– Тебя не интересует, как прошло дежурство? – Аюшев все чаще возвращался с работы злым. Он искал повод для ссоры.
– Я знаю, ты не любишь, когда я спрашиваю об этом. – Майя продолжала заваривать кофе. На душе было паршиво. Ей самой хотелось нагрубить, накричать на Кирилла, но этим она лишь помогла бы ему. Она не опустится до скандальных выяснений отношений. – И еще я знаю, что ты устал. Тебе нужно лечь спать.
– Я сам знаю, когда и что мне делать.
– Извини. По-моему, я не сказала ничего обидного.
– Ты думаешь, что хорошо знаешь меня? – задиристо продолжал Кирилл.
– Нет, я так не думаю. Кофе будешь?
– Буду. Только после душа.
Майя прислушивалась к звукам льющейся воды. Нечего было надеяться, что настроение Кирилла изменится. Он зашел в кухню чернее тучи.
– А о чем ты вообще думаешь, Майя? – Аюшев сел за кухонный стол, нервно покачивая ногой. – Иногда хочется понять, что творится в твоей голове. Так о чем ты думаешь?
– О многом, – начала она. Разлила горячий кофе по чашкам. Красивые прозрачные чашки. Она купила их недавно. Ей нравится их легкость, прозрачные стенки. Так давно мечтала, и вот, кажется, ей недолго придется пить из них ароматный кофе.
– Просветишь? – Кирилл поплотнее запахнул полы махрового халата, откинул со лба влажные волосы.
– Конечно, Кирюша. Начну с главного.
– Это разумно. Потому что я действительно устал. Давай конкретно, – цинично улыбнулся Аюшев.
– Мне кажется, я должна снова переехать к себе, освободить жилплощадь, куда ты меня так опрометчиво пригласил… – Майя сделала паузу, но ее никто не собирался перебивать.
С лица Кирилла сошла улыбка. Лицо застыло в маске напряженного ожидания. Значит, она не ошиблась. Она больше не нужна ему. Не нужна она, а значит, не нужен и их ребенок, которого она носит под сердцем. Как обидно. Почему это случилось в такой неудачный момент? Еще пару месяцев назад его обрадовало бы подобное известие. Почему она так уверена? Ей приятно так думать. Ну, а теперь он наверняка решит, что она хочет удержать его. Ребенок – как способ привязать мужчину. Только не это.
– Ты говоришь, словно обвиняешь меня в чем-то? – соизволил произнести Аюшев.
– Нет. Тебе показалось. Я пытаюсь все исправить, – грустно улыбнулась Майя. – Кажется, мы слишком много времени проводим вместе. Хотя был момент, когда мы оба этого хотели.
– Был?
– Да, теперь наше совместное пребывание превратилось в наказание.
– Для кого? – Аюшев вел себя жестоко, подталкивая Майю к тому, что хотел услышать.
– Для тебя, дорогой мой. Но ты не переживай. Я не дам тебе страдать в собственном доме. Я облегчу твою жизнь.
– Ты уходишь от меня?
– Я хочу дать тебе время прийти в себя. Чтобы ты снова стал скучать по мне. – Все-таки она не смогла отказаться от последнего шанса. Какое унижение, но Майя любила, все еще любила. Она теряла свою любовь, и вместе с этим ощущением из нее словно уходила сама жизнь.
– А если не получится? – Маленькими глотками он пил остывающий кофе и не сводил с нее пристального взгляда.
– Я и так сказала больше, чем должно… – Она боялась, что заплачет.
– Знаешь, это как войти в одну реку дважды, – все так же внимательно глядя на нее, произнес Аюшев. – Надежды мало.
– Я не хочу сейчас говорить об этом. – Она выронила из рук свою чашку с кофе. Та упала, со звоном разбившись. Коричневое пятно быстро расползлось по сверкающему линолеуму.
– Не огорчайся. Это всего лишь чашка…
– Язык не поворачивается сказать: к счастью.
– А ты веришь в приметы? – удивился Кирилл. Майя увидела, как в его глазах мелькнула жалость. Один миг слабости, сожаления, страха перед неизвестностью. Кирилл заколебался: все-таки столько лет вместе. Еще есть возможность остановить ее. Но в следующий миг Аюшев пристыдил себя. Она помогает ему, зачем же сопротивляться?
– Какая, к черту, разница, во что я верю? Я за веником…
Майя быстро вышла из кухни. Она не могла больше выносить его взгляда, не могла продолжать этот разговор. Если бы все оказалось дурным сном, Майя была бы счастлива. Но все происходило на самом деле. Еще немного, и она окажется в роли брошенной любовницы. Ей казалось, что с ней такого произойти не может. Ее будут любить всегда.
Кажется, Аюшев решил, что с него довольно. Она перестала быть ему интересной. Майя боялась, что все закончится именно так. В ком она не была уверена? Только не в своих чувствах. Говорят, мы сами притягиваем неприятности. В этом ли дело? Никто и никогда до конца не знает человека, с которым приходится делить постель, радости и горести которого принимаешь близко к сердцу. Мы и сами себя не знаем, что говорить о других.
В тот же день Майя собрала вещи. Но только представила, как останется одна в четырех стенах, испугалась. Нервы на пределе. Она может натворить глупостей. Поэтому поехала не к себе, а к матери.
Две комнатушки, в которых обитала Неля Петровна, должны были ненадолго стать убежищем Майи от всех и прежде всего от самой себя. Раньше семья жила в большой четырехкомнатной квартире. Но это было очень давно, словно в другой жизни. От этой роскоши осталась однушка, где устроилась Майя, и двухкомнатный «трамвайчик», где хозяйничала Неля Петровна.
Та большая квартира досталась отцу от родителей, так же, как и столовое серебро, какие-то картины и несколько старинных нэцке. Майя вспоминала, как в детстве играла в большой прием: раскладывала на огромном овальном столе в гостиной приборы, салфетки и делала вид, что общается с большим числом гостей. Доставала причудливые фигурки нэцке, рассаживала их и разговаривала с ними, коверкая язык, как будто на японском. Мать ее игры раздражали, поэтому она никогда в них не участвовала. Да и Майя ее не приглашала. Девочка знала, что все закончится криками, руганью, обещаниями запретить брать в руки дорогие вещи. С уходом отца постепенно все это добро материализовалось в денежные суммы, которые в руках не умеющей вести хозяйство матери таяли на глазах.
Когда отец был жив, мама не работала. Имея среднее медицинское образование, она считала ниже своего достоинства работать простой медсестрой. Какой-то опыт работы у нее был, но, получив возможность быть домохозяйкой, мама с радостью поставила точку на своей трудовой деятельности. Правда, и на поприще ведения хозяйства она не очень-то преуспела. Неля Петровна спокойно смотрела на окружающий беспорядок, не умела и не любила готовить. И это при том, что сама выросла в детском доме. Его воспитанники обычно многое умеют просто потому, что у них нет иного выхода.
– Я наработалась с пеленок, – как всегда преувеличивала Неля Петровна, когда муж указывал ей на гору грязного белья или раковину, полную посуды.
– Я прихожу с работы и хочу просто поужинать. Неужели я требую многого?
– Володя, ты со мной так груб. Я поверить не могу! – В маме погибла как минимум вторая Ермолова. Так входить в роль могла только талантливая актриса. Слезы блестели в ее глазах по мере необходимости. Отец не мог видеть ее расстроенной и потому старался как можно быстрее загладить свою вину.
– Прости, солнышко. Все это мелочи. Ты только не огорчайся так…
Майя выглядывала из-за дверного косяка, наблюдая за тем, как отец целует маме руки и уже с юмором говорит о том, что остался голодным. В детской голове не укладывались такие отношения. Майя считала, что ее родители особенные и любовь у них особенная, а мама немножко балованная, но это пройдет. Зато папа замечательный, такой добрый и веселый. Жаль, что уходит, когда она еще спит и возвращается поздно.
Зато мама никогда ничего не успевала. Уборка занимала Нелю Петровну меньше всего. На кухне у нее постоянно что-то пригорало, сбегало, разбивалось. Единственное, что она делала с удовольствием, теряя ощущение времени, – читала. Она жила в каком-то своем мире, в котором обладала гораздо большими возможностями, мире, в котором ее ценили и уважали. Почему-то в реальной жизни она не замечала, что рядом с ней преданный мужчина и маленькая дочка, которым она нужна, которые любят ее. Не замечала или не хотела замечать.
Майя всегда знала, что у матери странный характер: у нее от поцелуя до наказания полшага. В один миг из улыбающейся, спокойной мама превращалась в злую фурию с недобрыми глазами. Кроме того, Неля Петровна очень часто находилась в состоянии беспричинной апатии. В такие дни она могла пролежать целый день в спальне, листая журналы. Майя припоминала, как заглядывала к ней со своей книжкой, надеясь примоститься рядышком.
– Кыш к себе! – раздражалась мама. Майя ее безумно боялась и потому безропотно шла в свою комнату. Оглядываясь, она видела отрешенное лицо и торопилась поскорее скрыться за дверью.
Неля Петровна считала себя очень тонкой и высокоорганизованной натурой, которая по воле судьбы должна была терпеть рядом с собой такого мужлана, как ее муж. «Выступления» матери на эту тему очень четко запечатлелись в детских воспоминаниях Майи. Многое в отношениях между родителями оставалось для нее загадкой до сих пор. Например, как они познакомились? Кто были родители отца? Единственное, что Майка узнала, – они рано ушли из жизни, так что ему пришлось самому заботиться о себе. Он выбрал нелегкую, но довольно денежную профессию, потому что знал: помощи ждать неоткуда. Вот и выбрал работу, где была нужна сила, выносливость, трудолюбие.
Неля Петровна считала себя очень тонкой и высокоорганизованной натурой, которая по воле судьбы должна была терпеть рядом с собой такого мужлана, как ее муж. «Выступления» матери на эту тему очень четко запечатлелись в детских воспоминаниях Майи. Многое в отношениях между родителями оставалось для нее загадкой до сих пор. Например, как они познакомились? Кто были родители отца? Единственное, что Майка узнала, – они рано ушли из жизни, так что ему пришлось самому заботиться о себе. Он выбрал нелегкую, но довольно денежную профессию, потому что знал: помощи ждать неоткуда. Вот и выбрал работу, где была нужна сила, выносливость, трудолюбие.
Как могли найти общий язык два совершенно разных человека? Казалось, у них вообще нет ничего общего, никаких точек соприкосновения. Майя хотела разобраться, но сделать это без помощи матери было невозможно. Спрашивать не имело смысла. Мать никогда не отвечала прямо, а отгадывать очередной ребус у Майи не возникало желания.
По-видимому, отец хорошо зарабатывал, иначе семье не на что было бы жить. Он рано уходил, поздно возвращался. Майя помнила, что наступил период, когда от него пахло чем-то неприятным. Отец открывал дверь, и Майка бросалась ему навстречу. Каждодневный ритуал, которого она так ждала. Майка прыгала в раскрытые объятия, получала поцелуй и довольное рычание. Все хорошо, только вот этот запах. Майя морщила нос, но открытая улыбка отца сглаживала неприятное впечатление.
Это потом она поняла, что запах, заставлявший ее морщить нос, – смесь водочного перегара с луком. По этому поводу в доме часто вспыхивали скандалы. Почему-то Майя всегда принимала сторону отца. Когда мать начинала на него кричать, девочка убегала в свою комнату. Майка с силой колотила кулаками подушку, как будто та была причиной очередной ссоры между родителями.
Страсти утихали. О Майке на время забывали, и тогда, предоставленная самой себе, она читала. Наверное, страсть к чтению у нее от матери. Для обеих события на страницах романов стали спасением от жизненных невзгод. Майка читала все подряд. Те книги, что были у нее в комнате на полках, она давно знала наизусть, поэтому приходилось потихоньку доставать что-то новенькое со стеллажей из зала.
Майя читала Мопассана, Дюма и с удовольствием уносилась прочь из наполненной грозными окриками просторной квартиры. А однажды мама нашла у нее под подушкой «Милого друга» и, сделав страшные глаза, набросилась на отца.
– Из нее вырастет проститутка, если в семь лет она читает вот это! – громыхала Неля Петровна, потрясая книгой в голубом переплете перед носом улыбающегося отца.
– Неля, это просто книга.
– Что ты можешь понимать. – Мать безнадежно махнула рукой и поспешила ретироваться из комнаты дочери.
– Не переживай, малыш. – Видя, что дочь на грани слез, отец потрепал ее по щеке. Он на ее стороне. За это Майка была ему благодарна.
Мать развила скандал до небывалых масштабов. Она оказалась мастером на эффектные, беспочвенные обвинения, отбиваться от которых бесполезно. Майка вспоминала, что мама обычно первая начинала разборку, долго кричала, отец что-то отвечал, но негромко, так что разобрать было трудно. И в тот раз, в случае с непотребной литературой, нелепыми обвинениями, отец так и не понял, в чем трагедия. Он не видел ничего плохого в том, что девочка много читает. А Майя запомнила очень понравившееся ей слово «проститутка». Позднее, узнав его смысл, удивилась, что мама могла подумать о ней такое.
Майя плохо помнила отца. Его не стало, когда ей было восемь. С годами вместо лица память воссоздавала светлое пятно. Черты стерлись, но в одном Майя была уверена – отец часто улыбался. Добрый веселый, таким он остался в ее памяти. И только с ним связаны воспоминания о поездке в зоопарк, лунопарк, играх в карты и кегли, уроках плавания в ванне, когда отец учил ее не бояться воды и погружаться в воду с ушами. Запомнилось, как из-за этого он ссорился с матерью. Она кричала, что у девочки может быть отит, а он ставит на ней свои эксперименты. Каждый оставался при своем мнении. Проходило время, и все повторялось.
У родителей никогда не было согласия в вопросах воспитания. Майка смутно, но помнила громкие обсуждения своего поведения. До сих пор для нее было загадкой, что так сильно в ее поведении выводило мать из себя? Маленькая девочка, предоставленная самой себе, редко о чем-то просившая, чем она могла настолько не угодить матери? Разве только самим фактом своего рождения?
Мать была вечно недовольна ею. Отец просил оставить ребенка в покое. Иногда позволял себе спорить. Только в отличие от матери никогда не повышал голоса. Он умел поднимать настроение Майке, когда видел, что она в очередной раз подверглась «незаслуженной атаке» вечно раздраженной матери. Любил подбрасывать дочь кверху и при этом громко заразительно смеяться. Называл ее красавицей и говорил, что любит. Майке было важно это слышать, потому что от матери кроме упреков и редких похвал она не слышала ничего.
– Опять балуешь ее, Владимир? – Услышав громкую возню в зале, мать появлялась и останавливалась в дверном проеме. Она не переступала порога комнаты, в которой царил беспорядок. Казалось, ей невыносимо видеть проявления радости, когда у нее на душе такой мрак.
Майка с отцом растерянно переглядывались. В ходе очередной партии в кегли они не заметили, что нарушили режим тишины, которого строго придерживалась мать. Она даже музыку слушала в наушниках, чего требовала и от остальных. Ее гневнее взгляды были красноречивее любых слов. Окинув Майку и мужа презрительным взглядом, Неля Петровна так же неожиданно исчезала.
– Ну что, еще партию? – шепотом предлагал отец, словно в знак протеста. Майя отчаянно трясла головой, соглашаясь. – Пошумим чуток?
Они понимали друг друга с полуслова. Майка тонко чувствовала настроение отца, а он – ее. С матерью в этом плане всегда была напряженка. Так было в раннем детстве, так было и до сегодняшнего дня. Общение с Нелей Петровной означало для Майки в более зрелом возрасте – стресс, а в детстве – страх, боязнь сказать что-то не то, вызвать очередной приступ гнева.
Со стороны их семья выглядела вполне счастливой. Но Нелю Петровну бесило, что ее малолетняя дочь легко находит общий язык с отцом. Этот мужчина с ней самой едва ли словом обмолвится, а с этой щебетухой после работы болтает, забывая о времени. Променял жену на девчонку.
– Владимир, дай ей отдохнуть от тебя, – не выдерживала мама, заглядывая в детскую.
– Сейчас, Неля, еще минутку, – улыбался отец. С Майкой время переставало для него существовать. То, что жена мстит дочке за повышенное внимание, Владимир поначалу не осознавал. У него это в голове не укладывалось. Закрепив за собой ореол мученицы, несчастной, вынужденной терпеть серую, безрадостную жизнь, Неля обрушивала горечь несбывшихся надежд прежде всего на дочь, а заодно и на мужа.
Майка до сих пор не могла понять, как эти два человека могли решиться создать семью? Может быть, в самом начале их отношений были и любовь, и желание? Может быть, произошло нечто, что уничтожило чувства, сделало невозможным иные отношения. Те, которые видела Майка, ей не нравились. Ничего такого, о чем приятно вспоминать. Нелепый союз, разрушительный. Ей приходилось жить, радуясь временным перемириям, коротким передышкам в выяснении отношений между родителями. Порой взрослые вели себя так, как будто Майки и вовсе не существовало. Тогда ей становилось особенно грустно.
Прошло уже столько лет, а об отце Неля Петровна вспоминала лишь в исключительных случаях. Ей не хотелось возвращаться в прошлое. Такие экскурсы совершались только по инициативе Майи. Это она могла задать вопрос, который заставлял мать листать страницы книги ее неудавшейся жизни. Владимир Душа – глава, которую Неля Петровна предпочла бы вовсе вычеркнуть, но упрямая девчонка то и дело заставляла ее переживать события тех лет.
По словам матери, отец всегда был неприспособленным к жизни, никогда не понимал ее. Она называла его пришельцем с далекой планеты. Наверное, «поэтому» прожила с ним девять лет, истерически причитая о пропащей молодости, загубленном здоровье. Неля Петровна еще много лет была настроена петь песнь о своей неудавшейся жизни, но скоропостижная смерть отца поставила крест на ее стенаниях. Отец умер от инсульта. Однажды Майя попыталась узнать у матери причину смерти, но та начала рыдать, зло поглядывая на нее сквозь слезы.
– Какая, к черту, разница, из-за чего он умер?! – громко сморкаясь, выкрикнула Неля Петровна. – Главное, что он оставил нас с тобой в этих хоромах. А чем мы будем за все это платить? Никого, кто мог бы помочь. Ни родственников, ни друзей… Лучше бы я отошла в мир иной. Вы ведь так ворковали, голубки. Вам было так хорошо вместе. Лучше бы это случилось со мной…
Майка снова чувствовала себя виноватой, но ни на минуту не верила в то, что мама говорит от души. Кажется, не было на свете человека, так отчаянно и крепко цеплявшегося за эту жизнь. Неля просто боялась перемен, которые внезапно обрушились на нее. Это понимала даже Майя. Наверное, потому, что девочка и сама была основательно напугана. Теперь рядом с ней нет ее друга. Она осталась один на один со вспыльчивой, взбалмошной матерью, от которой можно ожидать только грубостей и упреков.