Я придумал.
Я достал из кладовки мешок, в котором Надежда заботливо хранила старую обувь. Впихнув сумку в мешок, я отправился к вокзалу. Надел при этом темные очки и резиновые сапоги, вид у меня стал то ли люмпен-крестьянский, то ли дачный.
К вокзалу я подошел, обогнув площадь, поднялся на второй этаж по внешней лестнице, вошел в зал ожидания. Встал с мешком у перил, в углу, у мусорной урны, отсюда был виден нижний этаж.
Стал ждать и молиться, чтобы парень не отчаялся, чтобы был тут.
И через полчаса увидел его. Весь поникший, с опущенными плечами, он брел рядом с милиционером. Физиономия милиционера была раздраженной и он, наверное, говорил парню, что искать тут некого, вор давным-давно очень далеко отсюда, парень же канючил, что надо найти того мужика, который видел вора. Пусть опишет. Фоторобот составите. Даром, что ль, я о ваших подвигах по розыску преступников читал? Поменьше читай — умней будешь, традиционно отвечает милиционер.
Я, оглядевшись, подманил к себе пацана лет двенадцати, который сидел один на лавке, болтая ногами. Тот с неохотой подошел.
— Вот что, юноша, — сказал я ответственным голосом. — Важное дело хочешь сделать? — и показал ему пятитысячную бумажку.
— Ну, допустим, — сказал он, глядя на бумажку довольно равнодушно.
— Вон, видишь — милиционер, а с ним парень в трусах?
Мальчишка усмехнулся, оценив мой юмор.
— Подойди, пожалуйста, к ним и скажи, что вот здесь стоит какой-то подозрительный мешок. А про меня не говори, ладно?
— Ладно, — пожал плечами понятливый мальчик, взял мою денежку и не спеша, во что-то уже на ходу играя, вразвалочку, шпионски посматривая по сторонам, пошел в нижний зал.
А я спустился на площадь и оттуда, из густых потоков, проходящих к вокзалу и поездам мимо коммерческих ларьков, стал наблюдать, поскольку стена, к которой я прислонил мешок, была стеклянной.
Я увидел подбежавшего парня, он тут же вытряхнул из мешка сумку, а из сумки барахло, а из барахла пакет с деньгами, а из пакета, не чуя ничего окружающего, — деньги, стал считать пачки, что-то говорить, хохотать, суетиться. Милиционер стоял над ним скучно и кособоко, мальчишки — жаль — я не видел.
Я отправился домой.
Итак, вор я или не вор?
Процесс воровства мне понравился, значит — я вор.
Но украденным не воспользовался, вернул его, значит — не вор.
Но, может, сыграло роль то, что уж слишком большие деньги оказались украдены и — главное — я тут же представил муки обворованного человека.
Следовательно, отчуждение собственности от конкретной личности — не для меня.
Но эксперимент будет неполным, если я не попытаюсь завладеть собственностью государственной — или, к примеру, какой-нибудь кооперативной, не личной, когда конкретный человек страдать не будет. Вот тогда-то и посмотрим, умею ли я радоваться не только процессу воровства, но и его материальному результату.
Я решил не откладывать — пока не остыл, пока есть еще азарт, пока есть чувство удачи, необходимое каждому вору. (Кстати, само наличие у меня этого чувства не говорит ли о моих определенных склонностях?)
Вечер меж тем был, как это говорят в литературе, в самом разгаре, а проще — в своей середине, было чуть больше девяти, совсем светло — и душно, очень душно.
Несмотря на это, я оделся в серый свой любимый костюм, не новый, но зато вольготный для тела, нацепил галстук. Костюм мне необходим был ради пиджака — я уже знал, что именно украду. Дело ведь, действительно, не в количестве, может быть и одна вещь — но достаточно ценная. И пусть даже не настолько ценная, но… В том же вокзале, на обширных книжных лотках, торгующих допоздна, я видел издание под названием «Астрологический катехизис» стоимостью восемьдесят тысяч рублей. Довольно толстая книга, она лежит уже неделю — и я не раз уже подумывал купить ее, чтобы подарить Алексине. Но … Положим, денег я наскребу хоть сейчас, однако, семья моя окажется в затруднительном положении, ибо Надежде второй месяц не выплачивают зарплату, а мне гонорары высылают все неаккуратнее, некоторые газеты вообще забывают заплатить, звонить в редакции — себе дороже, там вечно никто ничего не знает и отсылают друг к другу, как-то я написал несколько строгих писем, письма ушли по почте… Конец истории.
Но не только из-за денег медлил я покупать книгу. Да, я знаю, что Алексина этими вещами интересуется, она вообще в последнее время только такую литературу и читает. Знаю, что ей известна и примерная цена книги. Но знаю и то, что она примет мой подарок со словами:
— Занятно. Спасибо. — И, даже не пролистнув, бросит на стол или на книжную полку. И это не нарочно, не для того, чтобы обидеть меня, просто внутренний кодекс, для меня мучительно непонятный: не обнаруживать ни к чему сильного внешнего интереса. Почему, для чего? Не знаю… Знает ли она сама?…
Короче, вот эту-то книгу я и украду.
За лотками, представляющими из себя ряд столов с ножками крест-накрест и натянутой меж ними материей, стояли два парня. Это уже хорошо — не на одного ответственность падет. И не такая уж для них это страшная сумма — даже если им и придется возмещать убыток. Я оценил ситуацию сначала издали. Приближаться нельзя, я этих парней уже видел, я их знаю, они вежливы и привязчивы, стоит подойти, тут же спрашивают: что желаем почитать? детективы? фантастика? эротика? интеллектуальная литературка? вот в дорогу отличная книжечка, не оторветесь, пути не заметите! — и далее в том же духе. Для стеснительного человека — большое испытание. Я хоть и не очень-то стеснителен, но, помнится, не желая обидеть их, купил какого-то Кьеркегора — они ж психологи, они не просто уговаривали, а, угадав мой умственный потенциал, тут же мне этого Кьеркегора подсунули со словами: новые переводы, неизданные работы, наверняка то, что вы ищете! У меня не хватило сообразительности сказать, что, дескать, такая книга у меня уже есть, только что купил в другом месте. Вот и пылится она теперь где-то в углу, поскольку больше двух страниц я не смог осилить. Ну, туп, неразвит! — не мое это чтение! С другой стороны, словарь Даля читаю подряд — а уж что, кажется, может быть скучнее! И не в том дело, что я кроссвордист, меня восхищают бездны, открывающиеся в толковании слов, меня поражает обилие и разнообразие пословиц и поговорок.
Вот и сейчас, пишучи эти строки, не удержался и открыл Даля. Что бы нам под случай посмотреть? Ну, конечно же! — «Воровать, воровывать, что стар. мошенничать, плутовать, обманывать; // ныне: красть, похищать чужое, взять что-то тайком и присвоить себе. Вворовавшись, не вдруг отстанешь, от привычки. (Какое слово! — вворовавшись!)… Подворовался под него, подольстился… Люди воруют, да нам не велят… На воре шапка горит, закричал знахарь, а вор и ухватился за голову. (Вот где исток поговорки! — а я и не знал). Доброму вору все в пору…. Что ворам с рук сходит, зато воришек бьют…»
Какая красота и глубина во всем, не правда ли? …
План мой был прост. Я довольно худ, а пиджак мой просторен. К тому же, я очень хорошо умею втягивать живот. Это качество выручало меня в ту печальную пору, когда Алексина вышла первый раз замуж и я был отлучен от нее. Я был совсем молод и зелен, но старчески немощен в ту пору душой. Неужели у тебя нет другой в жизни цели, кроме Алексины, кроме постылой твоей любви? — спросил я себя и честно ответил: нет. Я не вижу в себе особых талантов и склонностей, я обыватель, отличающийся от прочих обывателей всего лишь желанием не быть обывателем — но на чем это желание основано? Жизнь страны не волнует меня, чувство общественного долга атрофировано. Друзей нет у меня, поскольку я слишком замкнут. Женщины нет у меня, поскольку никто, кроме Алексины, меня не волнует. К работе своей в Дворце Культуры Завода Технического Стекла я отношусь формально.
И вот однажды в таком настроении я купил вдруг две бутылки вина, заперся в своей комнате, стал пить и смотреть на тополь за окном. И мне было хорошо. Тополь шуршал ночными листьями и что-то говорил моим мыслям непонятное, но внятное, неясное, но понимаемое…
Неужели в этом — примитивном — выход?
А почему бы и нет? Кто я такой, чтобы этого чураться и стыдиться? Единственное: не хочется огорчать сестру.
Но Надежда вскоре заметила мое увлечение. Она, конечно, поговорила со мной и привела несколько примеров, что бывает с людьми, пьющими, а особенно пьющими в одиночку. Для нее в этом было самое страшное и опасное. Я сказал ей, что это временно, пройдет, что…
— Раз ты уверен, что пройдет, то пусть пройдет завтра. Какая разница? — философски спросила сестра.
— Всему свой срок! — не менее философски ответил я.
— А что мама сказала бы? — спросила Надежда, страдая от вынужденной жестокости своего вопроса.
— Надюша, ей-богу, я…
— Что?
Я промолчал.
После этого, если мне приспичивало выпить, а она была дома, я выходил из дома без портфеля или сумки, чтобы не возбуждать ее подозрений — будто бы просто погулять. Когда возвращался, она обязательно оказывалась в прихожей. Но я был трезв и руки мои были пусты. Я проходил в свою комнату и там распахивал пиджак и вынимал заткнутые за брючный ремень бутылки. Три большие бутылки портвейна совершенно незаметно умещались у меня за ремнем, а обычных — четыре. Большие, поясню, это 0,7 литра. Обычные — 0,5. Были еще так называемые «огнетушители», то есть шампанские бутылки, в которых продавалось вино самого скверного качества и самой убойной силы. «Кавказ», например.
— А что мама сказала бы? — спросила Надежда, страдая от вынужденной жестокости своего вопроса.
— Надюша, ей-богу, я…
— Что?
Я промолчал.
После этого, если мне приспичивало выпить, а она была дома, я выходил из дома без портфеля или сумки, чтобы не возбуждать ее подозрений — будто бы просто погулять. Когда возвращался, она обязательно оказывалась в прихожей. Но я был трезв и руки мои были пусты. Я проходил в свою комнату и там распахивал пиджак и вынимал заткнутые за брючный ремень бутылки. Три большие бутылки портвейна совершенно незаметно умещались у меня за ремнем, а обычных — четыре. Большие, поясню, это 0,7 литра. Обычные — 0,5. Были еще так называемые «огнетушители», то есть шампанские бутылки, в которых продавалось вино самого скверного качества и самой убойной силы. «Кавказ», например.
Ба! Вспоминал о детском своем воровстве, а случай из этого пьяного периода — забыл! Не совсем, правда, воровство…
Это было в начале антиалкогольной кампании. Вино и водка в магазинах еще были, но уже только с двух часов дня до семи вечера, уже сгущались и матерели, матерясь, очереди. После же семи вечера жаждущий народ шастал по так называемым шинкам или по иным тайным торговым точкам. Одна из них мною была хорошо освоена и находилась поблизости — складское подворье возле вокзала. Подворье наглухо закрывалось металлическими воротами, там была проходная и в ней сидел сторож, но как сумерки — начинали маячить у ворот серые тени, и грузчики в черных халатах сновали сквозь проходную, брали деньги и выносили бутылки. Цены при этом менялись в зависимости от спроса, но, насколько помнится, в тот конкретный период бутылка портвейна стоила в среднем пять рублей, бутылка водки двенадцать (при государственных ценах соответственно два двадцать и шесть двадцать — или благословляемая народом «андроповская» — четыре семьдесят). Так вот, однажды, при горячем желании выпить, я подошел к заветным воротам, имея десять рублей и рассчитывая на две бутылки портвейна. Увидел понурые лица мужиков и встревожился. Оказывается, портвейна нет сегодня. Только водка — причем, ввиду отсутствия портвейновой конкуренции, за тринадцать рублей. Были все же счастливцы, набирали денег на водку, остальные горемыки скидывались по-братски, у кого сколько, а я, хоть и знал уже некоторых в лицо, ни с кем не сошелся и стоял одиноко, безнадежно, тоскуя.
Вдруг вылетел грузчик и стал торопливо раздавать бутылки — и вдруг вручил одну мне. Я машинально взял. Я взял и стоял с бутылкой, ожидая, что у меня ее сейчас с руганью отнимут. Но мужики что-то там галдели промеж собой, на меня не обращая внимания.
И я тихо, медленно, очень медленно пошел прочь, на ходу незаметным движением всовывая бутылку за пояс. Я шел так до угла, а свернув, припустил молодым яростным бегом, не веря своей удаче — и бежал до самого дома. Там на лавке отдышался, в квартиру вошел с лицом постным и приличным, пытливый взор сестры встретил достойно.
И весь этот вечер, помню, я был безбожно радостен, выпивая эту водку. Я совсем не думал о том, что кому-то не досталось. Их там много, вывернутся. Я думал о том, что судьба, видимо, не так уж плохо относится ко мне, коль скоро способна преподносить такие милосердные сюрпризы…
Что было, то было. Прошло. Наступил момент, когда тяжесть похмелья насторожила меня. Я стал понимать, что настоящее пьянство похоже на тяжкий и подневольный труд. Это меня оскорбило. Я бросил. …
Я дождался удобного момента: один парень начал понемногу собирать книги с лотков в большие картонные короба, а второй хоть еще и торговал, но поминутно отвлекался, помогая компаньону. Как всегда, по неизбывной нашей психологии, многие, увидев сворачивание торговли, тут же решили, что надо успеть что-нибудь купить, и у лотков встали несколько человек. Встал и я.
Книгу увидел сразу, она лежала на дальнем краю — как неходовая. Кому надо — дотянется. Я и дотянулся. Стал листать. Парень мельком глянул на мои руки, а потом был отвлечен покупателем, а потом — своим товарищем. Он даже склонился к нему, отвечая на какой-то вопрос. Удобней момента не будет. Одним движением я сунул книгу за пояс и прикрыл полами пиджака. Скосил глаза вниз — ничего не заметно! И мне бы тут же отойти, бежать, но кураж меня одолел — и я лишь продвинулся вдоль лотка. Парень рассеянно и устало посмотрел на меня.
— Вот эту, пожалуйста, — сказал я, указав на тонкую брошюрку из детективной дешевой серии.
Парень дал мне брошюрку, взял деньги, я повернулся и неторопливо пошел, поражаясь в душе своему хладнокровию.
— Эй, дядя! — услышал я.
Я обернулся. Надо бы бежать, рвать когти, выражаясь жаргонно, вдвоем они не погонятся, а от одного я, прекрасно зная окрестности, уж как-нибудь оторвался бы.
Но голос окликнувшего не имел в себе угрозы, он был странно спокоен, и это-то меня и остановило. В голосе была уверенность.
Окликал меня уставший парень, продавший мне детектив. Второй, еще не знающий в чем дело, — судя по выражению его лица — стоял, выпрямившись, и был он похож на меня самого в юности: такие же серые глаза, длинные светлые волосы, жидкие усишки… Удивительно, что я умудряюсь вспоминать и сравнивать, мельком подумал я.
Я понял, что теперь мне не убежать. Толчея вокзальная густа и, пока я буду поворачиваться, пока буду искать путь в многолюдье, уставший парень меня догонит и поймает.
Я подошел к прилавку, стараясь сохранить достойное выражение лица.
— Ох уж эти фанатики! — сказал уставший парень. — Ну, давай книгу-то! Где она у тебя?
Я достал «Астрологический катехизис» и положил на лоток. — Я ему сейчас все рыло разобью, — сказал похожий на меня. Но с места не сдвинулся.
— Не надо, — сказал уставший парень, с интересом листая книгу. — Я ж говорю: фанатик. Что, увлекаешься астрологией?
— Да, — сказал я.
— Сильно увлекаешься?
— Да.
— Сейчас много таких, — сказал уставший похожему на меня.
— А у книг тираж маленький и стоят дорого. Потому что — для любителей.
— Без тебя знаю, — грубо ответил похожий на меня, но, несмотря на фамильярную грубость, было ясно, что он второй в этой паре.
— Значит, увлекаешься, а купить не на что?
— Не на что! — с вызовом ответил я, как бы выражая обиду, что социальные условия не позволяют мне заняться любимым предметом в полной мере, вот и приходится идти на преступление, на воровство.
— Мне одна подружка гадала, — обратился уставший опять к похожему на меня, — и ты знаешь, многое сошлось. В прошлом сошлось, а в будущем я должен быть богат и знаменит. Я по гороскопу Лев, — сказал он мне. — Я силен и добр. И у меня завтра день рождения. А на свой день рождения я очень люблю делать другим подарки. Мне это приятно. Ты будешь первый. Возьми. Это подарок в честь моего дня рождения.
И он протянул мне книгу.
— С ума сошел, — проворчал похожий на меня, но проворчал с невольным уважением и даже, пожалуй, с завистью к красивому поступку друга. Он бы до этого не додумался — это-то и делает его вторым.
— Я не могу, — сказал я.
— Вот те на. Украсть смог, а подарок принять не можешь? Бери.
Я взял книгу и прижал ее к груди — как прижал бы сумасшедший преданник астрологии, просиживающий дни и ночи за магическими таблицами и хитроумными вычислениями. Уставший парень улыбнулся.
— Ну, будь здоров. Нам работать надо.
— Спасибо, — сказал я.
— Не за что. Будь здоров. С моим днем рождения тебя!
Я пошел — и вдруг заплакал. Я заплакал впервые за последние десять-двенадцать лет. Слезы струились, как говорится, ручьями, легко и свободно. И мелок я показался сам себе со своими дешевыми экспериментами, и обыденно, но мощно велик показался мне этот уставший парень, совершивший свой поступок естественно — как пьют воду, как смотрят в небо, как слушают музыку наедине с нею…
Вор я или не вор! — тоже мне вопрос!
Впрочем, не надо спешить. Не надо обвинять себя в мелочности. Вопрос-то серьезный. Но — оказался не решенным. Украсть — могу. Украсть — готов. Но настоящее ли это — если я больше думаю о процессе, чем о цели? Настоящее ли это, если воровство вызвано не естественной тягой и не нуждой, а лишь баловством ума?
Вор я или не вор? — спрашиваю себя, как в анкете.
Ответ: не знаю!..
366. ЕСЛИ ДЕЛО НЕ КЛЕИТСЯ, ВАМ ТУТ ЖЕ ХОЧЕТСЯ БРОСИТЬ ЕГО.
Неделю назад я ответил бы неверно, потому что всегда все довожу до конца. Но касается это преимущественно моих занятий кроссвордами. А анкету вот захотелось бросить.
Дня два я не прикасался к ней, составлял кроссворды. У меня было чувство необычного утомления ума и души.
На третий день я получил письмо от одной из пяти женщин, которым писал по брачным объявлениям.
На четвертый — сразу три письма.
На пятый еще одно.
Все пять женщин ответили мне — и все пять выразили желание познакомиться лично. Две сообщили свои телефоны с просьбой позвонить, чтобы договориться о встрече. Одна назначила свидание на ближайшее воскресенье, на двенадцать часов дня — на перекрестье улиц Вавилова и Рахова у памятника безымянному академику Цицину. Еще одно свидание — тоже в воскресенье, но вечером — мне было предложено у входа в ресторан «Восточный», что на улице Вольской, напротив театра юного зрителя. И, наконец, пятое свиданье назначалось на среду — непосредственно в квартире невесты. Квартира была далековато — в новостроечном микрорайоне «Солнечный», я даже не припомню, когда я там был, и не знаю, каким транспортом туда добираться…