Немцы подтянули резервы и начали контрнаступление. Под сильным натиском врага Юго-Западный фронт стал отходить, опасно оголяя левый фланг Воронежского фронта. 16 марта Харьков пришлось оставить, поскольку сил удерживать его не было.
Отдельную танковую бригаду, в которой служил Виктор, ввели в действие не сразу. Военнослужащие слушали сводки Совинформбюро, где почти каждый день перечисляли все новые занятые нашими частями населенные пункты. Для многих красноармейцев они не были отвлеченными понятиями, в этих городах и селах жили их родные.
И вот настал день, когда они по приказу стали выдвигаться маршем к передовым линиям. В небе их прикрывали от ударов вражеской авиации наши истребители.
Продвигались днем, люки были открыты, и танкисты осматривали места недавно шедших здесь боев. С обеих сторон от дороги на полях виднелась разбитая и сожженная техника – наша и немецкая. Сгоревшие танки, раздавленные или разбитые попаданием снарядов грузовики – и всюду трупы, большей частью немецкие. Наших убитых хоронили похоронные команды или население освобожденных сел и деревень. Видимо, сопротивление немцев было сильным, поскольку военного металлолома на полях сражения было много. В одном месте, довольно близко друг от друга, стояли четыре сожженные «тридцатьчетверки», а через километр – разгромленная зенитная батарея 88-миллиметровых пушек.
Виктор не сдержался и выругался. Стояли, сволочи, в засаде, ударили неожиданно. Судя по закрытым люкам сгоревших танков, ни одному из экипажей не удалось покинуть свои боевые машины.
На марше в боевых условиях для наблюдения и отражения внезапной атаки нечетные танки поворачивали башни вправо, а четные – влево – так можно было быстрее открыть огонь. Горючего моторы жрали много, через каждые двести километров – заправка, следом за колонной шли бензовозы.
Однако заправка растянулась надолго: в бак каждого танка входили сотни литров бензина, а одновременно из одного бензовоза могли заправляться только два танка.
Пока заправились, по-зимнему быстро наступили сумерки. Но приказ надо выполнять, и продвижение продолжили при фарах, вернее – при одной. На «шерманах» стояла одна фара, да и та подслеповатая. Благо скорость невелика.
Уже к полуночи, изрядно вымотавшись, они достигли района сосредоточения. Кухни безбожно отстали, и танкисты ужинали неприкосновенным запасом – американцы заботливо комплектовали танки спиртовыми подогревателями. Они работали на таблетках сухого спирта, и на них можно было подогреть котелок с остывшей кашей или банку консервов.
Поев, уснули прямо в танках. По крайней мере, в них не дуло и было не так холодно, как на улице. Двигатели не глушили, чтобы не заморозить, к тому же прогретые моторы позволяли в любую секунду начать движение.
Виктору вспомнился «артштурм». Всем неплоха самоходка, но если вечером на морозе заглушил двигатель и не удосужился за ночь несколько раз прогреть, утром завести его уже большая проблема: масло застывало напрочь и силы стартера не хватало провернуть коленвал…
К утру замерзли все, даже в меховых куртках. Танкисты выскакивали из танков, приседали, бегали вокруг боевых машин, разгоняя кровь – в неподвижности человек замерзает быстрее.
Утром подъехала кухня. Танкистов накормили горячей пищей и напоили горячим чаем. На морозе горячее питание – первостатейное дело!
Снова дозаправились. Механики-водители, или, как их именовали сокращенно, мехводы, проверяли моторы и ходовую часть.
А едва рассвело, по рации получили приказ выдвигаться к передовой, до которой было несколько километров. При приближении к позициям врага развернулись в боевой порядок. И Виктор, как командир танка, и наводчик пушки приникли к оптике. На войне кто первый увидел врага и успел выстрелить, тот жив остался.
«Шерманы» с их тихим ходом подошли к передовой, будучи не обнаруженными немцами. Многие наши пехотинцы – да и немцы тоже – впервые видели американские танки.
Немцы открыли огонь с некоторой задержкой.
Танкисты, увидев вспышки выстрелов немецких пушек, делали короткие остановки и стреляли по артиллеристам. Если судить по виду разрыва, американские фугасные снаряды были мощнее наших 76-миллиметровых.
По броне танка то и дело стучали пули, осколки. Пару раз раздались мощные удары от попадания снарядов, но танк не получил повреждений и упрямо шел вперед.
Немного левее курса – вспышка выстрела пушки.
– Леха! – крикнул Виктор наводчику. – Слева двадцать – пушка.
Наводчик довернул башню.
– Короткая, – скомандовал Виктор.
Едва танк остановился, наводчик выстрелил. Попадание было точным, по щиту пушки. Взрыв, взметнулся снег.
– Володя, не спи! Причеши-ка их из пулемета!
Сразу забили два пулемета – курсовой у стрелка-радиста и спаренный с пушкой – наводчика. Разбегавшиеся от разбитой пушки артиллеристы попадали.
– Вперед! – Это Виктор уже мехводу Николаю.
В атаке нельзя останавливаться, быстро подобьют. И так уже два наших танка горят, а один стоит с перебитой гусеницей.
Курсовой пулемет стрелка-радиста бил почти без перерыва.
– Зигзагами давай, не жми по прямой! – приказал Виктор мехводу. Еще перед атакой он инструктировал Николая, да, видно, запамятовал тот в горячке. Первый бой – он всегда самый сумбурный, многие после него не могут вспомнить, – куда они стреляли. Все бежали, и он бежал, все стреляли – и он стрелял – зачастую не видя противника… Это уже с опытом приходило понимание, чувство опасности. Завыла подлетающая на излете мина – падай без раздумий, хоть в лужу. Снаряд или пуля мимо просвистела, а ты не услышал – то уже не твоя, мимо прошла.
Танк ворвался на позицию пушкарей и навалился на пушку, подминая ее под себя. Заскрежетало, застонало, взвизгнуло сминаемое гусеницами железо. Виктор ухватился за пушку, чтобы с сиденья не упасть. Честно говоря, испугался – не перевернуться бы. Но танк помчался дальше. Впереди мелькали фигуры убегающих немецких пехотинцев.
Внезапно раздался сильный удар в корму и двигатель заглох.
Виктор медлить не стал:
– Всем из машины!
Он открыл люк, осмотрелся. Дыма и пламени не видно. Выбираться в бою, на передовой, очертя голову нельзя, запросто можно попасть под перекрестный огонь.
Экипаж уже покинул машину и залег у гусеницы. У двоих – «томпсоны» в руках. Молодцы, не забыли!
Американцы укомплектовали свои танки двумя пистолетами-пулеметами «томпсон» и одним пистолетом «кольт М1911» – все оружие под один патрон 11,43 мм.
Оружие танкистам не нравилось. Пистолет тяжел, а магазин вмещает всего семь патронов. А у автоматов эффективная дальность огня невелика, наш ППШ значительно лучше и легче.
Виктор слез с башни на моторное отделение, спустился на землю. В правом борту зияла пробоина. Понятно, почему двигатель заглох – поврежден.
– Экипаж, в танк!
Был приказ по армии. Если танк поврежден, но пожара нет, экипажу запрещалось покидать боевую машину, он должен был поддерживать огнем пушки и пулеметов своих товарищей. Иначе остановка танка или самоходки расценивалась как трусость и оставление поля боя со всеми вытекающими отсюда последствиями. А приговоры в военное время трибуналы выносили суровые, без исключения – расстрел.
Танки бригады уже ушли вперед метров на триста.
Танкисты забрались обратно в танк и даже успели засечь вражескую пушку и сделать по ней два выстрела. А потом – куда стрелять, если бой сместился вперед?
Виктора по рации вызвал командир роты:
– Седьмой, что у вас, почему стоим?
– Снаряд в корму получили, мотор разбит.
– Понял. Пошлю к вам БРЭМ. Конец связи.
БРЭМ – это бронированная ремонтно-эвакуационная машина, фактически тот же танк, только без башни с пушкой, но с небольшим краном. Как правило, все БРЭМы были переделаны из тяжелых танков, имевших повреждения башни, и зачастую это были трофейные танки. Для БРЭМа главное – большой вес и мощный двигатель, иначе он не сможет буксировать разбитый танк.
К слову сказать, ремонтные службы в РККА были на высоте, большую часть подбитых танков и самоходок восстанавливали в полевых условиях, возвращая в войска. Иной раз из двух-трех подбитых танков собирали один.
У немцев же подобная организация была хуже. Танки отправляли на танкоремонтные заводы, а это долго и затратно. У нас определенную роль сыграла в этом простота и хорошая ремонтопригодность отечественной техники. У немцев же при всей их высокой технической культуре военная техника была мало приспособлена к ремонту в полевых условиях. Например, для замены двигателя на «пантере» необходимо было снимать башню, весящую почти десять тонн. Где в боевых условиях можно было взять кран нужной грузоподъемности? В 1943 году для таких целей у немцев была «берге-пантера», эвакуатор танков с поля боя.
За годы войны РККА безвозвратно потеряла 96,5 тысячи боевых бронированных машин, немцы же – 32,5 тысячи. Немецкий танк до подбития ходил в атаку 11 раз, а Т-34 – 3 раза. Стоили танки дорого, например «тигр» – 800 тысяч рейхсмарок, Т-34 в начале выпуска – 440 тысяч рублей. Правда, потом цена упала в 2,5 раза за счет технологических упрощений. В частности, катки перестали делать обрезиненными, оставив голое железо.
За годы войны РККА безвозвратно потеряла 96,5 тысячи боевых бронированных машин, немцы же – 32,5 тысячи. Немецкий танк до подбития ходил в атаку 11 раз, а Т-34 – 3 раза. Стоили танки дорого, например «тигр» – 800 тысяч рейхсмарок, Т-34 в начале выпуска – 440 тысяч рублей. Правда, потом цена упала в 2,5 раза за счет технологических упрощений. В частности, катки перестали делать обрезиненными, оставив голое железо.
Ввиду больших потерь бронетехники еще в конце 1941 года был создан отдел эвакуации и ремонта техники, танкоремонтные заводы – ведь отремонтировать танк значительно быстрее и дешевле, чем сделать новый.
Через час к подбитому «шерману» подъехал тягач – немецкий T-IV без башни. Механики-водители набросили на крюки стальные тросы и потянули «шермана» в тыл.
При осмотре оказалось – повреждена головка двигателя и пробит радиатор.
– Плевое дело, утром уже получите исправную машину, – утешил инженер.
Однако Виктор засомневался. Объем работы большой, успеют ли?
Квартировать решили при полевой мастерской, в полуразрушенной избе. Там же жили ремонтники. Главное – там была печь, и она топилась.
Танкисты только на кухню сходили, поели, выпили фронтовые сто грамм, или, как их называли – «наркомовские».
Когда шли обратно, увидели смазливую девицу в армейской форме.
– Во, ППЖ идет, – сказал Николай.
– Это кто? – не понял Виктор.
– Не знаешь разве? Лидка-санитарка. Любовь крутит с комбатом.
Николай сплюнул и процедил сквозь зубы:
– Кому война – кому развлечение.
Николай был семейным, и дома его ждали двое детишек. Шашни на фронте он осуждал, ведь поневоле думаешь – а как там, в тылу? Не наставят ли ему рога? Виктору же это было безразлично, лишь бы служба не страдала.
Спали на полу вповалку и к утру продрогли.
Утром они успели посетить кухню да еще разжиться буханкой черного хлеба и двумя банками рыбных консервов. Потом принимали танк из ремонта. На броню наварили стальную заплатку, а двигатель и радиатор заменили целиком. Американцы для ремонта поставляли не только запчасти, а и готовые агрегаты – моторы, коробки передач.
Опробовали танк на ходу, все работает. А по рации уже командир роты вызывает:
– Седьмой, Седьмой, ответьте Первому.
– Седьмой слушает. Получили машину из ремонта.
– Очень хорошо. Идите своим ходом до деревни Авдеевка. Нашел на карте?
– Сейчас. – Виктор развернул командирскую сумку, под целлулоидом которой была карта. Нашел Авдеевку.
– Нашел, товарищ Первый…
– Перед нею дорога влево. Свернешь на нее и нас увидишь. Конец связи.
В наушниках щелкнуло, и связь прервалась.
Виктор свернул сумку.
– Трогай.
Чем дальше они ехали, тем сильнее и нагляднее были видны следы ожесточенных боев. Сожженные танки – наши и немецкие, искореженные пушки, разбитые грузовики и трупы, трупы, трупы… Иной раз вперемежку – наши и немцы, видимо рукопашная была.
Сгоревшие танки и самоходки ни наши, ни немецкие ремонтные службы не забирали. Внутри все выгорело, деформировалось, а от огня броня зачастую теряла свои свойства.
У небольшого моста увидели немецкий грузовик «Опель-Блитц». Капот, крылья, кабина – все было искорежено, скорее всего, танк ударил тараном и сбросил его с дороги.
Николай остановился рядом:
– Командир, досмотрим?
– Валяй! Пусть Володя подстрахует…
Оба выбрались из танка. Николай направился к грузовику, Владимир взобрался на башню с автоматом.
При наступлении советских войск немцы зачастую бросали продуктовые склады, вещевые, склады с боеприпасами, и воинам удавалось иной раз разжиться провизией, выпивкой. Если в период затишья боевых действий они столовались со своей кухни, то на марше или в бою полевые кухни отставали, и вся надежда была только на трофеи. Голодному воевать тяжело, а зимой вдвойне холодно. Обычно НЗ съедали быстро, здраво рассудив, что если в танк попадет снаряд, НЗ пропадет.
Мехвод забрался в кузов и начал выбрасывать оттуда на снег картонные ящики. Один из них от удара развалился, и во все стороны раскатились консервные банки.
– О, будет чем подхарчиться! – обрадовался заряжающий Арсений Товчигречко – он выбрался из танка на помощь Николаю и стал переносить ящики к танку. У люка их принимал Алексей, наводчик.
Уложили ящики на пол. Экипаж бы еще носил, но Виктор прервал:
– Хорош! А то до боеукладки не добраться будет.
– Так парней угостим, поделимся…
– А что в банках?
– Кто его знает… Откроем на стоянке, попробуем.
Они прибыли в расположение своей роты. Из десяти танков – полного комплекта – осталось шесть. Два экипажа погибли, два успели выскочить из подбитых машин. Но на войне к потерям привыкаешь быстро, и общий настрой экипажей был боевой, приподнятый. Раньше все больше немцы наступали, а нынче советские войска вперед идут, освобождают от захватчиков землю.
Виктор доложился командиру роты.
– Пополняй боезапас и топливо, и занимайте на ночевку любую избу.
– Слушаюсь.
Пока возились с заправкой да загружали в танк снаряды и патроны, стало смеркаться, и к вечеру в избы оставленной немцами деревни набилось много танкистов. Николай принес из танка ящик консервов, нашелся и трофейный шнапс. Бойцы его не жаловали: пахнет самогоном, крепости никакой.
Наводчик Алексей открыл ящик, взял в руки банку, повертел:
– Хоть бы рисунок был, а то непонятно, что внутри…
– А ты открой да посмотри, попробуй…
Надписи на этикетке были на немецком языке, которым никто из присутствующих не владел. Ну разве что «Хенде хох!» да еще «Хальт!» В разведке владеющие языком были, да вот только где их искать? Подразделения бригады были разбросаны по соседним деревням.
Алексей поставил банку на стол и вытащил из ножен финку. Оружие не табельное, но многие танкисты его имели— хлеб порезать, консервы открыть. Да и как оружие ближнего боя сгодится – последний шанс выжить.
Он вонзил нож в жесть консервной банки. Тут же послышалось шипение, показался огонь.
Кто-то крикнул:
– Спасайся, бомба!
И танкисты, мешая друг другу, кинулись из избы. Не успели захватить личное оружие, командирские сумки, а кое-кто и без курток или ватников на мороз выбежал. Если это бомба или граната, запал горит секунды четыре, а потом взрыв. А жить хотели все.
Но прошла минута, вторая – тишина.
– А что там было? – спросил один из танкистов, ни к кому не обращаясь. Он не видел, как пытались вскрыть банку, и выбежал вместе со всеми, услышав крик «Бомба!».
Осторожно заглянули в окно: ни дыма, ни огня, банка стоит на столе, как стояла. Решили открыть еще одну банку, но теперь уже на улице да за углом сарая. Из танка принесли банку, поскольку в избу заходить побаивались, проткнули ножом дно, поставили банку на снег и кинулись за угол.
И снова раздалось шипение, потом показался огонь…
Когда все стихло, самый смелый взял банку в руку и тут же перекинул в другую:
– Горячая, аж руку обжигает!
Никто не мог понять, что за хитрые банки перед ними.
В предвоенные годы и в сорок первом население и армию готовили к химическому нападению противника, создавали общества «Осоавиахима», раздавали противогазы. И потому на банки смотрели с подозрением.
Виктор решился, подобрал банку. С одной стороны – линейная прорезь от ножа и копоть от огня, с другой – жесть цела.
Он повертел банку, разглядывая ее – вот эту сторону он вскрыл ножом. Елки-палки! Да здесь мясные консервы! Вид аппетитный, пахнет вкусно, и самое главное – они теплые!
Кто-то протянул ложку. Виктор осторожно попробовал консервы на вкус и увлекся, ложка за ложкой, съел все содержимое банки целиком.
Как потом оказалось, немцы выпускали широкий ассортимент консервов для частей, воюющих на Севере, и в первую очередь для егерей в Норвегии, где расположился их арктический корпус. Банка с одной стороны имела двойное дно, где находился фосфор. Стоило проткнуть жесть гвоздем, штыком или ножом, состав воспламенялся, и солдат, даже будучи в промерзшем окопе, получал горячее питание.
Расхватав банки, танкисты разогревали их прямо на улице, а потом несли в избу – опасались продымить ее. Дым от фосфора едкий, а им в избе еще спать. Посмеялись над собой, над своими страхами:
– А ты видел, как Ивахненко из избы рванул? Чуть дверь с петель не сорвал! Ха-ха-ха!
Но это им сейчас было смешно, а тогда все испугались.
– Чего только фрицы не придумают! А с другой стороны, хорошо, всегда жратва теплая, – подвел итог командир взвода Вахтин.
Получалось – и шнапс пили трофейный, и тушенку ели немецкую, только хлеб русский был.
Немцев продовольствием снабжали лучше, питание было разнообразным и вкусным, а главное – вовремя. И с боеприпасами они нужды не знали. А у нас в сорок втором году из-за острой нехватки снарядов в сутки на орудие выдавали по одному-два выстрела.
В сорок третьем ситуация коренным образом изменилась в лучшую сторону. Свои заводы выпускали патроны и снаряды, по ленд-лизу получали, когда создали каналы поставки. Кроме северных морских конвоев грузы и техника шли южным путем, через Иран, самолеты гнали через Камчатку.