Во время путешествия они встретили несколько караванов. Их становилось тем больше, чем ближе они оказывались к Разрушенным равнинам. Поэтому Шаллан не удивилась, завидев кого-то впереди. Фигуры, тем не менее, были на лошадях. Кто мог позволить себе таких животных? И почему они без охраны? Судя по всему, их всего четверо.
Макоб прокричал приказ из первой повозки, и караван остановился. Шаллан усвоила из ужасного опыта, насколько опасной может оказаться здесь любая встреча. Хозяева каравана все принимали всерьез. Она обладала властью, но позволяла более опытным людям устраивать остановки и выбирать дорогу.
— Пошли, — сказала Тин, остановив чуллу ударом хворостины, спрыгнула вниз и сдернула с гвоздиков плащ и меч.
Шаллан спустилась, входя в образ Джасны. С Тин она позволяла себе быть собой. С другими приходилось превращаться в лидера. Жестокого, решительного, но, оставалось надеяться, способного воодушевлять людей. В связи с этим она была благодарна Макобу, подарившему ей голубое платье. Оно оказалось сшито из отличного шелка, украшено серебряной вышивкой и являлось чудесным улучшением по сравнению с ее старым порванным платьем.
Они миновали Ватаха и его людей, шедших сразу за головной повозкой. Лидер дезертиров окинул Тин взглядом. Его неприязнь к мошеннице была еще одной причиной для уважения, не считая ее криминальных наклонностей.
— Ее светлость Давар и я займемся этим делом, — сказала Тин Макобу, когда они проходили мимо.
— Ваша светлость? — позвал Макоб, вставая и глядя на Шаллан. — Что, если это бандиты?
— Их только четверо, мастер Макоб, — беспечно ответила Шаллан. — День, когда я не смогу справиться с четырьмя бандитами, станет днем, когда я заслужу того, чтобы меня ограбили.
Они прошли мимо повозки, Тин затянула пояс.
— Что, если это бандиты? — прошипела Шаллан, когда их никто не смог бы услышать.
— Мне кажется, ты сказала, что справишься с четырьмя.
— Я просто следовала твоему подходу!
— Такое поведение опасно, детка, — ухмыльнулась Тин. — Послушай, бандиты не позволят, чтобы мы увидели их лица, и точно не станут просто сидеть сложа руки.
Группа из четверых всадников расположилась в ожидании на вершине холма. Подойдя ближе, Шаллан смогла различить, что они одеты в новенькую синюю униформу, которая казалась настоящей. На дне оврага, разделяющего холмы, Шаллан ударилась ногой о камнепочку. Она скорчила гримасу — Макоб выдал ей туфли светлоглазой леди, подходящие к платью. Роскошные, они наверняка стоили целое состояние, но мало чем отличались от тапочек.
— Мы подождем здесь, — сказала Шаллан. — Пусть сами к нам подходят.
— Звучит неплохо, — ответила Тин.
Действительно, мужчины наверху зашевелились и стали спускаться по склону холма, когда заметили, что Шаллан и Тин ждут их внизу. Появились еще двое без лошадей и последовали за всадниками. Они были одеты не в униформу, а в рабочую одежду. Конюхи?
— Кем ты будешь? — тихо спросила Тин.
— ...Собой? — неуверенно произнесла Шаллан.
— Нет, так мы не позабавимся. Как твой рогоедский акцент?
— Рогоедский?! Я...
— Слишком поздно, — проговорила Тин.
К ним подъехали мужчины.
Лошади показались Шаллан устрашающими. Огромные грубые создания не были такими послушными, как чуллы. Верховые животные все время переминались на месте, пофыркивая.
Предводитель всадников потянул за поводья с явным раздражением. Похоже, он не полностью контролировал лошадь.
— Ваша светлость, — сказал он и кивнул, встретившись с ней взглядом.
К ее огромному удивлению всадник оказался высоким темноглазым мужчиной с черными, как у всех алети, волосами, спускающимися до плеч. Он оглядел Тин, отметив ее меч и солдатскую форму, но никак не отреагировал. Суровый человек.
— Ее высочество, — объявила Тин громким голосом, указывая в сторону Шаллан. — Принцесса Уннулукуак'кина'ауту'атай! Вы лицезреете члена королевской семьи, темноглазые!
— Рогоедка? — спросил мужчина, склоняясь вниз и изучая рыжие волосы Шаллан. — В воринском платье? У Камня случился бы припадок.
Тин выжидающе посмотрела на Шаллан.
«Я придушу тебя, женщина», — подумала Шаллан и набрала в грудь побольше воздуха.
— Этот вещь, — сказала Шаллан, указывая на платье. — Он не то, что носить принцесса? Он хорошо для меня. Я получить уважение!
К счастью, ее раскрасневшееся лицо должно сойти за рогоедское. Они были эмоциональным народом.
Тин кивнула ей, выглядя признательной.
— Прошу прощения, — проговорил мужчина, хотя и не казалось, что он хочет извиниться.
По какой причине темноглазый ездил верхом на животном огромной стоимости? Один из его спутников изучал караван через подзорную трубу. Он тоже был темноглазым, но чувствовал себя в седле более уверенно.
— Семь повозок, Кэл, — сказал мужчина. — Хорошая охрана.
Мужчина, которого назвали Кэлом, кивнул.
— Нас отправили в эти края на поиски бандитов, — пояснил он Тин. — С вашим караваном все в порядке?
— Мы наткнулись на бандитов три недели назад, — ответила Тин, обхватывая плечи. — Почему вы спрашиваете?
— Мы представляем короля, — сказал мужчина. — И относимся к личной охране Далинара Холина.
«О, шторма. Как неудобно получилось».
— Светлорд Холин, — продолжил Кэл, — изучает возможности контроля обширных территорий вокруг Разрушенных равнин. Если на вас действительно напали, я хотел бы узнать подробности.
— Если на нас напали? — переспросила Шаллан. — Ты ставить под сомнение наши слова?
— Нет...
— Меня оскорбить! — провозгласила Шаллан, сложив руки на груди.
— Лучше следите за собой, — сказала Тин мужчинам. — Ее светлость не любит, когда ее оскорбляют.
— Кто бы мог подумать, — ответил Кэл. — Где на вас напали? Вы отбились? Сколько было бандитов?
Пока Тин рассказывала все в подробностях, у Шаллан появилась возможность подумать. Если ее помолвка превратится в замужество, Далинар Холин станет ее тестем. Оставалось надеяться, что больше она не столкнется именно с этими солдатами.
«Я правда задушу тебя, Тин…»
Лидер группы стоически выслушал все детали нападения. Он казался не слишком приятным человеком.
— Сожалею о ваших потерях, — сказал Кэл. — Но вы теперь всего лишь в полутора днях езды от Разрушенных равнин. Оставшийся путь будет для вас безопасным.
— Я любопытствовать, — сказала Шаллан. — Эти животные — лошади? Хотя ты темноглазый. Это... Холин хорошо тебе доверять.
— Я выполняю свой долг, — ответил Кэл, изучая ее. — Где остальные ваши люди? Караван выглядит целиком воринским. Также, для рогоедки, вы выглядите слишком тощей.
— Вы только что оскорбительно отозвались о весе принцессы? — пораженно спросила Тин.
Шторма! У нее хорошо получалось. Во время реплики Тин удалось вызвать настоящих спренов гнева.
Что ж, делать нечего, нужно удерживать позиции.
— Меня оскорбить! — воскликнула Шаллан.
— Вы снова оскорбили ее высочество!
— Очень оскорбить!
— Вам лучше извиниться.
— Не извиниться! — объявила Шаллан. — Ботинки!
Кэл откинулся назад, смотря мимо них, пытаясь осмыслить только что услышанное.
— Ботинки? — повторил он.
— Да, — подтвердила Шаллан. — Я любить твои ботинки. Ты извиниться через ботинки.
— Вы... хотите мои ботинки?
— Разве вы не слышали, что сказала ее высочество? — спросила Тин, скрестив руки перед грудью. — Неужели солдаты в армии Далинара Холина настолько непочтительны?
— Я не непочтителен, — ответил Кэл. — Но я не отдам ей свои ботинки.
— Ты оскорблять! — воскликнула Шаллан, делая шаг вперед и тыча пальцем в Кэла. Отец Штормов, эти лошади были громадными! — Я рассказать всем, кто будет слушать! Когда я приехать, я сказать: «Холин — вор ботинок и женских надежд!»
Кэл сплюнул.
— Надежд!
— Да, — ответила Шаллан, затем взглянула на Тин. — Надежд? Нет, неправильное слово. Одежд? Одежд! Вор женских одежд! Вот нужное слово.
Мужчина оглянулся на своих спутников, явно сбитый с толка.
«Эх, — подумала Шаллан. — Хорошие шутки пропадают впустую, если у людей маленький словарный запас».
— Не иметь значения, — сказала Шаллан, вскидывая руку. — Все узнать, что вы сделать и подвести меня. Оставить голой в этой глуши. Раздеть меня! Это оскорбить мой дом и мой клан. Все узнать, что Холин...
— О, стоп, стоп, — перебил ее Кэл.
Он потянулся вперед и неуклюже снял один ботинок, не слезая с лошади. На пятке его носка зияла дыра.
— Штормовая женщина, — пробормотал он.
Предводитель всадников кинул ей первый ботинок и занялся вторым.
— Ваши извинения приняты, — проговорила Тин, забирая ботинки.
— Во имя Бездны, лучше бы так и было, — ответил Кэл. — Я распространю вашу историю. Возможно, у нас получится отправить патрули в это штормовое место. Поехали, парни.
— Во имя Бездны, лучше бы так и было, — ответил Кэл. — Я распространю вашу историю. Возможно, у нас получится отправить патрули в это штормовое место. Поехали, парни.
Он развернулся и покинул их, не произнеся больше ни слова, возможно, опасаясь очередной тирады рогоедки.
Как только они покинули пределы слышимости, Шаллан посмотрела на ботинки, и ее разобрал неудержимый смех. Вокруг появились спрены радости, похожие на синие листья. Они водоворотом закручивались вокруг ступней, поднимаясь вверх, и исчезали над ее головой, будто уносимые ветром. Шаллан наблюдала за ними с широкой улыбкой. Такие спрены были очень редкими.
— Ну, — проговорила Тин, улыбаясь, — не стоит отрицать. Было весело.
— Я все еще собираюсь тебя придушить, — ответила Шаллан. — Он понял, что мы его дурачим. Должно быть, это худшее впечатление, которое когда-либо производила рогоедка.
— На самом деле получилось довольно неплохо, — сказала Тин. — Ты переборщила с использованием неправильных слов, но акцент был что надо. Хотя, смысл не в этом. — Она передала ботинки.
— А в чем? — спросила Шаллан, когда они двинулись назад к каравану. — Чтобы поставить меня в глупое положение?
— Отчасти, — ответила Тин.
— Это был сарказм.
— Если ты хочешь научиться нашему делу, ты должна комфортно чувствовать себя в ситуациях наподобие этой. Ты не должна смущаться, изображая кого-то другого. Чем более невероятна попытка, тем упорнее ты должна играть роль. Единственный способ совершенствоваться — практика, причем перед людьми, которые, вполне вероятно, могут тебя подловить.
— Полагаю, ты права, — согласилась Шаллан.
— Ботинки тебе слишком велики, — заметила Тин. — Но мне понравилось выражение его лица, когда ты их потребовала. «Не извиниться. Ботинки!»
— Мне на самом деле нужна какая-нибудь прочная обувь. Надоело ходить по камням босиком или в тапочках. Немного набить, и они подойдут.
Она подняла ботинки вверх.
— Э-э, возможно.
Шаллан оглянулась.
— Надеюсь, у него все будет в порядке. Что, если на обратном пути им придется сразиться с бандитами?
Тин закатила глаза.
— Нужно будет как-нибудь поговорить о твоей добросердечности, детка.
— Совсем не плохо быть милой.
— Ты учишься мошенничеству, — ответила Тин. — Теперь давай вернемся к каравану. Я хочу объяснить тебе характерные особенности рогоедского акцента. Учитывая цвет твоих волос, ты, скорее всего, захочешь использовать его чаще, чем остальные.
ГЛАВА 29. Правило крови
Торол Садеас закрыл глаза и опустил Носитель Присяги на плечо, вдыхая сладковатый, отдающий плесенью аромат крови паршенди. Внутри него перекатывалась дрожь битвы, благословенная и прекрасная сила.
Его собственная кровь так громко шумела в ушах, что он практически не слышал крики и стоны боли на поле битвы. Одно мгновение кронпринц просто купался в восхитительном сиянии дрожи, безрассудной эйфории от целого часа, проведенного в борьбе за свою жизнь и отнятии жизни у более слабых врагов, — единственной вещи, которая по-прежнему доставляла настоящую радость.
Дрожь исчезла. Как всегда, улетучилась, как только закончилась битва. Она становилась все менее и менее сладостной во время рейдов на паршенди, скорее всего, потому, что в глубине души Садеас знал, что соревнование было бессмысленным. Он не развивался, не продвигался вперед к главной цели завоевания. Убийство покрытых крэмом дикарей в оставленных Герольдами краях действительно потеряло свою пикантность.
Вздохнув, Садеас опустил Клинок и открыл глаза. Через поле битвы к нему приближался Амарам, перешагивая через трупы людей и паршенди. Его Доспехи Осколков были залиты фиолетовой кровью до локтей, в одном из бронированных кулаков он нес мерцающее гемсердце. Амарам отпихнул в сторону труп паршенди и присоединился к Садеасу, в то время как его охрана распределилась вокруг, присоединяясь к охране кронпринца. На секунду Садеас испытал раздражение от того, как разумно они перемещались, особенно по сравнению с его собственными людьми.
Амарам стянул шлем и подкинул гемсердце, поймав и взвесив его в руке.
— Ваш сегодняшний маневр провалился, вы понимаете?
— Провалился? — переспросил Садеас, поднимая забрало шлема.
Неподалеку его солдаты расправлялись с полусотней паршенди, которые не смогли выбраться с плато, когда их силы отступили.
— Мне кажется, все прошло как нельзя лучше.
Амарам указал на запад. Там, в направлении лагерей, на плато виднелось движение. Судя по знаменам, приближались Хатам и Ройон, два кронпринца, которым полагалось участвовать в сегодняшнем забеге на плато. Они прибыли одновременно, так как использовали такие же мосты, что и Далинар, — медленные и тяжелые устройства, которые было легко опередить. Одно из преимуществ бригад мостовиков, которых предпочитал Садеас, заключалось в том, что им требовалось совсем немного времени на обучение. Если Далинар думал, что замедлит и ослабит его трюком с обменом Носителя Присяги на мостовиков, то он лишь доказал свою глупость.
— Нам нужно было подоспеть сюда, — проговорил Амарам, — захватить гемсердце и вернуться до того, как прибудут остальные. Тогда вы могли бы заявить, что не поняли, что сегодня не ваша очередь. Прибытие обеих армий исключает возможность отрицания вины на основании незнания последствий.
— Ты ошибаешься во мне, — ответил Садеас. — До сих пор считаешь, что меня волнует отрицание вины.
Последние паршенди умерли с разъяренными криками на устах. Садеас почувствовал гордость. Остальные говорили, что воины паршенди никогда не сдаются на поле боя, но однажды, в первый год войны, он видел, как они попытались это сделать. Они сложили оружие. Он лично убил каждого из них с помощью Доспехов Осколков и молота, прямо перед глазами их отступивших товарищей, наблюдавших с соседнего плато.
Больше никогда ни один паршенди не отбирал ни у Садеаса, ни у его людей право закончить битву должным образом. Кронпринц махнул передовому отряду собраться и сопроводить его обратно в лагерь, пока остатки армии будут зализывать раны. К нему присоединился Амарам. Садеас пересек мост и прошел мимо бездельничающих мостовиков, которые лежали на земле и спали, пока более достойные умирали.
— По долгу службы я обязан присоединиться к вам на поле битвы, ваше высочество, — сказал Амарам, пока они шли. — Но хочу, чтобы вы знали, что я не одобряю наши действия на плато. Нам следует искать пути примирения с королем и Далинаром, а не пытаться раздразнить их еще сильнее.
Садеас фыркнул.
— Не надо вести со мной благородные разговоры. Они работают с другими, но я знаю, что за жестокий ублюдок ты на самом деле.
Амарам сжал челюсти и устремил взгляд вдаль. Когда они добрались до лошадей, он подался вперед, положив руку на плечо Садеаса.
— Торол, — тихо проговорил он, — мир не ограничивается вашими ссорами. Конечно, вы правы насчет меня. Примите это признание с пониманием, что с вами, в отличие от всех остальных, я могу говорить начистоту. Алеткар должен быть сильным перед наступлением грядущего.
Садеас залез на камень, который приготовил конюх. Забраться на лошадь в Доспехах Осколков могло оказаться опасным для животного, если не сделать все правильно. Кроме того, однажды, когда он поставил ногу в стремя, чтобы сесть в седло, оно лопнуло, а он упал на землю.
— Алеткар действительно должен быть сильным, — сказал Садеас, вытянув руку в латной перчатке. — И я добьюсь этого силой кулака и правилом крови.
Амарам нерешительно вложил гемсердце в руку кронпринца, и Садеас сжал его, удерживая поводья другой рукой.
— Вы когда-нибудь беспокоитесь? — спросил Амарам. — О том, что делаете? О том, что мы должны сделать? — Он кивнул в сторону группы хирургов, переносивших раненых через мосты.
— Беспокоюсь? — ответил Садеас. — С чего бы? Я даю беднягам шанс умереть в битве во имя чего-то стоящего.
— Я заметил, что вы часто говорите подобные вещи в последнее время, — сказал Амарам. — Раньше вы были другим.
— Я научился принимать мир таким, каков он на самом деле, Амарам, — ответил Садеас, разворачивая лошадь. — Мало кто способен на такое. Остальные суетятся вокруг, надеются, мечтают, притворяются. Это не изменит ни одной штормовой вещи в мире. Нужно смотреть миру в глаза, видеть всю его грязную жестокость. Нужно признавать его безнравственность. Жить с нею. Вот единственный способ добиться чего-то значительного.