Оба ушли в лес. Смотреть друг на друга им не хотелось, было стыдно. На своих боевых постах они сделали все, что могли, и не их вина, что армия отступает. Огрызается, наносит немцам ощутимые потери, но ведь пятится! И на них армейская форма, так что любой гражданский вправе спросить, как этот дед, – на кого же вы нас бросаете?
Есть начали нехотя, ком в горле стоял. Но оба были голодны, а аппетит приходит во время еды. Съев все подчистую, собрали и бросили в рот крошки хлеба.
– Эх, довелось бы с дедом этим встретиться, когда мы немцев назад погоним! – мечтательно сказал комбат. Он хотел закурить и уже вытащил из кармана пачку папирос, но увидел, что после вынужденного купания в реке все папиросы расползлись. Смяв пачку, комбат выбросил ее.
Виктора так и подмывало рассказать ему о победном мае сорок пятого, но он сдержался. Комбат или не поверит – что вероятнее всего, или сочтет, что после контузии у наводчика с головой неладно. А подозрений ему не хотелось.
Дальше они шли по лесам, держась недалеко от опушки. Стрельба слышалась со всех сторон, но в отдалении, и непонятно было, где свои, а где – немцы.
К вечеру выдохлись и улеглись на ночевку. Виктор забрался под большую ель, у основания ствола которой был слой опавших иголок – все не так жестко, как на голой земле. К утру оба пожалели, что нет шинелей – продрогли.
У первого же встреченного ручья умылись, напились – и снова пеший переход.
Около полудня вышли к селу, но зайти в него побоялись. На улице были видны грузовики, а вот чьи они – издалека было не разобрать. Потому обошли село стороной. Оба хотели есть, но жизнь дороже куска хлеба.
Комбат подбадривал:
– Ничего, скоро к своим выйдем, поедим. В тыл нас должны отправить, на переформирование.
– Так ведь нет уже дивизиона…
– Другие создадут, пушки дадут. Будет еще на нашей улице праздник.
Комбат говорил убедительно.
Еще через несколько километров отчетливо стала слышна пулеметная стрельба. Комбат прислушался:
– Не, не «максим» и не ДП, скорее всего – немецкие.
Дальше шли с осторожностью. Услышав металлическое позвякивание и шум, сначала остановились, а потом и вовсе залегли.
Комбат сказал:
– Ползти надо.
Через полсотни метров показалась грунтовка, а на ней – колонна пехоты, да не нашей – немецкой. Прошло не меньше батальона.
Когда пехотинцы скрылись из виду, комбат сказал:
– Сколько их прет! Да рожи у всех откормленные, сытые!
Немцы явно шли к передовой, поэтому комбат решил идти вдоль дороги, но на нее не выходить.
Через какое-то время по дороге промчались два мотоциклиста в черных клеенчатых плащах.
Впереди снова стала слышна перестрелка, уже отчетливо были слышны винтовочные выстрелы и автоматные очереди – до передовой было не больше километра.
Комбат распорядился:
– Сидим в лесу до вечера, а ночью пробуем перейти на свою сторону.
Виктор успел вздремнуть, комбат же все время наблюдал.
– У немцев в нашей полосе три пулеметных гнезда. Колючей проволоки нет, мины поставить не успели, как я думаю. Нам бы через траншею перебраться только.
Когда стемнело, немцы стали стрелять из ракетниц осветительными ракетами – они зависали на парашютиках, освещая местность мертвенно-белым светом. Не успевала погаснуть одна ракета, как слышался хлопок, и в небо взмывала другая. Переход усложнился, если вообще стал возможен, поскольку при подозрительном движении или звуках с нейтралки немецкие пулеметчики сразу стреляли длинными очередями.
Комбат, видя «иллюминацию», сказал:
– Здесь нам не перейти, идем вправо вдоль линии фронта. Сам знаешь, не везде линия соприкосновения сплошная, где-нибудь да повезет.
Шли крадучись, стараясь не шуметь, не наступить ненароком на сухую ветку или железку, коих встречалось много – пустые консервные банки, упаковки снарядов, гильзы, детали разбитой техники. Немцы обозначали передний край осветительными ракетами, и это позволяло ориентироваться.
Уткнулись в реку.
– Будем идти по берегу до моста? – предложил Виктор.
– На мосту немцы будут. Да и не факт, что он цел. Предлагаю переплыть.
Они зашли в воду. Дно реки было песчаным, и идти по нему было удобно.
– А может – вдоль берега? Река-то вроде на восток идет? В воде немцев не будет, – сказал Виктор.
– Давай попробуем.
Они двигались в пяти-шести метрах от берега, уровень воды – по пояс. Хлопки выстрелов были слышны слева, откуда они пришли, а у реки темно и тихо.
Река своим течением делала изгибы, но в целом направление было на восток.
Через час замерзли ноги.
Виктор уже хотел попросить комбата выбраться на берег, чтобы согреться, как с берега прозвучал голос:
– Стой! Кто такие?
– Свои, противотанковый дивизион.
– Дивизион, и в воде? Ну-ка, на берег с поднятыми руками!
Спотыкаясь и оскальзываясь, они выбрались на берег и оказались лицом к лицу с красноармейцем, наставившим на них винтовку с примкнутым штыком.
– Разводящего вызови или к командиру нас отведи, – попросил комбат.
Из темноты появилась фигура.
– Что тут у тебя, Петренко?
– Двое по реке в нашу сторону шли, говорят – свои.
Подошедший оказался старшиной. Первым делом он вытащил у комбата из кобуры пистолет, а у Виктора – револьвер.
– Шагайте вдоль берега.
Идти пришлось недалеко – их привели к землянке.
– Присмотри за ними, – приказал старшина бойцу, стоявшему у входа. А сам нырнул внутрь.
Послышались голоса, и почти тут же старшина появился вновь.
– Заходите.
В землянке горела коптилка, сделанная из снарядной гильзы. На пустом снарядном ящике сидел лейтенант.
– Кто такие? Документы есть?
Старлей и Виктор доложились по форме и протянули документы. Изучив их, лейтенант вернул книжки.
– Вынужден отправить вас в Особый отдел полка – приказ такой есть. Всех вышедших из окружения – на проверку.
– А мы ни в плену, ни в окружении не были! – вскипел комбат.
– Так вышли-то вы к нам с немецкой стороны… Перед нами частей Красной армии нет.
Крыть комбату было нечем, личное оружие отобрано.
До утра они просидели в траншее под приглядом караульного.
За ночь со стороны немцев вышли еще шесть человек, из них один – писарь из штаба дивизиона, комбат знал его в лицо.
Утром «окруженцев» под конвоем отвели к особисту. Усатый, с бритой головой капитан допросил всех и записал показания.
В «окруженцах» особист не усомнился и всех отправил на сборный пункт – в войсках остро не хватало личного состава и требовалось пополнение.
Сборный пункт располагался в здании бывшей школы и сейчас выглядел как растревоженный улей. Здесь были военнослужащие всех родов войск, кроме авиаторов – тех напрямую отправляли в летные части.
Виктор держался рядом с комбатом, и к ним же прилепился писарь дивизиона. Впрочем, его сразу пристроили к делу – оформлять документы, поскольку у него был каллиграфический почерк.
Для начала их накормили. Кухня работала весь день, поскольку бойцы на сборный пункт прибывали в течение всего дня. Они нуждались в еде, помывке – многие не мылись неделями, и почти все – в замене обмундирования, порванного и испачканного.
Только успели помыться, как объявили построение. На помывку едва теплой водой давали по малюсенькому кусочку хозяйственного мыла, но люди были рады и этому.
«Покупатели» – как называли среди бойцов представителей воинских частей – в первую очередь отбирали технических специалистов – танкистов, связистов, артиллеристов. Оставшихся забирали в пехоту, и за два-три дня состав сборного пункта обновлялся полностью.
Когда вперед выступил капитан с петлицами танковых войск, Виктор напрягся:
– Танкисты или самоходчики есть?
Комбат локтем толкнул Виктора.
– Так точно! – И сделал шаг вперед. В следующую секунду Виктор встал рядом.
– Фамилии?
Комбат назвал свою и Виктора.
– Встаньте за мной.
Вышедших из строя оказалось четверо.
Капитан расспросил их, кто на чем воевал, и, услышав о самоходке ЗИС-30, удивился:
– Не слыхал о такой! Вот что я вам скажу, бойцы. Воевать придется на трофейной технике, на танке «артштурм».
Виктор и Донцов переглянулись – ни один, ни другой о таком танке не слышали. Но дело в том, что самоходные артиллерийские установки у немцев числились за танковыми частями. Наши воины, захватив или подбив трофейные САУ, писали в донесениях: «Захвачен танк без башни». Поскольку никто из бойцов и командиров раньше с самоходками не сталкивался, никто из них соответственно не знал этого вида оружия. К тому же самоходчики у немцев носили униформу танкистов – короткие черные курточки.
Когда в наших частях появились первые отечественные самоходки, они были причислены к артиллеристам, и петлицы носили соответствующие.
– Неклюев, командир танковой роты, – представился капитан. Он ушел с документами в канцелярию сборного пункта, а комбат повернулся к Виктору.
Когда в наших частях появились первые отечественные самоходки, они были причислены к артиллеристам, и петлицы носили соответствующие.
– Неклюев, командир танковой роты, – представился капитан. Он ушел с документами в канцелярию сборного пункта, а комбат повернулся к Виктору.
– Ты на танках ездил? Опыт есть?
– Даже на броне не сидел.
– Ладно, разберемся, не боги горшки обжигают.
Капитан вскоре вернулся, раздал личные документы и подвел отобранных им людей к полуторке:
– Садитесь.
Ехали около часа по разбитым дорогам, а по прибытии в расположение роты бойцы увидели этот «артштурм». Это были уже знакомые самоходки на базе танков T-III и назывались они Sturmgeschutz III, или сокращенно – StuG III. На фронте бойцы называли их «штуками».
Основой этой самоходки служило шасси танка T-III, пушка 75-мм – короткоствольная, отличная оптика и хорошее бронирование: лоб корпуса – 50 мм, как у танка. Самоходки имели радиостанцию и боекомплект в 54 выстрела. Двигатель был бензиновый, в 300 лошадиных сил, и позволял двадцатидвухтонной машине развивать скорость сорок километров в час. Экипаж самоходки состоял из четырех человек.
Как наши войска, так и немецкие использовали трофейное вооружение. В Красной армии немецкая бронетехника появилась с первых месяцев войны. Например, весной 1942 года на Западном фронте было два батальона немецких танков, значившихся как отдельные батальоны литер Б. Были они на Волховском фронте – ими была укомплектована 3-я рота 107-го отдельного танкового полка 8-й армии.
А в 121-й бригаде были T-III, в 52-й танковой бригаде – T-IV, в 5-й гвардейской танковой бригаде – самоходки StuG III. Трофейная бронетехника гибла, получала значительные повреждения и становилась донором запчастей для других танков и самоходок, пополнялась в боях. Многие образцы ее смогли дожить до победного мая 1945 года. Но пик применения трофейной техники пришелся на 1942–1943 годы.
Была с «немцами» трудность – нехватка запчастей и технических жидкостей – масел, антифриза, бензина. Кресты на корпусе закрашивали, крупно рисовали звезды – в том числе на крыше боевой рубки, чтобы наши по ошибке не разбомбили.
Позже, когда наши заводы, эвакуированные в тыл, стали в полной мере обеспечивать войска своей техникой, острота проблемы снялась – хотя полностью от трофеев не отказались. С марта 1943 года на заводе № 37 на базе танков T-III и StuG III выпускались самоходки СУ-76И – на них устанавливалась другая рубка и отечественная пушка ЗИС-3.
Создание самоходки для ее главного конструктора С.А. Гинзбурга оказалось трагичным. Еще в середине сороковых годов он выезжал в Германию – с его участием вырабатывались требования и техпроект для создания StuG III, поскольку Красная армия собиралась их закупать. Потом командование РККА от этих планов отказалось, сочтя самоходки «недотанками». А когда с началом войны стала понятна и весома роль САУ, Гинзбургу поручили проектировать отечественную самоходку.
Подвела нехватка нужного по мощности двигателя, и как вынужденную меру на СУ-76 стали устанавливать параллельно два двигателя ГАЗ-202 по 70 лошадиных сил. Летом 1943 года дефекты силовой «спарки» проявились, и конструктора в наказание отправили на фронт, где он и погиб.
Несколько дней новичков знакомили с трофейной техникой. Виктор освоил пушку быстро, собственно – вся разница-то в том, что маховички расположены в другом месте и прицел новый.
Хуже всего пришлось механику-водителю. Виктору самоходка понравилась, после суррогатной ЗИС-30 она была даже комфортна. А вот пушка, хоть и была крупного калибра, бронепробиваемость имела слабее, чем у нашей ЗИС-2. Зато действие осколочно-фугасного снаряда было сильнее.
В последующих модификациях самоходки немцы исправили промах, снабдив пушку длинным, 43-го калибра, стволом. Но и с такими «окурками» – как называли сами немцы короткоствольные пушки – они научились бороться с нашими Т-34 и КВ.
Пользуясь тем, что «артштурм» имел низкий силуэт – меньше двух метров высотой, они удачно маскировались в складках местности, подпускали наши танки поближе и старались бить в борт и корму – в лоб броню наших танков «артштурм» не брал.
Постепенно и наши самоходчики переняли немецкую тактику.
Старшего лейтенанта Донцова назначили командиром взвода, Виктор был наводчиком пушки на его самоходке. Вообще экипаж подобрался из понюхавших пороха, все успели повоевать.
Механик-водитель Александр Артюхов был по званию старшина, его танк дважды подбивали. Как он сам говорил – повезло. Первый раз снаряд угодил в моторное отделение, и весь экипаж в полном составе успел покинуть горящую машину. Во второй раз вражеский снаряд врезался в башню, и спасся один Александр. Как-то вечером он украдкой показал Виктору крестик, пришитый изнутри к карману.
– Маменька дала, намоленный. Он и спасает, не иначе. Ты только политруку не проболтайся.
Заряжающим служил рядовой Вяткин Слава. Парень он был разбитной, и все дела делал с шуткой-прибауткой.
А вскоре их кинули в бой. Называли не батареей, как обычно самоходки, а ротой, по-танковому. Надо было отбить у немцев деревню на небольшой высотке. Сама деревня после боев представляла собой развалины, но была важна высота, с нее немцы могли вести огонь по нашему расположению – позиция просматривалась на десяток километров.
Капитан Неклюев согласовал действия с командиром танковой роты. Решили атаковать с двух направлений: танки – с востока, а рота самоходок – с севера.
Танковая рота представляла собой сборную солянку: два Т-34, два БТ-7 и два Т-40, которые танками можно было назвать условно. Легкие, подобные немецким T-II, они имели на вооружении один крупнокалиберный пулемет ДШК и один ДТ винтовочного калибра и тонкую броню, способную защитить от пуль и осколков. Их поставили позади – для прикрытия.
По сигналу желтой ракеты бронетехника двинулась на немецкие траншеи – на броне танков и самоходок находился танковый десант.
Немцы открыли огонь из пушек, но маломощные 37-миллиметровые противотанковые не брали броню «тридцатьчетверок». Правда, в момент начала обстрела танковый десант машины покинул.
У роты самоходчиков начало получилось лучше. При выходе на позиции они едва не напугали нашу пехоту. Увидев в тылу знакомые очертания «артштурма», пехотинцы запаниковали и стали разбегаться по траншее, крича: «Танки!» Однако потом быстро разобрались и вернулись в окопы.
Самоходчики начали атаку на деревню тихо, без единого выстрела. Немцы тоже не стреляли, видимо, приняв самоходки за свои. Рота без сопротивления добралась до немецких траншей и здесь принялась работать гусеницами. Десант спрыгнул с брони и начал прочесывать траншеи огнем.
Первую линию взяли быстро и без потерь, но со второй линии стала стрелять пушка из артиллерийского дота. Но самоходки двумя выстрелами подавили ее и двинулись к деревне.
Немцы все свое внимание и все огневые средства сосредоточили на отражении танковой атаки, и экипажам самоходок пришлось сильно пожалеть, что на их «артштурмах» нет пулеметов – сейчас бы много пехоты вражеской положили…
На более поздних модификациях немцы эту оплошность исправили и установили МГ-34. Самоходка, так же как и танк – без пулемета беззащитна в ближнем бою против пехоты. Стоит подобраться ближе и бросить гранату или бутылку с зажигательной смесью – и машина сгорит.
Рота начала обстреливать немцев с тыла из пушек. Те, кто сидел в траншеях с восточной стороны, ничего не могли понять: самоходки с виду свои, а ведут по ним огонь.
Ложку дегтя в бочку меда добавили наши легкие танки – оба Т-40 открыли по самоходкам огонь из крупнокалиберных пулеметов. Существенного вреда не нанесли, но посбивали фары и шанцевый инструмент.
Уже после боя экипажи самоходок побили танкистов легких танков – в запале боя те забыли, что с северного направления атакуют свои, но на трофейных самоходках. Тем более что они стреляли из пушек, как им показалось, по ним.
Виктор тогда порядком струхнул. Что было бы, если бы по самоходкам начали стрелять Т-34?
Экипажи остались довольны в бою самоходками – низкая, маневренная, мощная техника. На тот период войны у нас равноценной ей не было. А что до пулемета – так после боя все экипажи получили ДП. Для самообороны – случись машине быть подбитой – очень пригодится.
Особенно Виктор был доволен цейсовской оптикой. Изображение в прицеле четкое – даже на больших удалениях. Пушка ЗИС-2, стоявшая на тягаче «Комсомолец», была по бронепробиваемости лучше, но прицел по сравнению с немецким был скверного качества. И экипажу комфортно, ход у самоходки мягкий – в отличие от тягача.
После боя они обсуждали подробности. Обзорность из «артштурма» была отличной для всех членов экипажа – стояли призматические приборы и смотровые щели. Наш Т-34, лучший средний танк Второй мировой войны, страдал «слепотой», и этим зачастую пользовались немцы. Только с появлением модификации Т-34-85 с новой пушкой и башней положение несколько изменилось – для командира танка была поставлена командирская башенка с круговым обзором. Кроме того, на наших танках была плохая вентиляция, и при стрельбе из пушки танкистам, чтобы не угореть, приходилось открывать люки на башне. Но Т-34 был прост и дешев в производстве, не требовал легированных сталей, а экипаж не требовал долгого обучения. И если еще учитывать короткую жизнь танка на войне, это становилось решающим фактором. На заводах в тылу Т-34 и самоходки на его базе производили старики, женщины и подростки, заменившие у станков ушедших на фронт мужчин. К тому же наши танки, произведенные на разных заводах, сильно отличались по качеству – танкисты особенно не жаловали горьковские.