Они действительно от "хвоста" оторвались, но ни тетка Виктора, ни отчим Алексея, ни одноклассники убийц не видели. Судя по всему, люди говорили правду.
* * *Никто и не спорит, Россия — страна чудес. Старший оперуполномоченный по особо важным делам МВД России, полковник милиции, не мог на сутки раздобыть нужный автомобиль. В ХОЗУ министерства подобная машина, конечно, имелась, но начальник ХОЗУ, генерал, был ночью разбужен, оскорблен в своих лучших чувствах и заявил, мол, имеется лишь две машины, обе не на ходу. Гуров держался из последнего, генерал был непоколебим, оперативные нужды его не касаются. Гуров взбесился и сказал тихо:
— Вы совершаете ошибку, генерал, скоро раскаетесь. Я сообщу прокурору, и тачки, которые вы прячете, возьмут на контроль. Если через неделю или через год они будут проданы, то я лично займусь покупателем, а мои коллеги из УБХСС внимательно проверят, как они проданы и на каком основании.
— Вы мне угрожаете, полковник? — генерал попытался выбраться из кресла, с первой попытки у него не получилось.
— Обязательно, господин генерал.
— Угрожаю. Вы поинтересуйтесь, вам скажут, полковник Гуров слов на ветер не бросает. — Гуров увидел, что генерал вновь пытается выбраться из-за стола, махнул рукой, обронил: — Можете не вставать. — И вышел из кабинета.
Сыщик получил моральное удовлетворение, а ему нужен был автомобиль.
Гуров знал, кому следует позвонить и мгновенно получить все, что требуется.
Целый день сыщик сражался с ХОЗУ министерства, желая получить машину официальным путем, когда он последним разговором с генералом сжег за собой все мосты, вернулся в кабинет, подвинул телефон и по памяти набрал номер. Миллионеру Горсткову сыщик мог позвонить утром и решить свои проблемы мгновенно. Гуров работал на финансиста примерно год назад, выполнял задание министра. Все закончилось благополучно, магнат и сыщик расстались дружески, но весь год Гуров не звонил, текучка заела. Теперь беспокоить ерундовой просьбой вроде как стыдно. Однако машина необходима, а Юрий Карлович — самый простой и короткий путь.
— Слушаю, — ответил женский голос, сыщик узнал хозяйку.
— Добрый день, Нина Дмитриевна.
Гуров беспокоит.
— Лев Иванович, здравствуйте. Надеюсь, ничего не случилось? обеспокоенно спросила супруга магната.
Гуров представил ее крепкую моложавую фигуру в простом домашнем костюме и обругал себя, что не выбрал минуту и не позвонил без дела. Кажется, и с Новым годом не поздравил. Так они меня тоже не поздравляли, оправдал себя сыщик и, смеясь, ответил:
— Нина Дмитриевна, дорогая, вы газеты пролистываете, в телевизор заглядываете? У меня случается ежедневно.
— Знаю, знаю, ужас какой-то. — Женщина вздохнула. — Просто Юрочка порой брюзжит, мол, звонят ему только в случае пожара. Вы давно не звонили, я и забеспокоилась.
— Да у меня огонь постоянно, но звоню я, корыстный, действительно по делу, — ответил Гуров. — Мне стыдно, но ничего не поделаешь.
— Бросьте, Лев Иванович, мы вам обязаны. А что не видимся, так в этом и наша вина. Как здоровье вашей красавицы?
— Цветет, снимается в кино, в свободные минуты грызет меня, — улыбнулся Гуров.
— Вас, дорогой, погрызешь, все зубы обломаешь.
— В семье все здоровы? Юлия замуж не вышла?
— Не надо о больном, — Нина Дмитриевна вздохнула. — Здоровы, внука желаем до ужаса. Вот Юрочка трубку снял, можете переговорить. Надеюсь, скоро заглянете? Непременно. Всего наилучшего.
— Лев Иванович, здравствуйте, — прозвучал густой бас Горсткова. — Ты что перед хозяйкой расшаркиваешься?
— Здравствуй, Юрий Карлович, — ответил Гуров. — Слаб я до женского пола, сам знаешь.
— Знаю, что ты ловкий сыщик. Выкладывай.
Гуров коротко изложил свою просьбу, магнат недовольно хмыкнул.
— Россия. Умом ее не понять, зла не хватает. Нравится тебе мать, не нравится, все одно, любишь, и другой у тебя никогда не будет. Я недавно большие деньги в швейцарский банк положил, поверишь, плакал, когда документы оформлял. Ведь из дома уношу, где братья голодают, а что прикажешь делать? Я тут инвестировал два предприятия, завод лежачий пытался поднять. Два миллиона долларов ушли, как вода в песок. Вот в Швейцарию закинул, пусть там мертво полежат, чем дома без пользы растворяться.
— Тяжело тебе, понимаю, — хмыкнул Гуров.
— Не ерничай, мент, шею намылю!
— Щас, разбежался. Ты сколько весишь? — Гуров восхищался богатырским здоровьем Горсткова, но знал, что у магната лишний вес. — Сто сорок?
— Весы стало зашкаливать, я их выбросил, — расхохотался Горстков.
— Так чего болтать, мол, шею намылишь? Я пять минут себя схватить не дам, ты и задохнешься.
— Ладно, отхвастались. Значит, в МВД России нужной машины нет?
— Все у них есть, только я ведь не заплачу, могу тачку и дырявой вернуть, не по грибы еду, им профиту никакого.
К тому же Гуров человек грубый, непочтительный, короче, не дают, а мне необходимо.
— Хочешь, позвоню, вмиг представят?
— А тебе удовольствие, сунуть палец в рану и ковырять? Дашь машину или нет? — Гуров повысил голос.
— Куда я денусь? Сейчас позвоню в гараж, тебе пригонят "Лендровер". И цепи на колеса?
— Годится. За сохранность не отвечаю. Мальчики могут стрелять, краску попортят.
— Переживу. Машину пригнать на стоянку к министерству? Через час встречай, получишь ключи и техпаспорт. Ты хоть гаишников не боишься, без доверенности не пропадешь?
— Боюсь, у ребят оружие имеется, пробьюсь. Спасибо, в этом году увидимся.
— Главное, не болей. — Горстков хохотнул и положил трубку.
К семи вечера вернулись Крячко и оперативники, доложили о нулевом результате, спустились вниз взглянуть на серебристого красавца, стоявшего среди различных машин, с высоты своей посадки презрительно поглядывая на окружающих.
— Красив, чертяка, на инопланетянина похож, — Станислав простудился, шмыгал носом. — Ставлю виски против колы, что с одной попытки отгадаю хозяина.
— Молодец, Станислав, догадливый парень, — заметил Гуров. — Ты бы свои способности в работе применял. Задержал бы парней, я бы не унижался, не просил.
— Младшего обидеть каждый может. — Станислав любовно огладил лакированный капот "Лендровера". — Только ты, Лев Иванович, не прибедняйся.
Юрий Карлович тебе красавца отдал и слова не сказал. А мы его завтра по уши изгадим, а то и продырявим.
— Заткнись, сглазишь, выезд в шесть утра, — сказал Гуров.
— Кто сядет за руль? — поинтересовался Крячко.
— Кто цепи надевать умеет, тот и сядет, — ответил Гуров.
Оперативники переглянулись, молчали. К ним подошел капитан в форме, спросил:
— Лев Иванович, ваша тачка?
— Допустим.
— Здесь и ночевать оставите? Могут угнать. — Капитан смутился и пояснил: — Подъедут группой с "Калашниковыми", никто и не пикнет, сегодня не сорок первый.
— Ты бы, капитан, и в сорок первом спрятался. Поставь где хочешь, мы к шести подъедем, чтобы машина была на ходу и с колесами. Не погонами, головой отвечаешь. — Гуров передал капитану ключи. — Смотри, чтобы у тебя из дежурной части компьютер не умыкнули.
В шесть двадцать утра машину задержали на посту ГАИ при выезде из города.
Гаишники подошли втроем, высокий худой инспектор грозно сказал:
— Документы, поднимите капот, будем проверять номера.
Гуров не шелохнулся. Станислав выпрыгнул из машины, инспектор на него и не смотрел, сверлил взглядом водителя.
— Водитель, выйдите из машины, желаете оказаться без прав и номеров? рявкнул инспектор.
— Вы находитесь на службе, старший лейтенант, — Крячко достал из кармана удостоверение, — но и я на службе. Не задерживай, мы торопимся.
Инспектор взглянул на удостоверение, спросил:
— А кто мне подтвердит, что ксива подлинная? Вы полагаете, мало полковников раскатывает на угнанных машинах? Документы на машину!
Из-за его спины выдвинулся капитан, хотел взять удостоверение Крячко в руки, но полковник его руку отстранил, безразличным тоном спросил:
— Торопитесь уволиться, уже подыскали подходящее местечко?
Капитан молча развернулся, зашагал на пост, старлей и старшина двинулись следом.
— Капитан, "жигуль" без номеров прошел! — крикнул Крячко. — Или тебя интересуют лишь дорогие иномарки? — Тихо матерясь, он забрался в машину и сказал сидевшему за рулем профессиональному водителю: — Ты почему из машины не вышел?
— Так документы на машину не в порядке, вы все равно ругаться будете, — ответил водитель и рванул с места.
Через час они свернули с шоссе на проселок, водитель встал на краю асфальта, стал надевать цепи. Работал он ловко, умело, оперативники открыли сумки, достали термосы и бутерброды.
Гуров отошел в сторону, подозвал к себе Котова, левой рукой обнял за плечи, правой вынул из подмышки оперативника пистолет, положил в карман своего плаща.
Гуров отошел в сторону, подозвал к себе Котова, левой рукой обнял за плечи, правой вынул из подмышки оперативника пистолет, положил в карман своего плаща.
— Извини, Гриша, служба.
— Я понимаю, зачем вы меня с собой взяли?
— По справедливости ты должен своими руками их взять. А если завяжется перестрелка, я тебе "макарова" верну и ты меня прикроешь.
Двадцать верст по глине, ухабам и лужам они прошли быстро и без остановок. Рассвело, и крыши брошенной деревеньки появились из-за поворота.
— Встань у ближайшей хаты, — приказал Гуров, — переобуться, проверить оружие. Вперед меня никому не лезть.
Станислав, страхуешь, Григорий пока остается в машине, Валентин, возьми бинокль, огляди хаты, если обнаружишь движение, скажешь.
Гуров и Крячко надели резиновые сапоги, выскочили и, чавкая по тяжелому осклизлому грунту, направились к хате, окна которой были крест-накрест забиты досками.
Чуть в стороне залаяла собака, ей ответили две шавки похлипче. Ближайшая хата темнела сорванной с петель дверью.
— Почему не взяли собаку? — спросил Гуров. Станислав счел вопрос риторическим и промолчал. Он держался на шаг позади и чуть правее своего друга и начальника, сдерживая себя, чтобы не выскочить вперед.
До хаты оставалось метров двадцать, оптимальное расстояние для пистолетного выстрела. Крячко поймал себя на подлой мысли. Если Гурова ранят, когда он, Крячко, был страхующим, то ему хватит позора на всю оставшуюся жизнь.
До черного дверного проема оставалось шагов десять, когда висевшая на одной петле дверь качнулась. Гуров прыгнул в сторону, упал в грязь. Станислав выстрелил навскидку, в хате, словно ребенок, закричала кошка.
Они вошли в хату, включили фонари, убедились, людей здесь давно нет, а кошка сидела на верхней полке, сверкала зеленью глаз.
— Человек от страха падает в лужу, кошка от страха кричит и забирается повыше. Стреляешь, Станислав, ты здорово, теперь все живые на этом кладбище знают, мы приехали. — Гуров вымыл руки в бочке с водой, кое-как отряхнулся.
— К следующей хате я иду впереди, ты страхуешь, палишь по кошке, заявил решительно Крячко.
— Хорошо, — мягко ответил Гуров.
Они двинулись вдоль забора на соседский огород, точнее, участок плохо огороженной, давно уже не обрабатыванной земли.
— Заметил женщину в четвертой хате по правую руку, — сказал запыхавшийся от тяжелой ходьбы Нестеренко. — Я иду с вами, вы, кроме Арбата и Тверской, ничего не понимаете. Городские! — Он презрительно сплюнул.
— Хорошо, — вновь согласился Гуров. Станислав взглянул на него подозрительно.
Гуров сошел с огородов, двинулся по единственной улице, отер ладони о куртку, закурил. Крячко и Нестеренко переглянулись, вопросов не задавали, двинулись за полковником. У забора, за которым лаял пес, хрипел, рвал цепь, Гуров остановился, кивнул Станиславу на калитку, безразлично сказал:
— Зайди, переговори. — Гуров повернулся к Нестеренко, вздохнул: Лопухнулись мы, Валентин. Я хоть в деревне и не жил, но глаза видят не только Арбат. Лопухнулись, следовало вчера приезжать. Своему чутью не доверяю, видно, стар становлюсь, ленив.
Пес наконец умолк. Крячко и коренастый рыжебородый мужик быстро шли через двор.
— Зацепин я, — сказал рыжебородый, обращаясь к Гурову. — В пятницу прибыли двое парней, я сразу понял, деловые и прячутся. Нынче тут делать нечего, а водку трескать можно и в Москве.
Парни остановились у Егоровны, вроде как сродственники. Два дня не выходили, потом заглянули к соседке-молодухе.
Она у нас одна, а мужик ейный, тракторист, не просыхает. Ну, чего у них там было, я не ведаю, мне не наливали. А вчера, еще засветло, подкатила машина, похожа на вашу, вот я номер записал, — мужичок протянул обрывок бумаги. — Приехало трое, может, четверо. Из хаты доносился шум, видно, пили сильно, темень сгустилась, машина уехала, фарами брызнула, цепями лязгнула, гостей увезла.
— Всех? — с надеждой спросил Гуров.
— Нет, только тех, что приехали, двое остались.
— Так уже темно было, как же вы разглядели?
Мужичок кривился, теребил бороду.
— Не обижайтесь, говорите, я слушаю. — Гуров бросил окурок, зажег новую сигарету, угостил мужичка, услужливо дал прикурить, чем снискал уважение.
— Я, начальник, сам по молодости не без греха, почуял неладное. Ну, отвязал своего Мишутку, двинул к Егоровне. В хате топор вешай, надымлено, водярой воняет, дух не перевести. Два парня и Егоровна еще теплые, но уже. — Он перекрестился. — То ли водка дурная, то ли что еще. Пойдемте, покажу.
Смотреть на трупы было неинтересно. Гуров приказал собрать со стола посуду, упаковать, забрать трупы молодых, дал двести тысяч рыжебородому, попросил схоронить Егоровну.
Возвращались на скорости, трупы еще не пахли, но действовали на оперативников гнетуще. Плохие люди придумали, мол, человек к смерти привыкает.
Ни черта похожего, оперативники смерть за время службы повидали разную. Честно сказать, убитых не жалели, но смерть ощущали, каждый по-своему винил себя, что везут не живых, а мертвых.
"Не отомстил, прошляпил, — думал Котов. — Как супруге в глаза смотреть буду?"
"Ночью, когда Гуров распорядился начать, с города, обрадовался, — корил себя Нестеренко. — Уж больно не хотелось в деревню ехать".
"Ты второй номер, Станислав, — злился Крячко. — И нечего с глупыми советами лезть. "На столе посмотри, затем только под столом". Чуял, лодырь, что Гуров хочет сразу в деревню махнуть".
"Виноват всегда старший, таков закон, — рассуждал Гуров. — Все правильно. Ты, сыщик, чуял, следует ехать, тянул, вдруг обойдется, убийцы проявятся в Москве. А "вдруг" ничего хорошего не случается. Напрасно свидетелей устанавливали, убийц выявляли... С начальством переругался, Горсткову кланялся, все зазря. А начальнику МУРа я припомню. Оперов хороших не дал, а я ему подарок на блюдечке преподнес.
Он теперь проведет опознание покойников, которых мы разыскали и привезли. Опознавать станут свидетели, которых опять же раскопали и охраняли. Они, белоручки, бумажную работу проведут и уголовное дело по факту убийства трех человек закроют. А возможно, еще и схимичат, припишут к раскрытым. Всякое случается".
Глава 5
Толик Агеев не замечал перемен, которые происходили с ним в последнее время. Всегда подтянутый и хорошо одетый, с гордо поднятой головой, он стал еще спокойнее, приобрел в движениях некую медлительность, стал еще молчаливее, говорил лишь по делу, делая паузы. Он чувствовал, отношение к нему окружающих изменилось. Данный факт его радовал и злил одновременно. Его, как и многих, пригласили на опознание трупов Алексея и Виктора, привезенных ментами из деревни.
Менты утверждали, что парни отравились водкой-самопалом, такая версия Толика вполне устраивала. Но если отравление, которое порой случалось и никого не удивляло, то почему в морге присутствовал пожилой майор, начальник розыска отделения милиции? Почему он подчеркнуто не смотрел на Толика, различные вопросы задавал многим, только не Агееву? А в глазах рядовых из группировки появился страх, отношение парней к Толику неуловимо изменилось. Если раньше они хотя и разговаривали с ним почтительно, но как с равным, только более умным, то теперь они его явно боялись и незаметно сторонились.
Толик гордился своим мастерством, неугодных и опасных удалось ликвидировать руками троих отморозков, которые в группировке не состояли, но очень хотели встать в ее ряды. И он устроил им нечто приемного "экзамена". Все прошло без сучка и задоринки. Менты напали на след убийц необыкновенно быстро, шерстили их московские связи.
Толик чувствовал, вот-вот сыскари появятся в дальней деревне, ареста исполнителей допустить было нельзя. И он, Толик Агеев, опередил людей знаменитого полковника. Толик победил, и сознание своей победы, значимости согревало. Он не имел опыта рецидивиста, не прошел тюремной и лагерной школы, однако чувствовал, праздновать полную победу еще рано. Слишком быстро менты оказались в деревне, привезли и опознали трупы. Никто не говорит об убийствах, тогда почему такая оперативность и слаженность в действиях ментов? Ну, отравились парни водкой, таких случаев навалом, менты к подобным отравлениям относятся равнодушно. Почему трупы не захоронили в той же деревне, привезли в Москву?
Зачем проводили опознания, словно имеют доказательства, что именно Шестерка и Червь совершили убийства на Солянке? Какое отношение к убийству и отравлению водкой в деревне имеет он, Толик Агеев? Никто ничего не говорил, но он чувствовал, в группировке убеждены, все убийства организованы Агеевым. Признание его авторитета щекочет самолюбие, но больше злит и беспокоит. Если рядовые бойцы знают, значит, знает и уголовка. Он не наивен, понимает, если на него и не стучат напрямую, то болтают лишнее непременно. А для уголовки болтовни недостаточно для ареста, но вполне хватает, чтобы поставить человека на оперативный учет, начать им заниматься. Да и сам факт появления в районе людей Гурова доказывает, что известный сыщик заметил Толика, пока приглядывается, его следует отвлечь, а потребуется, так и остановить. Сказки стариков о неуязвимости, заговоренности Гурова хороши для дебилов и суеверных. Он лишь человек, кости, мясо, мозги и прочие составляющие, значит, смертен.