– И в этом альбоме была Лиза? – разволновался Евгений Максимович.
– Да, в этом альбоме была Лиза. А что вас удивляет? Вы же знаете, что Лиза была подругой вашего брата.
– Да, знаю.
– Он привозил ее к вам на смотрины, фотографировал ее у вас в сауне, возле бассейна. Вы же не возражали…
– Как я мог тогда возражать? Да, она была тогда его девушкой.
– Может, она и сейчас его девушка? Вернее, была до недавнего времени…
– Нет-нет, это исключено.
– А я вот, например, знаю, что Вадим был у Лизы две недели назад. Кстати, он приходил к ней домой, в квартиру, которую вы ей подарили.
– Я подарил ей квартиру?
– А разве нет?
– Ну, допустим…
– Вы подарили ей квартиру, а Вадима это задело. Он считал, что квартиру вы должны были подарить ему, а не Лизе.
– Я помогал ему с квартирой.
– Да, я знаю, что Вадим проиграл в казино две квартиры.
– Проиграл. Потому что у него мозгов нет. Он всерьез думает, что умнее всех. Думал, – поправился Костин. – Гением себя считал. А сам баран бараном!
– Да, коварный такой баран. Глупый, но хитроумный. И вероломный. Зачем он приезжал к вам позавчера?
– Просто приехал…
– Ему надоело жить на съемной квартире, и он приехал к вам, чтобы вы дали ему денег на свою квартиру. Было такое?
– Ну, было.
– А вы говорите, просто так приехал…
– А кто его звал? Он позвонил в пятницу, сказал, что приедет, разговор есть, я ответил, что у меня гости приглашены. Сказал, что занят буду. А он все равно приехал…
– Сколько он у вас просил?
– Это не важно. Потому что я ничего ему не дал.
– Но ведь он просил. Или требовал?
– Да мне плевать на его требования. Я не могу помогать человеку, который на добро отвечает злом.
– Например?
– Можно я не буду говорить? Все-таки Вадима больше нет, нельзя о нем плохо…
– Вам нельзя, а мне можно. И я скажу о нем плохо, потому что он вас шантажировал.
– Он меня не шантажировал! – с неоправданной нервозностью отозвался Костин.
– Шантажировал. Или вы даете ему денег, или он рассказывает Серафиме Яковлевне о вашей любовнице.
– Не было ничего такого!
– Тише, Евгений Максимович! Зачем так громко? Вдруг ваша жена зайдет, услышит… Шантажировал вас Вадим вашей любовницей Лизой или нет? – громко спросил Круча.
– Да, было такое! – признался Костин. – Только давайте больше не будем говорить про нее.
– Да, вы правы, лучше поговорим о том, что было дальше. Меня интересует ответ, который вы дали Вадиму.
– Ответ, ответ…
Пальцы отстучали барабанную дробь на своей коленке. Круча видел, как заметался Костин, но решил его не торопить.
– Да, я дал ему ответ. Я сказал, что дам ему двести тысяч долларов.
– Он согласился?
– Он сказал, что этого мало… Ну да, это раньше квартиру за пятьдесят тысяч долларов купить было можно. Я ему в первый раз на квартиру столько и дал. Это в двухтысячном было. А в две тысячи третьем он у меня сто тысяч просил. Это, конечно, немало, но он тогда двухкомнатную квартиру купил в хорошем районе. А потом цены взлетели. Сейчас за сто тысяч даже в Подмосковье квартиру не возьмешь. А ему в Москве нужно было… Я ему сказал, что не печатаю деньги… Можно подумать, они ко мне с неба падают. Я человек не бедный, и деньги у меня есть, но почему я должен ими разбрасываться?
– Меня вы убедили, а Вадима – вряд ли, – предположил Степан Степанович.
– Так он же непробиваемый.
– Ну да, и аргументы у него бронебойные. Если на Лизу деньги нашлись, то и на него должны быть…
– Так в том-то и дело… – скривился Костин. – Ну, я сказал, что могу добавить ему сто тысяч… В общем, он согласился. На триста тысяч. Только не в долларах, а в евро.
– Европейская хитрость.
– Я бы сказал, еврейская. У него отец еврей…
– Не любите вы Вадима.
– Потому что он еврей? Да нет, я не антисемит и никогда им не был. У меня еврей в замах, очень умный и, главное, очень порядочный человек.
– Дело не в том, что Вадим еврей. Дело в том, что он вас достал. Да и денег жалко. Деньги ведь лишними не бывают, правильно я говорю, Евгений Максимович?
– К чему вы клоните?
– К закату я клоню. К закату, который произошел в жизни вашего не очень дорогого вам брата…
– Хотите сказать, что это я убил его?
– А что хотите сказать вы? – с нажимом произнес Круча.
– Я его не убивал.
– Следствие покажет.
– Следствие, следствие… Серафима обо всем узнает… А можно сделать как-нибудь, чтобы она не узнала?
– О чем?
– О ком! О Лизе.
– Если вы признаетесь в убийстве, вам совсем не обязательно объяснять мотив. Вы готовы в этом признаться?
– Не готов. Я думаю. И пока я думаю, обещайте мне ничего не говорить Серафиме. А я мог ударить Вадима нечаянно?
– Нет, вы могли ударить его сгоряча…
– Из ревности?
Круча внимательно глянул на Костина. Похоже, у него ум за разум зашел от сильных переживаний.
– И вы хотите, чтобы об этом узнала ваша жена?
– Да, вы правы! – лихорадочно закивал мужчина.
– Вам нужно успокоиться, Евгений Максимович. Соберитесь с мыслями и вспомните, как все было на самом деле. Тогда вам не придется ничего выдумывать…
– А как все было на самом деле? Я услышал шум, вышел во двор, увидел Вадима. Он швырнул в меня кусок гипса, я бросил в него молоток…
– В него?
– Да, в него…
– В прошлый раз вы говорили, что бросили молоток мимо.
– Да, я метил в него… Но я же не попал!..
– Кто знает, кто знает, – покачал головой Круча.
– Ну, вы сами подумайте! – Костин глянул на него, как поп на неразумного отрока. – Вадим стоял у водопада, метрах в двадцати от пристани. И еще он стоял лицом ко мне! А его ударили молотком по затылку! Когда он стоял на пристани. А он не на пристани был, когда я в него бросил молоток…
– Откуда я знаю, где он стоял, когда вы бросили в него молоток? Может, он отошел к пристани, а вы подкрались к нему сзади. Может, бросили молоток, может, ударили…
– Да не бил я его молотком. И Вадима не убивал. Я отвел его домой… Серафима может это подтвердить.
– Сейчас ваша жена может подтвердить все, что угодно. Она же еще не знает про Лизу.
– Вы шантажируете меня? – вскинулся Костин.
– Нет, я прогнозирую развитие событий, – покачал головой Круча.
– Если Серафима узнает, она все равно подтвердит. Потому что это было на самом деле. Она видела, как я укладывал Вадима спать. Она видела, как я его бил. Да, я его бил. И у пруда ударил кулаком, и в спальне… Да, я готов был его убить, но я его не убивал! Как бы я ни относился к своему братцу, лишать его жизни – это уже слишком. За что? За то, что в пьяном угаре он покрушил мои гипсовые статуи? Но ведь это смешно…
– Будет следствие, будет постановление, суд вынесет решение, виновны вы или нет. Возможно, вас оправдают.
– Да, но Серафима все узнает, – скривился Костин.
– Конечно, узнает. Елизавета Смирнова будет приглашена в суд для дачи показаний, она расскажет, в каких отношениях состояла с вами. Тут я ничем не смогу вам помочь.
– Да вы и не пытаетесь.
– Ну почему же? Чистосердечное признание избавит вас от постыдных процедур.
– Но я не убивал Вадима!
– Но у вас же проскакивала мысль его убить?
– Честно?! Да, проскакивала! Так проскакивала, что искры в голове. Потому что достал меня Вадим. Он же сволочь редкостная. Я до сих пор не могу его простить! До сих пор… Не могу простить, а квартиру ему купил. Одну купил, вторую, деньгами помогал, когда у него проблемы были… А ему все мало! Ему все больше надо было!
– За что вы не можете его простить?
– Есть за что! Давно это было, но ведь было!
– Вот и я о том же… Кто старое помянет, тому молотком по голове.
– Да не бил я его молотком по голове!
– Да, но вы же сами признались, что запустили в него молоток.
– Но ведь не попал!
– Да, но попытка была… За первой попыткой могла последовать вторая.
– Я в постель Вадима уложил. И сам спать пошел.
– Вы хоть сами себе верите, Евгений Максимович?
– Себе верю.
– Надеюсь, адвокат вам тоже поверит… Пойду я, – поднимаясь со своего места, сказал Круча.
Тряхнул он стариной, за рядового опера два дня отработал, пора и честь знать. В отдел ему пора, перед начальством за своих подчиненных отчитываться, преступников ловить. А этим делом пусть следователь занимается, пусть сам работает с материалом, который нарыл для него сам начальник криминальной милиции. Он пусть и решение принимает, что с подозреваемым делать.
– Постойте, куда вы? – задергался Костин.
– А что такое?
– Я не хочу, чтобы обо всем этом знала моя жена.
– Я это уже понял, – устало отозвался Круча.
– Может, и нет у тебя любовницы, вы же можете войти в положение.
Вид у Костина был, как у человека, который прыгает с высокой скалы в море, полное подводных, опасных для жизни рифов.
Круча вернулся на место, снова включил диктофон.
– Вадим сказал, что хочет переспать с моей женой! – выпалил Костин.
– Может, и нет у тебя любовницы, вы же можете войти в положение.
Вид у Костина был, как у человека, который прыгает с высокой скалы в море, полное подводных, опасных для жизни рифов.
Круча вернулся на место, снова включил диктофон.
– Вадим сказал, что хочет переспать с моей женой! – выпалил Костин.
– Серьезное заявление.
– Он сказал, что убьет меня, пойдет к Серафиме и переспит с ней. Мы стояли на пристани, он повернулся ко мне спиной, а в руке у меня был молоток… В общем, я его ударил. Я находился в состоянии аффекта.
– Так и сказал, что убьет вас? – насмешливо спросил Круча.
Он не верил в объяснение Костина, но готов был его принять, потому что не сомневался в виновности этого человека. А страх перед разоблачением со стороны жены казался Круче всего лишь поводом, чтобы сделать признание. И удобной позицией, чтобы затем отказаться от своих показаний. Дескать, уступил шантажу… Не один он такой умный.
– Да, так и сказал.
– Ну, хорошо, так и запишем…
Круча сел за стол, достал из папки бланк протокола.
Он мог бы позволить Костину написать чистосердечное признание, но ведь это само по себе смягчит степень его вины. А Костин и без того пытается прикрыться сильным душевным волнением, что может скостить срок до трех лет, а при хорошем адвокате и правильном подходе к суду и снизить наказание до условного срока. Костин весьма состоятелен, и ему должно хватить денег на мягкую соломку, чтобы падать было не слишком жестко. Он обязательно это сделает и, возможно, уйдет от справедливого наказания. Это плохо, поэтому Степан Круча отказывал ему в чистосердечном признании. Может, Остроглазов и был отъявленной сволочью, но никому не дано право убивать…
Глава 10
Война войной, а обед по распорядку – так говорили еще в советские времена. С тех пор в этом расписании для штабных ничего не изменилось, но оперативники, как и прежде, почти поголовно страдали хроническим гастритом.
– Не срастаются у нас показания, Степан Степанович, – покачал головой Синицын. Он выезжал на место происшествия, ему и поручили вести дело об убийстве Остроглазова.
– Почему?
– Костин показывает, что ударил Остроглазова в районе двух часов ночи, а экспертиза показывает, что смерть наступила в районе трех часов ночи.
– И что? Может, он время перепутал?
– А его супруга? Она утверждает, что ее муж отправился успокаивать Остроглазова в тридцать пять минут второго.
– Значит, он долго разговаривал со своим братом. До трех часов ночи. А потом ударил его по голове молотком.
– Да, но она утверждает, что Костин привел брата домой. Это было в районе двух часов ночи. Она видела, как он укладывал его спать.
– Это они раньше так сговорились. Просто Серафима Яковлевна не знает, что ее муж изменил показания.
– Ну, может быть…
– Они сами там запутались. Думаешь, надо помочь им распутаться?
– Как?
– Привести их к единому знаменателю… Остроглазов погиб около трех часов, говоришь?
– Да, в районе трех часов ночи… Эксперты воду в легких исследовали. Потерпевший погиб не сразу, какое-то время он барахтался в воде, пока не захлебнулся…
– Так, может, целый час он и барахтался?
– Исключено. Минуты две, не больше. А может, и не барахтался. От такого удара его могло парализовать. Сильный удар, очень сильный…
– Чувствуется мужская рука?
– Чувствуется. Хотя и женщина могла его нанести… Но, скорее всего, мужчина…
– И фамилия этого мужчины – Костин?
– Возможно.
– А еще возможно, что Костин очень волновался, поэтому перепутал время. И возможно, что он действительно уложил своего буйного брата спать. Но того, неугомонного, снова потянуло на подвиги. А может, Костин сам спустился за ним? Они вышли на пристань, он взял молоток и…
– Тогда надо изменить показания.
– Ты следователь, тебе и карты в руки.
– Да, но Костин отказывается отвечать на вопросы. Вину не отрицает, но на вопросы отвечать отказывается.
– Вот как!.. Хорошо, я поговорю с ним.
Круча посмотрел на часы. Не так уж много времени потеряно, сейчас он отпустит Синицына, поедет домой, где ждет его с обедом жена. Борщ будет со сметаной, голубцы. Жанна по этой части блистательная хозяйка, а уж он-то как ее стряпню любит…
Но Синицын не торопился уходить.
– Тогда нужно уточнить, чем именно ударил Остроглазова Костин, – подсказал следаку Круча.
– Как чем? Молотком. Мы нашли этот молоток. Но им никого не убивали. Гипс там есть, а следы крови отсутствуют. Ни волос, ни крови – ничего.
– Молоток больше суток пролежал в воде, – неуверенно сказал Круча. Он и сам понимал, что следы от удара по голове должны были остаться на бойке. Просто не хотелось признавать свое поражение, ну или что-то вроде того… – Больше ничего подозрительного в пруду не нашли? – с надеждой спросил следователя Круча.
– Обрезок трубы, несколько кирпичей, но так они уже давно там лежат.
– Топор возле мангала был, его обследовали?
– Да, конечно. Нет там ничего… Да и большой там топор. Если его топором ударили, то маленьким. Или молотком… Скорее всего, молотком ударили. С прямоугольным бойком. Характер раны показывает на это…
– И где этот чертов молоток? Может, Костин скажет?
– Пока он отказывается отвечать на вопросы. Но после обеда этап может быть…
– После какого обеда? – поморщился Круча.
Обвинение Костину предъявлено, а это значит, что уже сегодня его могут отправить в следственный изолятор. И уж лучше допросить его сейчас. А раз так, надо спешить, а то придется забыть про обед. Или отложить его на более позднее время. А есть хочется уже сейчас…
– Да, и еще, с презерватива пальчики сняли, – сказал Синицын. – Там Остроглазова пальцы, и еще женщина его в руки брала. Ну, не сам презерватив, упаковку… Там его пальчики в основном. Такое впечатление, что он упаковку эту достал, а она ее выбросила.
– Что за женщина?
– Такие же пальчики мы обнаружили в комнате гостевого дома. Судя по всему, принадлежат они жене Ковальского. Личность ее установили, Элеонора Георгиевна Ковальская, проживает в Санкт-Петербурге…
– Это интересно, Гриша. Это все очень интересно… Вопрос только в том, когда Вадим успел с ней согрешить? До того, как принялся крушить статуи, или после того?
– Будем выяснять.
– Как? – озадаченно спросил Круча.
Что, если Костин действительно не убивал своего брата? Может, он действительно так боялся своей жены, что готов был взять на себя чужую вину, лишь бы она не узнала про любовницу? Что, если Остроглазова убил муж Ковальской? Ведь было же предположение, что Элла готовилась к свиданию с Вадимом. И плевок с кровью был в гостевом доме. Что, если это Леонид Ковальский из ревности Остроглазова пристукнул? И что, если кто-то другой докопается до истины, а подполковник Круча останется в дураках? И еще получится, что он силой выбил показания из Костина… Нет, тут самому нужно брать в руки лопату и выкапывать кость, зарытую собакой. Только так можно реабилитироваться, хотя бы в собственных глазах.
– Шульгина в Питер надо отправлять, – решил Синицын.
– А толку? Эта Элла скажет, что вышла погулять перед сном, пришла в беседку, увидела презерватив, стало интересно, посмотрела, что это такое, а потом выбросила… Нет, здесь тоньше надо. К Муравлевым надо ехать, они коньяк с Ковальской пьянствовали. Муж ее спал, а они коньяк пили. Может, они видели, куда пошла Элла. Может, знают зачем…
Но как-то слишком просто все получалось. Экономка Роза рассказала про Лизу, он вышел на нее через последнюю подружку. Сплеча рубил выводы и прижал подозреваемого к стенке. Кавалерийским наскоком Костина брал. Но, возможно, своей лихой удалью он одолел невиновного человека. Хотя невинным Костина не назовешь, потому что он желал смерти своему сводному брату, но для сурового приговора одного этого мало.
– Хорошо, я сам к ним съезжу, поговорю.
– Ты следователь, Григорий Викторович, на тебя опера должны работать. А раз уж я впрягся в этот гуж… Я сам к Муравлевым съезжу. Но это потом, сначала Костин…
Круча не стал вызывать обвиняемого к себе в кабинет. Пока распоряжение спустится вниз, пока его примут к исполнению и отконвоируют задержанного наверх, на второй этаж, пройдет время, а борщ уже остынет, и голубцы потеряют свою первозданную свежесть.
Он спустился в изолятор временного содержания, зашел в камеру, где в ожидании этапа коротал время Костин. Недавно там сделали капитальный ремонт, и вместо убогих, наспех сколоченных нар здесь стояли вполне приличные на вид койки с жесткими сетками и деревянными спинками, аккуратный стол и стулья, не прикрученные к полу. Раньше ближний угол справа занимал загаженный постамент с вмонтированной в нее чашей «Генуя», сейчас же вместо этого безобразия стоял обычный унитаз со сливным бачком. Не сказать, что комфортно и уютно здесь, но куда приятнее, чем в былые годы. К тому же Костину не досаждали соседи-уголовники. Круча распорядился, чтобы к нему никого не подсаживали. Костин – человек не простой, если его вдруг обидят, то может подняться шум, а кому нужны проблемы на ровном месте?