Телевизионщики расползлись по залу в поисках розеток. Начали зажигаться нестерпимо яркие лампы.
Андрей Андреевич подробно, внимательно расспрашивал, давно ли началась голодовка и кто из чиновников напрямую виноват в том, что людям приходится жертвовать здоровьем, добиваясь хоть какой-то справедливости. Отвечали ему сначала с недоверием, неохотно, но, видя основательность его интереса, а также заметив, что помощники строчат в блокнотах адреса и фамилии негодяев-предпринимателей и вступивших с ними в сговор должностных лиц, люди становились все активнее и откровеннее. К тому же вел себя Андрей Андреевич правильно: не возмущался бурно, шумно и фальшиво, не всплескивал руками, не сыпал риторическими обличениями.
Слушал.
Кивал.
Хмурился.
Помощники записывали и записывали. Телевизионщики тоже начали записывать.
– Так вы нам скажете, когда все это кончится? Когда нас перестанут обманывать, за людей не считать?!
Наконец прозвучал вопрос, позволяющий включить пропагандистскую шарманку.
Андрей Андреевич подошел к седому, сильно прокуренному, но интеллигентно выглядящему мужчине возрастом под шестьдесят. Какой-нибудь старший инженер или экономист.
– Как вас зовут?
– Валерий Петрович.
– Валерий Петрович, вы, наверное, обратили внимание, что в 2007 году таких наглых строительных пирамид, какую устроил «Народный дом», в стране практически не было.
Секунду поразмыслив, Валерий Петрович кивнул:
– Не было.
– А вы задумывались почему?
Валерий Петрович задумался: а задумывался ли он? Чтобы не дать ему ответить неудобным для себя образом, Андрей Андреевич заговорил сам:
– Вы ведь человек разумный, взрослый, проживший не маленькую жизнь.
Кандидат использовал прием, известный каждой вокзальной цыганке: набирал очки доверия к себе перечислением очевидных вещей.
– И именно потому, что в стране вроде бы навели порядок в сфере строительной индустрии, вы вложили свои деньги в этот якобы новый честный домостроительный проект. Правильно?
Валерий Петрович кивнул, чувствуя необъяснимое удовлетворение от того, что его «так» понимают. Главное, какой человек понимает! Не простой человек.
– И знаете, кто дал вам ощущение уверенности в том, что в стране, наконец, наступил порядок?
– Кто? – спросило сразу несколько голосов, потому что уже и другие голодающие начали входить в психологический резонанс с настроением Валерия Петровича.
– Президент Путин. Что вы на меня так смотрите? Это президент Путин сумел подзакрутить гайки, немножко пугнуть чиновничью свору тихими корпоративными репрессиями, и воровать стали побаиваться. Не везде, не все и не полностью, но тем не менее. Так что заслуги президента несомненны.
Андрей Андреевич обводил взглядом лица стоящих перед ним людей. Когда он встретился глазами с одной из женщин, та вдруг сказала:
– А меня зовут Нина Ивановна.
– Ой, – вступила Нина, – как меня!
– Это моя дочь Нина. Но я сюда приехал не дружить домами, а заниматься вашим конкретным домом.
– Вы позвоните, позвоните! Вы всем скажите! У нас уже двоим стало очень плохо, «скорая» ездит и ездит. А они еще издеваются, говорят, что мы тайком колбасу едим.
Дорожкин и его люди. Вон один там у дверей стоит. В туалет как под конвоем.
Андрей Андреевич поднял руки, останавливая волну неоформленного народного гнева.
– Мы обо всем этом поговорим. У нас, поверьте, будет достаточно времени. Но сейчас дайте мне закончить.
Голодающие зашикали друг на друга.
– Я просто завершу мысль. Я начал про Путина.
– Путин хозяин, – сказал кто-то из лежащих, невидимый за стеной вставших.
– Правильно! Очень верное слово. Путин – хозяин. Но вся проблема в том, что он должен уйти. Так хочет Конституция, а президент ее гарант. Он уйдет, и все то, что он построил, неизбежно развалится.
– Почему? – поинтересовался кто-то ревниво.
– А потому. Вы, лежа в этом спортзале, сами это подтверждаете. Путин еще не ушел, а просто стало ясно, что его уход неизбежен, – и опять полезли наружу все старые болячки. У нас нет второго Путина. Я ничего не хочу сказать плохого про моих главных конкурентов Нестерова и Лаптева. Но, к огромному сожалению, я их слишком хорошо знаю – работали рядом и вместе не один год. У них есть свои достоинства, скорее всего они даже порядочные люди. Но у них есть и один огромный недостаток.
– Какой? – спросил Валерий Петрович, чувствуя себя старшим по этой голодовке.
– Ответ напрашивается сам собой. Они не Путины. Система не под них, не под их способности и характер заточена. Кто бы из них ни пришел к власти, система посыплется. Через месяц, через полгода… Да она уже и сыплется, как вы можете наблюдать.
Андрей Андреевич еще раз обвел взглядом голодные лица. Никто не пытался ему возразить. Это было хорошо.
– Дело в системе. Вот, к примеру, я как кандидат в президенты знаю, что нужно сделать именно в системном смысле, чтобы такие компании, как «Народный дом», никогда больше не имели бы шансов прорваться на рынок и обмануть наших людей. Чтобы все зависело не от личных качеств одного человека, который может заболеть, умереть, запить, а от твердых принципов, заложенных в основание общественной жизни.
Выполнив намеченную речевую программу, кандидат сделал шаг назад, переводя дух. Кажется, обломал.
Капустин, очень внимательно следивший за реакцией голодающих, держался того же мнения.
Нина взяла под руку Нину Ивановну и о чем-то с ней шепталась, совала в карман какие-то лекарства.
Но тут Валерий Петрович озвучил, перебарывая сильную неловкость, сомнение, которое мучило всех его соратников:
– Вы знаете, все вроде бы правильно… Андрей Андреевич живо к нему повернулся:
– Говорите, говорите.
– Только нам, простым гражданам…
– Нет простых граждан, есть просто граждане. Все одинаковы. От президента до вахтера.
– Я хочу другое сказать.
– Говорите другое.
Валерий Петрович еще помялся, но решился:
– Вы правильно говорили, но вы сейчас уедете, и мы увидим вас только по телевизору, и…
– Ни слова больше, потому что это будут неправильные слова. Вы увидите меня не только по телевизору.
Когда Андрей Андреевич дошел до этих слов, Капустин подал знак своим людям, и в зал внесли какой-то сверток.
– Знаете, что это такое? – спросил кандидат у Валерия Петровича.
– Нет.
– Это матрас. Такой же, как у вас. Прямо поэма какая-то… И знаете, для чего он тут нужен?
Валерий Петрович не посмел переспросить.
– Я остаюсь. Вы думаете, я такой наивный, что надеялся одним визитом сюда все исправить, всех чиновников призвать к порядку, всех воров приструнить? Нужна методичность, нужно приучить власть имущих к мысли, что отписками и отговорками им не отделаться. Я поголодаю с вами немного, и мы посмотрим, как себя поведет этот ваш Дорожкин.
И Валерий Петрович, и медсестра, и человек в белом халате, и активистки Бажина с Белкиной выглядели совершенно сбитыми с толку. Нечто вроде немой сцены.
Чтобы не дать забуксовать действию, Нина оставила свою новую подругу Нину Ивановну, взяла у охранника сверток, развернула. Это и вправду оказался надувной матрас. Она расправила его и, присев на корточки, начала дуть в ниппель.
Телекамера бросилась на дочь кандидата. Еще бы: такая трогательная сцена!
– А зачем второй матрас? – спросил Андрей Андреевич, когда внесли матрас номер два.
Нина, которую уже сменил у ниппеля один из охранников, ответила, что тоже вступает в голодовку.
– Хочу побыть рядом с отцом. Кандидат удивленно открыл на нее глаза.
Между тем его новое рабочее место обустраивалось. Появилось еще несколько упаковок воды. Отечественный тонометр заменили японским, у дверей с самым решительным видом стали два охранника.
Андрей Андреевич подошел к уже хорошенько надутому матрасу и не без усилия уселся на него, сбросив предварительно пиджак и ослабив узел галстука.
Глава тридцать третья Встреча в «Каменном цветке»
Варвару Борисовну Елагин нашел на ее неизменном рабочем месте утром следующего дня. Она готовилась к очередному заседанию международного семинара, хотя была не совсем уверена, что заседание состоится. Захотят ли теперь ее американские партнерши продолжать свою странную, немного невразумительную и, как выяснилось, не вполне безопасную миссию?
Тем не менее пожилая писательница решила: что бы там ни было, свою часть работы она сделает. Подготовит состав выступающих, заранее отслушает претендентов на заграничные гранты и гонорары, дабы в случае положительного намерения американок оказаться во всеоружии.
Лайма и Джоан по совету Варвары Борисовны заперлись вчера вечером на все замки и обещали не открывать никому. Дерябкина порекомендовала им также выпить успокаивающего и лечь спать, ибо сон есть лучший отдых и защита от стресса. Сегодня утром она их беспокоить не стала, решив позвонить после десяти часов.
Сколь ни ранним, особенно по богемным меркам, был час, когда она явилась в свое присутствие, там ее уже ожидали три человека. Юного, среднего и старшего возраста. Они толклись в свете бледного утра на утоптанном грязном снегу у двери, обитой дерматином, и не смотрели друг на друга.
– Одну минуточку, – сказала Варвара Борисовна.
За каких-нибудь сорок минут она разобралась с первыми двумя мыслителями. Их мысли не показались ей хоть сколько-нибудь интеллектуально питательными. Впрочем, это старую деятельницу литературного фронта совершенно не расстроило. Смысл всей ее профессиональной жизни в значительной степени заключался в отделении зерен таланта от плевел графомании, причем высший пилотаж состоял в том, чтобы отказать человеку в публикации, но отправить его домой счастливым. Она наработала свои приемы еще задолго до того, как у нас услышали о Карнеги и ему подобных.
– Войдите! – громко предложила Дерябкина третьему товарищу и положила в рот шоколадную конфету, рассчитывая прожевать ее до того, как к столу подсядет худощавый юноша, которого она особо отметила среди претендентов. Почему-то он показался писательнице перспективным.
Вместо юноши явился вчерашний синеглазый драчливый мужчина в камуфляже.
– Здравствуйте! – громко сказал он, решительно и быстро пододвигая стул к столу.
Варвара Борисовна выдавила из себя только что-то вроде «мгм», борясь с конфетой и стараясь не показать перипетий этой борьбы.
– Вас зовут Варвара Борисовна, меня Александр Елагин, очень приятно познакомиться. Прошу прощения, что ворвался, но у меня, вы понимаете, крайность. И только вы можете мне помочь.
– А где мальчик? – произнесла Дерябкина освобожденным ртом.
Елагин оглянулся на дверь.
– Вы же литератор и знаете, что обычно отвечают на этот вопрос.
Варвара Борисовна приподнялась, поправляя очки:
– Что вы с ним сделали?!
– Но почему вы решили…
– Вы своими вчерашними действиями дали большую пищу для работы воображения в самом неприятном направлении.
Майор успокаивающе поднял руки:
– С мальчиком ничего не случилось. Я попросил пропустить меня вне очереди – очень вежливо, поверьте. Я не угрожал ему, не оскорблял. Мне кажется, он понял мое состояние.
Писательница села на место, но с самым недоверчивым видом.
– Позовите его на минуту, я хочу убедиться, что все обстоит так, как вы говорите.
Елагин шумно втянул воздух, а потом выдохнул, стравливая возбуждение. Быстро встал, дошел до двери, открыл ее, выглянул:
– Эй, мальчик! Вернувшись на место, сказал:
– Мальчик ушел.
– Теперь я понимаю, как вы с ним поговорили. Майор опять сделал вдох-выдох.
– Да поверьте же мне. Я не убийца, не бандит, я, если хотите, государственный служащий.
– Это как государственный служащий вы вчера сражались с милицией?
Елагин откинулся на спинку стула.
– Хорошо, вы правы, вчера я решал внезапно возникшую личную проблему. Мне хотелось защитить одну девушку от грозившей ей, на мой взгляд, опасности, и я это сделал, не думая о том, в какой степени мое поведение согласуется с ролью государственного служащего.
Непонятно почему, но эта тирада немного примирила Варвару Борисовну с фактом появления опасного синеглазого мужчины в ее студии. В его словах прозвучали, как ей показалось, какие-то человеческие нотки.
– Хотите, я расскажу вам, что произошло? При вашем складе образования вы должны меня понять. Я примчался вчера на встречу именно с ней, с рыжеволосой американкой. Но, опять же прошу верить, на тот момент она меня интересовала совсем не как женщина, а именно как американка. Я ее не видел до того. А когда увидел, все переменилось. Мне стало плевать, кто она, – американка, марсианка… Чтобы было понятнее – очень короткая история. Когда-то я работал за границей, потом пришлось вернуться. Семейная жизнь складывалась нескладно. Пил, возвращался домой в отвратительном виде. Чтобы жена не вытащила все деньги из карманов, делал заначки. И вот однажды сделал – и забыл, где именно. Искал всю неделю, потом даже стал сомневаться, а была ли она вообще. И вот вчера, стоя в дверях вашей студии и поймав взгляд этой американки, я вспомнил – представляете, вспомнил, куда засунул ту злополучную пятисотрублевку. То есть получилось как в народной поговорке.
– Какой еще поговорке? – неприязненно спросила Варвара Борисовна. Ее совсем не тронула алкоголическая история назойливого визитера. Заочно она была на стороне жены майора, которой не достались честно ей причитавшиеся пятьсот рублей.
– «Посмотрела – рублем подарила». Пятьюстами рублями. Все точь-в-точь.
– И чего же вы хотите от меня, знаток народных поговорок?
– Вы не можете не знать, где они остановились, эти американки. Мне нужно поговорить с ней… я даже не знаю, как ее зовут. Как ее зовут?
– Ни как ее зовут, ни где они с подругой живут, я вам не скажу.
Елагин был всерьез ошарашен таким ответом, он ждал совершенно другого.
– Почему?
– Вы так удивлены, будто и в самом деле не понимаете.
– Я и в самом деле ничего не понимаю.
– Девушки мне доверились. Мы стали партнерами. Я не могу их подставить. – После небольшой паузы Варвара Борисовна добавила: – Вы мне кажетесь человеком опасным.
Майор помрачнел.
– Но я, кажется, уже объяснял, что ко всему прочему я нахожусь на службе. Как вы думаете, почему милиция, подвергнутая мною столь оскорбительным действиям, уже сегодня утром позволила мне разгуливать на свободе?
– Это не мое дело, молодой человек.
– Может быть, потому, что они просто разобрались и поняли, что не имеют права меня задерживать?
– Повторяю, это не мое дело.
– Может быть, предъявить вам документы? – Елагин блефовал: у него не было документа, способного должным образом воздействовать на литературную тетку.
Варвара Борисовна ничего не успела ответить, потому что дверь распахнулась и на пороге появилась Джоан – испуганная и растерянная.
– Что случилось? – В два голоса спросили Варвара Борисовна и майор.
– Лайма.
– Что случилось с Лаймой?
Майор то же самое спросил по-английски, сразу же перехватывая инициативу.
– Она исчезла.
– Почему ты решила, что она исчезла? Может, просто пошла погулять? В магазин?
– Она оставила записку, что исчезает.
– Где записка?
Джоан полезла было в карман, но резко передумала.
– Я не могу показать ее.
Дерябкина то привставала за своим столом, то плюхалась обратно на стул, ничего не понимая в ведущемся на английском языке разговоре. Ей казалось, что Елагин прямо у нее на глазах сманивает беззащитную девушку на какую-то опасную дорожку.
– Наверное, надо просто подождать. Джоан расстроенно покачала головой:
– Ждать бесполезно.
– Как тебя зовут?
– Я уеду. Сегодня же.
– Как тебя зовут? И куда ты уедешь?
– Джоан.
– Джоан, тебе не нужно уезжать.
– Это единственное, что мне сейчас подходит и хочется.
– Я тебе помогу.
– В чем?
– Я тебе во всем помогу. Можешь на меня положиться.
– Я не могу на тебя положиться, потому что Лайма уехала из-за тебя.
Майор на секунду сбился с наступательного ритма.
– Что она говорит? – улучила момент Варвара Борисовна.
– Она говорит, что хочет уехать.
– Вероятно, ей и следует уехать. Эти, в куртках, еще явятся. Думаете, они вас испугались, хоть вы и на службе?
– Она говорит, что ее подруга уехала из-за меня. Как, по-вашему, разве я не должен во всем этом разобраться?
– Просто вы перепугали ее до полусмерти.
– Что она говорит? – спросила Джоан.
– Мисс Дерябкина говорит, что Лайма уехала, потому что испугалась меня.
– Нет, не поэтому.
– Она не испугалась?
– Нет.
– Так почему же все-таки уехала?
– Я не могу этого сказать, – ответила Джоан. Она явно смутилась и в таком виде еще больше нравилась майору, готовому сделать для нее что-нибудь такое, чтобы она поняла, на сколь многое он ради нее готов.
– Знаете что, – сказала хозяйка территории двум странно переглядывающимся и странно улыбающимся друг другу молодым людям, – мне, конечно, не жалко, но на вашем месте я бы поскорее убралась отсюда. Здесь теперь слишком общественное место, возможны самые неожиданные и неприятные встречи.
С этим мнением трудно было не согласиться.
– У вас есть куда повести девушку, товарищ, находящийся на государственной службе?
Майор задумался. «Китеж? Нет, не то. На квартиру к кому-нибудь из ребят? Немногим лучше».
– Раз вы задумались, значит, у вас нет приличного жилья. Поэтому поезжайте туда, откуда пришла она. Другого варианта нет.
Майор с симпатией посмотрел на старушку: да ведь она, похоже, вовсе не такая уж грымза, как ему сначала показалось.
Глава тридцать четвертая Другие берега
Капитан Захаров почти сразу же после исчезновения московского майора из его кабинета пожалел о содеянном. Минутный порыв. Месть!