А если враг Луговичного? Научил Галину этакой глупости — инсценировать ее убийство в квартире, чтобы помучить Рудольфа, а потом вызвался проводить до самой дачи, естественно, выбрав путь по посадкам. И здесь убил ее по-настоящему. Такой ход событий тоже возможен. Только вот не вяжется кое-что. Почему, например, он опасную бритву на месте преступления оставил? Ведь если хотел Рудика подставить, то должен был ее с собой забрать, выбросить, в реке утопить. Или не знал, что Галя своей кровью хлебный нож запачкала? Эксперты же сразу определят, каким лезвием нанесен смертельный удар — гладким или с пилочкой.
Орудие убийства — опасная бритва, которой пользуются мужчины. Так что убийцей мог быть и мужчина. Короче, пока замкнутый круг.
Я вернулась на дачу. Лена продолжала полив растений. Я окликнула ее из калитки, помахав рукой:
— Лена, заканчивайте. Нам надо срочно ехать в город.
— Ой, а мне тут еще надо…
— Нет. Все. Сворачивайтесь. Дело серьезное. Мы сейчас с вами в милицию поедем, — бестактно оборвала я ее.
— В милицию?! — воскликнула она, сделав ладошку козырьком и щурясь от солнца.
— Да-да. Обязательно. Поехали! — И я пошла к машине, давая ей понять, что дебаты закончены.
Через три минуты Лена присоединилась ко мне, прижимая к груди пакет с редиской, которую успела-таки второпях нарвать.
— А зачем в милицию? — встревоженно спросила она.
— Похоже, Лена, что убили как раз вашу несостоявшуюся квартирантку. Или как это назвать? Съемщицу дачи, — пояснила я без обиняков, заводя машину. — Вы должны будете попытаться опознать труп, несмотря на то что эта девушка сейчас на себя, должно быть, мало похожа. Но это очень важно. Своими показаниями вы сильно поможете следствию.
— Труп?.. Опознать труп?.. — Она буквально подпрыгнула на сиденье. — Ой, господи! Да боюсь я. И времени у меня по милициям ходить нету. Михалыч же что-нибудь вытворит.
— Ну давайте его наручниками к батарее пристегнем, — раздраженно высказалась я, но потом уже спокойнее продолжила: — Поймите, Лена, это не шутки. Вы видели эту девушку живой. Она была убита возле вашей дачи. Вы пока свидетель, — сделала я ударение на слове «пока», чтобы немного припугнуть ее и дать прочувствовать ситуацию, — и не имеете права отказываться от дачи показаний. А если будете скрываться, это может обернуться против вас же. До вас все доходит?
— Да, но… Что вы хотите сказать? При чем тут я? — испуганно заглянула она мне в лицо и крепче прижала к себе редиску.
— Давайте сделаем так, — держа скорость под сто двадцать, сказала я. — Сейчас я подвезу вас к отделу, который пока занимается этим убийством. Скажете дежурному, что хотите дать показания. Вас должны принять. Вы объясните так: мол, приехали в Гуселку, но ни девушки, снявшей дачу на время, ни следов ее пребывания там не нашли. Поговорили с соседкой. Та сообщила вам об убийстве и рассказала, как выглядел труп. Вы заподозрили, что это Наташа. Решили сообщить в милицию. Обо мне ничего не говорите. А если и придется меня упомянуть, то только как потенциальную съемщицу вашей дачи. Поняли? Пусть все выглядит так, будто вы сами решили проявить сознательность и выполнить свой гражданский долг. В ином же случае мне придется самой указать на вас. А это уже хуже. Для вас же. Могут возникнуть различные подозрения в ваш адрес. Вникаете?
Я безбожно блефовала. А что было делать? Сдавать Миющенко с потрохами? Но я дала ему слово. А свое слово я привыкла держать. Можно, конечно, сказать, что меня наняла сама Мальвина Васильевна. Но ведь я ее не видела после того, как стало известно о гибели Галины. А потому — откуда я могла узнать о месте преступления?
Между тем Лена откровенно занервничала, даже лицо ее покрылось испариной.
— Господи боже ты мой! — скороговоркой проговорила она. — Ну, хорошо. Поедемте. Только мне бы переодеться и посмотреть, как там дядя Петя.
— Непременно, — кивнула я, довольная собой, и прибавила газу.
Жаркий ветер шумел в раскрытом окне и беспощадно трепал волосы. Приходилось повышать голос, чтобы заглушить его и дать Лене дальнейшие указания.
— Учтите, — не поворачиваясь к ней и внимательно следя за оживленной трассой, почти кричала я, — ваша Наташа была в парике. В черном парике. А по-настоящему она блондинка. Такая, как вы видели на фотографии. Поэтому так и скажете, что это она, только с другой прической. Стойте на своем, не надо особо сомневаться.
— А вы уверены, что это она? — попыталась Лена снова заглянуть мне в лицо. — Вдруг нет?
— Уверена, уверена. И помните, Леночка, — ласково назвала я ее, — от вас зависит свобода человека, которого незаслуженно засадили за решетку.
— Да что вы?!
— Вот именно.
Эта женщина так и не поинтересовалась, кто же я на самом деле. И документов не спросила. Видно, сама для себя что-то решила. А может, не думала вовсе ни о чем, просто подчинилась чужой воле, привыкшая подчиняться всю жизнь. Что сказали, то и сделала. А мне это только на руку было.
Я дала Лене еще несколько советов, и остальную дорогу мы ехали молча, думая каждая о своем.
Как только я притормозила возле ее подъезда, прямо перед капотом машины откуда-то сверху рухнула куча мусора.
— О-о-о, — застонала Лена, запрокинув назад голову, — Петр Михалыч!
Несколько опасливо я высунулась в окно и посмотрела вверх. Лена не ошиблась. На балконе второго этажа стоял Михалыч. В вытянутой руке он держал наклоненное пластиковое ведро, а другой рукой тщательно сгребал мусор с его стенок. Луковая шелуха замысловато закружилась в воздухе и осела на крыше и капоте моей «девятки».
— Ну что ты наделал опять? — жалобно запричитала Лена, выйдя из салона и глядя на свой балкон. — Ну зачем?
Петр Михайлович отреагировал лишь тем, что постучал по дну ведра кулаком, дабы опорожнить его окончательно, потом бросил вниз и ведро и удалился с таким видом, будто его переполняло чувство выполненного долга.
Ведро приземлилось в метре от нас и дало заметную трещину. Лена снова застонала.
— Ну вы поглядите! Вы поглядите на него! — заохала она. — Как вот я его сейчас оставлю? И прибрать бы надо, а то соседи заругаются.
«Может и впрямь деда наручниками пристегнуть?» — подумала я, но вслух сказала:
— Ничего, Лена, потом все уберете. Идите скорее переодеваться.
Женщина беспомощно взглянула на меня и, подобрав расколовшееся ведро, понуро поплелась в подъезд.
Вышла она минут через пять, одетая в канареечного цвета кримпленовое платье с коротким рукавом и воротником апаш. На ногах — красные босоножки на танкетке, в руках — все та же сумка из кожзаменителя. Венчала ее туалет небольшая матерчатая шляпка небесной голубизны. Больше всего этот головной убор был похож на панаму. Я опустила очи долу. Поверят ли ей вообще? Не сочтут ли за сумасшедшую?
— Лена, а паспорт вы взяли? — спросила я.
— Да-да. При мне, — похлопала она по сумке и села рядом. — Знаете, он спать лег. Или притворяется? Как вы думаете? Испугался, что ругать буду, и тут же в койку нырнул. Даже похрапывает. Вот паразит! И за что мне такое наказание? Ну спасу просто нет!
Выслушивая ее жалобы на судьбу, я уверенно катила в сторону Октябрьского отдела милиции и знала, что «октябрята» сейчас в срочном порядке подшивают в дело Рудольфа новые материалы и готовят их для сдачи в прокуратуру. Не сегодня-завтра Луговичного отправят на «пересылку», ни в чем более не разбираясь. Да и в прокуратуре, получив материал, где он числится подозреваемым номер один, тоже особо над делом усердствовать не станут. Рассуждать будут именно так: время убийства установлено в интервале плюс-минус два часа, поскольку труп найден спустя несколько дней, значит, Рудольф Луговичный вполне мог успеть вывезти жену за город, предварительно оглушив, затем убить ее в лесопосадках, вернуться домой и благополучно лечь спать. И все.
Конечно, могут возникнуть вопросы. Например, такой: почему в квартире нашли следы крови и нож, которым, как предполагалось ранее, была убита Галина? Ответить на него можно следующим образом: Рудольф пытался сначала убить жену дома, но только руку ей порезал этим самым ножом. Довести дело до конца по какой-то причине ему не удалось. Скажем, испугался. Вот и ударил по голове, лишив сознания, а потом увез за город, прихватив с собой опасную бритву.
— Приехали, — притормозила я возле отдела милиции и взглянула на Лену, оторвавшись от своих мыслей. — Ждать вас, к сожалению, не могу. Есть срочные дела. Вот вам на обратную дорогу, — я протянула ей сто рублей. — Поедете на такси.
Женщина ошалело взглянула на меня, затем ее ладошка быстро «слизнула» купюру, и стало понятно, что она поедет в общественном транспорте. Что ж, дело хозяйское.
— Спасибо, — Лена поблагодарила меня, вышла и, не оглядываясь и не попрощавшись, поспешила к массивным дверям.
Женщина ошалело взглянула на меня, затем ее ладошка быстро «слизнула» купюру, и стало понятно, что она поедет в общественном транспорте. Что ж, дело хозяйское.
— Спасибо, — Лена поблагодарила меня, вышла и, не оглядываясь и не попрощавшись, поспешила к массивным дверям.
Я немного постояла, чтобы убедиться, все ли гладко. Похоже, ее приняли. Тогда только включила передачу, втопила педаль газа и помчалась к дому Луговичных.
Моей целью сейчас было расспросить как можно больше их соседей и обитателей пятиэтажки, расположенной в том же дворе, насчет машины Рудика. Наверняка найдется хоть один человек, который скажет нечто толковое, что сыграет в его пользу. Есть же милые старушки, беспрестанно глазеющие в окно или наблюдающие с лавочек за каждым, кто попадает в поле их зрения. И чем черт не шутит, вдруг кто-то видел, как Галина ранним воскресным утром открывала багажник. А возможно, даже видел, что она потом уходила домой — это когда относила ключики — и снова вышла? Затем скрылась в неизвестном направлении. И, может быть, не одна. Вдруг кто-то поджидал ее? Тогда сразу бы выяснилось, кто ее убийца, во всяком случае, мужчина это или женщина.
А готовилась-то Галина к побегу основательно… Я в очередной раз начала мысленно восстанавливать все действия Луговичной. Даже к Лене пришла в новом сарафанчике и в парике. Не иначе, считала, что ее Интерпол разыскивать начнет, пока она на даче отсиживаться будет. Хотела обиженная женщина мужа наказать, а вон как все вышло. Правда, мужа она действительно наказала. И ох, как здорово! Но еще больше себя саму.
Первым делом я поднялась к Мальвине Васильевне, надеясь застать ее наконец дома. Да, она уже вернулась. Но в таком состоянии, что даже не сразу меня узнала. Придерживая рукой возле лба мокрое полотенце, она стояла на пороге и смотрела перед собой отсутствующим взглядом. Затем шумно вздохнула и медленно поплелась в свою комнату. Я двинулась за ней.
— Мальвина Васильевна, я все знаю. Примите мои соболезнования, но…
Она обернулась, и плечи ее затряслись в беззвучном рыдании. Жалкое зрелище. Неужто она так любила свою невестку? — задала я себе вопрос и продолжила незаконченную фразу:
— …Но не надо терять надежды, что вашему сыну уже ничем нельзя помочь.
— Как? Чем помочь, деточка? — потерянно прошептала несчастная мать, стоя посреди комнаты и все прижимая полотенце к голове. — В милиции только что сказали мне, что это Рудик убил ее. По времени все сходится. Да и по всем уликам.
И тут она произнесла то, что мне совсем не понравилось. В ее глазах стоял неподдельный ужас, а в голосе звучали истерические нотки.
— Господи! Никогда бы не подумала, что мой сын способен на такое! Это так страшно! Я не переживу! — И Луговичная переложила полотенце к сердцу. — Как он мог?! Как он мог разыграть такой постыдный спектакль…
— Ну-у, Мальвина Васильевна, — укоризненно покачала я головой, — если уж вы, родная мать, засомневались, то тогда, конечно, Рудольфу ничто не поможет. Так ведь и я, чего доброго, начну его подозревать.
— А вы думаете иначе? — воскликнула она. — Но не потому ли, что я плачу вам за это деньги?
А вот это уже перебор… Но стоит ли обижаться на пожилую женщину, у которой с горя поехала крыша?
— Мальвина Васильевна, — сказала я, решив, что не стоит, — прошу вас пока только об одном: не делайте скоропалительных выводов. У меня уже есть несколько доказательств невиновности вашего сына. Правда, их еще недостаточно. Но уверяю вас — он скоро вернется домой и вы благополучно обнимитесь. И вот еще что: при случае скажите в милиции, что вы меня наняли и что именно вы сообщили мне печальную весть о Галине. Хорошо?
Лицо Мальвины заметно прояснилось. Приоткрыв рот, она согласно кивнула и собралась было что-то сказать, но я развернулась на каблуках и покинула ее.
Работать, работать… Абсолютно верно рассуждала одна из трех чеховских сестер.
Я обошла несколько квартир. Удача упорно не желала сделать мне хоть подобие улыбки. Никто ничего не видел, не знал и не слышал. Но мой собственный опыт подсказывал, что никогда нельзя впадать в отчаяние. Если упорно идти к цели, обязательно повезет.
И вот часам к семи вечера, жутко нервничая от того, что, возможно, «провалю» свидание с Миющенко, я таки наткнулась на кое-что интересное. Во всяком случае, у меня появилась надежда. В одной из квартир дверь открыл мужчина лет пятидесяти, босой и в шелковом халате, который принадлежал скорее всего супруге.
— Добрый вечер, — лучезарно улыбаясь, поприветствовала я очередного жильца пятиэтажки, расположенной напротив дома Луговичных, и представила его очам свое удостоверение, сообщив, что являюсь частным детективом.
— М-м-м, — только и сказал мужчина в женском халате, пожевав губу и бегло осмотрев не удостоверение, а меня.
— Могу я задать вам вопрос? — уже в который раз за этот вечер спросила я, стоя на лестничной площадке.
— Н-ну?
— Скажите, пожалуйста, не видели ли вы случайно рано утром в прошедшее воскресенье, чтобы к белому автомобилю «Опель Кадет», который прекрасно просматривается из ваших окон, подходил кто-нибудь и открывал багажник?
— Что, обокрали опять кого? — пробасил мужчина, пытаясь получше запахнуть полы халата на своем круглом животе.
— Да нет, дело гораздо хуже. Тут убийство. Я специально не скрывала то, что произошло, потому что знаю: людей такое сообщение сразу заинтересовывает, и они начинают прилагать всяческие усилия, стараясь что-то припомнить и чем-то подсобить. Чаще всего, по-моему, делают они это не из лучших побуждений, а потому, что хотят выглядеть умными и значимыми. А еще — из любопытства, желают посудачить. Что в конечном счете следователям всегда на руку.
Вот о краже мужчина как сказал? «Опять». Разве это интересно? Каждый день воруют. И в машинах, и в квартирах, не говоря уж о государственных учреждениях. А вот убийство — это уже поинтереснее случай, позахватистее.
— Уби-и-ийство? — вытянул он губы трубочкой и посмотрел на меня, склонив лысеющую голову набок.
— Да. Девушку убили из того девятиэтажного дома, — махнула я рукой влево. — Вот хожу всех опрашиваю. Может, кто что приметил.
Мужчина снова проделал губами какие-то манипуляции, сотворил задумчивое лицо, а потом вдруг выдал:
— А вам бы у молочницы спросить. У Клавки. Она как раз каждое воскресенье во дворе с раннего утра молоком торгует. Где-то с шести до восьми. Стоит всегда возле трансформаторной будки. Там, как раз напротив, самое большое скопление машин. Может, она что видела?
— Да вы просто кладезь идей! — воскликнула я, вспомнив, что «Опель» Рудика как раз находится среди этого «скопления». — И где же мне эту Клавдию найти?
— О-ой, это не ко мне. Это лучше жену мою спросить. Она у Клавки первая клиентка. Только ее сейчас дома нет. К соседке пошла. Вы на четвертый этаж поднимитесь. Прямо над нами, — уже не растягивая слова, живенько заговорил он, польщенный моей похвалой.
— Что ж, спасибо большое. Извините за беспокойство, — попрощалась я и развернулась к лестнице.
В это время наверху хлопнула дверь и послышались поспешные шаги.
— Это она спускается, — сказал замечательный мужчина, умеющий узнавать свою половину по походке, и, подняв палец кверху, крикнул басом: — Ритуля, ты?
— Аюшки? Иду! — отозвался женский голос.
Я осталась стоять на площадке в ожидании Ритули.
Вниз скатилась этакая розовощекая плюшечка в цветастом платье и, притормозив напротив меня, уставилась на мужа.
— А чевой-то ты в моем халате? — хихикнула она.
— Да дверь торопился открыть, — отмахнулся он, — вот девушке… Она из милиции. Объясни ей, где Клавка-молочница живет.
— А чевой-то это? — в недоумении посмотрела на меня женщина.
— Чевой, чевой! — передразнил ее муж. — Говорят тебе, адрес давай. Убийство у нас во дворе. Клавка видеть могла.
— Батюшки-святы! — приложила она руку к пышной груди. — И кого ж убили?
— Вам муж потом все объяснит, — вмешалась я. — А у меня времени мало. Вы, пожалуйста, дайте мне адрес Клавдии.
— Да я точно-то и не знаю. Знаю только, что она в Покровске живет. По-моему, где-то у вокзала. У нее там собственный дом. Коров держит. Две коровы у нее. И свинья есть, и…
— Все это, конечно, очень интересно, но нельзя ли поточнее о доме, — беспардонно оборвала я ее. — Где именно у вокзала? Вы там были хоть раз?
— Да откуда? — вытаращила она глаза. — Болтали с ней как-то. Вот она и сказала, что живет у вокзала, что ей поезда спать мешают, а у скотины от шума удой плохой.
— Ясно. А кто-нибудь поточнее ее адрес знает? Из соседей ваших, допустим?
Рита пожала полными плечами.
— А фамилию знаете?
Тот же жест.
— Ну, хоть как она выглядит?
— Как? Да дородная такая, — Рита развела руки в стороны, давая понять, что Клавдия еще толще ее. — Высокая очень. Всегда в белом платке ходит, завязанном сзади.