Зеркало продадим. - Вытянув ноги, Василиска сбросила с ног летние сапожки светло-зеленого сафьяна, тоже, про между прочим, недешевые, но, конечно, не такие дорогие, как зеркало.
- Не жаль зеркала-то будет? - усмехнулся Иван. - Любишь ведь иногда поглядеться.
Василиска махнула рукой:
- А что уж его жалеть? После новое купим. А что поглядеться не во что… - девушка лукаво прищурилась, - так ты, суженый мой, поди, мне ведь расскажешь, какая я?
Встав с лавки, Василиска закружилась по комнате, легкая, невесомая, в длинном сиреневом сарафане, который тут же расстегнула и сбросила… Распустила косу, темные волосы волнами легли на плечи… Игривый солнечный луч отчертил под белой рубашкою пленительные изгибы тела.
Иван облизал губы…
- Ну? - Девушка показала суженому язык. - Какая я?
- Красивая…
- Это я и сама знаю. Еще! Какая у меня шея?
- Лебяжья!
- А очи?
- Как озера бездонные!
- Губы?
- Карминные…
- А на вкус?
- А вот сейчас попробую!
Обняв девушку, Иван поднял ее на руки, закружил, затем бережно поставил на пол, осторожно снимая рубашку. Обнаженная красавица обхватила его, прильнув всем телом…
- Осторожней… - прошептала, изгибаясь в неге, - лавку развалим…
- Не развалим… Крепкая…
И вдруг скрипнула дверь. Ветер?
- Василисушка!
Черт! И кого принесло?
- То я, подружка твоя, Филофея.
Василиска живо накинула на себя рубаху и летник, Ивана же выгнала в смежные сени.
- Заходи, Филофеюшка. Я тут прилегла вздремнуть чуточек.
Подойдя к двери, Василиска ногой закинула под лавку домашний зипун Ивана.
- Входи, входи, подруженька. Кваску ли?
- Ой, Василисушка, не буду. - Вошедшая во светлицу девушка приятной наружности, с длинной белой косой, встревоженно осмотрелась. - Иван, суженый твой, дома ли?
- Да был дома… А ты что хотела-то? Говори, не стесняйся.
Гостья вздохнула:
- Да вот, послала Архипку, братца, с деньгами на Чертолье… Теперь вот опасаюсь - не зря ли? В городе, чай, гулянье начнется, пиво-брагу на улицы выкатят, да как бы и не водку… Упьется народ. Ой, зря послала Архипку, зря…
- А зачем послала-то?
- Да к Никодиму-купцу, с долгом. Ходила вчера по торжищу, приглядела себе ожерельице… дай, думаю, куплю, пока тятенька с товаром в отъезде. А деньгов-то и не хватило… Хорошо, купец знакомцем оказался, - отправь, говорит, служку ко мне на усадьбу - принесет оставшуюся деньгу… Во сказал, да?! Да рази служкам можно деньги доверить? Братцу родному токмо! Его и послала… Вот и тревожусь теперь, наверное, надо было подождать до завтрева.
- Да ничего с твоим братцем не сделается, - отмахнулась хозяйка. - А что за ожерелье-то? Хоть красивое?
- Эвон! - Филофея с готовностью сбросила с плеч летний полупрозрачный платок с затейливой вышивкой. Ох, та еще была девица - ужас, как приодеться любила! И ведь знала, к кому зайти, похвастать.
- Ухх! - искренне восхитилась Василиска. - Вот это красотища! Никогда такого не видывала.
Гостья зарделась, словно бы похвалили не ожерелье, а ее саму. И в самом деле, изысканной красоты было ожерелье - серебряное, с золотыми вставками-листьями вокруг карминово-красных ягод - рубинов. Из богатой торговой семьи была Филофея - могла себе позволить.
- Ой, красиво, ой, красиво! - еще раз похвалила хозяйка.
- А у меня еще и помада фрязинская есть, и румяна с белилами! Идем-ка в гости - покажу.
- В гости… Ой, я у суженого только спрошусь, ладно? Ты иди пока…
- Ну, жду! - Покинув светлицу, Филофея резво сбежала с крыльца и вышла на улицу. Жила она рядом, в хоромах купца Ерофеева, знаменитого на Москве торговца.
- Ну? - выйдя из сеней, усмехнулся Иван. - В гости попросишься?
- А ты откуда знаешь?
- Да вы так тут галдели - не то что в сенях, на улице слышно.
- Так у Филофеи братец на Чертолье ушел, беспокоится.
- Ой, эко дело! - юноша рассмеялся. - Чай, братцу-то ее не пять лет. Почти вьюнош уже, что с ним случится-то белым днем? Нет, не из-за братца Филофейка заглядывала - ожерельем своим похвалиться. Что, в самом деле - богатое?
- Красивое. Так я схожу?
- Сходи, что уж с тобой делать? Смотрите, сильно там не малюйтесь, а то люди на улице испугаются.
- Да мы немножко… - Василиска проворно застегивала сарафан.
- Знаю я ваше «немножко»… Ла-адно, ла-адно, не обижайся.
- Ты пока поспи. - Девушка чмокнула Ивана в щеку.
- Да уж, поспишь тут, - шутливо нахмурился тот. - Скоро ребята с площади вернуться должны, ужо расскажут, что видели.
Иван словно в воду глядел! Едва только Василиска скрылась в соседских воротах - юноша наблюдал за ней из окна, - как в конце улицы появились две фигуры в коротких кафтанах: одна - щупленькая, а другая - здоровая. Фигуры о чем-то азартно спорили.