Дочери Азиты проводят этот день так же, как и большинство других девочек, – в рассеянной скуке среди желтых стен квартиры, смотря индийские телеканалы или своих любимых «Ханну Монтану» и «Гарри Поттера» на DVD. Громкость телевизора, равно как и тон их препирательств, будет нарастать с каждым медленно тянущимся часом. Мехран нужно сделать домашнее задание, и девочкам сказано, что, пока она не покончит с уроками, на улицу никто не пойдет. Когда близнецы находят под письменным столом Азиты «пиратский» таджикский диск с поп-музыкой и пускаются в пляс, Азиту охватывает беспокойство. Их могут услышать соседи, и нельзя, чтобы семью парламентария заподозрили в слушании подобной музыки.
Азита обожает танцевать, но делает это нечасто. Танец для женщины попадает в ту же категорию, что и поэзия, – приравнивается к мечтательности, которая может породить мысли о таких запретных темах, как любовь и желание. Любая женщина, читающая, пишущая или цитирующая поэзию, – это женщина, которая, возможно, лелеет странные представления о любви и романтике и, таким образом, является потенциальной шлюхой. Когда Азита однажды опубликовала на своей страничке в Фейсбуке стихотворение, в ответ сразу же посыпались комментарии, в которых ее называли негодницей.
Хотя солнце уже начинает садиться, Азита решает позволить девочкам часок поиграть на улице – при условии, что они не будут исчезать из ее поля зрения. Девочки в спешке едва ли не спотыкаются друг о друга, натягивая сандалии, и с топотом скатываются вниз по лестнице в маленький дворик. Соседская компания в лице двух мальчишек и стайки детишек помладше уже там. Все дети – в одежках ярких цветов, украшенных персонажами мультфильмов. Ни одной девочки возраста Бенафши и Бехешты во дворе нет.
Выпускать юных девушек на улицу – явление необычное даже в не самых консервативных районах, и десятилетние близнецы Азиты смогут ходить без головных платков еще самое большее года три. Их отец объявил, что он предпочел бы, чтобы они уже теперь начали покрывать головы.
На траве несколько мальчиков гоняют видавший виды футбольный мяч, а когда мимо проезжает мороженщик со своей тележкой на велосипедной тяге, единственная колонка которой наигрывает монотонную песенку, во дворе моментально становится тихо и спокойно.
Бенафша и Бехешта не завидуют Мехран, как они меня уверяют. Зачем им играть в футбол и пачкаться, как Мехран? Зачем вопить, орать и драться, как мальчишки? Пусть Мехран их любимая младшая сестренка, которая верховодит в семье в силу своего нрава, но они не захотели бы поменяться с ней местами. Мехран со своим мальчишеством стала самым избалованным ребенком в семье. Или, возможно, всегда была такой, поскольку она младшая. Близнецы знают только, что им гораздо труднее выцыганить денег у отца, который, кажется, дает Мехран все, что она ни попросит. Близнецам кажется, что он внимательнее прислушивается к Мехран, когда она говорит, и смеется ее шуткам чуть громче.
Напротив, с точки зрения средней сестры, восьмилетней Мехрангис, Мехран, безусловно, заключила лучшую сделку. Мехрангис не принята в смешливое товарищество близняшек, в котором они всегда прикрывают друг другу спину, и ей достается меньше внимания из-за ее внешности. Она рассказывает о предложении, которое недавно сделала родителям: «Они говорят, что я слишком толстая, и я сказала матери: может быть, лучше сделать меня тоже мальчиком, поскольку я некрасивая».
Однако родители отказались исполнить ее желание перейти в число мальчиков. На самом деле отец вначале выбрал для переделки в бача пош Мехрангис, но, поскольку она старше и стала бы женщиной раньше, он передумал. Мехран дольше продержится в роли мальчика. Мехрангис пожимает плечами, рассказывая эту историю: не сложилось, что уж тут поделаешь. Она знает, что ее не считают такой очаровательной или хорошенькой, как старших сестер. Но пока Мехран выдает себя за мальчика, ей по крайней мере никто не говорит, что она чересчур толстая или недостаточно красивая.
Мехран нет необходимости разыгрывать из себя паиньку, очаровательного или послушного ребенка. От нее не ждут ни грации, ни обожающих улыбок. Когда я фотографирую девочек или когда они фотографируют друг друга моей камерой, Бенафша и Бехешта принимают хорошо отрепетированные позы, складывая губки бантиком и трепеща длинными игривыми ресницами, иногда указывая друг на друга пальцем и изгибая руки, словно исполняя движения индийского танца в болливудском стиле. Порой Мехрангис пытается подражать им, но в основном это лишь провоцирует насмешки в ее адрес. Мехран же выбирает совершенно иное направление – сердитый взгляд прямо в камеру, руки в боки. Когда она все же улыбается, это широкая ухмылка, демонстрирующая большую щель между двумя передними зубами. Одежда временами едва держится на ней, особенно после того, как она пару часов носится по улице. И еще она главный едок в семье после своего отца.
Бенафша тянет меня за рукав. Она хочет что-то сказать, но мы должны отойти от остальных. Мы подходим ближе к проволочному забору и дороге, и она, опустив голову, говорит быстро и тихо:
– Две мои подруги называют ее девочкой. Они знают, что у меня есть сестра, а не брат. – и продолжает: – Она много дерется. Мальчишки, старшие соседские мальчишки, они говорят: «Ты девчонка». Она говорит им: «Нет, я мальчик». Но они знают.
Близняшки изо всех сил стараются утешить Мехран, когда это случается, говорит Бенафша. Но иногда она ужасно расстраивается, и они не знают, что делать. Конечно, Мехран порой раздражает близнецов, но еще больше они расстраиваются, когда другие дети сплетничают о ней.
– Она раньше была спокойная, – говорит Бенафша. – Теперь хулиганит, да еще и дерется. Теперь она много плачет. Когда мы ложимся спать, я ее спрашиваю: «Почему ты плачешь?» Она отвечает: «Потому что они говорят, что я девчонка».
К счастью, полагает Бенафша, все это скоро закончится. Через несколько лет Мехран придется превратиться обратно в девочку. Все они это знают – мать несколько раз им говорила. В близком будущем все привилегии, которыми ныне наслаждается Мехран, прикажут долго жить.
Не зная, что сказать, я поднимаю взгляд на стену дома. В трех окнах полным-полно головок, задрапированных в головные платки. Эти девочки улыбаются и машут нам руками. Они слишком взрослые – слишком близки к половой зрелости, – чтобы их выпускали на улицу.
Когда с гор на маленькую деревушку в Бадгисе налетала буря, Азита представляла себе, что эти тучи пришли из Кабула. Когда она была ребенком, мать бранила ее за то, что она бегала под проливным дождем и заболевала. В начале своей замужней жизни она вставала на порог деревенского дома, закрывала глаза, и дождь лил ей прямо в лицо. Мысленно она подходила к запертым воротам в конце сада. Отпирала их – а потом просто шла дальше.
Должны были пройти годы, прежде чем Азита стала снова мечтать о большом будущем, но со временем она добилась позволения заниматься и другими делами помимо заботы о своих детях. Делясь с соседскими женщинами секретами экзотических блюд, которые сама научилась готовить в Кабуле, она обрела репутацию «госпожи картофельного пюре».
Опираясь на знания, полученные на подготовительных курсах кабульской медицинской школы, она также начала принимать здесь, в Бадгисе, деревенских женщин, помогая им в случаях небольших проблем со здоровьем.
Вызываясь добровольцем в Красный Крест, она ставила детям уколы и диагностировала самые распространенные болезни. Деревенские жители платили ей, кто чем мог, – часто и вовсе ничем, но порой это была пара луковиц или помидоров, иногда даже курица. Как правило, Азита использовала эту плату для торговли со свекровью – в обмен на свежее молоко семейной коровы для своих дочек. Кроме того, Азита учила основам чтения и письма на дари всех девушек, которые изъявляли желание прийти к ней, маскируя занятия под чтение Корана.
Когда 7 октября 2001 г. Соединенные Штаты, Великобритания{60}, Франция и Австралия предприняли наступление в Афганистане, это явилось для Азиты прямым сообщением о том, что двери ее мира, возможно, откроются снова. Когда господство Талибана пошатнулось, она начала собственное наступление, стараясь убедить мужа, что их семья должна уехать из деревни и перебраться в столицу провинции Бадгис. Теперь, когда у Талибана больше не было власти, в Калайи Нау она смогла бы работать, и жизнь семьи улучшилась бы благодаря этому доходу. Ее муж уже вложил деньги в небольшую уличную лавку, которая торговала жевательной резинкой и телефонными картами, но этой прибыли было недостаточно, чтобы содержать семью. Если бы он позволил Азите работать, ему больше не было бы нужды трудиться до седьмого пота на семейном клочке земли, говорила она. Азита знала, что теперь, когда она может выходить на улицу, у них появятся способы заработать денег.
В конечном счете муж согласился уехать из материнского дома, с условием, что Азита будет содержать семью. Они переехали во взятый взаймы дом, деля его с другой семьей. Поначалу питание их было скудным. Бенафша и Бехешта до сих пор помнят, какая это была роскошь – впервые попробовать печенье из кондитерской, которое дедушка принес им в подарок.
Вскоре Азита уже сочетала два рабочих места. Днем она преподавала в средней школе, а по вечерам снова давала уроки – теперь уже тем девушкам, которые остались неграмотными в годы правления Талибана. К этому времени у Азиты было три собственных ребенка, которых она брала с собой на работу или оставляла с соседками.
Однако настоящие возможности, сознавала она, несли с собой иностранцы.
Она взяла на себя труд научиться английскому – запоминая по 20 слов в день, – и не прошло и трех месяцев, как Азита получила третью работу в качестве переводчика при немецкой гуманитарной организации. Немцы предложили ей самую большую зарплату за всю ее жизнь – 180 долларов в месяц. Этого было достаточно, чтобы полностью изменить жизнь семьи, и чуть ли не в один день они поднялись на несколько ступеней по социальной лестнице.
Будучи одной из немногих образованных женщин в своей провинции, Азита сумела разумно воспользоваться наплывом иностранцев и наличных денег, которые пришли в страну вместе с экономикой военного времени. Вскоре она даже позволила себе мечтать о собственном доме – еще прежде, чем муж. Она была полна решимости наладить свой брак, и супруги, вырвавшись из-под власти деспотичной свекрови, стали ладить между собой.
В качестве четвертого делового предприятия Азита расширяла свою медицинскую практику по вечерам.
В стране по-прежнему было трудно с медицинской помощью, и хотя Азита редко могла получить плату со своих пациентов, ее репутация в провинции постепенно росла. Люди приезжали издалека, чтобы она сделала им укол или осмотрела их детей. Она еще проводила семинары по профилактике болезней – учила людей самым простым вещам, например, рассказывала о преимуществах мытья рук и овощей перед едой. Постепенно ее вес в обществе рос, и на подмандатную ООН{61} встречу лойя джирги[5] 2002 года, где предстояло договориться о переходном правительстве после Талибана, Азита была избрана как одна из представителей провинции Бадгис.
Эта кабульская встреча (тогда Азита принесла на переговоры свою семимесячную дочь Мехрангис) позволила ей ощутить вкус той жизни, которую она некогда воображала для себя. Более 2000 делегатов со всего Афганистана собрались вместе на несколько недель, и Азита оказалась окружена людьми, чьи амбиции были подобны ее собственным.
Идея помогать строить новое общество – такое, в котором мечты ее дочерей не будут сокрушены авторитарным режимом и войной, – казалась ей не столько призванием, сколько обязанностью, которую она должна на себя принять. Реализация детской мечты стать врачом означала бы возвращение к учебе, а поскольку теперь нужно было содержать семью, Азите нужна была работа с полной нагрузкой. Теперь женщины должны были быть допущены в афганскую политику, это обещало ей сферу деятельности, где она смогла бы оживить свою прежнюю мечту – оказывать влияние, стать лидером.
Три года спустя, уже после того как она получила диплом педагогической академии в Бадгисе и одновременно работала в офисе Организации Объединенных Наций переводчиком, один друг семьи предложил ссудить ей 200 долларов, необходимых для регистрации в качестве кандидата в члены парламента на первых национальных выборах. В свои 28 лет, будучи уже матерью четверых детей, Азита решила, что эту сумму она вряд ли сможет возместить, если проиграет. Значит, она просто обязана была победить.
Среди бесконечных цементных стен, мешков с песком, защищающих от взрывов, и кабульской пыли стремление к прекрасному может стать всепоглощающим. Тем, кто совершает пятичасовое путешествие мимо бесславной авиабазы Баграм, где афганцев пытали до смерти американские военнослужащие{62}, через несколько контролируемых Талибаном районов и вдоль по проселочной дороге, на которой движение часто нарушается из-за небольших самодельных взрывных устройств, как говорят, открывается нетронутый сказочный мир.
В эту пятницу Азита отправила мужа и дочерей в те места на пикник на свежем воздухе. Пока их не будет, она отдохнет. Махая на прощание семье из окна третьего этажа, она видит, что Мехран заняла переднее сиденье рядом с отцом. Старшие девочки, сгорая от возбуждения, делят между собой заднее сиденье, и длинные вереницы машин в утреннем свете устремляются прочь из города. Пятница – молитвенный день, но это еще и выходной, который семьи могут провести вместе. Поездка на «пикник» для менее консервативных афганцев – чрезвычайно ценимый способ общаться, а для некоторых – и тайно употреблять спиртное вдали от соседей и других кабульских сплетников. Алкоголь здесь под запретом, но это правило легко обходится, так же как многие другие культурные и религиозные законы Афганистана.
В нашу пятничную утреннюю колонну вливается и начальник местной пожарной службы – старый друг мужа Азиты. За его машиной следуют два грузовика с молодыми сопровождающими-пожарными, вооруженными «калашниковыми».
Место, куда мы прибываем, находится в провинции Каписа, давнем оплоте моджахедов, где обширные скальные формации и горы разбивают исчезающий зеленый ландшафт, который вот-вот вступит в полноценное лето. Суровые зимы закалили узловатые ветви столетних деревьев, и они царят над почти невидимыми тропами, бегущими сквозь высокие травы в поля, где дети пасут овец. На другой стороне горы, там, где река питает тучную, темную почву, раскинулись поля гороха и огурцов. Рядом с ней, рассыпавшись по траве, сидят компаниями любители пикников из Кабула. Некоторые женщины посбрасывали головные платки и громко смеются.
Молодые пожарные, не вынимая изо рта сигареты, сгружают с машин гигантские пластиковые простыни, два тяжелых восточных ковра и несколько больших корзин и ведер. Они тащат все это, плюс оружие и патронташи, через красивые ручейки, перепрыгивая с камня на камень. Когда Мехран, одетая в белое, как отец, падает на коленки в воду, он подхватывает ее и несет дальше на плечах. Она триумфально едет верхом, глядя сверху на процессию, в конце которой сестры поскальзываются в своих плоских сандалиях, силясь не отстать.
Пожарные выступают в роли следопытов и после получасового похода останавливают свой выбор на идеальном дереве, разворачивая под ним широкие пластиковые простыни. В ходе традиционного весеннего ритуала дерево начинают трясти, и маленькие белые и красные ягодки барабанят по пластиковой простыне, которую держат двое пожарных. Третий, который взобрался на верхушку дерева и обвил ногами толстый сук, громко, удовлетворенно смеется, когда его просят еще разок тряхнуть ветку. И ягоды шелковицы вновь дождем сыплются вниз, проделывая путь из пластиковых простыней в корзины.
Наш караван снова пускается в путь, и добычу приносят на берег речного потока, который хранит еще одну маленькую тайну. В земле выкопана и обложена камнями яма, куда втекает вода из источника. Корзины опорожняют в похожий на ванну резервуар, наполненный ледяной чистой водой, и все присаживаются вокруг этой ванны на корточки, жадно вылавливая темно-фиолетовые ягоды и поедая их горстями. Когда все наедаются до отвала, на траве расстилают сплетенные вручную ковры. Чтобы не мешать процессу пищеварения, некоторые поедатели ягод сменяют позу сидя со скрещенными ногами на лежачее положение, и по кругу начинают передавать большие сосуды с питьевым йогуртом.
Муж Азиты, живущий с ней уже тринадцать лет, широко ухмыляется и подставляет лицо солнцу. Стремясь получить свою долю внимания, Мехран заползает на него, но он тут же осторожно спихивает ее с переполненного живота. Выбраться из Кабула и показать детям что-то иное помимо четырех стен квартиры, где они проводят бо́льшую часть времени, ему удается редко.
Он рассказывает мне, что женился на Азите, потому что она была его кузиной, а еще потому, что он ее любил. Но в основном, объясняет он, это было одолжение, сделанное дяде и его семье. Иначе в военное время Азиту могли бы принудить к браку с незнакомым человеком.
– Вот почему я в это ввязался. Вся семья согласилась, что это было лучше всего.
– Но у вас уже была жена?
– Да. Но Азита – дочь моего дяди. С тех пор как я лишился отца, он стал для меня отцом. Когда он сказал, что не хочет уступать ее другой семье, я захотел помочь.
Он смотрит на Мехран.
– Он прямо настоящий мальчик, вам не кажется? Он выглядит как мальчик – и ведет себя как мальчик. Он для нас хороший сын.