Противотанковые пушки открыли огонь, но комбат самоходчиков Неклюев приказа открывать огонь не давал, подпускал поближе.
И вот уже дистанция метров двести. В наушниках щелкнуло:
– Сигнал один! – Это Неклюев так маскировался. Самоходки немецкие, и радиостанции на них работают на волне, которую могут слышать немцы.
Почти залпом выстрелили «артштурмы». Каждый наводчик уже выбрал себе цель и вел ее в прицеле, дожидаясь приказа.
Сразу вспыхнули три танка. В первом эшелоне шли T-III. За ними во втором эшелоне их поддерживали StuG III. Удар самоходок был неожиданным, но рота Неклюева тем самым обнаружила себя. Совсем близко к боевым машинам стали вспухать разрывы, осколки били по броне.
Однако наши самоходки выпускали снаряд за снарядом. Вот еще два танка загорелись… Противотанковые пушки подожгли еще два, а один уже стоял с перебитой гусеницей.
Немцы не выдержали губительного огня и сначала остановились, а потом и вовсе стали отползать к далекому селу. Однако, даже отступая, они отстреливались. По полю убегали уцелевшие танкисты из подбитых машин. Если недалеко был танк или самоходка, они останавливались и подбирали своих. Те устраивались на броне, за башней. В танке свободного места нет, самим тесно.
Неожиданно по рации поступил приказ атаковать и ворваться на плечах отступающего врага в оккупированную деревню.
Зимой на фронте пехотинцам приходилось плохо, они старались оставить в траншеях боевое охранение, пулеметчиков. А солдаты, если поблизости была деревня или село, старались укрыться в избах. Печи грели хорошо, стены держали тепло, и порой в такую избу набивалось до полусотни человек, только бы улечься в тепле.
Самоходки покинули капониры и пошли по полю.
Виктор в душе считал приказ невыполнимым. Да их в голом поле постреляют, как куропаток! Ведь они только что сами так же расстреливали танки немцев.
Самоходки зарывались в снег, их кидало на кочках. Вести стрельбу с хода было невозможно, пустая трата снарядов.
Донцов распорядился Артюхову:
– Держи по танковой колее. И двигаться легче, и шансов подорваться на противотанковой мине меньше.
На этом поле мины – и противопехотные, и противотанковые – ставили глубокой осенью, перед снегопадами и морозами. Ставили и наши, и немцы, и было удивительно, как еще никто не подорвался. Виктор предположил, что взрыватели покрылись льдом, замерзли, иначе почему не сработали?
Но не мины вывели из строя большую часть самоходок, а танки. Они вернулись в деревню, пятясь задом и подставляя под огонь лоб корпуса, где броня толще. И сейчас они оказались в выгодном положении, прячась за избы, сараи, хозяйственные постройки. Некоторые самоходчики стреляли фугасными снарядами по постройкам, когда танк становился виден, и уже потом по нему вели огонь бронебойными снарядами.
Но вот подбита одна самоходка, загорелась другая… Самоходка Виктора была крайней справа.
Донцов отдал приказ не стрелять, да и видимых целей не было.
Механик-водитель гнал самоходку по следу танка. Чем больше была скорость, тем меньше шансов у наводчика вражеского танка попасть в самоходку. Правда, останавливались пару раз – осмотреться.
Основная перестрелка шла левее – там разгорелся настоящий бой, в эфире была слышна и русская, и немецкая речь.
Непонятно каким чудом, но самоходка проскочила целой до окраины деревни. Теперь они двигались медленно, осматриваясь в перископы – где затаился танк или самоходка?
Неожиданно сверху по рубке застучали железом. Экипаж удивился: десанта на броне не было, кто мог стучать?
Механик остановил самоходку. Донцов снял шлемофон – иначе надо отключать вилку танкового переговорного устройства, привстал и приоткрыл люк. В следующую секунду его чуть не хватил удар – на крыше рубки сидел самый настоящий немецкий танкист. Видимо, он успел взобраться на броню, когда они делали остановки. Да и что мудреного спутать? Самоходка немецкая, силуэт ее всем немцам знаком, окрашена в белый цвет, как и «немцы», знаков – звезды или крестов над кабиной не видно. Принял за своего, тем более что самоходка по деревне не стреляла.
А потом и сам танкист сыграл роль сигнала опознания. Если кто-то из танкистов и пушкарей ловил в прицеле самоходку, он видел на ней танкиста в немецкой униформе. Униформа черная, с пехотной формой, как и с советской, не спутаешь.
Так и въехали в деревню.
Немец при виде показавшейся головы Донцова засмеялся, крикнул:
– Данке шен! – И спрыгнул с самоходки.
Вокруг уже были немцы. На самоходку они внимания не обращали – своя ведь, только что с нее танкист спрыгнул.
Экипаж, когда просек ситуацию, струхнул. Для ближнего боя оружия нет, как у танка, и если немцы их раскусят, подожгут или дымовыми шашками закидают. Не захочешь задохнуться – сам вылезешь. Выкуривали иногда немцы экипажи из наших подбитых танков.
Самоходчики стали вполголоса совещаться – что делать? Одной самоходкой деревню не взять, преимущество у немцев в технике подавляющее. Подобьют, подожгут – и сгорят самоходчики не за понюх табаку. Кроме того, пехоты полно, через смотровые щели видно – не меньше батальона. Поэтому решено было, что по своему следу будут назад выбираться. И тоже страшно – одна «немецкая» самоходка из деревни к нашим позициям поползет. Что пушкари предпримут? Да расстреляют, подумают – геройство «немец» проявить решил. Но других вариантов не было.
Развернувшись на месте, они на малом ходу поползли из деревни. Прошли уже половину дистанции, как эфир наполнился шумом голосов – немецких. О чем говорят, непонятно, но отдельное словечко – «штюг» – различимо. О самоходке Виктора речь ведут. Наверное, выясняют, кто приказ об атаке отдал, кто командир экипажа.
И вдруг русский голос прорвался:
– Донцов, ты?
– Я, не стреляйте! – только и успел сказать старлей, как в эфире возникла какофония. Голоса немецкие забили эфир, свист прорвался какой-то и шорохи.
И тут Донцов посмотрел назад, в смотровую щель. Выматерившись, он по танковому переговорному устройству – ТПУ – доложил экипажу:
– Парни, за нами два немецких танка увязалось.
Немцы, увидев, что по их самоходке никто не стреляет, решили поддержать атаку. Ситуация не смешная, для самоходчиков скорее трагическая.
Несколько минут они так и шли. Наши не стреляли, опасаясь задеть самоходку – ведь танки шли в створе, прикрытые корпусом «артштурма».
До Донцова это дошло.
– Артюхов, давай влево и разворачивайся кормой назад. Слава, заряжай бронебойным! Виктор, с короткой остановкой – выстрел по танку, и потом идем кормой вперед к своим. Как поняли?
– Поняли, исполним.
Самоходка свернула к пробитой колее, взрывая снег, и, проехав метров сорок-пятьдесят влево, совершила крутой на месте разворот.
Виктор услышал лязг затвора. Он припал к прицелу, а руки уже крутили маховики наводки. Все надо было сделать быстро, пока немцы ничего не поняли.
Как только в прицел попала башня танка, он нажал электроспуск. Громыхнул выстрел. Он попал – видел искры от брони. Танк встал, но не загорелся. Ну и черт с ним!
Самоходка резко дернулась, и кабы не танковые шлемы, члены экипажа поразбивали бы себе головы.
От наших позиций сразу раздались два выстрела, и второй танк, объезжающий первый, развернуло – с него сорвало гусеницу. И в этот момент кто-то из пушкарей влепил ему в борт снаряд. Мгновенная вспышка пламени, и танк застыл.
Самоходка же на всех газах двигалась кормой вперед.
Донцов вывернул шею, всматриваясь в смотровую щель – только он единственный из экипажа имел возможность глядеть назад и направлять механика-водителя.
Вот уже пройдена траншея нашей пехоты. Донцов решил не останавливать боевую машину – она как на ладони видна противнику. Он решил гнать самоходку до близкого леска, там остановиться и под покровом ночи перегнать ее в капонир.
Однако немцам не терпелось наказать самоходчиков, наверное – сильно обозлились. По самоходке начали стрелять, снаряды рвались то слева, то справа, и экипаж с тревогой констатировал то недолет, то перелет. По корпусу били осколки, но машина не теряла хода.
Внезапно Донцов закричал:
– Тормози!
Артюхов рванул на себя рычаг, самоходка проползла еще немного по инерции и зависла передней частью корпуса на краю большой воронки. Не удержавшись, медленно сползла вниз и уткнулась кормой в склон. Почти весь корпус скрылся в воронке, над землей немного торчал только его лоб.
Толчок был чувствительный, двигатель заглох.
– Все целы? – спросил командир.
– Целы.
– Повезло. Всем оставаться на местах. Переждем обстрел, а потом решим, как выбираться.
Главное – они выбрались на свою территорию.
Немцы потеряли цель. Только что самоходка была видна – и вдруг пропала. И потому, выпустив наугад несколько снарядов, они прекратили стрельбу.
Артюхов стянул шлем с вспотевшей головы:
Артюхов стянул шлем с вспотевшей головы:
– Вырвались! Чуть не влипли по самые уши!
По рации Донцов попытался связаться со своими – объяснить ситуацию, но связи не было. То ли воронка была глубока, то ли осколками антенну срезало.
Когда взрывы стихли, Донцов открыл люк и выглянул из рубки.
– Не видно ни черта, в яме какой-то! – пожаловался он. – Виктор, стрелять все равно никуда нельзя, пушка в небо смотрит. Да ты вылезь, посмотри, что и как. Артюхов, запускай движок.
Виктор выбрался на рубку, оттуда перепрыгнул на склон воронки, а затем – на ровную землю.
Самоходка стояла на склоне воронки от бомбы большой мощности, не меньше «пятисотки» – уж больно воронка велика. И угол был изрядный, градусов тридцать, если не больше.
Виктор засомневался, сможет ли самоходка без помощи тягача выбраться из западни? Был у них в роте тягач, тоже трофейный T-III, танк без башни.
Однако Донцов был иного мнения. Он высунулся из люка по пояс:
– Виктор, впереди чисто?
– Чисто.
– Артюхов, давай на первой вперед.
Самоходка взревела мотором, выпустив дымное облако выхлопных газов, и дернулась. Гусеницы ее гребли под себя снег и землю, но боевая машина стояла на месте.
– Глуши! Не выбраться без помощи…
Мотор заглох.
– Виктор, иди в роту, пусть тягач пришлют.
В армии приказ положено исполнять, поэтому Виктор повернулся и пошел в расположение роты. Но не успел он отойти и полсотни метров, как послышался все нарастающий свист снаряда, и Виктор рухнул в снег.
Сзади раздался сильный взрыв, его подбросило. Когда улеглась снежная пыль, Виктор поднялся.
Самоходка горела жарким пламенем, снег вокруг нее подтаивал от жара, и темное пятно на глазах увеличивалось.
Не веря своим глазам, Виктор обежал воронку с горящей в ней самоходкой. Никого!
Отослав Виктора за тягачом, Донцов спас ему жизнь. Шальной снаряд угодил в «артштурм», и все самоходчики погибли.
Сознание отказывалось верить в происшедшее. Только что сидел с парнями в самоходке – и вот уже машина в огне, а экипаж мертв. Жалко было до слез.
Виктор поплелся в расположение роты, и первый, кого он встретил, был зампотех.
– Виктор, почему пешком?
– Самоходка сгорела вместе с экипажем…
– Ах, беда какая! А ты как же?
Виктор объяснил ситуацию.
– Надо же, повезло тебе. Потери в этом бою большие, на ходу только две самоходки осталось. Теперь не знаю, расформируют нас или пополнять будут – как комбат решит. Иди к политруку, доложи о гибели парней, пусть извещения о смерти родным пишут.
Писал обычно писарь, а подписывал или комбат, или политрук.
Виктор доложил политруку о трагической гибели экипажа.
– Сам видел?
– Как вас, товарищ политрук.
– Вечная слава героям! Отдыхай, боец, заслужил.
Весть о гибели еще одного экипажа быстро разнеслась среди личного состава.
Виктор прошел в землянку, которую занимал экипаж. В ней было холодно – с утра не топили. Разломав снарядный ящик, он разжег печурку и улегся на топчан. Было холодно и на душе тоскливо.
В землянку ввалился старшина роты, поставил на топчан котелок с кашей и положил фляжку с водкой.
– Ты поешь.
– Не хочу.
– Давай помянем братов наших – пусть земля им пухом будет.
– Не в земле лежат – в самоходке.
– Сам знаешь, что от тел остается – горстка пепла.
Виктор на правах хозяина достал кружки, старшина разлил водку – принес он ее на весь экипаж. Помянули, выпили. Виктор захмелел быстро.
– Ты ешь, ешь, на голодный желудок развезет.
Виктор съел котелок каши, пока она была еще теплой.
Старшина ушел, бормоча что-то себе под нос, а Виктор уснул. Сколько он уже смертей вокруг себя видел! На войне случайность – великое дело. Не пошли его Донцов за тягачом – тоже превратился бы в пепел, как парни из экипажа. А ведь старлей мог послать другого – того же Вяткина.
Проснулся он от холода. Буржуйка уже погасла, тепло выдуло через трубу, и в землянке зуб на зуб не попадал. И то сказать, снаружи мороз градусов тридцать. Это по ощущениям, термометров на фронте не было. И обычно в землянке тесно от экипажа, а сейчас было пусто, одиноко и тоскливо.
Виктор отправился в землянку экипажа Пильняка – она была недалеко. Хотел от тягостных мыслей отвлечься, в тепле посидеть, а пришел на застолье – поминали погибшие экипажи. Рота сегодня понесла тяжелые потери, и Виктор был единственным уцелевшим из сожженных самоходок.
Встретили его молча, усадили на топчан и вручили кружку.
Виктор понюхал жидкость – не водка, это точно. С виду на коньяк похоже, но запах другой.
– Чего нюхаешь, пей!
– Это что?
– Ром трофейный. Пей! Мы пили – не отравились.
Виктор поднял кружку:
– За однополчан – тех, что не вернулись.
Они выпили и принялись за закуску – огурцы соленые, кусок сала, нарезанный ломтиками, и нарезанную крупными кусками полукопченую колбасу. Виктор такую давно не видел и, взяв кусок, понюхал его. Пахло вкусно.
– Тоже трофей? – спросил он.
– Он самый! Из подбитой самоходки немцы сбежали, а мы в рубке нашли. Видимо, НЗ с собой возили.
Виктор съел кусок, заедая его ржаным хлебом. НЗ – неприкосновенный запас – был в каждой самоходке. Несколько банок тушенки, сухари, иной раз – брикетированное гороховое пюре. Случалось, когда повара не успевали подвезти горячую кашу – самоходки на марше были или позиции бомбили, – экипажи без угрызений совести съедали НЗ. Зампотылу ругался, но бойцы только посмеивались – не сидеть же голодными. А заряжающий Вяткин однажды даже высказался по этому поводу:
– Оставим НЗ нетронутым, а нас подобьют. Столько добра пропадет – лучше уж слопаем.
Засиделись допоздна, начали разговор о перипетиях боя. Оказалось, самоходку Донцова наши потеряли из виду – но как немцы ее проглядели? А ведь ворвись в деревню хотя бы три самоходки – и исход мог бы быть другим. Но что говорить о несбывшемся?
Ночевать Виктор ушел в свою землянку. Забив топку дровишками, он уснул. Проснувшись утром, заснул снова и спал до полудня. Самоходки и экипажа нет, служба остановилась.
Проснувшись в обед, вышел из землянки, умылся снегом и сразу взбодрился.
Тут появился посыльный:
– Стрелков, к комбату.
Неклюев занимал комнату в избе, остальные помещения принадлежали замполиту и штабу.
– Здравия желаю, товарищ капитан! – Виктор приложил к шапке ладонь.
– Садись. О беде твоей знаю и вот что хочу предложить: у нас почти исправная самоходка есть, недавно в расположение роты притащили. Мотор неисправен, перебирают. Думаю тягачом ее в ваш бывший капонир затащить. Ты же наводчик, вот и будешь огнем поддерживать – как из артиллерийского дота.
– У пушки электроспуск, напряжение в бортовой сети должно быть.
– Ты посмотри на него, яйцо курицу учит! Аккумулятор зарядим, поставим – всего-то и дела что на две копейки. Иди к помпотеху, принимай технику.
– Есть! – Виктор вскочил.
Комбат принял решение, его же дело – выполнять. Неклюева понять можно: потери большие, и даже одна, пусть и неподвижная пушка – большое подспорье.
Виктор отправился к помпотеху.
У самоходки был снят броневой щит над моторным отделением и вместо двигателя зияла пустота.
– Знаю, комбат говорил, – встретил его помпотех. – Иди, перетаскивай снаряды с грузовика. Как стемнеет – перетащим твою самоходку.
Виктор уже хотел возразить – какая она моя? Хотя… Двигатель отремонтируют и поставят, экипаж наберут, и вполне может статься, что это его будущая машина.
Он забрался в «артштурм», открыл замок пушки, осмотрел ствол, покрутил маховики, проверил прицел. Все было исправно. В двадцати шагах стояла полуторка со снарядами. Маркировка на всех ящиках немецкая, ящики аккуратные, добротные…
Виктор притащил по одному пять ящиков, потом перегрузил снаряды в боеукладку. Пустые же ящики перенес в свою землянку – будет чем печь топить.
Пока возился, настали сумерки – зимой темнеет рано.
Когда он вернулся к самоходке, ее уже прицепили тросами к тягачу – причем сразу двумя тросами, и это называлось «брать на усы». Если бы в самоходке был механик-водитель, хватило бы и одного троса.
Виктор взобрался на рубку – на башенном погоне тягача-танка сидел помпотех. Так они и поволокли самоходку.
Громко лязгали траки. Когда работает мотор, их не так слышно, солирует рев двигателя.
Самоходку загнали в капонир, и только тут Виктор спохватился: самоходка окрашена в серый цвет и будет выделяться на снегу. Пришлось на тягаче ехать на рембазу, брать ведро с известкой и белить рубку. На морозе известковый раствор не столько сох, сколько сразу замерзал, но все же труды его не пропали даром – самоходка не бросалась в глаза.
Усталый, Виктор поплелся на кухню – за всей этой суетой он забыл пообедать.
На кухне повар выскреб из котла остатки каши.
– Ты бы еще позже пришел! Уже и караул свою пайку забрал.