Льющийся сверху золотой свет...
Золотой свет...
Пение – на три голоса, на четыре, пели старинный эдолийский церковный гимн, Ильгет уже выучила его и подтягивала в сопрано.
– Радуйся, радуйся, Мария, Господь с тобою...
Юная дева, послушная воле Божьей,
Грех праматери Евы преодолела... Бога моли о нас, Царица Небесная!
Золотой свет, и если поднять глаза выше – крест, Распятие под полупрозрачным сияющим конусом, центр всего храма. Ильгет не поднимала глаз. Отец Маркус начал молитву.
Прямо перед Ильгет – Данг и Лири, светлые волосы Лири уложены в узел, она вся словно светится, подумала Ильгет. Она так счастлива. Чуть кольнуло в сердце... прости, Господи, сказала Ильгет про себя, до каких же пор чужое счастье будет вызывать мою зависть. Чувство, что я так одиноко и печально стою у края дороги, а они идут мимо, счастливые. Но это действительно, так оно и есть, просто это мой крест, а у них свой какой-то крест, мне неведомый. Да впрочем, что долго искать – ведь вот сейчас Лири особенно привязана к Дангу, она без него жить не может, а он уходит весной, и может быть, не вернется, какое уж тут счастье. Горькое, тяжелое, и может, так и лучше, что я одинока, и обо мне некому жалеть...
Стыдно, упрекнула себя Ильгет. Молитва идет, а о чем ты думаешь?
– О путешествующих в пространстве, терпящих лишения и бедствия...
– Господи, помилуй!
– О страдающих на всех мирах, о погибающих и терпящих голод, болезни, лишения...
– Господи, помилуй!
– О сражающихся и отдающих свою жизнь за имя Твое, и за благо людей Твоих...
– Господи, помилуй! – эхом отозвалась община.
– О тех, Господи, кто не знает Тебя и не повинуется воле Твоей...
Еще дальше на один ряд стояли Арнис, его мать и сестра с мужем. Арнис жил отдельно от матери, но в церкви всегда стоял рядом с ней. Белла как-то раньше умудрялась всегда выловить Ильгет еще до службы и привести ее тоже к себе, чтобы Ильгет не стояла одна, не чувствовала себя одинокой. И тогда все время службы она ощущала родное, ласковое тепло Арниса, чувствовала его рядом с собой. Но в последнее время Белла перестала звать Ильгет, хотя и подходила к ней сама после службы, разговаривала, расспрашивала о делах.
Началась собственно литургия. Арнис опустился на колени, Ильгет нечувствительно сделала то же самое, и видела коротко стриженный светлый затылок впереди, плечи, вроде бы и не такие широкие, но очень крепкие, она знала это, мощные, под белой тканью скеты – в церковь было принято мужчинам надевать белую рубашку-скету, женщинам – простое однотонное платье. В последнее время Арнис как-то реже стал общаться с Ильгет, хотя занимались они так же часто, как раньше.
Отец Маркус уже разламывал хлеб. Наступала самая волнующая секунда Претворения.
Раздался тихий хрустальный звон.
Эстарги потянулись к Причастию. Ильгет вдруг вспомнила слова Иволги... что, если это правда? Но это же грязь. Не может Арнис быть таким. Не может. Господи, что за стыд, о чем она сейчас думает? Ильгет застыла. Почему она не сказала на исповеди о своих сомнениях – забыла просто? Господи, как стыдно-то! Чья-то рука легла на плечо, Ильгет обернулась. Мира смотрела на нее ласково.
– Иль, ты что? Ты не идешь? Тебе плохо?
И так это было тихо сказано, ласково, заботливо, что Ильгет не выдержала.
– Все хорошо, Мира, спасибо... Иду.
И у алтаря она вместе с другими опустилась на колени и закрыв глаза, ощутила на языке частицу Бога.
Арнис обедал в зале Общины вместе с Иостом. Как обычно. С ним было хорошо молчать. Просто сидеть рядом и есть сосиски. И потом Иост тихонько расскажет о том, как опять, уже в который раз, ходил на хребет Дали, к старому монастырю вместе с орденом святого Петроса. Навигатор все собирался вступить в этот орден мирянином, была у них такая возможность, как бы и монах, но можешь выполнять свою обычную светскую работу. Идеально для эстарга. Возвращаешься из Космоса – и пожалуйста, твоя привычная комната в монастыре, распорядок, молитвы, строгое духовное руководство. Пока Иост присматривался, на присматривание в ордене давали 3 года. В последнее время все темы разговоров с ним плавно съезжали на орден святого Петроса, на историю ордена и христианства вообще, на Эдоли, на литургику...
Арнис любил Иоста. Давно уже. Иост был один из лучших навигаторов Коринты. В ДС вступил не так давно. Белобрысый, маленький, плотный, и среди других совершенно незаметен. Он ничем не выделялся, голос у него был тихий. Зато если кому-то надо срочно заменить зарядный блок или одолжить скарт, Иост всегда оказывался рядом. Любую технику мог починить. А главное – брался за это. И без него уже оказывалось как-то пусто, плохо.
Арнис тоже не любил шума и лишних разговоров. С Иостом ему было легко.
– Хочешь, приходи как-нибудь, у нас вечером всегда Маттис играет на мессе, очень красиво, – сказал Иост. Арнис кивнул.
– Зайду на днях. Маттис, вроде, был известен до того, как ушел в орден? Именно как композитор? Или исполнитель?
– Да, как исполнитель на синтаре, он дважды был в десятке в рейтинге, – сказал Иост, – и композитор он неплохой. Но ты его в церкви послушай!
Арнис ощутил чье-то присутствие справа. Попробовал угадать, не глядя. Не утерпел, скосил глаза. К столику подошла Ильгет. Счастье толчком плеснулось в сердце. Ильгет в золотистом облачке, немного растерянная.
– Привет, Иль, садись с нами, – Арнис подвинул ей стул. Ильгет неуверенно села. Иост радушно заулыбался.
– Хочешь сосисок?
– Нет, – отказалась Ильгет, – я бы стаканчик кринка.
– Сейчас закажем, – Иост убежал. Здесь не было роботов, бегать приходилось самим. Маленькая, тонкая рука Ильгет лежала на столе, и пальчики казались совершенно детскими. До смешного. Арнису захотелось накрыть эту руку ладонью, спрятать ее в горсти. Он сдержался. Вот этими пальчиками можно держать приклад «Молнии»? Бред какой-то.
– Мне кажется, что тебе грустно, Иль? Нет?
– Да нет... не знаю, Арнис. Как-то все гнусно.
Вернулся Иост, поставил перед Ильгет высокий бокал с ванильным кринком. Ильгет взглядом поблагодарила его. Иост просиял.
– Что гнусно? – спросил Арнис.
– Да война вся эта... Не знаю.
– Конечно, гнусно, – сказал Иост, – ты бы, Иль, не ходила туда лучше. Оставалась бы на Квирине. Тебе и так досталось, на всю жизнь вперед хватит.
– При чем здесь это, – Ильгет отхлебнула кринк, – какая разница, ну останусь я. Я буду чистенькая и хорошая, а кто-то будет убивать. За меня. Я буду об этом знать. Грязь это все, вот что. Как вспомню, тошнит просто. Может, эти люди, которых я там убивала, может, они и не виноваты вовсе. Да если и виноваты, они ведь живые. Понимаете , живые люди. А я...
Арнис накрыл ее руку ладонью.
– Да, Иль, – сказал он, – все это правда. Но нам надо защитить Квирин. Сагоны все время пытаются к нему подобраться.
– Я знаю это, – Ильгет посмотрела на него, – но подумай, как это выглядит! Мы приходим на чужие планеты. То есть это вы на чужие, а я еще хуже, я предатель, который воюет против собственного народа.
– Да, поэтому деятельность ДС и держится, насколько это возможно, в тайне, – сказал Иост.
– Насколько возможно, – пробормотал Арнис, – к нам в Галактике потому плохо и относятся.
– А какая альтернатива... – сказал Иост, – сагоны все равно хуже.
Они помолчали. Все это было понятно. Но от этого не менее гнусно.
– Хватит, ребята, сопли разводить, – сказал Арнис, – ведь ясно, что этого хочет Бог. Чтобы мы убивали сагонов. Сагоны прокляты. Война есть война. В конце концов, нас... наших... тоже убивают.
– Правильно, – кивнул Иост. Ильгет посмотрела на него. Потом на Арниса.
– Вот послушаешь вас, и вроде тоже думаешь – все правильно. А потом...
– Лучше приходи к нам, – сказал Иост поспешно, – вот с Арнисом приходи вечером на службу. Послушаешь, как Маттис играет.
– Неужели бывает красивее, чем в Квиринусе? – Ильгет улыбнулась, – приду, конечно.
Иволга решила остаться у Ильгет на все выходные. У детей все равно был школьный поход, а с мужем Иволга обычно как-то не стремилась остаться. Так или иначе, Ильгет очень обрадовалась, когда после учений Иволга заявила, что не прочь провести выходные у лучшей подруги.
В пятницу они сразу завалились спать – весь день бегали по полигону, проводя совместные учения с армией, потом – «разбор полетов», Дэцин ужасно возмущался отвратительным согласованием действий, потом последовала длительная дискуссия... Женщины добрались до дома уже без задних ног.
В субботу после завтрака Ильгет села заниматься по программе эмигрантского минимума, а Иволга полезла в Сеть, в свой клуб терранских переводчиков, что-то там делала, с кем-то общалась, потом завалилась с микропленкой и демонстратором на диван. Потом у Ильгет по плану следовали занятия психотренингом и тренировка в Космоцентре – невесомость, центрифуга и симулятор боевого ландера. Ильгет, в отличие от большинства квиринцев, не могла позволить себе роскошь отдыхать два дня в неделю.
Таким образом, всю субботу Иволга и Ильгет практически не сталкивались. Только к шести вечера Ильгет освободилась.
– Значит так, – решила Иволга, – я хочу посмотреть на Коринту. А то сидишь на этой Алорке... конечно, дом, дети, но я-то привыкла к городу. Надоело. Пойдем пошляемся?
Она свистнула своего пса, черного Карлсона, закинула за плечо гитару.
– А вдруг пригодится?
Дом Ильгет находился не так уж близко к центру, но все же подруги решили идти пешком. Около часа они шли неторопливо, весело болтая, по тенистой, полого сбегающей к морю наискосок Серебряной аллее. В Коринте и улиц почти нет – одни аллеи. Сейчас, к вечеру, народа вокруг стало побольше, то и дело попадались парочки, компании, одиночки, бредущие по Серебряной, скартеры и всадники на породистых лошадях обгоняли прохожих, собаки, как и везде в Коринте, бегающие без поводков, подходили обнюхаться с Карлсоном. Иволга рассказывала о Терре. Она вообще часто говорила о своей земле, и пела терранские песни. Ильгет спросила.
– А тебе не хотелось бы вернуться туда?
– Там у меня ничего нет, – ответила Иволга, – мне некуда возвращаться. Нет жилья, нет друзей, ни работы, ни главное – цели, зачем вообще там жить. Да и дети... конечно, это главное – кем они станут на Терре? Правда, у меня там мама, но она теперь знает, где я, я могу немного помогать... Нет, так лучше. А ты почему спросила – тоскуешь по Ярне?
– Есть немного, – призналась Ильгет.
– Ну ты-то скоро побываешь там.
Ильгет посмотрела на Иволгу, подруга сегодня оделась оригинально, в толстый, будто из натуральной нити связанный, расшитый узорами тервак (на терранском языке он назывался «пончо»). И теперь она в этот тервак куталась, будто мерзла, хотя вроде бы, стояла теплынь.
Ильгет была одета просто – серебристая куртка, белые брюки.
– А тебе хотелось бы побывать на Терре – так? – спросила Ильгет.
– Хотела бы я, чтобы Терру захватили сагоны? Ну и вопросик.
– А воевать на Терре?
– Я бы согласилась. Но конечно, такая перспектива меня не радует. Похоже, у тебя угрызения совести? Иль, у тебя никакой совести быть не должно, ты в ДС.
Ильгет удивилась.
– Почему это у меня не должно быть совести?
– Потому что в следующий раз сагон начнет давить на твою совесть. Ведь вы же уверены, что она – голос Божий, а сагон очень быстренько начнет выдавать себя за Бога. Твоя же совесть тебя и убьет.
– Но чем-то же ты руководствуешься в жизни, а, Иволга?
– Ну да, – согласилась она, – я руководствуюсь простым правилом: все, что помогает распространению сагонов во Вселенной – абсолютное зло и должно быть по возможности уничтожено. Даже если это маленький ребенок. А совести у меня нет. Впрочем, не хочу тебе ничего навязывать. Не мне тебя учить, ты больше меня умеешь в смысле противостояния сагону.
Ильгет несогласно фыркнула. Ее всегда удивляло, чего это в ДС к ней так относятся, откуда они взяли, что у нее есть какие-то особые силы. Да, и в последний раз сагон не одержал победу, при прошлой встрече она как-то смогла справиться, но произошло это – Ильгет чувствовала – на таком пределе умственных и душевных сил, что передави сагон еще чуть-чуть, и...
А при первой встрече у нее и вообще никаких сил не оставалось, она была раздавлена не только физически, но и душевно, до состояния полного безразличия ко всему, кроми боли. И то, что сагон с ней почему-то не справился – это полная, никак от самой Ильгет не зависящая случайность.
Перед подругами раскинулась Бетрисанда.
– Перекресток тысячи дорог... – пробормотала Иволга. Они стояли действительно на перекрестке, от которого лучами расходились чудные волшебные аллеи Коринтского парка. Они особенно прекрасны летом, но и сейчас было на что посмотреть, особенно в Хвойной аллее, где вдоль дороги по низу стелились темные разлапистые кустарники, покрытые яркими ягодами, а выше – этажами бурная растительность, вплоть до взлетающих к небу стремительных прямых сосен. Или в Фонарной аллее, где то и дело менялась экспозиция, и появлялись новые чудные светильники, от излучающих скульптур до странных модерновых сооружений со свисающими лампами в виде абстрактных геометрических фигур. Но сейчас было еще слишком светло, а на негорящие фонари смотреть неинтересно. Подруги выбрали Аллею Молчания.
Здесь выставляли свои работы многочисленные скульпторы Коринты. Немного жутковато – идешь в окружении молчаливых и неподвижных лиц, застывших на середине движения тел. Иволга и Ильгет почти перестали разговаривать, разглядывая статуи, от вполне реалистичных обнаженных фигур спортсменов и танцовщиц, эстаргов в бикрах, до совершенно абстрактных, сплетенных, например, из прутьев, конструкций. Ильгет больше всего привлекало что-то среднее, не копии реальных людей, и не абстракции, а то, что называют авторским видением мира. Например, вот эта, сверкающая синеватой сталью, стремительно выгнутая в броске фигура мастера рэстана, утрированные линии, острые углы суставов, удлиненная спина – но невозможно не узнать в этом человека, и даже прием, который он выполняет.
– И как выразительно, смотри, – поделилась она с Иволгой, – все тело в едином порыве, энергия собрана в одну точку, утрированы все линии, которые участвуют в движении... здорово, да?
Иволга подошла к статуе, наклонилась, прочла поясняющую табличку.
– Это Дебора Вейр! – она повернулась к Ильгет, – ну конечно, чего ты хочешь... она в рейтинге не в первой десятке, но знать ее все знают. Сама Дебора!
– Надо зайти, посмотреть в Сети, – пробормотала Ильгет.
– Конечно, посмотри! И наверняка она где-то полностью выставлена, можно и вживую глянуть.
– Если время будет...
Они миновали аллею, детский парк с совершенно фантастическими аттракционами, стоящий на приколе старый скультер времен Третьей сагонской войны, по которому лазали дети и даже более серьезная публика. Прошли Торжок, площадь, где гарцевали на прекрасных обученных конях всадники, где в одном углу пели, в другом – читали стихи, в центре, у разноцветного фонтана, танцевали, кто-то показывал фокусы с обученными собаками. Прошли Арку Тысячи Радуг и стали спускаться к Набережной.
– Где ужинать будем? – спросила Иволга деловито.
– До «Синей вороны» дойдем?
– А почему нет? Но можно и где-нибудь в другом месте... «Сад Ами», например, очень оригинальное заведение.
– Можно, – сказала Ильгет, -но мне нравится «Ворона». Там просто атмосфера приятная. Не просто пожрать, а... даже посидеть – хорошо.
– Да, атмосфера там чисто эстарговская, – подтвердила Иволга, – другие туда и не ходят. Ну что ж, хоть и далековато, но пошли в «Ворону».
Они постояли немного у парапета, посмотрели на море, синеватое, холодное, мерно бьющееся о берег, наползающее на пустые пляжи, у горизонта почти незаметно переходящее в такое же неяркое зимнее небо. Чайки и бакланы вились едва заметными точками между водой и небом, наполняя воздух еле слышным отсюда криком, а выше чаек то и дело скользили стремительные, сверкающие на солнце точки летательных аппаратов.
– У нас на Терре, в России есть такой город, чем-то похожий на Коринту. Я была там однажды, отдыхала, – сказала Иволга, – Называется Ялта. Там тоже вот так – море, вогнутая дуга Набережной, город, вползающий на горы. Но конечно, сходство весьма отдаленное.
– А я никогда до Квирина не была на море, – призналась Ильгет, – у Лонгина есть только один выход к морю, и мне там не довелось побывать.
Пошли дальше вдоль Набережной. Народу было довольно много – хорошая погода, субботний вечер. Неважно, что еще не лето, что приходится кутаться в куртки. Тем, кто уходит в патруль на теплое время, или тем, кто только что вернулся – хочется глотнуть этого воздуха, пахнущего морем, ветром, свободой, ласковым теплом друзей, услышать музыку и прибой. В Коринте не надо дожидаться каких-то дат, достаточно выйти на Набережную – вот и праздник. Подруги подошли к небольшой толпе, собравшейся вокруг деревянного круга, на котором сменяли друг друга добровольные выступающие, музыканты и певцы. Постояли, послушали игру на удивительном инструменте, Ильгет никогда и не видала такого, отдаленно это напоминало пан-флейту, но звук более рокочущий, раскатистый, и чудно гармонировал с плеском прибоя. Да и со всем этим синеватым, уже темнеющим небом, простором, ветром сливалась незнакомая непривычная мелодия, и так хорошо от этого становилось на сердце – Ильгет замерла и думала только, как бы хорошо все время вот так стоять, и чтобы не прекращалась музыка.
– Это сьента, – прошептала Иволга ей на ухо, – вроде бы, с Дорнризи, инструмент такой...
Ильгет кивнула молча. Мелодия затихла. По квиринскому обычаю слушатели долго еще стояли молча. Потом Иволга стала пробиваться через толпу к кругу. Оказывается, очереди никакой не было, она сразу вскочила на помост. Сдернула с плеча гитару. Черный, обросший шерстью Карлсон прыгнул вслед за хозяйкой, устроившись у ее ног – в толпе засмеялись.