Итак, поскольку никаких на сегодня дел, стало быть, и никакой «Ванили».
– А до «Царской охоты» пока доедем… правильно, Сергей Янович?
Винглинский всплеснул руками, как Рахманинов после концерта.
– Что, на Москве нет новых точек?
– Как не быть, Сергей Янович.
– Так почему ты по ним не специалист?
– Стараюсь.
– Излагай.
– Тут неподалеку, на Остоженке. Си-фуд ресторация «Лагуна». Столики вип-обслуживания стоят прямо на крыше огромного аквариума, а внизу рыбки плавают. Даже, говорят, пару мурен завели. И мурен этих можно даже съесть, если за отдельную плату. Своя служба эскорта, и не только эскорта. Но я бы ей не доверял.
– Это почему бы ты ей не доверял? Проверял, что ли? Ради меня старался? Да?
Либава давно уже привык к таким внезапным извивам хозяйского настроения, поэтому просто пережидал.
– Можно, как вы особенно любите, на теплоходе по Москве-реке, я бы посоветовал…
– Я же сказал – новенького!
– Так я и говорю: кораблик новенький, баржа-будуар, пивная галерея «Галера», девушек доставим катером с набережной.
– Что ты меня все на воду тащишь? Это тебе только показалось, что я люблю воду. У меня вестибулярный аппарат слабый. У меня половой аппарат в порядке. Мне не интерьерной экзотики – мне другого надо. Понял?
– Конечно, понял. Тогда лучше всего подойдет «Синяя борода». Заведение тоже достаточно новое, без особых понтов, но с телевитриной.
– Что это?
– Вы заходите в кабинет. Перед вами десяток экранов, на каждом – юная особа. По крайней мере владельцы утверждают, что юная. В самых разных состояниях.
– Что это значит? Пьяные, что ли? Обкуренные?
– Я неловко выразился. Я имел в виду, что особы там в разных видах. Они могут просто сидеть за столиком, и вы вызываете их всего лишь по такому видео. Но можно нажать кнопку «душ» или «неглиже» и увидеть больше. Для людей со слегка искаженной психикой есть даже кнопки «туалет», «дыба»…
– Что ты последнее сказал?
– «Дыба». Говоря народным языком: садо-мазо.
– У меня в этом отношении психика не искаженная. Самая что ни есть не искаженная. Но поеду.
– Я распоряжусь.
…Через полчаса Сергей Янович сидел в полутемном, почему-то очень прокуренном кабинете и пялился на экраны. Пялился и морщился. Зрелище его не слишком возбуждало, но вместе с тем не мог он и плюнуть на все это. Зря, что ли, ехал?
Послушные приказам кнопок девушки одевались, раздевались, оправлялись, мылись и снова одевались.
Либава тихо стоял за спиной шефа, с трудом сдерживая зевоту.
– Вон ту, – не оборачиваясь, показал Винглинский, – вон ту, с плечом, что-то есть в этом повороте… И для контраста – чернушку пухленькую.
– Понял.
Через пару минут Либава вернулся, виновато дыша.
– Что?
– Проблемы.
– Какие?
– Мне сказали, что та, с плечом, сегодня не вышла.
– Что значит… а почему она здесь мелькает? Либава стоял с недоумевающим видом.
– Черт знает что. Ехали в такую даль… Ладно, длинную. Вот эту.
Либава ушел.
И тут же вернулся.
– Сергей Янович, важный звонок.
– Что еще? Кто?
– Захаров, из Калинова.
Винглинский в ярости обернулся к помощнику:
– И с чего ты решил, что этот звонок важный?
– Утечка информации.
– Какая там может быть информация?
Либава молча и решительно протянул трубку шефу.
– Да! – гавкнул миллиардер. По мере того как он слушал, глаза его закрывались.
– Так, Захаров. Я понимаю, что ты понимаешь, что приносишь мне одни неприятности… А, так ты уже кого-то подозреваешь? Одного московского майора подозреваешь? А я подозреваю, что вырву твои яйца, только пока еще не решил, кому конкретно это поручить! Мне плевать, что номер вскрыт профессионально! Умри!
Винглинский бросил трубку помощнику.
– Что скажешь? Либава помялся.
– Мутная история.
– Подними все, что там у нас есть. Какой-то майор, если не выдумка Захарова… Надо выяснить, кто такой. От кого майор. Может быть, сам по себе майор.
– Я все сделаю, Сергей Янович.
– Если произошло то, что он сказал, я повисаю на крючке.
– Этот кретин мог что-нибудь и напутать.
– Нет. Худшие предположения – обычно самые верные. Кто-то целенаправленно охотился за кассетой с моими откровениями насчет «чистой силы» и их получил. Захарова, конечно, под пресс, ему не удастся под дурачка проскочить. Он тут не жертва, не дурак, он хочет сыграть, но у него не получится. И будем ждать, когда с нами выйдут на связь, чтобы поторговаться. Это был бы, кстати, неплохой вариант.
– Я понял. А с этим все? – Либава махнул рукой в сторону экранов.
– Почему, иди заказывай.
Пока Либава объяснялся с ресторанными сутенерами, Сергей Янович мрачно посматривал на экран, массируя ладони, как будто был хирургом и ему предстояло экранных девушек расчленять.
Помощник явился с нервной улыбкой на пухлых губах.
– Что еще?!
– И вторая тоже недоступна.
– В каком смысле может быть недоступна проститутка?
– Я опять неловко выразился. Она как раз доступна, но она на… м-м… задании, работает в данный момент.
Либава ждал взрыва и уже намечал для себя пути развития рекламационного скандала с администрацией заведения, но все кончилось мирно.
– Помнишь «Вертинского»? Минеральную воду. Либава улыбнулся и закивал. Это была в самом деле дурацкая история. Пару лет назад Сергей Янович назначил деловую встречу с партнером в пафосном тогда ресторане «Вертинский». Партнер берег здоровье и пил только минеральную воду. Но той воды (кажется, «Ланжевен»), твердо указанной в меню, в наличии не оказалось. Тогда хотя бы «Перье», попросил партнер. Официант пришел с унылым лицом и сообщил, что и «Перье» нет.
– Узнаю отечественные нравы, – усмехнулся Винглинский. – Жесткость законов усмиряется повсеместным их неисполнением. Пафос предложения разрушается дотошностью спроса.
Тогда, после «Вертинского», дело с тем партнером не сделалось, и очень скоро выяснилось, что и к лучшему: партнер заливал себя водой потому, что финансово горел.
– Это сигнал мне. Поехали-ка еще потрудимся. Надо сделать несколько звонков.
Глава тридцать седьмая Жизнь Арсеньева
Кирилл Капустин проводил пресс-конференцию. В зальчик, рассчитанный максимум на два десятка человек, набилось с полсотни журналистов. На столе – заросли микрофонов, воздух как в сауне. В атмосфере жадного до информации собрания чувствовался привкус злорадного интереса.
– Как чувствует себя господин Голодин после голодовки?
Этот вопрос в разных вариациях с разными подводками задавался раз за разом, будто одного ответа на него было недостаточно.
– Андрей Андреевич чувствует себя как человек, который не ел пять дней.
Наиболее ехидные акулы пера интересовались, какие конкретные результаты принесла акция, кроме повышения рейтинга кандидата.
– Что за конкретику вы имеете в виду?
– Сдвинулось ли дело дольщиков с мертвой точки?
– Да, создана комиссия из представителей местной и центральной власти, господин Дорожкин вызван в прокуратуру. История эта не будет исключена из сферы внимания Андрея Андреевича даже в том случае, если он не станет президентом.
– Каковы ближайшие планы господина Голодина? Не собирается ли он еще где-нибудь поголодать?
Капустин посмотрел на задавшую вопрос тетеньку, напоминавшую бочку в штанах, и подумал, что ей самой неплохо бы прибегнуть к голодательной терапии. Вслух сказал:
– Нет. В ближайшее время Андрей Андреевич голодать не намерен, потому что собирается все же дожить до выборов и встретить их в достаточном здравии.
Зря стараются. Хотя СМИ наперебой иронизировали по поводу этой истории, журналистской братии убедительно отвечал господин рейтинг: каждый день воздержания от пищи приносил кандидату Голодину один процент роста его популярности.
– И все же о планах. Чем намерен теперь заняться кандидат Голодин?
– Он намерен уехать из Москвы. Не хочу повторять банальности, но придется: Москва – далеко не вся Россия, успех в Москве надо закрепить признанием провинции.
– А куда именно уедет?
Капустин сделал широкий жест рукой:
– А сразу на Камчатку.
– Не собирается ли господин Голодин как-то повлиять на циклон, отравляющий существование жителям Петропавловска?
Капустин улыбнулся этому прыщавому гаденышу, сидевшему в первом ряду.
– А чем черт не шутит? Если мы сумели шугануть зажравшееся чиновничество хотя бы на районном уровне, то что нам камчатский циклон!
С того места, где сидел Капустин, было отлично видно крыльцо пансионата. В тот момент, когда Кирилл рассуждал о сравнительной силе коррумпированного чиновничества и отдельных природных явлений, на крыльце происходило интересное. Господа Бэнкс и Парачини провожали невысокого плотного господина отчетливо восточной внешности. Господина по фамилии Ли. Жали руку, распахивали дверь лимузина. Вот куда вам нужно бы смотреть, господа четвертая власть, если вы хотите устроить подкоп под позиции кандидата Голодина! Два клерка американского Госдепа, приставленные наблюдателями к голодинскому штабу, провожают одного из своих шефов, только что проведшего с кандидатом некую специальную работу.
Четвертая власть, четвертая власть… Довольно странная, как выясняется, сила, судя по событиям последнего времени. Сколько раз люди, сидящие сейчас в этом зале, и прямо говорили, и тонко давали понять, что их заветной мечтой является победа на выборах либерально мыслящего кандидата – например, такого, как Голодин. Но стоило ему заработать реальные очки на поле предвыборной борьбы, они всей стаей кинулись его клевать. Им не нравятся методы работы кандидата, который им в принципе нравится. Неужели непонятно, что нельзя победить в реальной России, говоря на языке, используемом подавляющим меньшинством граждан.
Интересно, очень интересно, о чем там шла речь у Андрея с уважаемым господином Ли.
Капустин, дождавшись, когда черный лимузин выедет из ворот пансионата, начал сворачивать пресс-конференцию.
Голодина он нашел в кабинете. В кресле, повернутом к окну. За окном сияло прелестное мартовское, несмотря на конец февраля, солнышко, но по всему чувствовалось, что настроение у Андрея Андреевича ноябрьское. Видимо, беседа с господином Ли доставила ему не больше удовольствия, чем стоматологическая процедура.
Кирилл сел в другое кресло, тоже повернув его к окну. Вид, открывавшийся отсюда, успокаивал. Не было крыльца, рассеивающейся толпы журналистов, вообще никаких людей. Лес и поле, залитые солнцем.
Несмотря на наличие перед глазами умиротворяющих видов, Капустин чувствовал необходимость в какой-то психологической терапии по отношению к шефу. Надо вытащить занозу, которую, кажется, загнал тому в самолюбие заокеанский куратор.
– Прочитал на днях одну любопытную книжку. Голодин неопределенно хмыкнул:
– У тебя есть время читать? Капустин пропустил колкость мимо ушей.
– Вы, наверное, слышали, Андрей Андреевич, о таком Арсеньеве. Путешественнике. Начало прошлого века. О нем еще Куросава фильм снял – «Дерсу Узала».
Кандидат опять хмыкнул:
– Странно.
– Что странно?
– Путешественника зовут Арсеньев, а фильм называется «Дерсу Узала». Может, это Дерсу написал «Жизнь Арсеньева»?
И эту остроту начальник службы безопасности не стал комментировать.
– Арсеньев этот, как выясняется, путешествовал не только для удовлетворения своего научного интереса. Давали ему средства на снаряжение еще и потому, что он выполнял что-то вроде разведывательных функций.
Андрей Андреевич зевнул, как объевшийся лев:
– Что там разведывать, тайга.
– Там граница. Китай напирает, японцы слоняются, высматривают. Дальний Восток не считался окончательно русским в те годы. Его рассматривали как объект большого будущего передела. Например, на Камчатке до 1934 года были японские рыбзаводы и мелкие порты. Японские корабли заходили туда как к себе домой, никаких границ не признавалось.
– Это ты меня перед поездкой в Петропавловск инструктируешь?
– Можно считать и так.
– Все меня инструктируют. Даже Нинка. Капустин продолжал говорить, как бы ничего не слыша:
– После революции безхозность Дальневосточного края сделалась еще более очевидной. И тогда упоминавшийся мною Арсеньев стал американским шпионом. Это потом выяснилось, после его смерти. Кстати, умер он на Камчатке, и энкэвэдэшники вскоре после того пересажали всех его знакомых.
– Американским шпионом?
Капустин кивнул, хотя шеф не мог видеть его кивка.
– Его надо правильно понять. Он наблюдал бессилие России и чувствовал давление Азии. Но он хотел, чтобы богатства Дальнего Востока достались белой расе. Пусть не русским, раз они не способны их удержать, пусть американцам. Все же они слишком другие – я имею в виду японцев и китайцев.
– Как пристально подмечено!
– Я, как вы помните, был недавно в Шанхае. Никто там не говорит ни по-английски, ни по-русски. Искать переводчика времени не было. Город я немного знаю, но для подстраховки взял коробок спичек из отеля, чтобы показать таксисту, куда мне надо вернуться. Показал. Так знаете, куда он меня привез?
Лев зевнул еще раз:
– На спичечную фабрику.
– Да. У них совсем другие мозги. Под азиатским гегемоном не развернешься. Надо уже сейчас делать цивилизационный выбор, как Арсеньев в свое время.
– Но он же ошибся. Никакого Китая на Дальнем Востоке не наступило.
Начальник службы безопасности вскочил со своего кресла и прошелся взад-вперед по кабинету.
– Отсрочка. Россия сделала на один имперский вздох больше при своей кончине, чем некоторые рассчитывали. Но теперь-то уже очевидно, что не только как центральная мировая, но и как просто отдельная, специальная цивилизация Россия не состоялась. Великое будущее, грезившееся перед Первой мировой войной, увы, не настало, хотя на попытку его осуществить ушли все живые силы народа, весь, как гундят нынче, генофонд. И теперь все равно, почему это произошло: был ли то мировой заговор, в чем убеждены ультрапатриоты, или все случилось «силою вещей» – мир содрогнулся от перспективы оказаться под лапой Третьего Рима и стряхнул с себя уже павшую на него тень этой лапы. Не состоялось – и хватит горевать. Из артериального народа мы превратились в венозный. Что я имею в виду? Объясню.
– А я не спрашиваю.
– Тем не менее. Вот вам много приходится говорить о Чечне.
– При чем здесь Чечня, Кирюша?
– В тему, в тему. Поведение Чечни – один из главных признаков нашего внутреннего ослабления. Чеченцев выслали в свое время где-то двести тысяч, вернулось четыреста тысяч, а к началу ельцинской войны их было уже больше миллиона. Мы, русские, с каждым годом убывали на миллион человек, а они возрастали в числе – понемногу, но устойчиво. Тут не важны абсолютные цифры, тут важна тенденция: они растут – мы вянем. Поэтому они и бросились в драку. Психология растущего народа – огромная сила. Миллионы вкачанных в это дело долларов и продажность наших вояк – все это вторично. Никаким подкупом нельзя поднять народ на восстание, если он внутренне не готов восстать. Война начинается в постели. Чеченка перерожала русскую.
Голодин хохотнул:
– Ты прямо чеканишь фразы. Пафос. Что с тобой?
– Я хочу провести всего лишь одну мысль. Нас не оставят в покое. Мы составляем два процента мирового населения и при этом владеем третью всех богатств. Причем бездарно владеем, добываем их неловко и грязно, тратим на вредные для мира вещи – ракеты и бомбы. Синюшная алкашка с гранатой в руке сидит на огромном ящике с драгоценностями, а вокруг бродят мускулистые, злые, деловые и, главное, многочисленные охотники залезть в этот сундук – вот образ нашей ситуации. Граната в руке – не вечная гарантия от посягательств. Рано или поздно будет придумано, как ее обезвредить, и тогда… Короче говоря, России давно уже пора посмотреть правде в глаза и самой выбрать наиболее подходящего жениха, пока еще до какой-то степени уважается ее право выбирать. И не должен стесняться и самоугрызаться тот, кто может дать хороший в этом деле совет: за американца иди, самый справный хлопец на мировой деревне сегодня, а иначе будешь бессловесной подставкой для башмаков желтомазого барина. Патриотизм нынче состоит не в том, чтобы тупо орать о своей самобытности, а в том, чтобы признать над собой достойнейшего руководителя, раз мы не в состоянии самостоятельно выбраться из болота, в которое забрели.
Там, снаружи, облако на время заслонило солнце, и радостная картина мартовского дня померкла. Андрей Андреевич повернулся к начальнику службы безопасности.
– Послушай, я только сейчас догадался. Ты что, успокаиваешь меня после разговора с этим вашингтонским парнем?
Капустин кивнул.
– Ты решил, что я терзаюсь оттого, что будто бы торгую интересами отечества ради приобретения власти?
Капустин опять кивнул.
– До чего ж ты тонко организован, Кирюша. Спасибо тебе за заботу. И про Арсеньева так интересно рассказал.
Начальник службы безопасности опустил голову.
– На будущее я тебе вот что скажу. Эти душеспасительные лекции оставь для Нинульки. А я со своими душевными переживаниями как-нибудь сам разберусь.
– Я все понял. Прошу прощения.
– Ты лучше распорядись заказать мне место в самолете. На Камчатку я таки лечу. Но ты мне простишь, если могилку Арсеньева я посещать не стану?
Капустин кивнул в третий раз, направился к выходу и услышал посланное ему вдогонку:
– А в твоих рассуждениях только на первый взгляд все стройно.
Капустин замер не оборачиваясь.
– От Америки-то ко мне сегодня приезжал как раз китаец. Какой тут может быть выбор, а, умник?
Глава тридцать восьмая Кладоискатели
Елагин и Джоан отправились в гости к «кладоискателям», как только стемнело. От квартиры племянника Варвары Борисовны до укромного двора, где по-прежнему располагалась фирма Бобра, Кастуева и братьев Савушкиных, можно было дойти пешком за каких-нибудь двадцать минут. Дворами, скверами. Майору не хотелось привести с собой «хвост». Кому бы он ни принадлежал – бандитам, ментам или марсианам.