Дикое поле - Посняков Андрей 12 стр.


— Понятно. А что здесь делают русские?

— Они же вассалы императора!

— Император еще не выбран. В Монголии вот-вот должен быть созван съезд всех князей — курултай. Однако регентша Туракина очень хитра — специально все затягивает, хочет, чтоб императором избрали ее сына, Гуюка.

— Бату его не жалует.

— Скорее он — Бату.

Вслед за ханом, проходя между ритуальными кострами с беснующимися шаманами, в золоченый шатер потянулись и гости — степные аристократы, посланцы далеких восточных краев, русские князья, монахи.

Михаила, как и прочих охранников, естественно, никто к дастархану не пригласил, пришлось лениво шататься неподалеку, внимательно поглядывая на огромную ханскую юрту и стоявшие рядом повозки — могучие, словно танки; шесть толстых колес, колея метров восемь, две дюжины быков — этакие сухопутные дредноуты, назвать все это телегами просто не поворачивался язык.

— У кыпчаков повозки не хуже, — протиснувшись с конем ближе к Ратникову, негромко промолвил Утчигин.

— Ха! — Михаил обрадовался. — Ты как здесь? Что-то я тебя не видел.

— Сзади скакал, своих невдалеке оставил — как госпожа и просила. Уриу, Джангазака, Карная…

— Славные воины, — усмехнулся Миша. — Главное, что не старые.

— Именно потому-то госпожа нас и взяла. Мы — люди простые, в нехороших делах еще не погрязли.

— Ну и молодцы, — кивнул Ратников, поправляя узду. — Ты ж знаешь, я против вас ничего не имею.

— Тебе тоже госпожа доверяет, — приосанился Утчигин. — После того случая… А вот Шитгаю, Джагатаю и прочим — не верит. Самовластны и много чего хотят.

— Так прогнала бы!

— Ага, прогнала — скажешь тоже! Они ведь не голь перекатная… Да и прогонишь, а где других взять? У знатной госпожи должно быть много знатных воинов. Не будет таких, что в степи скажут? Скажут — нищая и неуживчивая, с людьми ладить не умеет. Позор!

— Позор, — Ратников согласился и, прикрывая глаза от солнца, посмотрел на сверкающую юрту. — Парча!

— Что?

— Ткань, говорю, дорогая.

— У наших плащи да дэли — тоже недешевые, — юноша кивнул на остальных воинов Ак-ханум, восседающих на своих конях важными недвижными статуями.

Ратников усмехнулся:

— Этим наша госпожа тоже не доверяет?

— Конечно — нет, она же не дура. Просто для важности с собою взяла. Ну, показать, что других не хуже.

— Понятненько — для престижа, значит.

Тюркский язык показался Мише не таким уж и сложным — учился молодой человек быстро, да ведь и как не научишься, коли каждый день общаешься? Пожалуй, несмотря на все кажущееся двуязычие, тюркский — язык завоеванных татар и кипчаков — играл в жизни улуса Джучи куда более важную роль, нежели собственно монгольский, может быть, потому, что подавляющее большинство населения улуса составляли тюрки — булгары, татары, те же кипчаки-половцы. Письменность была исключительно тюркской, даже ярлыки на этом языке выписывали.

— Госпожа специально нас позвала, — продолжал гнуть свою линию Утчигин. — На всякий случай. Вот увидишь, как стемнеет, она этих павлинов отправит. А мы — останемся. Вон Джама — не зря у самого шатра вертится, ждет.

— И колдунов этих не боится.

— А чего ему их бояться? Он же христианин, как и я, и ты, как светлая госпожа наша. Как Сартак, старший сын великого Бату-хана.

— В Сарае много христиан.

— Много. Поклонников Магомета тоже хватает — сапожники, медники, торговцы, даже главный визирь! О, смотри — что я говорил?

Под растянутым на длинных копьях пологом шатра показалась красавица Ак-ханум, к которой тут же подскочил Джама. Поискав глазами воинов, госпожа махнула им рукой и показала пальцем сначала на свои губы, потом — на Джаму. Понятно: парня, как меня, слушать!

Распорядившись, вновь исчезла в шатре, из которого слышались уже громкие пьяные голоса и песни. Джама подбежал к воинам:

— Вы, славные багатуры, возвращайтесь домой и глаз не смыкайте! А утром — явитесь. А ты, Утчигин, и ты, урусут Мисаиле, до утра будете ждать здесь.

— Слушаем и повинуемся! — хором промолвили воины.

Багатуры, тут же повернув лошадей, ускакали, с насмешкой посмотрев на оставшихся.

— Думают, что госпожа их уважает, — ухмыльнулся им вслед Утчигин. — Дурни. Павлины расписные. Мои-то парни, хоть и неказисты, да зато верные! И место свое знают — думаешь, им тоже не хочется щеголять в красивых плащах, с дорогим оружием?

— Добудут они еще себе и плащи, и оружие, — негромко рассмеялся Миша. — И хороших жен. Смотри-ка, Джама обратно скачет. Эй, хэй, Джама! Мы здесь!

— Вижу, что здесь, — мальчишка спешился и, подбежав ближе, зашептал. — Госпожа велела вам ждать в урочище возле каменной бабы.

— Возле каменной бабы? — удивленно переспросил Михаил. — А где это?

Утчигин дернул поводья коня:

— Поехали — я знаю.

— Да подождите вы! — Джама нервно дернулся. — Я еще не все сказал. Там затаитесь, кто свой подъедет — спросит, не видели ли вы здесь лису? Вы в ответ скажете про горностая. Вот те, кто спрашивал, и будут люди нашей госпожи.

— Люди госпожи?

— Ну, ее друзья. Очень может быть, что она и сама с ними поедет.

— Поедет? Куда?

— То нам знать не нужно.

Джама прыгнул в седло и погнал своего неказистого конька вскачь, быстро скрывшись из виду. Приятели переглянулись.

— Ну что, поедем? — улыбнулся Михаил Утчигину. — Показывай, где это твое урочище?

— Поскачем. Наших по пути заберем.

Утчигин понесся так, что Ратников едва-едва за ним поспевал, а потому все время ругался: джигит хренов! Вообще, местные багатуры медленной езды не терпели, все время мчались, как угорелые, и только к ханскому шатру подъезжали степенно.

— Вот по этой дороге, — останавливаясь у развилки, подождал отставшего напарника Утчигин. — Смотри, осторожней — поля.

Михаил и сам видел стерню и распаханные под озимые поля, тянувшиеся вдоль реки широкой темно-коричневато-желтой полосой. Тут и там виднелись деревни в три, пять домов и более, надо сказать, выглядели сии населенные пункты весьма зажиточно!

— Земледельцы великого хана, — с почтением произнес Утчигин. — Скакать по полям нельзя — переломают спину. Ничего — дорожка эта ведет в степь, а уж там — приволье и никаких полей нету! Айда!

— Да подожди ты… Наши-то где?

— Там, — юноша неопределенно махнул рукой. — Да они нас заметят.

И действительно, приятели еще не проехали и пары верст, как вдруг из кустов, им навстречу, вынеслись юные всадники — Уриу, Джангазак, Карнай…

— Хэй, Утчигин, Мисаиле! Куда скачете?

— Давайте за нами, — на ходу махнул рукой Утчигин. — В урочище, к каменной бабе.

И вновь понеслись. И вновь задул в лицо осенний ветер. Под копытами коней расстилалась бескрайняя степь, а позади, за полосками полей, мерцала холодным блеском Итиль — Волга.

Палеолитическая Венера — насколько помнил Ратников, именно так именовалась эта каменная баба, истукан, грубо высеченный из серого валуна каким-то древним неведомым народом. Рядом с бабой виднелся глубокий овраг, заросший невысокими деревьями и кустами — жимолостью, малиной, орешником.

Орехи еще росли, правда, большинство валялось под ногами, и парни с удовольствием принялись их щелкать.

— Смотри, зуб не сломай, Джангазак! — беззлобно шутил самый младший — Уриу.

Джангазак кидал в рот целую горсть лещины и скалился:

— Да уж не сломаю.

Орехи только разожгли аппетит. Всадники развязали переметный сумы, достали узкие полоски вяленого мяса, твердые шарики острого сыра, лепешки. Перекусив, сразу почувствовали себя веселей, принялись смеяться, рассказывать какие-то истории, сказки.

Костра не раскладывали — повелительница могла появиться в любой момент, да и вообще уже начинало темнеть, а огонь в ночной степи далеко виден.

— А ну, цыц! — прикрикнул на своих Утчигин. — Разорались, как глупые сойки — на всю степь слыхать.

Ребята послушно притихли, правда долго еще пересмеивались, поглядывая на вышедшую из-за облаков луну. Все-таки к ночи ветер натянул тучи, пошел дождь, правда, слава Господу, ненадолго.

И, едва стихли последние капли, как со стороны послышался стук копыт. Парни обрадовались — ну, наконец-то! — взметнулись в седла.

— Подождите шуметь! — грозно шепнул Утчигин. — Они должны спросить про лису.

Никто ничего не спрашивал, неведомые ночные всадники наметом промчались мимо, даже не задержавшись у каменной бабы.

— Полдюжины всадников, — задумчиво заметил Миша.

— Уриу! — вскинулся Утчигин. — А ну-ка незаметно скачи за ними. Так, присмотри… на всякий случай, смотри только не попадись.

— Я буду ловок, как змея в траве!

— Скачи уж, змея. Если что — встречаемся здесь, у бабы.

Спешившись, Уриу вытащил из переметной сумы тряпицы, обмотал копыта коня и уж потом поскакал — неслышно, не видно — скрылся, растворился в ночи.

— Я буду ловок, как змея в траве!

— Скачи уж, змея. Если что — встречаемся здесь, у бабы.

Спешившись, Уриу вытащил из переметной сумы тряпицы, обмотал копыта коня и уж потом поскакал — неслышно, не видно — скрылся, растворился в ночи.

— Гляди-ка, — уважительно покачал головой Ратников. — А наш Уриу — человек опытный. Интересно, что это за люди?

— За добрыми делами сломя голову не скачут в ночи, — негромко произнес. Утчигин. — Ничего, Уриу за ними присмотрит.

И снова они принялись ждать — молча, под желтыми далекими звездами, временами проглядывающими сквозь нависшую пелену черных дождевых туч. И вновь послышался стук копыт и лошадиное ржание. На этот раз вынырнувшие из ночи всадники замедлили ход, останавливаясь у каменной бабы.

— Эй, хэй, здесь кто-нибудь видел лисицу?

— Нет, только горностая.

Утчигин и Ратников быстро выехали из оврага.

— Госпожа! — в призрачном свете луны Михаил узнал Ак-ханум и еще одного человека… юного царевича, старшего сына Бату-хана и Баракчин-хатун.

— Сартак… — прошептал за спиной Карнай.

Или то был Джангазак — не важно.

— Встаньте здесь, у оврага, — быстро распорядилась госпожа. — И не пускайте чужих.

Они так и сделали, рассредоточились по степи, возле истукана. С госпожой и царевичем было еще с дюжину воинов — они тоже остались сторожить.

Нет, это нельзя было назвать любовным свиданием, скорее — просто тайная встреча подальше от любопытных глаз. О чем говорили Ак-ханум и царевич Сартак в эту дождливую ночь? Какие такие важные дела обсуждали? Бог весть… Но только…

Но только уже начинало светать, как из желтой предутренней мглы вдруг выскочил Уриу.

— Они ползут сюда. Спешились и ползут, словно змеи, — взволнованно доложил парень.

— Ползут?

— С собой у них луки и стрелы.

— Их нужно перехватить! — раньше всех сообразил Михаил. — Или убить — кто бы они ни были.

— Да, — согласно кивнул Утчигин. — Хорошие люди не будут ползать в траве с луками.

— Вперед…

Всадники спешились, вытащили мечи и кинжалы, скрылись в тумане следом за Уриу.

— Мы обойдем их со стороны реки, — обернувшись, шепотом предупредил проводник.

Так и сделали. Обошли… А первые лучи солнца уже освещали быстро светлеющее над головами небо! Туман быстро таял… и вот уже впереди, в траве, стали видны лучники! Они ждали, ждали, когда растает туман… и вот наконец дождались! Кое-кто уже приподнялся, прицелился…

Боже! Ратников тут же увидел невдалеке, у оврага, неспешно едущих рядом всадников — госпожу Ак-ханум и царевича. Оба о чем-то беседовали, и лошади их спокойно помахивали хвостами.

Безжалостный кинжал Утчигина вонзился меж лопаток тому лучнику, что был ближе всех к цели. Некого тут было жалеть… и некогда.

Вражины встрепенулись, почуяв неладное. Кто-то успел пустить стрелу — однако вовсе не в тех, кого так долго поджидали.

Ратников пригнулся, пропуская стрелу над головой. И, бросившись вперед, взмахнул мечом, отражая удар кривой сабли.

Искры! Скрежет! И узкие ненавидящие глаза, злобные, как глаза оборотня!

— Ышшь, Ышшь!

— Шипи, шипи, — усмехнулся молодой человек, с оттяжкой нанося удар.

Враг отскочил в сторону, и Михаил бросился в атаку, изгоняя поднявшуюся было в душе ярость — сердце воина всегда должно оставаться холодным.

Удар! Удар! Удар! И яростный скрежет, и злобный шепот, блеск глаз…

Еще удар! Ага, не шибко хорошо владеешь ты своей саблей! А вот, попробуй так… Ударь, ударь… бросься!

Миша нарочно поддался, якобы поскользнулся в мокрой траве, упал…

Торжествуя, противник бросился на него… и наткнулся брюхом на меч! Захрипел, выронил саблю… Ратников отпихнул его ногой, огляделся, вытирая о траву окровавленный меч… С остальными, похоже, все было кончено. Молодец Уриу! Если б не он…

— А где Карнай? — Ратников осмотрелся.

— Нет больше Карная, — угрюмо качнул головой Утчигин. — Убили. Получил в сердце стрелу.

Миша искренне опечалился:

— Жаль. Нет, честное слово!

— Он погиб, как настоящий витязь.

— Он и был витязем.

— Да, был… мы справим по нему достойную тризну.

Красавица Ак-ханум и Сартак уже пустили лошадей в галоп, мчались, а за ними — и воины. Спешили на помощь.

— Ну, что тут у вас?

— Уже все хорошо. Вот только жаль, не удалось взять пленных — они не сдались. И еще — Карнай… Мы его потеряли.

— Он умер достойно, — Ак-ханум спешилась, склоняясь над убитым. — Возьмите его в собой. Устроим достойную тризну.

— Что делать с трупами врагов, моя госпожа?

— Сложите в ряд. Хоронить их не будем. Но… может быть, хоть кого-то удастся опознать.

Сартак, юный ордынский царевич и христианин, спрыгнув с коня, закусил губу, внимательно всматриваясь в убитых:

— Нет, не могу сказать точно. Это йисуты — они все похожи. И… их вполне мог послать и Гуюк. Или, скорее всего — Туракина, прочащая своего злобного сынка в великие ханы.

— Туракина и Гуюк далеко, господин, — осторожно заметила Ак-ханум.

— У тигра длинные когти. Она пытается достать меня, отца… и сделает все, чтобы мы не приехали на курултай. Да мы и не поедем! Ладно, — царевич неожиданно улыбнулся. — Твои воины достойны награды, Белая госпожа!

Ратников, Утчигин и все прочие поклонились, приложив руки к сердцам.

— Кто из вас проявил себя лучше всего? — быстро спросил Сартак.

— Он! — не сговариваясь, Ратников с Утчигином указали на скромного Уриу.

— Вот тебе, — вытащив кинжал, старший сын Бату-хана протянул его юному воину. — Ну, что ты моргаешь глазами? Бери — заслужил! Вы же… Вот вам на первое время! — щелкнув пальцами, Сартак подозвал слугу с переметной сумой. Зачерпнув, горстями высыпал золото в поставленные ладони.

— Владейте! Радуйтесь. Но помните — о случившемся никому ни слова.

Они еще перекинулись парой слов с госпожой, после чего царевич уехал в сопровождении верных джигитов.

Ак-ханум же велела своим чуть-чуть обождать:

— Не нужно, чтоб нас видели вместе. Вот, встанет солнышко… Утчигин, вели своим людям забрать погибшего. Пусть везут в дом. Мы же — ты, и ты, Мисаил, — вернемся к ханскому шатру. Скоро туда приедут наши.

Так и сделали. Уриу с Джангазаком повезли домой тело убитого друга, а Михаил с Утчигином сопроводили юную госпожу к золоченой юрте великого хана, где, судя по голосам, все еще продолжался пир.

Словно ни в чем ни бывало, Ак-ханум прошла мимо все так же горевших костров и извивающихся шаманов в шатер, сопровождающие ее воины остались снаружи. А вскоре уже подъехали Шитгай, Джагатай и прочие. Ухмылялись:

— Ну как вы тут? Не замерзли?

— Не замерзли — ночка горячей выдалась.

— Вот как? Горячей? Ну-ну…


Карная похоронили достойно, и справили достойные поминки, в своем, конечно, кругу, гостей со стороны не звали. Поминальный пир затянулся далеко за полночь, и, как это обычно бывает, с течением времени арька, пиво и бражка сделали свое дело — ближе к утру большинство уже и забыло, зачем, собственно, собрались. Повсюду слышались скабрезные шутки и смех, временами переходящий в непристойно громкий хохот. Ну что там для того же Шитгая какой-то там подросток — Карнай? Так, мелочь… Но раз госпожа повелела оказать ему посмертные почести, достойные самого знатного багатура, что ж — так тому и быть, почему бы и нет?

Шитгай смеялся, и жирные щеки его колыхались, как волны, впрочем, и Утчигиновы парни тоже не грустили уже — радовались. Да и как было не радоваться? Несчастному Карнаю, конечно, не повезло, но… как сказать? Ведь какую честь ему сейчас оказали, пусть даже посмертно!

— Спи спокойно, друг, — в очередной раз подняв рог с брагой — ее тут почему-то называли вином, Утчигин выхлебал его до дна и тут же упал на кошму, туда, где уже похрапывали упившиеся на поминках Уриу с Джангазаком.

А Ратников еще посидел, поговорил со священником о тщетности и суете земной жизни, выпил… пока его не поманила захмелевшая Ак-ханум.

— Проводи меня в покои…

— Да, моя госпожа.

Они вышли из расставленной в саду юрты, где и пировали, поднялись по широкой лестнице в дом, прогнав слуг, уселись в опочивальне. Краса степей самолично разлила из кувшина вино, настоящее, из Ширваза.

— Сартак думает, что йисутов послала Туракина. — Выпив, Ак-ханум поставила золотой кубок на невысокий столик. — Да, эта могла. Она хоть и нашей, найманской крови, но… Есть такие родственники, которые куда хуже откровенных врагов. Гораздо опаснее! О, как она меня ненавидит! Но убийцы конечно же были посланы вовсе не ко мне… Сартак! Вот их цель! И может быть — сам Бату! Впрочем, может, это — Берке. Хитрый лис давно мечтает о троне. А есть еще Мунке! И Менгу-Тимур. Тоже те еще гады, и кто знает, какие мысли ходят в их немытых, покрытых вшами, башках! Хорошо, что вы убили всех.

Назад Дальше