- Ну, ты пиздец, Саша, - признал Олег, немного захмелевший, - нервы у тебя чудесные. Ты че там ментам втирал, я не понял? У "Макдоналдса"?
Саша махнул рукой, улыбаясь довольно, - ерунда, мол.
- Не, серьезно, - не унимался Олег. - И сейчас опять с ними общался? - Олег захохотал сипло и довольно. - Говоришь, теперь вон туда побежали?
- Да, я тоже позабавился от души, - пьяно загоготал Веня. - Думал, у тебя крыша поехала: решил сделать немедленную явку с повинной. В подъезд нас всех запер, мусорам наводку дал… Ты, Саня, отмороженный, оказывается, хуже меня…
Олег налил Саше стакан спиртного. Саша из приличия взял, хотя пить не хотел. Попросил еще кусочек сырка, нарезанного тонко и нежно.
Верочка, слушая парней, смотрела то на них, то на Сашу - гордо, восхищенно даже.
- Я спать пойду, пацаны. Спать хочу, - сказал Саша, чувствуя Верочкин взгляд неотрывный и теперь взволнованный. Кивнул ей - пойдем, девочка хорошая? - и она встала легкая и счастливая: маленькие ступни детские, на грязном полу дощатом.
"Пальчики мои", - подумал Саша нежно. Олег завистливо посмотрел им вслед.
Утром в дверь бешено забарабанил Олег и, не дождавшись разрешенья войти, заглянул возбужденной мордой ("Верочку надеялся увидеть голышом", - мелькнуло у Саши).
- Вставайте, короче, голубки! Там Яну показывают! - заорал он и сразу исчез. Даже не стал ждать, появится ли Вера из-под одеяла. На ней, и вправду, ничего не было.
Саша вскочил, натянул брюки, вылетел голый по пояс, все сидели у телевизора, никто не спал. Лица у парней были ошарашенные. В течение нескольких секунд Саша видел на экране лицо главы государства, измазанное черт знает чем, беспомощное, злое и униженное одновременно. Стекало белое, рыжее, красное на пиджак - словно его облевали всего. Президент иногда открывал рот и беззвучно шевелил губами, пытаясь вдохнуть. Какие-то люди испуганно топтались возле него, кто держа платок, кто салфетку, - и не решаясь ничего сделать.
"Девушка бросила в голову президенту целлофановый пакет, предположительно наполненный томатным соком, майонезом, кетчупом, сливками, разваренными, мелко покрошенными макаронами и еще чем-то, издающим резкий и неприятный запах", - вещал диктор. Казалось, что он с трудом сдерживает улыбку. Это был хороший и давний знакомый Костенко, ведущий последней независимой программы на российском телевидении. Интриган и миллионер, выросший в глубокой провинции, в семье еврейского врача и русской учительницы, похоже, он сам знал, что его программу скоро закроют, и посему совершенно распоясался.
Только из этой программы последние пару лет можно было узнать о том, что в природе существуют "союзники", а Костенко сидит в тюрьме. Теперь он показывал то, что показывать в принципе нельзя.
"Яне Шароновой прямо в здании театра, на глазах у десятков представителей культурной общественности, были нанесены тяжелые физические травмы. Нашему корреспонденту удалось снять кафель, по которому буквально провезли лицом девушку, совершившую хулиганские действия в отношении главы государства. Кафель, мы видим, в крови и, как уверяют свидетели, в крошеве зубов девушки. Кроме того, судя по всему, ей сломали руку - стоявшие рядом явственно слышали характерный хруст. Заметим, что девушка сопротивления не оказывала и успела выкрикнуть одну фразу: "Это была политическая акция!" Саша содрогнулся. Ведущему явно нравилось происходящее и произносимое им - он был уверен, что проводит последние минуты на экране, в прямом эфире, зато именно его репортаж пойдет сегодня по всем мировым каналам.
"Сотрудники охраны президента немедленно изъяли все пленки у фото- и телекорреспондентов, но нам чудом удалось сохранить отснятый материал, - докладывал ведущий. - Наши источники в партии "Союз созидающих" утверждают, что Яна Шаронова в последнее время занимала одно из руководящих мест в партии. Именно ей приписывают организацию захвата смотровой башни в центре Риги с требованием отпустить из латышских тюрем ветеранов Великой Отечественной войны. Однако за недостатком улик Шаронова по-прежнему оставалась на свободе".
Следом пошел репортаж о самых громких акциях "союзников" за последние годы: разгром в центре Москвы, министры в майонезе и с кремовыми тортами, одетыми на тяжелые головы, чучело губернатора на шпиле…
"А вот последняя новость из провинции", - сообщил довольно ведущий. И тут пацаны увидели вчерашний "Макдоналдс", будто переживший жестокий ураган. Не в силах сдержаться, Веня и Олег захохотали, и даже Позик улыбнулся.
Следом за "Макдоналдсом" мелькнула дверь с надписью "лохи", фасад со словом "мрази", увенчанным восклицательным знаком, и вид офиса изнутри - выгоревшие стены, черные батареи и груды оплавленного хлама - предположительно, это были компьютеры.
Ведущий комментировал видеоряд.
- Пришел капец, - сказал Саша негромко, он один не улыбался все это время. - Президента нам не простят.
- Да ладно, ничего не будет, - махнул рукой Веня. В ту же секунду задребезжал, подрагивая белыми боками, старый телефон. Все переглянулись.
Олег взял трубку.
- Тебя, Саш, - сказал.
Звонил местный "союзник" - Шаман.
- Сань, твоя мать тебя разыскивает.
- Шаман, ты откуда звонишь? - прервал его Саша.
- Да нормально все, не из дома. Мать тебя разыскивает, плачет.
- Чего случилось?
- Говорит, приходили опера, искали тебя. Всю квартиру перетрясли твою. Толкнули ее, говорит.
- Что значит "толкнули"?
- Не знаю, что значит. Она говорит - "толкнули". Она не пускала их. Дверь вроде выбили. Я не понял. Она плачет, говорю.
- Ладно, все понял, плачет.
Только положил трубку, снова звонок. Олег взял трубку. Молча выслушал и положил.
- У меня менты были, - сказал.
- Тебе из дома звонили? - спросил Саша. Если звонили из дома, - значит, скоро придут сюда, понимал он.
- Да там нормально все. Я бабку свою научил. Если придут милиционеры, сказал ей, позвони и скажи: "Оля, я приготовила рагу! Приходи в гости!" Она так и сказала. Не могла никак запомнить, я ей на бумажке написал, приклеил над кроватью.
Олег засмеялся довольно. Саша смотрел на него внимательно, раздумывая. Ладно, решил, здесь пока останемся. Надо бы к матери сходить только.
Толкнули ее. Я вам, бляди, толкну.
Рожи умыли, позавтракали кое-как, чайку выпили. Видя глаза Вени, бегающие по вчерашней, опустошенной безвозвратно посуде из-под портвейна,
Саша велел:
- На улицу не ходить никому.
- Так сигарет нет, - сказал Веня весело.
- Вон Верочка сходит, - девочка его как раз на кухню зашла, улыбаясь как-то по-новому.
"Теперь все знают, что Саша - мой парень", - так сам Саша расшифровал ее настроение.
"Хотя, черт ее знает…" - осекся спустя минуту.
- Ты куда? - спросила Верочка.
- Приду скоро.
- Сань, так и денег нет, - улыбался Веня.
Саша дал Вере красивую, хрусткую купюру. Веня издал радостный клик.
* * *
Он шел по городу, чувствуя, что улицы и площади ненавидят его. Как будто Сашу пытаются выдавить из этих скучных и обидчивых пространств. И злой, ощеривающейся энергии, пульсирующей внутри, уже не хватало Саше, чтобы противостоять. Город был слишком велик.
"Суд судом, век веком", - повторял упрямо Саша, До конца не понимая и не пытаясь понять, что значат эти слова.
"Я все смогу", - говорил он, касаясь гильзы в кармане. Она холодила пальцы, ее никогда нельзя было нагреть.
Он не стал подходить к своему дому, а зашел в соседнюю пятиэтажку, поднялся к чердачной двери, но на ней висел огромный замок. В соседнем подъезде было то же самое. В третьем - повезло. Замок оказался сломанным, - ржавую дужку нужно было только раскрыть. Дверь, шипя по полу, поддалась. Из черного нутра пахнуло сырым камнем, затхлостью.
Щелкая зажигалкой и все равно ни черта не видя, едва ноги не поломав, нашел ход на крышу, рукоятка люка была просто перекручена проволокой. Вылез на белый свет, прошел почти до края крыши. Сидел на корточках, разглядывал двор, окна своей квартиры, редких прохожих…
Долго искать не пришлось - в дальнем конце двора стояла черная "Волга", со свежими следами недавней парковки, без снега на крыше. Антенна качалась на ветру. Никогда этой машины не было здесь, помнил Саша.
Спустился вниз, прыгая через ступени, - будто на свидание торопился. В городе был всего один переговорный пункт, туда Саша и направился. Дома никто трубку не брал.
Вышел на смурную, темную, несмотря на утро, улицу. Снег был жесткий и настырный, а Саша без шапки.
Мгновенье посомневавшись, пошел в центр города - "за шапкой", оправдал себя.
Быстро добрался на маршрутке, прошмыгнул во вчерашний дворик, шапка так и висела на сучке, только в снегу и холодная, нежилая. Забрал ее, одел, проледеневшую, грел головой.
У "Макдоналдса" все прибрали и уже вставляли новые окна. К сгоревшему офису не пошел - издалека приметил, что люди там суетятся. И камеры вроде стоят. Местные журналисты собрались, должно быть. Проснулись…
Уселся в вальяжный, но усталый троллейбус, проехал полный круг, наблюдая, как набирается полный, битком, салон, и как, к концу маршрута, становится пустынно, и кондуктор, шумная и полная баба, целый час неумолимо буровившая сгусток пассажиров, вдруг вздыхает и становится неожиданно одинокой, и бесцветные глаза ее блуждают тоскливо.
- Ты чего? - спросила кондуктор у Саши на конечной.
- Я остановку свою пропустил, можно, я обратно проеду?
- Мы стоять будем десять минут, - ответили ему недовольно. - И за билет придется еще раз заплатить.
- Я заплачу, - ответил.
Думал о маме и о Яне. Они сменялись в голове, и обеих их было жалко нестерпимо, и обе казались родными настолько, что умереть за них хотелось немедленно.
"Зубы выбили Яне, а…" - Саша вспоминал ее быстрый рот, и губы, и влажный язык, и так часто меняющие настроение глаза.
И сразу после этого думал о матери, и в этой смене не было ни пошлости, ни подлости.
"Маму мою кто смеет обидеть? Мать мою кто?" - думал, глядя перед собой, в пластмассовую стенку с нелепым календарем - а за стенкой сидел и курил водитель, Саша чувствовал вкус дыма и сам хотел курить.
Он дозвонился до матери уже после обеда, замерзший, оголодавший, она взяла трубку мгновенно, будто сидела возле телефона.
- Ты где, сынок? - почти закричала она.
- Да тихо ты, мам, нормально все у меня, - отвечал Саша, оглядываясь зачем-то по сторонам, всматриваясь в лица людей, стоящих возле его кабинки, и оттого путаясь в словах. - Я… на улице… Ну, звоню тут из одного места. Что там у тебя?
- Да что у меня. Ничего у меня. Вот мастеров вызвала - дверь вставляют.
- Ее выбили?
- Ну ты же сам мне говорил: не открывай никому никогда, говори, чтоб повестку оставляли в почтовом ящике. Я и не открывала, - и жалуясь, и сетуя, говорила мать.
- Они тебя били?
- Бог с тобой, Саша, никто меня пальцем не тронул, не делай только ничего. Никто меня не бил. Разбросали все вещи по квартире, цветок вон мой зачем-то разбили об пол, обзывали тебя по-всякому и ушли. Что ты натворил, а? Где ты есть-то?
- Нигде, мам! В Караганде! Сиди спокойно там, не бойся. Я ничего не делал плохого, поняла? Все, деньги кончаются. Мама! Пока! Все хорошо! Все будет хорошо!
И нажал на рычаг скорей.
Вышел из переговорного, одну остановку шел пешком, на душе стало свободней. Даже согрелся. Вспрыгнул на подножку маршрутки.
Совсем уже стемнело.
Подходя к Олежкиной квартирке, сбавил шаг, поглядывая на окна. Свет и свет, хоть бы морда какая показалась, родная.
"А что у нас тут во дворике? Не притаился ли за углом транспорт со спецназом? - Саша осматривался. - А кто у нас тут курит? Мужик какой-то курит. Тоже на Сашу смотрит. Ну, я тоже покурю. Еще кружок сделаю. Вокруг домика…"
Саша пошел было, но вдруг обернулся, признавая стоящего даже не по чертам - в темноте не различимым, а по ощущению, по короткому пальто, по жесту руки, сигарету к лицу подносящей.
И Сашу тоже вроде бы признали.
- Матвей! - Саша даже руки раскрыл от удивления и радости.
- Саша, - по голосу было слышно, что Матвей улыбается.
Они обнялись с искренним и теплым чувством.
- Ты как нашел этот домик-то, Матвей?
- Так мы тут с Роговым ночевали в прошлый раз.
- А, точно. Я и забыл. Давно тут?
- Да вот, только подошел, минут семь. Только с электрички. Присматриваюсь вот - пропалили вашу хатку или нет еще.
- И я тоже присматриваюсь.
- А что, вас тоже начали давить уже? - голос Матвея сразу стал серьезнее.
- Да мы не знаем. Мы вчера тут погром и поджог устроили в центре города. Шхеримся теперь. А у вас что, проблемы из-за Яны?
- "Проблемы…" - усмехнулся Матвей, в смысле: разве это так называется.
- Ну, ладно, что тут ждать. - Саша понял, что разговор серьезный, да и Матвей выглядел устало. - Погоди, я до квартирки дойду - если не выйду, значит, тебе дальше надо ехать.
- Не спеши, Саш. Что, велики шансы, что там… ждут нас?
- Да нет, нормально все. Там наши пацаны, Веня, кстати…
- Веня?!
- Да, Веня, а что? Они бы успели окошечко там разбить, если что, маякнуть как-нибудь мне. Они меня ждут. Нормально, думаю. Сейчас приду. Саша поднялся к дверям квартиры - послушал несколько секунд. Поначалу слышал лишь гудящий телевизор, но потом раздался веселый голос Вени, и у Саши от сердца отлегло. Открыл дверь, заглянул.
Олег с Верочкой сидели на кухне, пили чай. Верочка слетела с табуретки как птичка - Саше навстречу. В губы поцеловала быстрым клювиком, чуть сырым.
Олег скривился - изобразил улыбку приветствия Саше.
"Кадрил Верочку мою", - догадался Саша.
В комнате Веня и Позик смотрели телевизор, дурь какую-то шумную, со стрельбой.
- Сейчас вернусь, - сказал Саша довольно.
Они вошли через минуту с Матвеем. Приветливо улыбаясь, он поздоровался с Олегом и Позиком, поклонился Верочке, а завидев Веню, сказал:
- Глаза б мои тебя не видели, - без особой, впрочем, злобы - перегорело, видимо.
Веня виновато моргал белесыми ресницами, пытаясь определить, насколько Матвей рассержен. Саша, проходя мимо него, почувствовал запах спиртного - Верку, наверное, раскрутил на чекушку, жулик.
- Ну, что, может, чайку? - предложил Матвей.
- Пойдем, поставим. Посидите тут пока? - попросил Саша ребят.
Прикрыл дверь на кухню.
- А чего с Веней? - спросил.
- Да мы выгнали его. Пьет с утра до вечера, дурь курит и в бункер ее тащит килограммами. Впрочем, бункера теперь у нас нет.
В то утро, когда Яна, проникшая на открытие нового театра по журналистскому удостоверению, умудрилась, притаившись на балкончике, бросить проходившему внизу президенту пакет на белесую голову и точно попасть, - в то утро Матвей шел из дома в бункер.
Когда добрался до бункера, увидел там оцепление, и едва сам не попал к оперативникам. Бункер захватили и, похоже, просто изуродовали всех, кто там был.
- Так ты знал про то, что Яна хочет сделать? - прервал Матвея Саша.
- Она не согласовала ни с кем! - внятным шепотом сказал Матвей, и шептал он, конечно, от кошмара случившегося с Яной, а не оттого, что опасался чего-то. - Ни с кем, Саша, не согласовала! Ей бы никто не позволил! Это же все, Саша! Ее убьют там! Все люди, с которыми мы еще могли иметь дело - из числа хоть сколько-нибудь приближенных к верхам, - все отказались со мной общаться. В то же утро! Я сразу же стал звонить, как только узнал. Кто просто отключался, кто прямым текстом меня на хер послал. Потом я положил мобильный на лавочку - и через две минуты, едва я отошел, за мобильным примчала целая кобла дебилов в масках. Смешное было зрелище, я в такси сидел на другой стороне дороги. Посмотрел и уехал. Добрался до квартиры, из которой час назад ушел, Саша - и ты представь, - они не просто сделали обыск там - они всю мебель, все, что было в квартире, выбросили с третьего этажа на улицу. Там искать, они знают, нечего, они уже искали раз десять, - вот просто выкинули все в окно, и окна побили при этом.
Матвей не казался огорченным - просто рассказывал как есть.
- А у меня жена дома, с маленьким ребенком, - добавил.
Саша вопросительно посмотрел на Матвея, пугаясь даже вопрос задать.
- Они к матери ее ушли сразу, даже защищать барахло не стали, - ответил Матвей, поняв взгляд. - Жена сказала, что вид у этой подлоты был такой, что минута - и ее саму бы с дитем выкинули.
- Хотел сунуться было в одну нашу московскую хатку, - продолжал он, - но там уже ждали меня. Наши пацаны меня на улице нашли, а опера - нет. Пацаны сказали, что меня ищут по всей Москве, думают, наверное, что я с Яной все это затеял. А вообще, наших всех хватают. Кого успели найти.
Саша помолчал.
- Конец партийной работе в Москве? - спросил, грустно улыбаясь.
Саше показалось, что Матвей подумал: отвечать или нет.
- Нет, не конец, - ответил он, и еще помолчал.
- У нас есть несколько лагерей подготовки, которые еще Костенко создавал. Ни один не нашли до сих пор. Но даже в такой ситуации я туда не поеду. Костенко мне еще до тюрьмы сказал: если мы хоть один лагерь пропалим, он меня лично задушит.
Саша кивнул - ответ ему понравился.
- Ну что, позовем, что ли, ребят чай пить? - предложил Матвей.
Они разлили чаек и пригласили всех к накрытому столу.
- Значит, отсюда нам тоже надо уходить, - сказал Олег, когда Верочка разливала уже по третьему стакану. На столе лежали сухари, баранки, сырок дешевый, яблочки.
Саша смотрел, забавляясь, как Матвей яблоко нарезал себе в стакан: со своего деревенского детства такой привычки не примечал ни у кого.
- Чего скажешь, Сань? - спросил Матвей. - Есть нам куда еще податься? Дня три надо бы переждать, что б нервы у этой подлоты поуспокоились. Через три дня я сам, если что, им сдамся. Я, после погрома в Москве, на пятый день появился. Меня взяли, помурыжили ночь и выпустили. Хотя, черт его знает, как в этот раз… Такого еще не было… А?