Ася, хотела Вам предложить зарисовать по памяти те комнаты, в которых на Вашей памяти жила и работала мама. Я помню с Борисоглебского и по Болшеву. Это ведь очень важно, так мы сможем восстановить и установить, где, в какой обстановке, за каким столом была написана ею та или иная вещь, был прожит ею данный кусок жизни. Мамина комната в Болшеве была небольшая, с большим четырехугольным окном. Налево пружинный матрас на ножках, обитый коричневой материей, стенной шкаф, над постелью — книжные полки, стол — перед окном. Кру<глый> столик в углу — дверь в нашу комнату (направо) [1 слово <нрзб. >] печь. Два стула, табу<ретка> [1,5 строки утрачено], она устраивалась на ночь, причем пододеяльника не признавала, ложилась в цветной ночной рубашке, сшитой самой. Чи<та-ла>, чуть прищурив левый глаз, и грызла какое-нб «ублаженье». Так и засыпала со светом и с книгой на груди, а когда папа ночью приходил и гасил свет, она сквозь сон говорила: «Серёженька, я не сплю!»
Вставала очень рано, раз<вод>ила примус, подогревала или варила кофе - запас на целый день. Умывалась, как всю жизнь, до пояса, одевалась (неизменный деревенский лифчик, на вытачках, стягивающий грудь, застегнутый спереди на много пуговиц): на голове - косынка, сверх платья неизменный же фартук, синий, с большим одним карманом, в котором - всё, а главное - зажигалки и мундштуки, к<оторые> постоянно терял<а>. Работала всегда с утра. В Болшеве при мне начала переводы, я Вам писала о них. Готовить теперь она доверяла мне, но иногда и сама что-нб варила. С нами на даче жила ешё одна семья, наши старые друзья15. Ходили вместе гулять, сидели на террасе или в саду, бес<коне>чно разговаривали. Вечерами приезжал с работы мой муж, заезжала моя Нина, раза два был Журавлев, читал нам Пушкина и Кармен16, приезжала моя сослуживица, бездарная жур<налистка>, безумная поклонница мамы Лида Бать17. <Я> уехала 27 авг., отец — 10 или 20 октября18. Мама об <это>м отрезке времени писала мало, сжато. Если отца и брата нет в живых, ничего не остается, кроме нескольких её фраз — о том, как они жили втроём, сбившись в кучку, о том, как ночью на<пу>гала спутанная белая лошадь19, забравшаяся в сад, всё сломавшая, сожравшая («белая лошадь — смерть»). Ещё <я> привезла маме в подарок живого котёнка, нашего, редакционного. С севера я спрашивала о нём, мама ответила, что котёнок погиб как-то страшно. «Твой муж расскажет тебе, когда приедет. После этого котёнка, спавшего в Ни-колкиной (соседский мальчик) колыбели, у меня не будет уже никакого другого!»20 Ещё писала: «Я тоже читала Лескова21. Купила по случаю полное собр. соч., все тома разных изданий, но все — есть. Буду читать и перечитывать всю жизнь, сколько бы её ни осталось, потом достанется тебе». Мамины письма цитирую по памяти, только въевшиеся в память фразы, как они были ею написаны, беру в кавычки. Пока кончаю. Крепко обнимаю, простите за хаотичные письма, написанные всегда урывками, всегда не как хотелось бы. Берегите здоровье.
Аля
1 В оригинале, хранящемся в РГАЛИ, отдельные слова и строки нечитаемы. Их удалось восстановить по копии этого письма, сделанной А.И. Цветаевой для Б.Л. Пастернака (РГАЛИ. Ф. 1334. Оп. 1. Ед. хр. 832). Курсивом выделен текст, написанный рукой А.И. Цветаевой поверх плохо читаемого письма А. Эфрон.
2 В письме Н.А. Гайдукевич от 29.IX.34 г. М. Цветаева пишет: «Аля, прежде всего, “гармоническое существо”, каким я никогда не была и каких я никогда не любила: все в меру: даже ум - в меру, хотя очень умна, но не боевым (моим) умом, а - любезным, уступчивым. Всех (без исключения!) очаровывает. <...> - Какая разумная, плавная, спокойная. И - какая умная. И - какая одаренная. И - как чудно вяжет: золотые руки! И как чудно играет с детьми... И т. д. И т. д. И т. д. Ни одного угла, ни одного острия» (Цветаева М. Письма к Наталье Гайдукевич. М., 2002. С. 76).
3 В письме Н.А. Гайдукевич от 24.IV.35 г. М. Цветаева пишет: «Осенью, постепенно, а в феврале - окончательно ушла из дому моя дочь - не к кому- нибудь, а от меня» (Цветаева М. Письма к Наталье Гайдукевич. М., 2002. С. 88-89). В письме В.Н. Буниной от 11.11.35 г.: «Ушла “на волю” играть в какой-то “студии”, живет попеременно то у одних, тоудругих, - кому повяжет, кому подметет...» (VII, 285).
4 В письме Н.А. Гайдукевич от 29.IX.34 г. М. Цветаева пишет: «.. .я ей непереносима: я с моей непохожестью ни на кого и с моим внутренним судом всего, что не ПЕРВЫЙ сорт. Со мной - душевно трудно. И вечные укоры: ни в одном доме...» (Цветаева М. Письма к Наталье Гайдукевич. М., 2002. С. 77).
5 И В. Кудрова пишет, что А. Эфрон к середине тридцатых годов «...не только стала активисткой в “Союзе возвращения", но и сумела организовать при нем молодежную группу. И играла в ней видную - если не руководящую роль» (Кудрова И. Путь комет. СПб., 2002. С. 522).
6 Сохранилась книга М. Цветаевой «Молодец» (Прага, 1925) с ее дарственной надписью: «Але - моему абсолютному читателю 7 мая 1925 г.». Впоследствии М. И. приписала: «1925-1935 гг.».
7 А. С. не могла прямо рассказать о причинах и обстоятельствах побега отца из Франции.
8 М. Цветаева в письме к дочери от 29.V.41 г. рассказывает: «Вчера была у Лили, она всю зиму болеет (сердце и осложнение на почки, должна есть без соли и т. Д.), - месяца два не встает, но преподавание продолжает, группа из Дома Ученых, к<отор>ую она ведет, собирается у нее на дому, и, вообще, она неистребимо жизнерадостна, - единственная во всей семье, вернее - точно вся радость, данная на всю семью, досталась - ей» (VII, 755).
9 О Муле - Самуиле Давидовиче Гуревиче - М. И. пишет почти в каждом письме. Например, 22.111.41 г.: «Муля только тобой и жив <...> Он был нам неустанным и неизменным помощником - с самой минуты твоего увода» (Там же. С. 745); 16.V.41 г.: «Муля не только не отошел, но лез (как и Лиля) с нами в самое пёкло» (Там же. С. 751).
10 В письме дочери от 18.111.41 г. М. Цветаева пишет: «С Ниной у нас настсо-ящая> дружба, золотое сердце, цельный и полный человек» (Там же. С. 743); от 16.IV.41 г.: «Она - прелестная, только жаль, что хворая <...> Буду летом ездить с ней в Сокольники, она все вспоминает, как вы - ездили, и помнит все семейные праздники и вообще все даты» (Там же. С. 750).
11 Речь идет о тяжелом сердечном заболевании С.Я. Эфрона, диагноз его неизвестен. В 1968 г., когда у Е.Я. Эфрон были сердечные припадки, сопровождавшиеся удушьем и звуками, напоминающими рыдания, А.С. говорила мне (Р.В.у. «Это семейное, такие же припадки были у папы, когда он приехал в СССР».
12 А.С. цитирует по памяти. Приводим текст письма от 12.IV.41 г. дословно: «...среди моих сокровищ (пишу тебе глупости) хранится твоя хлебная кошечка с усами». (Цветаева М. Письма к дочери. Дневниковые записи. Калининград, 1995. С. 42).
13Маврикий Александрович /Иинц(1886-1917) - второй муж А.И. Цветаевой, отец ее младшего сына Алексея, умерший от дизентерии в 1917 г. В своих воспоминаниях А.И. Цветаева отмечает его доброту и заботливость, а также его «кротчайший из характеров».
14 Покровский бульвар, д. 14/5, кв. 62.
15 Речь идет о супругах Клепининых: Николае Андреевиче (1899-1941) и Антонине Николаевне (Нине; 1894-1941), их дочери Софье (1928-2000) и сыновьях Антонины Николаевны от первого брака: Алексее Васильевиче (19161989) и Дмитрии Васильевиче (р. 1922) Сеземанах. С 1 февраля 1939 г. с ними жила жена Алексея, Ирина Павловна (р. 1921) с новорожденным сыном Николаем (Николкой).
16 Дмитрия Николаевича Журавлева привозила в Болшево Е.Я. Эфрон. Их связывали дружба и художественное единомыслие. Она была режиссером почти всех его программ. Он мог читать на болшевской даче пушкинские «Египетские ночи», «Медного всадника», «Пиковую даму», отрывки из «Путешествия Онегина» и стих. «Осень». В его репертуаре была также новелла Проспера Мериме «Кармен».
17Лидия Григорьевна Бать (1900-1980).
18 Речь идет об арестах. С.Я. Эфрон был арестован 10 октября 1939 г.
18 В письме дочери от 29.V.41 г. М. Цветаева пишет: «Помнишь огород и белую лошадь, которая в одну из последних ночей все пожрала и потоптала? Как мы ее гоняли! Она была спутанная, страшная, ночь была черная, до сих пор слышу ее топот, Мура тогда подняли с постели, и мы втроем гонялись» (VII, 755).
20 Известие о гибели кошек, живших в болшевском доме, М.Ц. повторяет в письмах от 10.111, < 16.III> и 18.111.41 г. В письме от 12.IV.41 г. она пишет: «...у меня после того, твоего, который лазил к Николке в колыбель, уже никогда кота не будет, я его безумно любила и ужасно с ним рассталась. Остался в сердце гвоздем» (Цветаева М. Письма к дочери: Дневниковые записи. Калининград, 1995. С. 42).
21 Об этом М.Ц. пишет в письме от 23.V.41 г.: «...я обменяла своего Брейгеля - огромную книгу репродукций его рисунков - на всего Лескова, 11 томов в переплете <...> Я подумала, что Брейгеля я еще буду смотреть в жизни - ну, раз десять, - а Лескова читать - всю жизнь, сколько бы ее ни осталось. <...> А так -тебе останется, п. ч. Мур навряд ли его будет любить» (VII, 753).
А. И. Цветаевой
27 февраля 1945
Родная Ася, пишу Вам очень мало и очень наспех, чтобы письмо ушло скорее. Вчера получила наконец после приблизительно двухмесячного молчания Ваше письмо на голубых листочках, пропутешествовавшее безумно долго. Я писала Вам уже о том, что фотографию Вашу молодую, увеличенную, получила давно. Она всегда со мною - беру её утром на работу и вечером — спать.
«Ранние поезда»1 не получила, но они в прошлом году побывали у меня в руках, и очень недолго, так как книга была чужая. Письма Марии Ивановны насчёт мамы2 не получала. Спасибо за адрес Бориса — ни от кого, вернее отЛили и Зины, добиться его не могла, а написать очень хотелось. Не читаю ничего — нечего. Там, на Севере, у меня было много книг, главное - были последние мамины напечатанные работы — переводы баллад о Робин Гуде, перевод «Раненого барса» и ещё один замечательный перевод с еврейского3. Меня безумно тревожит одно: последние мною полученные мамины письма я оставила перед отъездом с Севера своей подруге, боясь растерять их (и «растеряла» бы непременно). Завещала ей хранить до нашей встречи или переслать, но только с абсолютной гарантией доставки, Лиле. Получила от неё письмо, где она пишет о том, что мамины письма и фотографии она переслала Лиле уже, видимо, давно, а Лиля их, видимо, не получила, т. к. не отзывается. Лиля с Зиной прошлым летом были на даче, и письма эти могли с ними разминуться и совсем пропасть. С Тамарой моей переписываться очень трудно, т. к. она в постоянных разъездах с передвижным театром4, далёко, письма идут долго. Вот уж несколько месяцев не могу толку добиться на этот счёт ни от неё, ни от Лили с Зиной.
Ася, от Мура писем нет уже скоро год. На мои запросы отсюда ответа не получила, также и на запросы мужа - или он не хочет его сообщить.
Ася, боюсь, что Мур погиб. Ася, боюсь, что и папы нет. Я знаю, что мама не написала бы так, знаю, что и Вы не признались бы в этом «боюсь». Но я боюсь, боюсь, боюсь за них. И даже не так самой смерти, как мучительной жизни, ей предшествующей, и того, что никто никогда не узнает, никто никогда не поможет. Я маленькая с мамой спала на нашей Борисоглебской кухне — она меня будит ночью и спрашивает: «Папа умер?» Я не расслышала спросонок и говорю: «Да». Она меня страшно ущипнула и назвала дурой, тогда я проснулась окончательно и говорю: «Нет, нет, он жив, я знаю». Мы обнялись и заснули. А теперь, Ася, я не знаю, живы ли они. С маминой смертью я перестала верить в чудо, а ведь это чудо, чтобы они дожили. Асенька, я часто, почти каждую ночь вижу маму во сне, близко и просто. Каждый вечер, засыпая, думаю, только о ней, и это — как молитва.
Вижу и папу, и Мура.
Знаете ли Вы мамину «Метель»? Это была маленькая пьеса, написанная почти одновременно с «Концом Казановы»5. Вот Вам отрывок, с детства уцелевший в памяти:
- «Ну и погода К Новому Году!» —
«И на погоду Новая нынче мода...»
«Эх, в старину...» —
«Снег, верно, сахарным был?» —
«Бывало,
Снегом я личико утирала,
Что твоя роза, сударь, цвела!
Странные нынче пошли дела,
Солнце не светит, не греют шубы,
А кавалеры-то стали грубы,
Ихних речей и в толк не возьму!»6
Асенька, пора кончать. Это, конечно, не письмо, а записка, наспех, в шуме и гаме, не сердитесь. И не сердитесь, что пишу редко, чаще не получается.
Да, вы спрашиваете насчет Мусиной дочки, она должна приехать вместе со своей тётей, кажется. М. б., удастся забрать её из детдома7 раньше, а если нет, то в августе непременно. М. б., тётя заберет её к себе — там видно будет.
Работаю много и хорошо. Чувствую себя неплохо. Молю Господа, чтобы он Вас спас и сохранил и чтобы мы встретились все. Я Вам, как маме, буду кофты, чулки, варежки и всё на свете вязать. Крепко целую и люблю,
Ваша Аля
Целуйте от меня Андрюшу, Мар<ию>. Ив<ановну>. и Бориса8. Хорошо, что Борис хоть с Вами-то мил. А к маме его было не затащить и на аркане — я не забыла.
1 Сборник стихов Б.Л. Пастернака «На ранних поездах». М., 1943.
1 Мария Ивановна Кузнецова (сценический и литературный псевдоним Гринева; 1895-1966) - близкая подруга А.И. Цветаевой, жена ее первого мужа Б.С. Трухачева. Речь, по всей вероятности, идет о присланной М.И. Кузнецовой копии неизвестного А.И. письма М. Цветаевой от 4.1.10 г.. Это было письмо-завещание семнадцатилетней Марины, решившей покончить с собою из-за несчастной первой любви. А.И. Цветаевой, мучившейся тем, что сестра ушла из жизни, «не окликнув ее», оно было воспринято как весть от Марины.
3 Перевод английской народной баллады «Робин Гуд и Маленький Джон» был опубликован в журнале «Интернациональная литература» (1941. № 6); перевод баллады «Робин Гуд спасает трех стрелков» - в сборнике «Баллады и песни английского народа» (М., 1942); перевод поэмы «Раненый барс» грузинского поэта Важа Пшавелы был опубликован в журнале «Дружба народов» (1941. № 6); из многочисленных переводов М. Цветаевой с еврейского был опубликован лишь «Библейский мотив» Ицхока Лейбуша Переца (1851-1915) в журнале «Знамя» (1941, № 5).
4 Речь идет о Тамаре Владимировне Сланской.
6 По окончании «Метели» (25 декабря 1918 г.) М. Цветаева принялась за пьесу о Джакомо Казанове «Приключение». Однако под названием «Конец Казановы» было выпущено в свет издательством «Созвездие» лишь третье действие пьесы о Казанове «Феникс» (июль-август 1919 г.).
6 Отрывок, который не совсем точно цитирует А.С. Эфрон, - начало «Метели», диалог Торговца и Старухи.
7 Здесь А.С. иносказательно говорит о возможности досрочного освобождения, называя себя «Мусиной дочкой», «детдомом» - лагерь, а «тетей» -А.И. Цветаеву (предположение Е.И. Лубянниковой).
‘ Речь идет о Б.Л. Пастернаке.
А.И. Цветаевой
лись с мамой3. Судя по тому, что мама подружилась с Нейгаузом4, они должны были и с Борисом видеться.
Мне вспоминается что-то об его, Борисовой, даче, большом огороде и маленьком сыне5, но не знаю, не помню, мама ли писала об этом мне, или это было в тот наш последний разговор. Асенька, как безумно жаль всего, что пропало в этой разрухе, из маминых любимых, став<-ших> частицей её вещей, ворохов её мельчайшим почерком <написанных> писем, фотографий, всего того, что забрала <война> [строка утрачена], как жаль пропавших архивов, рукописей, всего невосстановимого, — о людях не говорю, ибо это вне человеческих слов.
Ася, помните ли мамины <стихи к>о мне, маленькой? Они были напечатаны в её сборнике «Версты» — [два слова утрачены] ещё при Вас. М. б., они у Вас есть? У меня [3—4 слова утрачены] строчки, кроме того, что в памяти. Я на неё не очень полагаюсь, т. к. многие слова заменяются, оказываются не теми.
Четвертый год,
Глаза как лед,
Брови — уже роковые.
Сегодня впервые
С кремлевских высот
Озираешь ты
Ледоход.
— Мама, куда лёд идет?
— Вперёд, лебедёнок,
Мимо мостов, церквей, ворот,
Вперёд, лебедёнок!
Детский взор оза<бочен>.
— Ты мен<я любишь, Ма>рина?
— Очень.
— Навсегда?
-Да.
- Скоро <...> (Одно слово утрачено)
Скоро (Одно слово утрачено)
Тебе (Одно слово утрачено)
[одна строчка утрачена]
(Одно слово утрачено) <...> дерзкие,
Ку<сать> рот.
А лёд
Всё
Идёт6
Это не полностью] — там есть ещё строки, но я потеряла их.
А ещё:
Консуэла! Утешенье!
Люди добрые, не сглазьте!
Наделил второю тенью
Бог меня и первым счастьем...7
А ещё: