С тех пор их никто нигде не видел.
Юрай понимал, что по всей логике событий настала очередь Раисы Соломоновны. Пришел ее час. К ней теперь ходил врач, и Юрай каждый раз боялся, что однажды в белом халате придет другой врач. Или дизайнер, фантазирующий арочный проем в коммуналке, принесет старухе сок от щедрот… Да мало ли способов убрать с дороги немощное препятствие? Но пугать Раису Соломоновну Юрай не стал.
В конце концов именно ей могут предложить место во всамделишном доме престарелых, да еще каком-нибудь приличном. Собственно, старухе деваться некуда – коммуналка вся была вздыблена стройработами.
Но Раиса Соломоновна от всех предложений отказалась напрочь.
– Поговори с ней, – позвонила Юраю Сулема. – Блажит старуха. Даже смотреть ничего не хочет. Поезжай к ней, в конце концов, она же на самом деле никому не нужна, а с ней носятся.
Юрай съездил по адресу, оставленному неким господином, который весело отрекомендовался диспетчером. Дом престарелых был реален, стариковские головы торчали в окнах, на лавочках сидел вполне сохранный дедушка и кормил красивую пышную и рыжую кошку. И даже птицы пели.
– Лучше достаньте мне цианистый калий, – сказала Соломоновна. – Если у вас нет терпежу дождаться моей смерти.
– Там хорошо, ей-богу, – уговаривал Юрай. – Я смотрел своими глазами.
– Это тюрьма, – отвечала упрямая женщина. – А я там уже набылась.
Пришла почему-то уверенность, что с Раисой Соломоновной ничего плохого не случится, не посмеют. Дадут старухе дождаться своего часа.
И вообще история, как говорится, отпустила. Шла своя производственная текучка, криминал крепчал, и возникало ощущение, что со всем этим можно жить. С загорающимися троллейбусами, падающими перекрытиями, пьяными наездами, перестрелками, удушенными, утопленными, расчлененными… Всего этого навалом, а живем! Питаемся, покупаем штаны, занимаемся любовью, хохочем, выпиваем… Жизнь – сволочь, она же счастье, оказывается, сильнее беды и порока… Пока не тронет тебя.
На эту тему «Пока не тронет тебя» он сделал большую передачу и поимел большую почту. На эту же передачу откликнулся, явившись живьем, молодой следователь. Сказал, что слушал, сказал, что понял, сказал, что знаком с Леоном, и попросил рассказать все, что он, Юрай, знает о пропавших стариках.
– Тебе с какого места рассказать? – спросил Юрай. – Моя история длинная.
– С момента явления на сцену Лидии Алексеевны Муратовой, моей главной героини.
– Это было еще до стариков, – ответил Юрай. – Мне кажется, я знаю ее вечно.
– Валяй, – сказал следователь.
Одно из самых приятных дел на свете – перекладывание ноши на чужие плечи. Он был замечательным слушателем, этот специалист по пропавшим людям.
Юрай чувствовал – его заносит. Зачем эти подробности про голую дурочку, что прыгнула милиционеру Михайле на шею, а потом была небрежно завалена в мелком шурфе?
Про то, как стояла вылитая на лицо водка в глазницах Михайлы, а потом стекла по лицу, как слеза. Про Ваню Тряпкина, которому так подфартило с охотничьими сапогами. Лежит теперь недалеко от Михайлы, так и не сообразив, зачем ехала на него эта машина, ехала упрямо, целенаправленно, а он еще смеялся – вот дурак-шофер, человека не видит.
Рассказал Юрай и про белую перчаточку Аллы Борисовны, под портретом которой любит питаться некий сторож. Про бабу Шуру, что считала себя обманутой, а старую графиню разлучницей, сманившей совершенно ненужного ей по размеру старичка. А вот бабе Шуре он был бы в самый раз. Оба деревенские, простые, у них ангелы и херувимы в комодах не водились, им как сказали, что бога нет, так они с этим и согласились. Потом сказали, что есть. И они тоже не спорили. Откуда им самим такое знать?
Все рассказал Юрай. И про то, как ослаблял перила балкона, тоже. Ничего и на это не сказал терпеливый слушатель. И грех Юрая принял на плечи.
На следующий день Сергей Поликарпов, следователь по особо важным делам, был изрешечен пулями у подъезда собственного дома.
Юрай не поверил оперативной сводке – позвонил в управление. Он не поверил управлению – позвонил Сергею домой. Он не поверил чьему-то тихому голосу – позвонил Леону. Он не поверил Леону – пошел посмотреть Сергея в гробу. Но гроб был закрыт. Осталась глупая, бездарная мысль, что все-таки это ошибка. Ну не бывает так, не бывает! Не бывает всесилия зла. Захохотал ли при этих мыслях дьявол, или он тоже махнул на нас рукой? Без него справляемся.
Позвонила Нелка. Сказала, что ей замечательно с Юраевой мамой, но уже хочется домой.
– Нет! – закричал Юрай. И испугавшись того, что он ее напугал криком, уже спокойно наплел про неожиданную командировку. – Вернусь, позвоню и приедешь.
Нелка молчала, и это беспокоило.
Своей смертью – так сказал лечащий врач – умерла Раиса Соломоновна. Чего хотела, того и добилась, но, к великому удивлению Юрая, покойницу взяли на вскрытие.
– Вскрытие ничего не показало, но вариант такой просчитывался, – сказал Юраю Леон.
– Разве кто-то еще считает варианты? – насмешливо спросил Юрай.
– Ты бы уехал куда-нибудь, – посоветовал Леон. – Мелькаешь очень.
– Исключительно на кладбищах, – ответил Юрай. – То бабу Шуру хороню, то Сергея, то Раису Соломоновну. У меня погребальный сезон как сезон дождей.
– Вот я и говорю: смени погоду.
Именно после этого разговора главный редактор вызвал и предложил ему командировку в Турцию. В голове такое не помещалось: денег в редакции даже на Тулу не было.
«А, черт с ними со всеми! – подумал Юрай. – Возьму и полечу. И Нелка не будет считать трепачом».
Позвонил Сулеме на работу, все-таки она немножечко и женщина Востока, пусть даст совет, что можно купить молодой жене за очень маленькие, почти невидимые глазом деньги. Но ему сказали, что Сулема уволилась. Позвонил домой, кто-то взял трубку, кто-то кричал в гулкой пустоте, потом он услышал голос Сулемы.
– Исчезни! – сказала Сулема. – Я тебя видеть не хочу, слышать не хочу, я тебя не перевариваю.
Он сел на троллейбус и поехал к ней.
– Идиот! – закричала Сулема, впуская в комнату. – Полный идиот! Я же тебе все сказала, все. Какого черта ты приперся?
– Знаешь, – разозлился Юрай, – мне еще с тобой не хватало разбираться в этой жизни.
– Вот и не надо, – тихо сказала Сулема. – Вот и не надо разбираться. Я хочу полежать дома, я хочу подумать, в конце концов, у умирающих есть на это право.
– Ты спятила? – испугался Юрай.
– Спятишь тут… Грызь оказалась той самой сволочью. Мне надо решить, кретин проклятый, или жить без всех женских причиндалов, или гордо войти под крышку в полной амуниции. Ты мне для этого нужен? Скажи, нужен? Сообрази, с какой стороны здоровая фаллическая особь может помочь траченой ядовитой молью бабьей плоти? С какой? Поэтому я прошу тебя исчезнуть. Ты меня раздражаешь, Юрай. Меня раздражают все мужчины, с которыми я спала. Я всех их ненавижу.
– Ну, наши с тобой дела можно в счет не брать!
– Ах ты, сволочь! – закричала Сулема, запуская в него журналом. – Ах ты, тварь!
Одним словом, Юрай был изгнан. И все бы ничего, если бы не встреча с Валькой Кузнецовым, который, грубо говоря, пивал из той же чашки, но изгнан не был. Ходил к Сулеме, считай, каждый день и больной ее считал условно.
– Все системы, старик, работают отлично. Никаких сбоев. Конечно, жить посеред стройки то еще удовольствие, но, если женщина хочет…
Как и следовало ожидать, после телефонного крика «не приезжай» вернулась Нелка.
– А меня тут выпихивают в Турцию, – сказал Юрай.
– И не могут никак выпихнуть? – Нелка смотрела насмешливо. – Ты что, уже «челнок»?
Но, в общем, она была полна впечатлениями, запаслась мамиными словечками и жестами, от этого стала совсем родной и домашней. Через день она принесла Юраю в клюве «новость»: Сулема смертельно больна. Оперироваться не хочет, «сам понимаешь», и она, Нелка, обязательно к ней сходит.
– Сходи, – сказал Юрай. – Я бы и сам пошел, но последнее время она меня не жаловала.
Нелка дернула плечиком – понимай, как знаешь… Вернулась потрясенная.
– Там же нельзя жить! Стук. Пылища. В туалете снята дверь. Висит дырявая портьера. Сулема, ты ее знаешь, над всем этим подшучивает, но ей, Юрай, плохо, тут никакого особого докторского глаза не надо. И ни на что не соглашается! Ни на что…
– А какие у нее варианты?
– Больница как минимум. Кто-то из наших предлагал ей зимнюю дачу… Правда, как там жить одной?
Юрая не покидало ощущение некой неправильности окружающей жизни. Начиная хотя бы с разговора о Турции. Что-то было как бы не в фокусе. Как бы сдвинуто. А тут еще пришла обиженная Сулемой Нелка. Ни с того ни с сего Сулема на нее напустилась, обозвала дурой и попросила не приходить и не действовать ей, Сулеме, на нервы.
Главная новость опять узналась случайно, от того же Кузнецова: Сулема переезжает в хоспис.
– У нас их нет, – ответил Юрай.
Юрая не покидало ощущение некой неправильности окружающей жизни. Начиная хотя бы с разговора о Турции. Что-то было как бы не в фокусе. Как бы сдвинуто. А тут еще пришла обиженная Сулемой Нелка. Ни с того ни с сего Сулема на нее напустилась, обозвала дурой и попросила не приходить и не действовать ей, Сулеме, на нервы.
Главная новость опять узналась случайно, от того же Кузнецова: Сулема переезжает в хоспис.
– У нас их нет, – ответил Юрай.
– У нас нет, а у них есть. У богатых. Это какой-то частный, закрытый госпиталь с часовней и кармелитками.
– Это еще что?
– Ну, это я, чтоб красивей сказать… Тем более, я понятия не имею, как называются наши прислуживающие от имени Бога голубицы. Страсть как хочу на это посмотреть. Учти, Юрай! Я верю в безграничность и всепроникновенность плотского греха, потому как люблю его сам и очень.
– Адрес хосписа ты знаешь?
– Узнаем! – небрежно махнул Валька. – Сулема еще сама толком не знает.
* * *У Егора-Егори дым стоял не коромыслом – много круче и сильнее, чем раньше. Но сам Егор был трезв, собран и как-то сразу, с пол-оборота, понял, чего хочет Юрай.
– Мне бы только знать заранее, – ответил он. – У нас сейчас дела нет, видишь – гуляем, но всегда лучше знать заранее.
– Я попробую, – ответил Юрай. – Но тут могут возникнуть неожиданности. Вернее, тут только неожиданности и могут быть.
Он попросил Кузнецова узнать между делом, когда Сулема будет уезжать в хоспис, но Кузнецов сказал, что у него сейчас другой интерес – женщина из банка.
– Ты же знаешь, я все пробую на вкус. У меня не было женщины из банка. Это звучит по-новому. Еще я хочу дилера и киллера.
– Но киллер-то тебе зачем?
– А кто это?
– Убийца.
– Хорошо, что сказал. Тогда киллера не надо. А визажист – это прилично?
Ну что возьмешь с Вальки Кузнецова, если у него к чему-то интерес есть, а к чему-то нет. Хрен возьмешь.
Юрай пошел к Сулеме сам. Странно, но встретила она его спокойно, сказала, что через неделю уезжает в хоспис, что ей это даже нравится, «эдакое нечто».
– Я буду крутить там романы направо и налево, – сказала она. – Так и знай.
Болтали про то и се, про ее комнату, в которой по проекту будущего хозяина будет буфетная.
– Как в старых английских романах: мажордом в отсутствие хозяев тайком потягивает джин из хрустальных рюмок.
Юрай не мог понять, что его беспокоит. Ну ладно, больной вид Сулемы. Это он уже видел. Проткнувшая стену дрель, тоже не повод для беспокойства, если комнат графини и Раисы Соломоновны уже нет вообще, а есть огромный холл с эркерами там, где у старух были заставленные банками подоконники. Юрай так и ушел с ощущением непонятного беспокойства, и только на улице до него дошло: Сулема уезжает не через неделю, а сегодня. Возле ее двери стояли «козлы», и парень, поставивший их, объяснял молодому пацану, какая стена несущая, а где совковая времянка. «В той комнате завтра все поймешь», – кивнул он на комнату Сулемы. Но ведь разговор этот Юрай услышал потом, после ухода, а было еще что-то в самой Сулеме, что встревожило раньше. Выражение глаз. В них были серьезность и напряжение. Но ведь не в санаторий едет девушка. Естественно, напряжение. Но вот боли не было, печали – тоже не было, а натянутая струна, можно сказать, звучала. Это ощущение годилось Нелке, не Сулеме… Ну не тот она человек, чтобы натягиваться и ждать, когда лопнет. Сулема – человек нетерпеливый, не ждущий, нервный. Она все рвет сразу, а тут ждет и терпит, терпит и ждет.
Из автомата Юрай позвонил Егору и попросил приехать к дому Сулемы. Они встали прямо напротив подъезда. Роскошная машина не может и не должна прятаться в кустах. Она по происхождению должна торчать на виду. Юрай сидел в глубине, натянув до самых глаз вязаную шапчонку. Егор же разгуливал, как человек свободный, знаменитый и имеющий всех входящих и выходящих в виду.
Вздыбленный на высоких колесах пикапчик приехал уже затемно. Егор устал, лежал в машине и тихо выл какие-то мелодии, странно соответствующие моменту.
– Изготовьсь! – тихо сказал Юрай. – По-моему, это то, что мы ждем.
– Ну и славненько, – ответил Егор, бесшумно включая машину, – а то я притомился.
Сулема вышла в сопровождении четверых мужчин. Один из них нес чемодан, другой обнимал Сулему за плечи.
– За ними, – сказал Юрай, – и да поможет нам Бог.
Через какое-то время Юрай решил, что они едут к дому на взгорке. Но пикап проскочил автобусную остановку, на которой недавно выходил Юрай, и мчался дальше. Ехали уже сорок минут. С боковой дороги на шоссе выползла дребезжащая «Скорая» и на какое-то время разделила их с пикапом.
– Вот старая дура, – ругнулся Юрай.
– Обойти? – спросил Егор.
– Пока не надо. Может, это даже лучше, что она нас прикрывает, она все равно свернет когда-нибудь. Это колесо до Рязани не доедет.
– Не скажи, – заметил Егор. – Она и дребезжит, и шатается, но мотор у нее новый и сильный. Машина придуряется старой, это фокусы для дураков.
Пикап свернул на проселочную, впереди темнел лес, а где еще и быть хоспису? «Скорая» поехала дальше, и тут Юрай понял, что ситуация у них безнадежная. Вот они сейчас тоже свернут на дорогу, и станет ясно, очевидно: они едут следом. Четверо хорошо подготовленных парней остановят свою машину, выйдут и подождут их с Егором. «Вам куда, ребята?» – спросят они. «Да мы тут хоспис ищем». – «Хоспис? А що це таке?»
Ну, в общем, придумывать разговоры – дело для Юрая плевое, главное, что свернуть они свернули, а пикап метров через двести как в воду канул.
Дорога в лесу превратилась в обычную лесную тропу, ни слева, ни справа никаких поворотов не было, вокруг стоял мощный лес и впускал в себя только индивидуальных проходимцев.
– Е-мое! – ругался Егор. – Обвели, как малолеток. Куда они девались?
– Тут где-то секрет, – сказал Юрай. – Ты оставайся возле машины, а я мордой потыкаюсь в природу.
– Пустое дело, сынок, – ответил Егор.
– А я думаю иначе… Они тут исчезли, они тут и объявятся. Нам надо схорониться и ждать. Таких потайных дорог не бывает много. Надо только сообразить, как встать правильно, чтоб не попасться им на глаза сразу.
Но соображение не срабатывало. Сосны, кусты, трава – все было без секрета, все было естественным и живым.
– Я отгоню машину вбок, – сказал Егор. – Вот за ту бузину.
И он исчез за деревьями, и стало почему-то очень тихо. В общем-то, шумно и не было, какой шум вечером в лесу? Но тут тишина нависла тяжелая, вязкая. Она легла на плечи, она сдавила руки и ноги, она охватила горло. Юрай понял, что так хитро придуривается его страх, потому что четверо спокойных и сильных вышли из глубины земли и один из них сказал красивым баритоном:
– У нее просто сверхчутье. Как она его вычислила?
Последнее, что видел Юрай – это вздыбившуюся землю и тяжелые каменные ступени, ведущие вниз, к издававшемуся в глубине стону.
«Образ ада, – подумал он. – Кто-то мне говорил эти слова…» Хотелось вспомнить, и еще хотелось крикнуть Егору, предупредить… И он это сделал, а может, ему казалось, что сделал, ведь баритонистое «Выруби его» было раньше? Или одновременно? Или все-таки позже?
Для Юрая это уже не имело значения.
Он так и не узнал, как на плечи этим, вышедшим из земли, откуда-то сверху прыгнули тоже не слабые ребята, как, дребезжа старым кузовом, подъехала к нему та самая знакомая «Скорая» и много других машин. Он так и не увидел, как из подземелья, оставшегося от не пригодившегося в хозяйстве потайного входа в метро, выходили старые грязные люди. Графиня почти несла на себе потерявшего разум Степана Петровича, который выл по-собачьи, спрятав голову в авоську. Люди шли слепо, и тот, кто упал, оставался лежать.
Это не имело значения для безумных стариков. Они так и не узнали, что прошли по лицу Лидии Алексеевны Муратовой, которая была сбита с ног не ими, – куда им, слабым, – а враз возникшей и повисшей над адом луной. Луна подмигивала, плавилась, исходила паром. Сволочь глумилась над ней, и у нее было имя – Юрай. Она только что послала за ним людей, она знала, что он едет за этой больной проституткой. Где же они, где? Почему не идут добры молодцы, а она тут лежит. Так некрасиво и неудобно.
Луна же – кокетница – просто зашлась от любопытства, зависнув над подземельем, которое сошло с ума, давя грудь, живот, лицо женщине с перекрученным желтым шарфом на лице. Будучи сама желтой, луна сочувствовала шарфу, люди же давно не вызывали у нее ни сочувствия, ни удивления. «Дичают», – думала она спокойно. На ее веку так уже бывало не раз.
* * *Милицейская машина на всей мощи мчалась в Москву, и пожилой генерал, держа в руках безжизненную ладонь Сулемы, все повторял: «Спасибо вам. Спасибо». И добавил, когда они въехали во двор Каширки: «Вас будет оперировать лучший хирург. У вас все будет хорошо».
Сулема же молчала. Она думала, что позвонит завтра Юраю и Нелке, она вела с ними себя как скотина.