— Вы знакомы? — резко насторожился Филимон.
— Знакомы, знакомы… Взять его! Живо!
— Мадрас! Фас!!!
Могучая псина прыжком сбила Михаила с ног, задышав в лицо, оскалила зубы… На запястьях противно щелкнули наручники.
— Куда его?
— Туда же, куда и всех.
— Слышь, Алия… а его ведь искать будут.
— Будут, будут, — ухмыльнулся Ратников.
Медсестра злобно дернулась:
— Пусть! Исполняйте сказанное!
— В камеру его, парни.
Буквально через минуту столь глупо попавшийся Ратников был водворен в узкую железную клетку, где, кроме него, сидело еще трое — двое молодых парней и девушка, все в каких-то пижамах.
Вот, сволочи, сообразили же — девчонку с ребятами посадить!
Лязгнул засов… Миша дернулся… Опаньки! А ведь обыскать-то его в суматохе забыли! Нет, кошелек-то забрали, а вот мобильник позади, на ремне — не нашли… если он, правда, не вылетел в траву… Ура! Не вылетел!
Ратников уселся, подтянул колени, переведя скованные наручниками руки вперед, потом повернулся спиной к парням:
— Мобилу у меня достань, уважаемый.
— Чегой-то? Не врозумлю, что просишь-то, господине?
Михаил похолодел, услыхав знакомый говор… та-ак… понятненько, кто такие эти узники и откуда взялись…
— На ремне мовом возьми вещицу.
Парень послушался… вытащил трубку…
— Теперь — дай.
— Благодарствую…
Теперь выщелкать Ганзеева… ага… вот он… Ну, возьми же трубку, возьми…
— Тут такое дело. Слушай внимательно, Ганс…
Да-а… а завтра, между прочим, в Темкином лагере родительский день.
Не прошло и получаса после сделанного звонка, как снаружи послышались завывание сирены и усиленные мегафоном голос…
— Ничего! — Ратников улыбнулся упорно молчавшим сокамерникам. — Сейчас вызволят нас, вызволят.
Парни ничего не ответили, а девушка истово перекрестилась.
И тут распахнулась дверь, в камеру ворвался Василь… или Гоша.
Застыв на пороге, врубив свет, почесал голову…
— Блин… чего тут надо разбить-то? Ага…
На гвозде, вбитом в дверной косяк, висели три браслета — синий и два коричнево-желтых.
— И зачем их бить? Ну, раз сказано…
Ратников распахнул прищуренные глаза, закричал что есть мочи:
— Эй, парень! Парень! Не вздумай!
— Да пошел ты!
С улицы донесся вой сирены. Чьи-то крики. Хруст…
И темнота. Резкая такая, глухая… Словно кто-то вновь вырубил свет, а заодно — и солнце.
Глава 5 Лето. Приазовская степь РАЗНОЦВЕТНЫЕ КИБИТКИ
— Э, че за хрень? — взволнованный голос охранника прозвучал словно бы где-то в отдалении, вовсе не гулко, не отдался под потолком, нет…
Да и потолка-то никакого не было, а были… звезды! Целая россыпь, они сияли в черном бархатном небе, чуть оттеняя узенький серп месяца.
Ночь казалась теплой, где-то рядом, в кустах неумолчно стрекотали сверчки, горько пахло полынью и пряным запахом привольных степных трав: именно степных, в свете звезд и луны все ж не заметно было никакого леса.
— Черт! — Василь явно чувствовал себя не в своей тарелке, нервно щелкнул зажигалкой, закурил. — Куда все делось-то? Эй… Хорошо, хоть эти здесь.
— Не думаю, что это для тебя так уж хорошо, — усмехнулся Миша. — Ключи есть?
— Какие?
— Такие. Открыл бы клетку!
— Ага, сейчас — бросился! — охранник зло хохотнул. — Может, с вас еще и «браслеты» снять?
— Было бы не худо, — вполне серьезно отозвался Ратников. — Сам же видишь, что тут творится.
— Ничего я пока не вижу.
Василь замолк и больше уже не разговаривал до рассвета, который, в общем-то, наступил очень скоро. Михаил только на минуточку задремал и тут же проснулся от яркого, бьющего прямо в глаза солнышка.
Потянувшись, Ратников подмигнул соседям по клетке:
— Ну что, может, все-таки познакомимся наконец? Меня Михаилом зовут.
— Я — Прохор, — не очень-то приветливо отозвался один из парней. — А то брат мой молодший, Федька, и Анфиска, сестрица.
— Своеземцы? Мастеровые? Холопы?
— Хрестьяне мы, смерды. Во прошло лето, по недороду, с Каликой-боярином составили ряд.
— Ага… рядовичи, значит. И задорого вам боярин землицу в обработ дал?
— Издольщина.
— Понятно. Не шибко-то разбогатеешь!
— Ничо, жить можно, боярин-то был незлобив… Эх, кабы не татары безбожные!
— Налетели? Угнали в полон? Вы где жили-то?
— Под Рязанью.
— А пригнали, значит, сюда?
— Сюда, — Прохор угрюмо кивнул. — Поначалу в яме держали, потом от — в клеть да в темень… А теперя, стало быть, снова — в степь. Ну, оно привольнее…
— Это в клетке-то привольнее?! Ну, ты, Проня, и скажешь! А те, кто вас захватил, — точно татары были?
— Не знаю, может, и бродники, у них-то в шайках каждой твари по паре. Ох и ушлый ты молодец, Мисаиле! — Парень насмешливо сощурился.
— Чего это я ушлый? — широко улыбнулся Миша.
— Да со всего! Про нас, вишь, все выспросил, а про себя ничего не сказал.
— Так ты и не спрашивал, эка! — Ратников покосился на похрапывающего неподалеку, в травище, охранника. — Своеземец я, с новогородчины.
— Вона!!! — остальные узники удивленно переглянулись. — С самого Нова-Города?
— С него.
— А правда бают, будто у вас там худые мужики-вечники — что хотят, то и делают?
— Ну, не «худые мужики», а «лучшие люди». — Ратников приосанился. — Не обязательно шибко знатные, а и такие, как вот я. Недавно вот опять князя выпроводили — на чужой каравай роток-то не разевай!
— Это какого вы князя выпроводили?
— Александра. Ну, который свеев на Неве разбил.
— Свеев? На Не-ве? Не слыхали.
— И о том, как рыцарей немецких на Чудском озере расколошматили, тоже не ведаете?
— Не, не ведаем.
— Эх вы! Темнота! Стыдно для русских-то людей таких основополагающих вех не знать. ЕГЭ вы точно не сдали бы!
— Мудрено говоришь, своеземец.
Михаил усмехнулся, внимательно оглядывая соседей по клетке. Младший братец — Федька — парнишка лет шестнадцати, выглядевший, впрочем, куда как сильнее старшего, давно уже пытался расшатать или разогнуть железные прутья решетки, аж покраснел весь, бедолага. Ничего не получалось, куда там!
Оба брата выглядели вполне обычно — светловолосые, широкоплечие. Прохор, правда, чуть более тонок в кости, а вот сестра их, Анфиса, оказалась девушкой очень даже симпатичной, красивой даже — русая коса, соболиные брови, глаза, словно васильки, голубые. Красавица. Интересно, сколько же ей лет? Шестнадцать? Двадцать? Да, где-то так вот примерно, точнее вряд ли она и сама-то знает. То, что Ратников по первости принял за пижамы, оказалось вполне добротной — рваной правда — древнерусской одежкою: полотняные порты, рубахи, а на девушке — длинное, до щиколоток, платье, в нескольких местах заштопанное. Естественно, ни у кого никаких украшений — бродники все поотбирали, сволочи.
«Бродники» — это слово Миша и раньше слышал — означало «всякий сброд», шайки полных отморозков, промышлявшие по окраинам княжеств или вот здесь, в южных степях, прозванных в народе Дикое поле.
Под одну из таких шаек вполне могли замаскироваться людокрады… или даже не маскировались, просто преступные морды из будущего сами на них вышли, так сказать, приручили для своих нужд. Интересно только, почему именно здесь, у Азовского моря? Браслетики браслетиками, но Ратников хорошо помнил, что переместиться во времени можно лишь в определенных местах, которые могли вдруг и поменяться: вот раньше, года три-четыре назад, одно такое местечко располагалось в районе Усть-Ижоры, другое — на самом северо-востоке Ленинградской области, в непроходимых лесах. Потом вдруг, через год-другой, все переместилось на Чудское озеро, словно бы за Михаилом следом… Нет, не за Михаилом, конечно же — за Машей. Маша ведь была отсюда, из этих времен, словно бы маячок, заброшенный прошлым в будущее. Значит, наверное, и здесь, в Приазовье, имелся такой маячок… Может быть, даже специально бандитами привезенный — для удобства! Одну-то клинику — на Чудском — разгромили, осталась лишь в Украине, здесь…
— О, проснулся! — Ратников взглянул на очумело вращающего головою охранника и радостно улыбнулся. — Доброго вам утречка, Василий, не ведаю, как по батюшке!
— Хлебало-то завали, — недружелюбно посоветовал страж. — А то как бы фигулина не прилетела.
— Какая такая фигулина? — издевательски ухмыльнулся Миша.
Василь погрозил кулаком:
— А вот такая!
— Да хватит тебе уже ругаться-то! Лучше скажи, долго мы еще здесь сидеть будем?
— Сколько надо будет, столько и посидите!
— Ишь ты, сколько надо… Ты что, парень, не понял, где мы? Глаза-то разуй!
Охранник вытащил из-за пояса баллончик с газом и нехорошо ухмыльнулся:
— Шмальнуть?
— Ну и к чему?
— А ну не болтать, сидеть молча! Иначе точно шмальну, век воли не видать!
— Ладно, ладно, сидим, — успокоительно закивал Ратников. — Василий, а у тебя хоть ключи-то от клетки есть?
— Нету! У Филимона ключи! Все? Кончились вопросы?
— Жаль…
Минут пять все молчали. Михаил уселся на корточки, привалившись спиной к решетке, и, прикрыв глаза, думал. Нельзя сказать, чтоб мысли его были такими уж веселыми, впрочем, особенно грустными их тоже назвать было нельзя. Он почему-то четко чувствовал, что вновь оказался в прошлом — ну, а где же еще-то? И это не то, чтобы радовало, но внушало определенные надежды, ибо, если где и стоило искать пропавшего Артема, так, скорее всего — именно здесь. А для этого нужно было побыстрей обрести свободу, отыскать хоть кого-нибудь — рыбаков, кочевников, даже тех же бродников. Артем — мальчик необычный, а слухи в степи распространяются быстро, можно даже сказать, что вся степь — это одно большое ухо и губы. Губы — шепчут, ухо — слушает. Наверняка кто-нибудь что-нибудь да знает, остается лишь поискать.
Чу! Соседи по клетке вдруг встрепенулись, вытянули шеи, прислушиваясь. Ратников тоже услыхал быстро приближающийся стук лошадиных копыт, обернулся…
По степи, вдоль моря, скакали четверо, кто именно, пока сказать было сложно, судя по одежке — штаны, кургузые халаты — татары (или, скорее, половцы, собственно, они и составляли большинство населения так называемой «Золотой Орды»).
— Эй, Василий! Ты бы спрятался, что ли…
— Пасть свою поганую заткни!
— Ну, как знаешь.
Ратников всего лишь искренне хотел помочь. Но раз сам человек упорно никакой помощи не желает…
А всадники уже заметили клетку и приближались довольно быстро — вот стали заметны лица и детали одежды… Ага, двое — явно воины: кривые мечи, кинжалы, короткие копья, луки и стрелы за спиной, еще один — мальчишка лет тринадцати, судя по одежке — баранья жилетка на голое тело — слуга, и четвертый — тоже мальчишка, хотя нет — юноша, и очень красивый юноша — тонкий стан, расшитая жемчугом куртка, длинные темные, с явным медным отливом, волосы, степные глаза — не раскосые, не узкие, а именно степные — миндалевидные, сверкающие, зеленые… или карие…
— Э, Шамшит, — обернувшись, юноша щелкнул камчой…
Тонковат голосок-то…
Черт! Никакой это не юноша — девка! Красавица из бескрайних степей, дочь синих трав и горького полынного ветра.
Один из воинов — Шамшит — рванув удила, вскачь понесся к морю… просто объезжал клетку сзади…
Девчонка же, ее юный слуга и второй воин остановили коней невдалеке, как раз перед незадачливым охранником.
— Будь здрав, — с неуловимым акцентом — словно бы во рту перекатывались шарики — поздоровалась девушка. — Ты кто есть?
— Я-то? Василий, — ухмыльнулся охранник. — А вы кто, цыгане, что ли?
— Мы? — девчонка вдруг расхохоталась, подбоченилась с гордостью. — Мы — хозяева степи! Я — Ак-ханум, местная госпожа!
— Тьфу-ты, — охранник отмахнулся и сплюнул. — Я и сам местный… король степи, ха-ха! И что-то тебя не припомню. Ты из цирка, наверное… Да, похоже на то. Слышь, мобилы не дашь позвонить, а то мой что-то сел. Ну, что глазами пилькаешь, пигалица? Не врубаешься, что ли, цыганча? Или мобилы у тебя нету?
Угрюмо покосившись на Василия, воин спрыгнул с седла и, поклонившись девушке, что-то гортанно выкрикнул.
Юная всадница улыбнулась:
— Ты знаешь, что сказал Джагатай?
— Он что, татарин, что ли?
— Тебя следует научить почтению!
— Чему-чему меня следует научить? Я щас тебя сам почтению поучу, прошмандовка хренова!
Дернувшись, Василь ухватил девчонку за ногу, пытаясь вытащить из седла…
И тут же получил камчой по лицу, завыл, отпрянул, выхватывая из-за пояса баллончик… прыснул… Попал в морду коню — тот взвился на дыбы, заржал, понесся… однако степная красавица Ак-ханум, быстро обуздав жеребца, нехорошо усмехнулась, прищурилась… Эх, бедный Василь… он еще не знал, с каким чертом связался!
— Бросай нож! — напрасно кричал Михаил. — Кланяйся! Кланяйся, дурень!
Куда там! Обычный сельский бандос — какие там мозги, одна наглость да дурь!
— Я вас счас! Я вам сейчас, суки…
Просто пропела стрела, попав в сердце… И все. Выпал из враз ослабевшей руки нож, улетел в травищу баллончик с газом. Туда же, в траву, под копыта коней, повалился и незадачливый Василь… Увы! А ведь предупреждали!
— Все ж жалко дурака, — посетовал Ратников. — К тому же у него и ключ мог быть. Может, врал, что у Филимона?
— Вы чьи, пленники? — юная ханум наконец спешилась, с явным любопытством осматривая клетку и тех, кто в ней находился.
— Приветствую тебя, о, прекраснейшая госпожа, — галантно поклонился Миша. — Проклятые бродники полонили нас, людей честнейших и благороднейших.
Ак-ханум вдруг неожиданно фыркнула и громко расхохоталась.
— Ты чего смеешься-то? — молодой человек немного обиделся. — Я смешно говорю?
— Ты смешно выглядишь, — фыркнула девушка. — Зачем рубаху в порты заправил?
— Да так… ты бы нас выпустила отсюда, госпожа.
— Как же я вас выпущу? — краса степей изумилась. — Я что — кузнец?
Сняв лисью шапку, она вытерла выступивший на лбу пот… Ах, что за волосы! Что за глаза! И вовсе она никакая не смуглая… загорелая — да.
— Что ты так смотришь, пленник?
— Ты очень красивая, госпожа.
— Я знаю. Не ты первый мне это говоришь. Ладно… Вы теперь — моя добыча! — взлетев в седло, Ак-ханум приосанилась и, обернувшись, что-то бросила воинам. Потому усмехнулась, перевела:
— Джагатай останется вас сторожить. Он хороший воин, якши.
— Ты тоже хороша! И так хорошо говоришь…
— Я учила. Я умная.
— О, моя госпожа — кто бы спорил?!
Один из воинов — Джагатай — общим обликом и невозмутимостью напоминавший каменную статую, остался у клетки, не говоря ни слова, стреножил лошадь, уселся в траву рядом — да так и сидел.
Да, убитого люди ханум обыскали тщательно — ключей, увы, не нашли, но степная принцесса прихватизировала золотую цепочку и мобильник — красивенький, блестящий, потому, видать, и понравился. Нашедшиеся в портмоне охранника деньги — как мелочь, так и купюры, никого, даже мальчишку-слугу, не прельстили. Впрочем, куртку он на себя натянул, прямо поверх жилетки. И тоже приосанился, а уж госпожа заливалась, аж в ладоши хлопала: «Вах, Джама! Якши!»
Та еще оказалась хохотушка.
А у слуги-то… Миша присмотрелся… Эх, далековато был парнишка, не шибко-то разглядишь… И все же — да! да!
В клетку залетел шмель, полетал, пожужжал важно… Анфиса его выгнала и вздохнула.
— Что так тяжко-то, девица?
— Да так, — девушка зябко поежилась. — Из одного полона в другой. От бродников — к татарам.
— Из огня да в полымя, — так же безрадостно протянул Прохор.
Ратников всплеснул руками:
— Вот, блин, послал Бог пессимистов! Радоваться надо — хозяйка-то наша — красавица, да и веселая — с такой точно не заскучаем!
— Эх, и веселый же ты человек, Мисаиле!
А Миша знал, с чего веселится! Еще бы. У юного слуги Джамы на шее висел ключ — средних размеров, фигуристый, серого металла — Темкин ключ! От дома, от Усадьбы!!!
Так как тут сейчас было не балагурить, да на судьбу обижаться?
— О, гляди-кось! — младший из братьев, Федька, вдруг показал рукою куда-то в степь. — Едут.
Едут?
Действительно, ехали: четверо всадников и — за ними — одноосная кибитка, этакая арба на сплошных деревянных колесах. Хорошие были колеса, основательные, размерами — точно с тракторные!
Кибиткой управлял мускулистый чернобородый мужик в короткой кожаной куртке, небрежно наброшенной на голове тело, в красных расшитых серебряным галуном, шароварах с широким поясом. На босяка он похож не был… Господи! Кузнец. Ну конечно же.
Были высланы для охраны воины, за арбой же еще бежали слуги, по знаку чернобородого живенько вытащившие переносную наковальню, горн и кузнечные инструменты — всякие там молотки, кувалды, клещи.
Возились, в общем-то, долго, но основное время занял процесс, так сказать, подготовки — пока разожгли огонь, набросали углей, то да се…
А потом как-то так быстро… Чирк! И нет замочка!
Засмеявшись, кузнец махнул рукой — мол, выходите, но наручники пока снимать не стал — это уж потом, дома. Дома… Где-то тут у них дом…
Пленников привязали арканами к кибитке. Всадники с копьями и луками гарцевали рядом, скрипели колеса, в небе, над бескрайним степным морем, широко распластав крылья, парил одинокий ястреб.