Каким ужасом она была окружена, когда по-настоящему полюбила его, мёртвого, невозвратимого, когда поняла и приняла его всей своей женской и материнской душой, когда восстанавливала и воссоздавала его - по клочкам писем, по рассказам знакомых, когда живой человек стал воспоминанием, понятием, страшным, как «навсегда» и «никогда».
Мать Николая Павловича7, ещё моложавая, красивая маленькая женщина с огромными тёмными глазами, не ладила с мужем — отцом Н. П.8 Сын — единственный — всё мирил их. Он любил мать и понимал отца, и, пока жив был, они были — семья. После его смерти они разошлись. Отец как-то сразу постарел, болел, тосковал, угасал. Со смертью сына и его жизнь кончилась. Мать взращивала на могиле сына голубую ёлочку, лепила (была она скульптор) его голову в романтическом повороте и с романтической прядью, потом вышла замуж за какого-то старого друга и о Н.П. стала только вспоминать.
Помню, перед самым моим отъездом в Москву мы разговорились с одной пожилой приятельницей нашей семьи и семьи Н<иколая> П<авловича>.
«Как Николай Павлович любил её (М<арину>)! — сказала мне она. — Он считал её колдуньей — нет, в самом деле, я не шучу. Хотел разлюбить её - и не мог, уехал — и не мог забыть. И никого после неё не мог полюбить, так всю свою жизнь любил только её одну — и ненавидел, и хотел избавиться от этого наваждения, — говорил: она меня заколдовала, она колдунья, взгляните только в её глаза!»
Да, ещё вспоминаю — Н. П. подарил мне когда-то колечко с балтийским янтарём, в котором застыла мушка, и ещё когда-то - «Тиля Уленшпигеля» с какой-то не совсем любезной надписью9. Мама, всегда решительная, как полководец, отобрала у меня колечко и подарила его матери Н. П., а книгу взяла себе.
«Ты его не любила, а мы любили и любим, вот и всё». Я совсем не обиделась, но, помню, мне отчего-то было очень смешно, что она у меня всё отобрала. Между прочим, мы с мамой постоянно молча друг у друга воровали всякие мелочи и фотографии — воровали и перекра-дывали. Уезжая, в частности, в Москву, я отобрала себе несколько фотографий из её запаса и спрятала. Так она не только нашла и своё взяла, а ещё и моих несколько прихватила, что я обнаружила только в Москве. Милая мама!
Асенька, тут один доморощенный художник делает мой портрет. Как все плохие портреты, он будет похож, и я пошлю его вам. Терпеливо позирую, чтобы Вы увидели, какая я теперь стала. От Вас давно нет писем. Я здорова, чувствую себя неплохо. Курю, конечно, много, — что поделаешь — наследственность!
Люблю и крепко целую.
Ваша Аля
' Ср. стих. 1922 г. М. Цветаевой «Рассвет на рельсах»: «Из сырости - и серости», «Из сырости - и сирости» (II, 159-160).
2 Пейзажная часть Версальского парка с увеселительным дворцом Малый Трианон была подарена королем Людовиком XVI его супруге - королеве Марии-Антуанетте (1753-1793). В этой части парка размещалась «мельничная деревушка», «молочная ферма», «голубятня», «курятник» и другие павильоны-бонбоньерки, построенные в псевдокрестьянском стиле.
3 В медонском лесу есть огромные камни, близ которых, по преданию, в древности кельтские жрецы - друиды - отправляли свои религиозные обряды.
Сохранилась видовая открытка, посланная М. Цветаевой Н. Гронскому летом 1928 г. из Понтайяка, с изображением больших камней на берегу моря, на которой Цветаева написала: «За сходство с дольменами».
4 «Юношеские стихи» (1911-1913) - третья (неизданная при жизни М. Цветаевой) книга . В стихах «Генералам 12-го года» и «Байрону» (оба - 1913) М. Цветаева рисует образы романтических героев.
5Николай Павлович Гронский (1909-1934) - поэт, выходец из России. Семья Г ронских жила по соседству с семьей Цветаевых в предместье Парижа Бельвю в 1928-1929 гг. И тогда, когда М. Цветаева переселилась в другой пригород Парижа, Медон, Н.П. постоянно бывал у нее, и, как она пишет Наталье Гайдукевич 24.IV.35 г.: «.. .мы с ним целый год прошагали по лесам» (Цветаева М. Письма к Наталье Гайдукевич. М., 2002. С. 87). Потрясенная его трагической гибелью, 21.XI.34 г., М. Цветаева на кладбище сказала надгробное слово, написала посвященный ему цикл стих. «Надгробие» и эссе «Поэт-альпинист», а когда в 1936 г. вышла в свет книга Н.П. Гронского «Стихи и поэмы» - отзыв на нее. Прочитав после смерти Гронского его поэму «Белладонна», М. Цветаева в письме от 11 .Х.35 г. писала Ю.П. Иваску: «Гронского в Белла-Донне я чувствую своим духовным сыном» (VII, 402).
6 3-я и 4-я строки из четверостишия М. Цветаевой «Птичка все же рвется в рощу,..» (I, 500).
1 Нина Николаевна Гоонская (урожд. Слободзинская; во втором браке - Гронская-Лепехина; 1884-1958) - скульптор.
8Павел Павлович Гронский (1883-1937) - по образованию юрист, в Петербурге преподавал в университете и Политехническом институте. Депутат IV Государственной думы от партии кадетов. В эмиграции продолжал преподавать на русском юридическом факультете в Париже. Член редколлегии «Последних новостей».
9 По свидетельству А.С., Николай Гронский надписал книгу, отправленную ей ко дню рождения приблизительно так: «Але - потому что ангела Ариадны нет».
А.И. Цветаевой
4 октября 1945
Моя дорогая Асенька, посылаю Вам попытку своего портрета. Старый художник, делавший его, все «составные части» лица изображает обычно похоже, каждую в отдельности. Собирать же их воедино, придавать им выражение не умеет совсем — так что и похоже, и непохоже, но от всего сердца, и моего, и того старика, который говорил мне: «Вы хоть и неверующая, а самая настоящая христианка!» Надеюсь, что и это невероятно наспех, как, увы, всегда, написанное письмецо, и портрет дойдут до Вас. Письма Ваши я получаю нерегулярно. М. б., виной тому Ваш почерк, к<отор>ый и мама-то не разбирала сразу, а сперва читала Ваши письма начерно, а потом уж добиралась до всех закорючек [далее 0,5 листа утрачено].
Портрет А.С. Эфрон работы неизвестного лагерного художникаОбо мне не беспокойтесь. Живу я по данным возможностям очень хорошо. Зарплату получаю по высшему разряду, как «мастер своего дела». Хлеба от 750 до 950 гр. ежедневно. В лавке есть картошка и хлеб, часто бывает молоко. Работаю много и хорошо. Отношение очень хорошее. И т. д., и т. д. Нужные (и ненужные) мне вещи и обувь привез муж. Легкие мои в полнейшем порядке. У сердца - какой-то кардит, но он мне пока не мешает. Работаю по специальности, без затраты физических сил. Цех тёплый, зима, если не будет перемен, не страшна. Вот вам в телеграфном стиле все, чтобы и не пробовали беспокоиться о [далее 0,5 листа утрачено].
<...> её интонация. Но она была — как бы сказать точнее? - чётче. Как-то отчетливей. Сейчас приходится письмо прервать, завтра продолжу. Спокойной ночи, моя родная!
Продолжаю. Кругом шум невероятный. Нужно, просто необходимо написать Вам бесконечно многое о многом, но нет ни тихого часа, ни тихого угла. Я всегда на людях - часы работы и отдыха всегда совпадают с такими же часами у других. А для того, чтобы как следует ответить на все Ваши вопросы, не часы нужны, а дни и годы!
О маме и Муре. Мама любила его так, как только она одна могла любить. И он любил её больше, сильнее и глубже, чем кого бы то ни было из нас. Причём с самого детства он умел любить её, и в своих отношениях с ней он, помимо любви, был умён и тактичен, как взрослый, сложившийся человек. Даже больше. У нас с папой не всегда хватало терпения любить. Неверно, конечно. Не терпения любить, а просто терпения. Но нужно сказать, что мама, будучи невероятно терпеливой в преодолении бесчисленных и бесконечных трудностей жизни, материальных и прочих, была так же невероятно нетерпелива и нетерпима в личных взаимоотношениях. Но с Муром — таким, каким я его знала тогда, мальчиком, она всегда находила общий язык и к нему, сыну, была всегда снисходительна. Но в то время, когда они приехали к нам в 39-м году, у меня было впечатление, что он не то что вырывался, но старался тихо и тактично ускользнуть из-под её опеки. То был мальчишеский возраст самостоятельности и независимости. Но я с ним была тогда только около месяца — они приехали в июне, я уехала в конце августа и больше с ними не виделась.
В своих письмах мама очень хвалила Мура, его к ней, несмотря на огромную рассеянность (забывал дни испытаний и т. д.), внимательность и заботливость. Ходил на базар с кошёлкой (чего терпеть не мог) — пытался готовить.
Бедный, бедный мальчик! Дай Бог, чтобы он оказался жив, ведь сколько пропавших без вести возвращаются!
Мама, папа и Мур очень любили моего мужа. И он их. После папиного отъезда муж помогал маме - которую, по сути дела, знал очень мало, как близкий, родной человек. После маминой смерти он заботился о Муре, как о своём сыне. Мур постоянно с ним переписывался, муж в самое тяжёлое (не считая более лёгких) время помогал ему матерьяльно, содержал и поддерживал. По гроб жизни я ему буду благодарна за то, что в дни и годы испытаний он оказался человеком по отношению к близким моим. Не сердитесь за нелепые, такие наспех написанные мои письма.
В своих письмах мама очень хвалила Мура, его к ней, несмотря на огромную рассеянность (забывал дни испытаний и т. д.), внимательность и заботливость. Ходил на базар с кошёлкой (чего терпеть не мог) — пытался готовить.
Бедный, бедный мальчик! Дай Бог, чтобы он оказался жив, ведь сколько пропавших без вести возвращаются!
Мама, папа и Мур очень любили моего мужа. И он их. После папиного отъезда муж помогал маме - которую, по сути дела, знал очень мало, как близкий, родной человек. После маминой смерти он заботился о Муре, как о своём сыне. Мур постоянно с ним переписывался, муж в самое тяжёлое (не считая более лёгких) время помогал ему матерьяльно, содержал и поддерживал. По гроб жизни я ему буду благодарна за то, что в дни и годы испытаний он оказался человеком по отношению к близким моим. Не сердитесь за нелепые, такие наспех написанные мои письма.
Целую и люблю.
Аля
А. И. Цветаевой
22 октября 1945
Дорогая Асенька, сегодня получила Ваше письмо, написанное в день моего рождения, со стихами из «Верст». Отвечаю с неутомимостью Шахерезады на Ваши вопросы: 1) копию Муриного к Вам письма получила; 2) копию того прощального письма мамы - нет; 3) копию прощальных, когда Вы у нас гостили, писем — нет; 4) о фибровом чемоданчике - нет; 5) стихи из «Верст» — получила; 6) «К дочери» - нет; 7) «пушкинские» стихи — получила; 8) «На аспидной доске»1 и «Стар<инная> нар<одная> песнь»2 - нет; 9) и сегодня же получила портрет мамы, когда ей было 10 лет. Она очень похожа на Мура лет 7-8. Значит, вообще очень похожи. Я рада, что до Вас дошло моё письмо о Константине. Подробно Вам о нём расскажу при встрече. Вот мне хотелось бы, чтобы Вы мне написали, получили ли мои письма о маминых письмах ко мне туда, на Север. Писала по памяти, много, Вы не отозвались ни разу, может быть, получили, и Ваш ответ пропал, или не получили?
А курить я начала лет 20-ти. Пошли мы с одной моей приятельницей, гораздо старше меня, гулять. Целью прогулки был город в 40 кил<ометрах> от того, в котором мы жили, и в этом городе собор. Приятельница курила английские папиросы в красивой коробке. Я закурила и по сей день помню запах мёда и отсутствие тошноты, о которой обычно говорится и пишется. Так и начала курить и продолжала, скрывая от мамы, — но выдавал меня медовый запах папирос и Мур, бывший, кстати сказать, ужасным сплетником. Он меня буквально «продавал» маме с моими папиросами вместе за небольшое вознаграждение. Я, чтобы отвязаться от мёда, была вынуждена курить те же папиросы, что мама. А от Мура отвязаться не было никакой возможности. Папиросы он таскал у меня из кармана и продавал их маме: «Маманкин, я тебе папиросы купил, на собственные деньги!» Умилённая и благодарная мама, не замечавшая того, что пачка распечатана, возвращала Мурзилу стоимость пачки и ещё «на чай» давала, я, кипя от негодования, молчала, а Мур, торжествуя, молча, тихо и безнаказанно выплясывал вокруг меня, строя торжествующие рожи и высовывая наглый язык.
Вообще, если Мур меня любил, то чувство своё ко мне он в большинстве случаев умел отлично скрывать. Иной раз можно было бы сказать, что он меня терпеть не может — но, конечно, это было не так. Оставаться нейтральным по отношению ко мне он не умел и во всяком мамином мне (зачастую сгоряча несправедливом) выговоре принимал живейшее участие. После того, часто, как сам он эти выговоры вызывал. Он был чудесный мальчик, всегда и во всём державший мамину сторону, бывший все те годы, что я его знаю, её вернейшим другом и бессменным любимцем. Мы с ним часто ссорились, так же часто и горячо мирились, особенно нас объединяла любовь к прогулкам, к кино, к семейным праздникам с угощеньем и подарками, к глупым книгам с карикатурными зверьками. Асенька, пока кончаю и целую крепко. Боже, какие не те получаются все мои письма.
23 ок<тября>. Ещё десять минут. Про Вас мама не говорила «Ася», а всегда «моя сестра Ася». Для меня это звучало в детстве и в юности — как «сестра моя жизнь» (название книги стихов Бориса Пастернака), тогда, когда жизнь была ещё сестрою. Если изменила жизнь, то Ася так и осталась «моей сестрой». «Моя сестра Ася». «Мой брат Андрей». «А ещё была Валерия3. Она терпеть не могла мою мать, ссорилась с ней, а потом уходила в свою комнату и долго пела - назло — гнусным голосом». Тьо...4 Тьо за всю жизнь прочла одну книгу «Рауль Добри, глава семейства»5. По-французски говорила с швейцарским акцентом «фотёйль», «дёйль». Из третьей комнаты чувствовала, как Марина подходила к её (запретным) духам, или часам, или музыкальному ящику. Помню случай, как больного деда везли лечиться на какой-то дальний курорт, и он спрашивал, кому что привезти, — и вот Андрей попросил лошадь, Ася (кажется) - куклу, а я, мечтавшая о совсем другом, покраснев и с трудом, по-французски: «Привезите мне здоровье дедушки!» («Ла сантэ де гран-папа!») И ещё, как Ваша мать читала вам обеим какой-то аллегорический рассказ, где участвовала какая-то прекрасная принцесса, и, прочтя, спросила: «Кто же она была?» - Ася не угадала, а я, вспыхнув, быстро: «Натура!» (т. е. «природа!»).
Мур. <1936>Нерви. Лозанна6. Коричневая такса матери, которую (таксу, конечно!) однажды чуть не удушили серой, когда где-то в госпитале морили клопов, которая, узнав купавшуюся в море мать, прыгнула ей на спину с высокого обрыва. Мать и музыка. Её последние слова — «мне жаль только музыки и солнца» (на полях письма приписка АЦ: «Не последнее, но в последние дни»). Мать Андрея и Валерии - Асенька, я всё помню, знаю так же, как и Вы, — зачем Вы говорите о каком-то моём зените, когда я, сверх всего своего, тащу на себе и несу в себе всё ваше, когда я не только не моложе, а ещё и гораздо старше и вас обеих, и Серёжи, являясь Вашим наследником и продолжателем, по-настоящему, а не внешне. Я знаю, что я — совсем иная, но всё ваше несу в себе, не растворяя в этом ином — чистым металлом, а не сплавом. Во мне — вы такие, какие вы есть. А уж потом моё отношение когдатошнее и теперешнее и участие в ваших жизнях.
Я знаю, что Вас раздражают мои отношения к давно прошедшему. Но близким трудно писать в этих условиях, всё крайне высушено и однобоко — нужно рассказать «живым голосом». Очень трудно со временем - и пространством. Получили ли нашу с Муром карточку и мой карандашный портрет? Нужно кончать. Целую и люблю.
Ваша Аля 41
2 Под этим заглавием было напечатано в журнале «30 дней» (1940. № 4) стих. 1920 г. «Вчера еще в глаза глядел...». М.И. Цветаева рассказывала Н, Кончаловской: «Я никак не могла уговорить редактора не называть так этих стихов. Он утверждал, что это стихи о несчастных, обездоленных женщинах прошлого, о таких, каких теперь нет. А стихи-то просто любовные» (Кончаловская Н. Накануне катастрофы // Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Возвращение на родину. М., 2002. С. 139).
3Андрей Иванович Цветаев (1890-1933) и Валерия Ивановна Цветаева (1883-1966) - дети Ивана Владимировича Цветаева от его брака с Варварой Дмитриевной Иловайской (1858-1890).
4 Тьо (или Тетей) звали в детстве сестры Цветаевы Сусанну Давыдовну Мейн (урожд. Эмлер; 1842/1843-1919). «“Тетя” была бывшая экономка дедушки, бывшая бонна мамы, для нее им выписанная из Швейцарии <...>, дедушка оставил ее в доме при маме и до дня маминого замужества, - а тогда, в благодарность за отданную дому жизнь, чинно обвенчался с ней (для чего она приняла православное крещение)» (Цветаева А. Воспоминания. М., 2002. С. 29). После смерти мужа -деда сестер Цветаевых, Александра Даниловича Мейна (1836-1899),-она поселилась в унаследованном от него доме в Тарусе. Теперь в этом доме находится Музей семьи Цветаевых.
5 Герой романа французской писательницы 3. Флерио (SenaTd Fleuriot; 1829— 1890) «Raoul Daubry: chef de famine» упомянут M. Цветаевой в мемуарной прозе «Дом у Старого Пимена»: «.. .из глубочайших недр моего младенчества встает <... > Рауль Добри из романа для девиц» (V, 112).
• Осенью 1902 г. врачи рекомендовали увезти заболевшую туберкулезом М.А. Цветаеву в Италию, и муж поехал с нею, с десятилетней Мариной и восьмилетней Асей в городок Нерви под Генуей, где все они остались на зиму, а в мае 1903 г. девочек отправили в Лозанну (Швейцария) в пансион сестер Лаказ.
А.И. Цветаевой
26 октября 1945
Дорогая Асенька, получила Ваши письма, посланные 22 августа и 9 сентября, одно из них — заказное. И заранее (потому что только завтра он будет), и запоздало (п. ч. не скоро получите) поздравляю Вас с днём рождения.
Боюсь, что поэтические мечты Бориса о переносе маминого тела — это только поэтические мечты41. Это дело связано с такими хлопотами и тратами, что ему его не поднять, «такому, как я его знаю», как говорят французы. Он и живой не смог ей помочь, и мёртвую не сдвинет с места. Но я считаю, что это непременно нужно будет сделать — нам, близким и родным ей людям. Вам и мне, когда мы сможем, папе и Муру, если они живы: мамино вечное желание при жизни, желание, которое она очень часто повторяла и нам с Муром, и папе, и друзьям, было, чтобы прах её сожгли в крематории2, она ни за что не хотела, чтобы её тело хоронили. Мне ужасно больно, что это её желание не смогло быть выполнено тогда. По-моему, мы должны будем его выполнить потом, когда сможем приняться за это дело, а урну с прахом установить на Ваганьковском кладбище — «Зори ранние - на Ва-ганькове»3, рядом с прахом её матери, которую она особенно часто и с особенной любовью, осознав её окончательно, вспоминала в последние годы (о матери, о Вас и о себе маленьких она написала несколько чудесных вещей (проза). Напишите, что Вы думаете по этому поводу.