Глава 4
Самоход
В танковых подразделениях Красной армии к САУ вначале относились настороженно-презрительно: башни нет, пулемета нет – недотанк! И частушки складывали про самоходчиков, и прозвища давали. И среди них самое благозвучное – «самоход».
У немцев же САУ пользовались заслуженным уважением, потому что без их поддержки не обходилась пехота, не шли в бой танки. У немцев была выработана тактика, согласно которой САУ являлись мощным средством поддержки – в бою они шли во втором, а то и в третьем эшелоне. Наши же поперва пускали их вместо танков, а то и в одном боевом порядке. А ведь САУ имели более тонкую броню и не были предназначены для лобовых танковых атак.
Ни Виктор, ни Донцов, ни даже командир роты Неклюев таких особенностей не знали. Самоходка ведь чем хороша? На шасси равного по весу танка можно устанавливать пушку более крупного калибра и за меньшие деньги. В поворотной башне танка не хватает места для установки более мощной пушки. И стоимость производства при массовом выпуске играет большую роль – особенно если война принимает затяжной характер, на истощение всех ресурсов – и людских, и материальных. Война – это не только борьба людей, политики, промышленности, но и денег. Достаточно сказать, что танк Т-26 стоил 65 тысяч рублей, БТ-7 – 110 тысяч рублей, танк Т-34 – 429 тысяч рублей, пушка А-19 – 240 тысяч рублей по ценам 1941 года. Средняя же зарплата квалифицированного рабочего – токаря, фрезеровщика – была 354 рубля. И это при том, что килограмм мяса стоил 22 рубля, масла – 24 рубля, картошки – 6 рублей.
Самоходчикам выбирать не приходилось. Получен приказ от командования – надо его выполнить любой ценой. И никто не интересовался, подходят ли для выполнения данной задачи самоходки или легкие танки. Сводки Совинформбюро день ото дня становились все тревожнее, враг всеми силами рвался к зиме занять столицу, Москву, покорить Ленинград. Войскам Красной армии казалось, что силы и резервы немецкой армии неистощимы. Немцы несут потери, а все равно прут на всех участках.
Но резервы подходили к концу. В упорных оборонительных боях Красная армия перемалывала людей и вражескую технику. Лучшие немецкие дивизии, прошедшие Европу, покорившие десятки стран, оказались обескровлены. На второстепенных участках фронтов воевали немецкие союзники: на севере – финны, в центре – венгры, румыны, итальянцы, испанцы. На юге также находились румыны. А еще в немецкие части призывали чехов и австрийцев. Были и добровольческие дивизии, в основном – СС, прибалты и украинцы. Да что скрывать, и русские тоже были – власовцы, казаки, горцы.
В один из осенних дождливых дней – все-таки октябрь на дворе, – когда мелкий моросящий дождь загнал всех в укрытия, поступил приказ.
Роте самоходок предписывалось занять позиции на танкоопасном направлении. Неклюев вывел самоходки, сам указав места расположения.
В роте было шесть «артштурмов»: три располагались на небольшой высотке, еще три – вокруг перекрестка дорог. Замаскировались тщательно. Неклюев сам проверял, видно боевые машины с тридцати-сорока шагов или нет – в оптику чужих танков любая небрежность будет видна.
Пока самоходчики возились, срезали ветки, все вымокли. Плащ-накидок по табелю им было не положено, а ватники пропитались водой, отяжелели и тепло не держали.
В самоходки экипажи забрались с удовольствием. Хоть и железо вокруг, а все-таки крыша над головой. В эти минуты Виктор вспомнил ЗИС-30 – ни крыши, ни тебе брезентового навеса. И боевой пост не покинешь – обсушиться.
Попискивала на приеме рация, в боевой рубке было сумрачно. Неожиданно в эфир ворвались голоса немецких танкистов:
– Ахтунг, ахтунг! Русише панцерваген! – видимо, кто-то из разведывательной машины упреждал основную группу.
Радиус действия немецких раций на ровной местности был 18–20 километров, для танка – двадцать-тридцать минут ходу.
Наши самоходчики сразу взбодрились – немцы где-то недалеко.
Самоходка Виктора стояла в небольшом естественном углублении, только верх рубки выступал, да и тот слева был укрыт наполовину осыпавшим листья кустом, а спереди набросаны ветки. Что делать, с маскировочными сетями трудно, дефицит. Немцы же сети, причем разных раскрасок – летней, осенней, зимней, – применяли широко.
Самоходки стояли немного впереди траншей пехоты, на стыке двух дивизий. Обычно это были уязвимые участки, немцы старались наземной и воздушной разведкой стыки выяснить и ударить именно туда.
Виктор периодически посматривал в прицел, но ничего достойного внимания не видел – из-за пелены дождя видимость была ограничена 300–400 метрами. Двигатель самоходки был заглушен – экономили топливо и моторесурс. Но с началом боевых действий двигатель всегда работал. Угол горизонтального обстрела у самоходки невелик, приходилось доворачивать на цель всем корпусом машины, а без работающего мотора это невозможно.
Танки появились неожиданно, в серой пелене дождя показались темно-серые коробки. Впереди шли два T-IV, за ними, уступом – около десятка T-III. Дождь приглушал звуки, и танки шли почти беззвучно, да еще и не стреляли.
Виктор даже глаза протер – не привиделось ли? И тут же в наушниках шлемофона прозвучал голос Донцова:
– Не спишь, Виктор? Цель видишь?
– Вижу.
– Подпускай ближе, чтобы наверняка…
Командир показал заряжающему кулак – в бою приказы легче и быстрее отдавать жестами. Сжатый кулак – это бронебойный снаряд, растопыренная пятерня – осколочно-фугасный.
Вяткин вбросил снаряд в казенник.
Виктор выбрал для себя цель – T-III, шедший левее головного T-IV, и держал его в прицеле, слегка вращая маховик наводки. Танк раскачивало на кочках, и марка прицела была то на башне, то на корпусе. Дистанция – метров двести пятьдесят.
Пора было уже, но и Донцов и Неклюев медлили. Кабы была 57-миллиметровая противотанковая пушка, Виктор бы уже открыл огонь. Но на самоходке пушка слабее.
На броне танков уже отчетливо были видны кресты и значок дивизии в ромбе.
Неожиданно головные танки стали поворачивать влево, и за ними, явно по команде – остальные. Случай удобный, немцы сами подставляют борта.
Со стороны пехотных траншей не выдержали бронебойщики, хлопнул выстрел противотанкового ружья. И сразу в шлемофонах команда: «Огонь!»
Виктор нажал спуск. Грохнуло, со звоном вылетела гильза, рубка заполнилась пороховыми газами. Вяткин сразу вогнал в казенник новый снаряд, а Артюхов завел двигатель.
Корпус самоходки наполнился гулом и мелкой вибрацией. Виктор в прицел видел, что попал точно в борт, и перенес прицел на другой танк. Успеть бы, каждая секунда на счету. Танки развернутся, подставят лоб корпуса – тогда поразить их будет сложнее.
Он все-таки успел выстрелить еще раз. Танк в это время делал разворот, и снаряд угодил не в борт, а в передний каток. Гусеницу сорвало, танк лишился хода, но вполне мог вести огонь.
Виктор понимал, что командир танка и наводчик орудия сейчас приникли к смотровым приборам и высматривают, где пушка. Идет незримое соревнование – кто быстрее найдет в прицеле противника и успеет выстрелить.
Немцы потратили драгоценные секунды, а Виктор уже видел цель, и как только Вяткин зарядил пушку, выстрелил под низ башни. Сверкнуло, внутри танка раздался взрыв, ударной волной вырвало запоры люков. Из танка рвалось пламя, валил черный дым. Другие самоходки тоже били из засады, и на поле боя горело уже семь танков. Успех во многом определился тактикой засады и хорошей маскировкой. Для немцев такие действия русских были неожиданными, потому что чаще наши танкисты шли в лобовые атаки.
Отстреливаясь, немцы смогли расстрелять одну самоходку, и ее экипаж сгорел.
Танки стали пятиться и ушли. Виктор не знал тогда, что совсем недалеко от него, в немецком T-III, уходит ставший потом знаменитым Михаэль Виттман, одержавший на фронте 158 побед, правда, в большинстве своем на «тигре».
Франц Лонг одержал 113 побед, и все – на StuG III, Бодо – 76 побед на такой же самоходке. Франц Ридель – 40 побед на T-IV, из них – 13 советских Т-34-76 в одном бою. Эрнст Альберт одержал 80 побед на САУ «Nashorn».
Рекордсменом Великой Отечественной войны стал эсэсман Курт Книспель, одержавший 168 побед, и все – только на Восточном фронте. Он начал войну на T-I, затем последовательно – T-II, T-III, T-IV и T-VI «тигр». Фельдфебель неоднократно представлялся к наградам, но имел несносный характер: выпив, он любил подраться и был обделен карьерой.
Лучший советский ас – гвардии старший сержант Дмитрий Федорович Лавриненко за 2,5 месяца боев провел 28 схваток и уничтожил 52 танка на своем Т-34-76. Погиб в бою 18.12.41 года.
Бочковский В.А. на Т-34-76 уничтожил 36 танков и самоходок. Кучников М.П. – 32 победы на СУ-85. Лейтенант Федор Сергеев в одном бою 9 августа 1941 года на КВ-I уничтожил 8 танков. Токарев В.И. на Т-34-85 в одном только бою 13 августа 1944 года уничтожил 8 танков, включая «пантеру» и «тигра». Щербаков В.С. уничтожил 7 танков врага, и из них в одном бою за 10 минут – 4 «пантеры».
Рекордсменом Великой Отечественной войны стал эсэсман Курт Книспель, одержавший 168 побед, и все – только на Восточном фронте. Он начал войну на T-I, затем последовательно – T-II, T-III, T-IV и T-VI «тигр». Фельдфебель неоднократно представлялся к наградам, но имел несносный характер: выпив, он любил подраться и был обделен карьерой.
Лучший советский ас – гвардии старший сержант Дмитрий Федорович Лавриненко за 2,5 месяца боев провел 28 схваток и уничтожил 52 танка на своем Т-34-76. Погиб в бою 18.12.41 года.
Бочковский В.А. на Т-34-76 уничтожил 36 танков и самоходок. Кучников М.П. – 32 победы на СУ-85. Лейтенант Федор Сергеев в одном бою 9 августа 1941 года на КВ-I уничтожил 8 танков. Токарев В.И. на Т-34-85 в одном только бою 13 августа 1944 года уничтожил 8 танков, включая «пантеру» и «тигра». Щербаков В.С. уничтожил 7 танков врага, и из них в одном бою за 10 минут – 4 «пантеры».
Бой стих. Из рубок выбирались самоходчики – подышать свежим воздухом. Лица их были закопченными, но счастливыми: счет побед был в нашу пользу, что в начале войны бывало нечасто.
А через неделю ударили морозы. Снега было совсем мало, грязь замерзла и превратилась в монолит. И в связи с этим немцы и наши на трофейной технике в полной мере хлебнули проблем. Сначала стало застывать масло, и приходилось не один раз за день прогревать моторы. Потом грязь стала замерзать в траках и катках, напрочь лишая гусеничную технику подвижности, и надо было сразу после марша очищать ходовую часть или по утрам до седьмого пота работать ломами.
Наши танки, особенно из новых – Т-34 и КВ-I – таких проблем не имели. По утрам моторы разогревали подогревателями – вроде больших паяльных ламп, а вечером укрывали моторно-трансмиссионное отделение кусками брезента, чтобы двигатель как можно дольше сохранял тепло.
А уж когда повалил снег, у немцев встала и колесная техника. Пришел «генерал Мороз». Мало того, обмундирование немцев не выдерживало суровой русской зимы. Шинели были тонкие, для осени, а шапок и валенок не было вовсе. Наши же танкисты имели ватники – в них в технике воевать сподручнее, а многие бойцы – полушубки. Да и шинели, которые были на бойцах, грели куда лучше немецких. Только вот ноги мерзли. Валенки получили с большим опозданием, и многие пехотинцы обморозили ноги.
Танкисты и самоходчики валенок не носили. В танке педали в них не нажмешь, и в случае пожара выбраться проблематично. Зато ватные штаны пришлись впору – удобно и тепло. Правда, самоходчики и танкисты вечно ходили чумазые и в промасленной одежде. Как ни бережешься, но то капли моторного масла на рукав попадут, то при заправке солярой на штаны плеснут, то при чистке пушки пушечное сало на телогрейке следы оставит. После стрельбы пушку чистили всем расчетом. Ствол опускался, все хватались за банник – и раз-два! Немецкая техника была более требовательна к уходу, чем наша.
Как только ударили морозы, Виктор увидел, как стреляют «катюши», или БМ-13. К расположению роты выехали несколько грузовиков – трехосных ЗИС-6, накрытых брезентом. Свободные от дел самоходчики стали глазеть – что привезли? Но когда брезент убрали, все увидели направляющие, очень похожие на рельсы.
Заряжающий Вяткин сразу пошутил:
– Рельсы прокладывать будут, а по ним бронепоезд пустят – до самого Берлина.
Никто не поверил, но Виктор сразу понял, что перед ним реактивная артиллерия залпового огня. В то время она секретной была, и направляющие, как и снаряды, укрывали от чужих глаз. Каждая боевая машина заминирована была, и в случае окружения или угрозы захвата противником расчет должен был уничтожить установку. Оружие это эффективное, но только по площадям – скоплениям техники и пехоты.
До «катюш» было метров сто, и установку было видно отчетливо. Бойцы опустили опорные лапы, чтобы установку при стрельбе не раскачивало, и отбежали подальше.
Командир установки сидел в кабине. Что он там делал, никто не видел и не слышал, но с направляющей неожиданно сорвался снаряд. С шипением и грохотом он, оставляя дымный след, улетел в сторону немецкого тыла, видимо – пристрелочный был.
А через несколько минут, буквально – с секундным промежутком, каждая машина выпустила все снаряды. Впечатление было ошеломительное, почти шоковое. Огонь, дым, грохот, улетающие к горизонту огненные кометы… Самоходчики смотрели разинув рты.
Батарея «катюш» отстрелялась за несколько минут. Бойцы быстро убрали опорные лапы, и установки тут же уехали, выстроившись колонной. С момента их появления и до момента отъезда прошло не больше четверти часа.
– Ни фига себе!
Самоходчики шумно обсуждали увиденное.
А через несколько минут на место, откуда стреляли «катюши», обрушились снаряды. Немцы успели засечь установки и открыли огонь из гаубиц, но уже по пустому месту. Самоходчики попрятались в щели.
К слову, у немцев тоже был реактивный многоствольный миномет на колесном шасси, прозванный нашими пехотинцами «ишаком» за характерный звук при стрельбе. Но дальность его действия была мала, и ожидаемого эффекта он не дал.
Меж тем фронт придвинулся к Москве, и уже 19 ноября бои велись на подступах к столице. Из города эвакуировали жителей – стариков и детей, вывозили оборудование заводов. Многие здания минировали, готовя их к подрыву. Все делалось под покровом секретности. На улицах сооружали баррикады, а комендантский час был введен еще в сентябре.
Бойцы батареи красили самоходки в белый цвет. Краски не было, но зампотех роты где-то раздобыл известку. Из ветоши соорудили кисти, и все экипажи занялись покраской. На фоне выпавшего снега самоходки теперь не выделялись.
Но и немцы проделали то же самое.
Бои шли тяжелые, каждодневные. Наткнувшись на сильную оборону РККА на подступах к Москве, не осилив взять столицу в лоб, немцы предприняли обходной маневр, зайдя с юга и решив прорваться от Тулы. Вот тогда танкисты и самоходчики и столкнулись с применением подкалиберных снарядов – они пробивали даже броню КВ. Для изготовления твердых сердечников таких снарядов требовались присадки – марганца, ванадия, хрома. С захватом на Украине Никополя наши лишились производства таких сплавов. А к немцам шли поставки на судах-рудовозах из Норвегии и Швеции.
Немецкая техника плохо переносила русскую зиму. Была глубокая осень – даже не зима. Но осень 1941-го года выдалась холодной, рано ударили морозы, лег снег. Узкие гусеницы самоходок «артштурм» не держали тяжелую машину, вязли в снегу, и самоходка зарывалась в снег, толкая перед собой снежный вал. Т-34, хоть и тяжелее был, но имел более мощный двигатель и широкие гусеницы. Там, где он проходил, StuG III застревали.
На какое-то время фронт замер на месте – немцы выдыхались. Расчеты кое-как, ломами и кирками выдолбили капониры, довольно быстро, впрочем, занесенные снегом. Самоходки стояли как огневые артиллерийские точки на танкоопасных направлениях. Днем экипажи находились в машинах в полной боевой готовности. В самоходке зимой холодно, отопления в боевых машинах нет – хоть в КВ-1, хоть в Т-34, хоть в немецких. Вокруг толстое, промерзшее железо. Дотронешься голой рукой до брони – и пальцы примерзают. От дыхания экипажа влага на броне осаживалась изнутри корпуса и превращалась в иней, и к вечеру замерзали все ужасно. Вечером кормили горячим ужином, выдавали фронтовые сто грамм, но и они помогали слабо. Пока угреешься в землянке, где буржуйка горит, уже вставать пора. А дрова такая железная печурка жрала, как паровоз – немерено. Однако стоило ей погаснуть, как через четверть часа в землянке было холодно – все тепло через трубу вытягивало. Но позже приспособились. Брали кирпичи из разбитых домов и клали их в ведра с соляркой, которую брали у танкистов. Полежит такой кирпич в дизтопливе, пропитается за несколько часов – и вместо дров в печь. Горели такие кирпичи долго и тепла давали много.
Некоторые ухитрялись строгать толовые шашки и топить ими. Для взрыва нужен взрыватель, детонация, а без него тол просто горит. Каждый экипаж выкручивался как мог, но хуже всего приходилось в траншеях и окопах пехоте, где по холодному времени года было много обмороженных.
Вечером тыловые службы устроили помывку и смену белья. Для бойца на фронте баня – удовольствие редкое, долгожданное. Вымылись, поужинали, водочки выпили, разомлели – даже песни попели. А утром – немецкая атака.
Самоходчики стояли почти сразу за траншеями пехоты – в полусотне метров от траншей, где немного дальше.
Первыми всполошились пехотинцы.
Виктор, услышав крики «Танки!», приник к прицелу. Вот они, крашенные в белый цвет – даже крестов не видно.
Танки начали стрелять издалека, и на позициях пехоты появились разрывы. И точно били, сволочи, по пулеметным точкам, по орудийным капонирам. Видимо, их разведка поработала хорошо.
Противотанковые пушки открыли огонь, но комбат самоходчиков Неклюев приказа открывать огонь не давал, подпускал поближе.