И тут его взгляд остановился на Нине, которую с двух сторон поддерживали китайцы.
— Это кто?
— Леша, спрячь ее! — задыхаясь, произнес Клим.
Пухов посторонился, пропуская их на корабль.
Клим провел Нину в каюту, которую он делил с Пуховым, уложил на койку. Она была смертельно бледна, на посеревших губах запеклась кровь.
— Все-таки приехал… — едва слышно проговорила она.
Клим сел рядом:
— Все будет хорошо… Вот увидишь… Сейчас мы уже отплываем…
В голове не укладывалось: они били ее. Нина не смотрела на него, ничего не говорила, только дышала часто, будто ей не хватало воздуха. Клим хотел взять ее лежавшую на животе руку, но она не дала. Мышцы ее были как каменные.
— Так что, собственно, произошло? — послышался голос Пухова.
Клим оглянулся. В дверях стоял Леша, позади толпились любопытные китайцы.
— Уйдите, пожалуйста, все! — взмолился Клим.
Он чуть ли не силой вывел Пухова в коридор:
— Лешка, спасибо… Я твой должник… — Клим провел по лицу ладонью, пытаясь собраться с мыслями; пальцы тоже были в Нининой крови. — Если бы я опоздал на минуту, то все… понимаешь?
— Это были чекисты? — нахмурившись, спросил Пухов.
— Да. Там был их автомобиль.
— Ты меня самого под удар подставил: вдруг эта женщина — против советской власти?
Клим схватил его за плечи:
— Леша… какая тебе, к черту, разница?! Вот мы, живые, сейчас перед тобой, а они хотят нас убить. Ты давеча говорил: «Не могу представить, чтобы меня не было на свете» — мы тоже не можем!
Пухов высвободился из рук Клима.
— В общем, так: ты мне ничего не говорил о чекистах, — сказал он едва слышно. — Привел ее, чтобы устроить помощницей коку — картошку чистить. Отъедем — пусть принимается за работу.
— Спасибо…
— А ты мне сейчас понадобишься: будем проводить политзанятие с китайцами.
5
Мимо тянулись поросшие лесом берега, на отмели чернел остов обгоревшей баржи.
Пухов будто нарочно затягивал лекцию — ненужную и не интересную никому. Он громко читал составленный накануне конспект, переводчики маялись, сомлевшие бойцы клевали носами.
У Клима чувство благодарности сменилось ненавистью к Пухову: как можно быть таким чурбаном? Ведь он знает, что Клим полгода не видел Нину… Отправил ее на кухню, негодяй, приносить пользу революции. Да она чуть живая!
— Контрреволюционные силы занимают Поволжье, — витийствовал Леша, стараясь перекричать стук двигателя. — Отрезаны Средняя Азия и Сибирь, Украина занята немцами. Самая важная задача для нас — оборона крупных железнодорожных и речных узлов, каким, в частности, является Казань. Тот, кто владеет этим городом, владеет дорогами на Москву и Урал…
Чайка парила над палубой, будто висела на невидимой нитке. Бурый дым стлался по небу.
— И потому я призываю вас, товарищи китайские бойцы, оттачивать свое самосознание и боевые качества. Нас ждут великие бои! — Пухов закрыл тетрадь. — У меня все.
Клим не стал дожидаться, когда Леша произнесет: «Вопросы есть?» Побежал на камбуз:
— Где Нина?
Толстощекий кок — весь в наколках, как каторжанин, — отер пот с лица:
— Помощницу прислали, епт! То и дело в обморок хлопается. Я ей не нянька.
Клим кинулся назад на палубу, принялся расспрашивать матросов, не видел ли кто его жены.
— Кудрявая такая? А вон она.
Нина сидела у трапа, поджав колени к подбородку. Черты ее лица заострились, зрачки расширились. Клим опустился рядом на палубу:
— Как ты? — Не надо было быть доктором, чтобы понять: ей худо.
Нина повернулась к нему: бледная, надломленная, совсем не такая, какой он помнил ее.
— Чекисты приходили за Жорой и Еленой… — проговорила она.
— Что они с тобой сделали? — перебил Клим.
Она внезапно потеряла равновесие, ударилась затылком о стену.
— Нина! — заорал он, подхватил ее, не давая упасть, прижал к себе…
6
Она очнулась уже в каюте и снова притянула колени к груди.
— Покажи мне, — потребовал Клим.
— Нет… не надо…
Он не слушал, задрал подол ее юбки, приспустил край панталон и отпрянул: в нижней части живота — там, куда ударил сапогом чекист, — был огромный черно-малиновый кровоподтек.
Клим знал, что это такое: в свое время приходилось участвовать в драках с итальянскими эмигрантами из La Boca, района Буэнос-Айреса, населенного нищей шпаной. Сильный прямой удар в живот приводил к разрыву внутренних органов, нестерпимым болям и… к кладбищу.
На корабле ни доктора, ни аптечки. Китайца, отравившегося какой-то дрянью, лечили соболезнованиями. Собственные познания в медицине: больное горло надо полоскать содой, ссадины мазать йодом. Полная беспомощность… Ох, черт, черт…
Клим сходил к Пухову, рассказал ему все. Тот ругнулся, досадуя, что на него вешают чужие заботы.
— Приедем в Казань, отправишь ее в больницу, — буркнул он и тут же рассердился: — Ну что ты смотришь на меня зверем? Хочешь высадить ее в какой-нибудь сельской дыре? Там нет лекарств, понимаешь? И врачей нет, потому что был объявлен приказ о всеобщей мобилизации медицинских работников.
Клим вернулся в каюту, сел рядом с Ниной:
— Потерпишь немного? Завтра я найду тебе доктора.
Она закрыла глаза:
— Расскажи мне что-нибудь, как раньше… Помнишь? Про Китай.
Клим передохнул:
— Китай — это очень загадочная страна. Там женщины носят штаны, а мужчины — косы…
Сколько раз он представлял встречу с Ниной, жил этими мечтами: как она обрадуется ему, как опять все будет хорошо, пусть на грани, пусть в постоянном страхе… А Нина ничего не сказала, даже не дала понять, что соскучилась…
«О господи, что я несу?!»
Сознание отказывалось принимать, что, вполне вероятно, это конец: женщины, которую Клим так любил, уже нет и никогда не будет — ее убил чекистский мерзавец. Ее физическая оболочка еще поживет несколько дней, а потом умрет у Клима на руках.
Глава 24
1
Ночью Нине стало легче, она даже уснула. Клим держал ее за пальцы и представлял, что его жизненные силы как-нибудь, по каким-нибудь тайным каналам переходят к ней. Смотрел в душную темноту за иллюминатором, слушал гул двигателя: «Быстрее… Быстрее…»
К Казани подошли на рассвете. «Нахимовец» встал на якорь посреди реки, а на берег отправили катер — узнать дальнейшие распоряжения командования.
Клим вышел на палубу; на пристани кто-то бегал с фонарями и факелами, лаяли собаки. С юга доносился далекий гул, будто там шла сильная гроза.
— Это артиллерия-матушка, — сказал один из матросов. — Что, не слыхал раньше?
Берег — унылая равнина, изрезанная светлыми колеями дорог. Отсюда до города еще несколько верст.
Судовой масленщик, много раз бывавший в Казани, объяснил Климу, как найти Шамовскую больницу, лучшую в городе.
— Сейчас высадимся на берег, наймешь извозчика и через час будешь на месте.
Сумрачные облака озарились огненной вспышкой, и со стороны города долетели мощные взрывы: один, другой, третий… Над далекими крышами потянулся черный дым.
— Что там случилось? — спросил Клим, когда ездивший на берег Пухов вернулся на корабль.
Леша судорожно сглотнул:
— Наши вагоны со снарядами взрывают… Белочехи на подступах к Казани, а у нас всего три тысячи солдат. Живо собирай китайцев!
— Куда?
— Собирай, тебе сказано! Едешь со мной.
— Леша, я…
Пухов выкатил бешеные глаза:
— Только вякни что-нибудь про свою бабу — пристрелю!
2
Клим вбежал в каюту. Нина приподняла голову.
— Слушай меня, — торопливо зашептал он. — Вот деньги, вот адрес больницы. Сейчас китайцев будут переправлять на берег. Пухов, холера, не отпускает меня — требует, чтобы я переводил… Как только они высадятся, заплати матросам, чтобы они доставили тебя на пристань. Там, говорят, всегда дежурят извозчики; скажи, что тебе надо в Шамовскую больницу.
Нина в испуге посмотрела на него:
— А ты?
Клим обнял ее, поцеловал:
— Постарайся добраться до больницы: потрать все до копейки, если требуется, но пусть тебя примет врач. Я найду тебя там. Справишься?
Нина кивнула.
— Рогов, ты где, черт тебя дери?! — послышалось из коридора.
Клим поднялся, все еще не отпуская Нининой руки:
— Я люблю тебя, поняла? Ты нужна мне. Сделай все, как я сказал.
— Рогов!
Дверь в каюту распахнулась, и на пороге появился Леша с револьвером в руках:
— Ты совсем сдурел?! Чехи наступают!
— Не ори, — зло бросил Клим.
Они вышли на палубу, где уже построились китайцы.
— Не ори, — зло бросил Клим.
Они вышли на палубу, где уже построились китайцы.
— Товарищи бойцы! — закричал Леша. — Вам поручается крайне ответственное задание: мы должны эвакуировать ценное имущество, находящееся в городе. Приказываю подойти к делу со всей ответственностью. При успешном выполнении задания отличившиеся будут награждены. Да здравствует мировая революция! А теперь все на погрузку!
3
Старинный красивый город, прямые улицы. Кругом никого, только изредка проносились небольшие кавалерийские отряды и грузовики. Пахло гарью.
Пухов и казанский комиссар со сросшимися бровями подгоняли китайцев:
— Торопись! Торопись!
По запыленным лбам струился пот; бойцы передавали друг другу фляжки с водой и пили на бегу.
— Куда мы сейчас? — спросил Клим бровястого.
— В банк.
В сумрачном небе что-то завыло, и через секунду раздался взрыв — совсем близко.
— Белые! — завопил Пухов.
— Переведите им, — кинулся к Климу бровястый, — это наши специально обстреливают подходы к банку, чтобы дать нам возможность увезти имущество.
Свернули на Проломную улицу. У большого дома с колоннами стояло несколько подвод. Матросы и красноармейцы бегали взад-вперед. Один из них выронил туго набитый мешок, на мостовую высыпались пятирублевые керенки, но их никто не подбирал.
— Тарасов китайцев привел! — крикнул кто-то. — Пусть принимаются таскать!
В сумрачном вестибюле были навалены ящики. Клим пригляделся: на каждом углем были проставлены надписи: «Госбанк», «Зимний дворец», «Аничков дворец»… Хитрук говорил, что во время немецкого наступления большевики вывезли императорские сокровища из Петрограда куда-то в глубь страны. Неужели в Казань?
Бровястый Тарасов велел китайцам брать по ящику и аккуратно грузить в подошедший трамвай. Клим слышал, как он объяснял Пухову:
— На трамвае проще довезти, пока электричество есть. Рельсы почти к самым пристаням подходят.
Леша угрюмо кивал. Достав из планшета лист бумаги, он написал химическим карандашом: «Мы временно покидаем Казань. Когда вернемся, белых прогоним, а тех, кто помогал им, повесим». Сунул листок за рейку, украшавшую парадную дверь.
Значит, отступление красных — дело решенное. Леша схватился за ящик, попробовал поднять — вены вздулись у него на висках.
— Ну что смотришь? — закричал он на Клима. — Помоги!
Ящик действительно был тяжелый. Вдвоем они дотащили его до трамвая.
— Полезай в вагон и принимай оттуда! — велел Леша.
Клим забрался на подножку.
— Быстрей! Быстрей! — стонал вагоновожатый.
Проход и сиденья были уже полностью заставлены. Тарасов подал Климу тяжелый сверток из мешковины:
— Аккуратнее, там статуя. Ящик развалился, а у нас ни молотка, ни гвоздей, чтобы его починить. Повезем как есть.
Клим пробрался в середину вагона — там еще было свободное место.
Грохнуло так, что он не удержался на ногах. Посыпались стекла. Вагон дернулся и покатил по улице. Клим лежал, распластавшись на ящиках; в зеркале в кабине отражалось безумное лицо вагоновожатого. Трамвай свернул на соседнюю улицу — в конце ее несколько домов стояли, охваченные пламенем. Горело огромное столетнее дерево: вместо листьев — тысячи мелких пляшущих огоньков.
Снова послышался вой снаряда. Удар — трамвай сошел с рельсов и, завалившись набок, въехал в витрину магазина.
4
Голова гудела, кожу на лбу стянула засохшая кровь. Клим попытался подняться, но острый угол ящика, застрявшего между сиденьями, уперся ему в грудь. Звать на помощь бесполезно — никто не отзывался. Кругом темно — трамвай вошел в здание, как в ножны, только в узком просвете между ящиками краснело зарево пожара.
Клим не знал, сколько прошло времени, прежде чем ему удалось выбраться наружу: наверное, был вечер. Его шатало от перенапряжения, руки были в ссадинах и занозах, страшно хотелось пить. Он заглянул в кабину вагоновожатого — тот был мертв: один из ящиков размозжил ему череп.
Клим протиснулся между крышей трамвая и стеной магазина и осторожно выглянул на улицу. Здание напротив догорало: рушились балки и перекрытия. Летели хлопья пепла, мимо брели окровавленные люди.
Мысли разбегались… Клим попытался вспомнить объяснения масленщика, как найти Шамовскую больницу. Сейчас там наверняка столпотворение… Придется спрашивать у людей, как туда добраться — извозчика не найти. Да и в кармане ни гроша: Клим все отдал Нине.
Деньги! В трамвае перевозили дворцовые сокровища!
Клим забрался обратно в вагон, но ни один из добротно сколоченных ящиков не развалился от удара, а без инструментов ослабевшими от контузии, трясущимися руками нечего было и думать вскрыть их. Издевательство какое-то — иметь вагон драгоценностей и не иметь ни времени, ни сил добраться до них.
Вылезая наружу, Клим увидел зацепившийся за ременную петлю сверток, который ему передал Тарасов. Размотал бечевку и мешковину — это был искусно выполненный бюст сатира с маленькими тупыми рожками над широким лбом. К подставке был приклеен лист бумаги: «Зимний дворец, подарок Александру III от французских промышленников. Серебро».
Клим оторвал бумажку и снова запеленал сатира — скульптура была тяжелой, но ее можно было унести.
5
До улиц вокруг Проломной долетали развороченные стаканы от снарядов. На глазах Клима один из них снес угол дома, другой сшиб трубу, третий перебил старую березу, и она с треском упала, перегородив дорогу. Шрапнель, как град, стучала по железным крышам; иногда доносились резкие пулеметные очереди. На тротуарах лежали мертвые.
Когда Клим добрался до красного больничного корпуса, в душе уже не осталось ничего, кроме ощущения громадной, заливающей всё беды. Мимо бежали солдаты, матросы, татарские женщины с детьми, муллы в длиннополых халатах, бородатые мужики…
В воротах застряла повозка с красным крестом. Пожилая маленькая монахиня в запачканной рясе и круглых очках совестила белую лошадь:
— Ну что ты встала раскорякой? Люди нас ждут, а ты их подводишь!
В больничном дворе крик, стоны; обезумевшие сестры милосердия в окровавленных фартуках метались с тазами и подносами с инструментом. Раненые лежали прямо на земле, через них перешагивали, как через бревна.
Никто, разумеется, не видел Нины.
— Ну откуда я знаю, где ваша жена?! — сердито крикнул истерзанный фельдшер. — Вы видите, что творится?
Клим долго ходил по палатам, заглядывал в лица. Вышел во двор. Монахиня все еще пыталась выехать за ворота.
— Собака ты, а не кобыла! — кричала она. — Что зенки пучишь? И не притворяйся падалью — кто вчера у чужого мерина весь овес из торбы выжрал?
Лошадь тянула изо всех сил, но не могла сдвинуть повозку.
— У вас задняя ось за створку зацепилась, — подсказал Клим.
Монахиня посмотрела:
— Ой, батюшки, и то верно!
Вдвоем они заставили лошадь попятиться и высвободили ось. Повозка выкатила на дорогу.
— Тебе куда, солдатик? — спросила монахиня. — Я сейчас обоз с ранеными поеду догонять — тот, что ушел на Свияжск.
— А гражданские среди них были? — встрепенулся Клим.
— Главврач велел взять тех, кому требуется срочная помощь. В Свияжске монастыри, там разместят раненых… Ты, солдатик, поезжай со мной, а то Матрена моя — добрая кобыла, не ровен час — позарится кто, а нам перевязочные материалы надо доставить… Садись ко мне на козлы. Меня сестрой Фотинией зовут. А тебя как?
6
Поток беженцев тянулся по размытой дороге. Телеги, тачки, коляски; орудийный расчет мучился над свалившейся в канаву пушкой…
Двигались слепо, бездумно, как мелкая рыбешка в стае. У Малой Игумновой слободы на дереве висел мертвец, привязанный за ногу, — все тело в сине-черных пятнах. Матросы останавливались, снимали бескозырки и крестились, а Клим еще долго не мог заставить себя поднять взгляд — он уже не мог смотреть на смерть.
Сестра Фотиния шмыгала коротким, обгоревшим на солнце носом.
— Ништо, ништо… Доедем до Свияжска — там благодать. Это град, понимаешь ли, особый. Сам Иоанн Грозный повелел срубить крепость в угличевских лесах и привезти сюда на стругах. Возвели ее в один месяц — по бревнышку собрали — и уж оттуда повели войска на Казанское ханство[28]. Я тебе, солдатик, покажу храм, где царь молился, — он до сих пор стоит.
Далекий гул канонады, шлепанье сотен промокших лаптей. Острый выступ завернутой в мешковину скульптуры тыкался в бок. Время от времени Клим замечал стремительную тень в придорожных кустах. Внутри все проседало: «Сейчас выстрелят!», и только через секунду понимал — это ж птица…