Андрей с безразличным видом сгреб оставшиеся деньги в сумку.
– Даже не считаешь? – усмехнулся Чеканщик.
– От счета еще ни у кого больше бабок не становилось, – улыбнулся в ответ Порубов.
– И это верно. Ну а теперь можно и выпить. – Чеканщик выставил бутылку коньяка, рюмки.
Андрюха не отказался, выпили по одной.
– Я тебе здесь, в зале, постелю, никто не помешает, один живу.
– Спасибо, но я последней электричкой поеду. С матерью совсем плохо.
– Да, мать уважить надо. – Чеканщик глянул на часы-куранты, за стеклом мерно и неторопливо качался золоченый маятник. – Хотя стремно поздним поездом ехать, – выразительно посмотрел он на сумку. – Гопоты сейчас хватает. Налетят стаей, не отобьешься. Однако как знаешь. Проведу я тебя до станции, так спокойней. Чтобы русские деньги на жизнь иметь, сразу в столице «зеленые» сдай, у себя в обменниках не светись.
На платформе стояли недолго, о делах почти не говорили, лишь один раз Чеканщик склонился к уху Порубова и прошептал:
– Оправки обязательно закопай. Потом пригодятся. Сделаешь так…
– Идея неплохая, – выслушав, усмехнулся Андрюха, – но подставлять никого не хочется.
– Гнилой человек всегда найдется.
Электричка прибыла по расписанию. Андрюха крепко пожал руку Чеканщику и вскочил в вагон. Застучали колеса, и поезд понес Порубова к столице, где ему предстояло забрать по доверенности в немецком посольстве паспорт матери, в котором уже красовалась шенгенская виза.
Раздав честно поднятое в ювелирном салоне «Славянское золото» Клещу и Ботану, Андрюха почувствовал облегчение. Домой он не заходил, очень уж рисковую игру затеял, понимал, что полиция сейчас на ушах стоит, ведь раскрыть дерзкое ограбление было сейчас для правоохранителей делом чести. Не раскроешь – полетят погоны, как осенние листья, – не соберешь.
Побрившись, наскоро перекусив, Порубов уже паковал сумку с передачей для матери, бросил туда и пакет с деньгами, хотел сегодня же оплатить лечение и перевозку в германскую клинику – реаниматолог по телефону сказал, что все нужные анализы и обследования сделал, переслал и его западные коллеги могут принять больную в любое время, не хватает только оплаты. Он уже вскинул показавшуюся ему очень легкой сумку на плечо, как раздался звонок в дверь. Это не мог быть ни Плещеев, ни Покровский – ведь договаривались в ближайшие дни не встречаться. Сначала хотел просто переждать, сделать вид, что его нет дома, но звонок настойчиво повторился.
Порубов посмотрел в глазок. На площадке перед дверью спокойно стояла девушка и, как видно, не собиралась уходить. Андрюха беззвучно выругался, поход в больницу задерживался.
Прошло минут десять, прежде чем послышался цокот каблучков по лестнице. Став возле окна, Андрей убедился, что девушка вышла из подъезда и пошла вдоль дома к улице. Машины во дворе стояли сплошь знакомые, соседские, чужих людей не крутилось. Тревожный осадок на душе после звонка в квартиру остался, но стройная девица вполне могла оказаться распространителем косметики или рекламок. В другое время Андрюха бы отсиделся, чтобы убедиться – не менты ли это подстроили, но дела не могли ждать, следовало все решить с матерью. Ведь каждый день отсрочки операции мог стоить ей жизни, а этого он бы себе никогда не простил.
На всякий случай он обошел свой дом с другой стороны, хоть так было дальше до остановки, и за углом тут же нос к носу столкнулся с девушкой, звонившей ему в дверь. Только теперь он смог ее получше рассмотреть. Стройная, даже немного худощавая, однако грудь ее была достаточно объемной, но не выставлена напоказ, только верхняя перламутровая пуговичка на блузке расстегнута. Длинные ноги затянуты в облегающие джинсы. Светлые распущенные волосы рассыпались по плечам. Было в ней одновременно что-то от русалки, какими их рисуют в сказках, и от популярной среди детворы куклы Барби.
– Меня Машей зовут, – представилась русалка в джинсах, слегка облизнула чувственные губы и протянула руку так, как это сделал бы при знакомстве мужчина. – А ты – Андрей Порубов?
– Ну и что из этого? – не слишком деликатно ответил Андрей, обойдя девицу, так и не притронулся к протянутой руке и направился к остановке. – Спешу я, некогда.
– Меня Монгол к тебе прислал. Помнишь такого? Я его племяшка.
Погоняло «Монгол» заставило Порубова сбавить шаг, однако и тревога возобновилась.
«Вдруг ментовская подстава-разводка?» – подумал он, а вслух небрежно ответил:
– Припоминаю. Как увидишь, передавай дяде привет, скажи, что все у меня путем. Чего и ему желаю.
Барби обежала Порубова, загородила ему дорогу, заглянула в глаза и мягко взяла за руку:
– Ты не понял, предложение у него к тебе есть, от которого ты не сможешь отказаться. – Девушка эффектным жестом расстегнула еще одну перламутровую пуговку на блузке. Тонкое кружево обрамляло глубокую ложбинку между белых, как снежные сугробы, грудей, а в ней поблескивал изящный золотой крестик, тот самый, сделанный на зоне ювелиром Чеканщиком. Его Порубов вспомнил сразу. В минуты опасности все запоминается до гробовой доски. – Монгол сказал, если сомневаться станешь, покажи крестик. Мол, ты вспомнить должен. Признал?
Андрюха не спешил отвести взгляд от ложбинки. А Барби-русалка терпеливо ждала ответа, придерживая разведенными пальцами разрез блузки, под тонким шелком которой угадывались тугие соски.
– Нечего пялиться. Что, такой красоты неземной никогда не видел? – наконец произнесла девушка, и, странное дело, это прозвучало совсем не вульгарно, а просто с легким вызовом. Мол, ее дядя-авторитет снизошел до того, чтобы послать свою племяшку любимую к зеленому пацану, а он на сиськи пялится, как школьник младших классов. – Вижу же, что признал. – Она застегнула пуговичку и, приоткрыв сумочку, шепотом произнесла: – Малява тебе от дяди есть.
В тонких пальцах с накрашенными на французский манер ногтями возник сложенный лист бумаги, густо прошитый суровой ниткой.
– Отойдем. Не станешь же ты здесь читать, – потащила Андрюху во двор Барби.
Они устроились на широком пне у детских качелей, сидели, касаясь друг друга плечами. Порубов вертел в руках присланную Монголом маляву. Нитка, как и положено, нигде не была нарушена. Девушка обворожительно улыбнулась:
– До сих пор не веришь. – И, вздохнув, принялась копаться в сумочке. Найдя портмоне и раскрыв его, она продемонстрировала Андрею вложенную под прозрачное окошко фотографию.
Где она сделана, объяснять Порубову нужды не было, сам встречался с матерью, когда она приезжала на долговременную свиданку к сыну в зону. Это были самые счастливые дни для него, и не только из-за домашней еды, привезенной мамой. Ему казалось, что он ненадолго возвращался домой, в родной город.
На фотографии Монгол сидел перед накрытым столом, а рядом с ним счастливо улыбалась Барби.
– Мама моя нас сфотографировала, дядя – ее родной брат. Сейчас я тебе ножнички дам, нитку аккуратно и разрежешь.
Порубов неуклюже орудовал маникюрными ножничками с загнутыми острыми лезвиями. Было в этом прикосновении к миниатюрному женскому инструменту что-то стыдное и интимное, словно его на минутку посвятили в сокровенные девичьи тайны.
Наконец разлинованная страница, вырванная из блокнота, была расправлена. Почерк Монгола Порубов узнал сразу. Авторитет писал убористо и пространно, непосвященному и не понять смысла. Суть письма сводилась к тому, что есть у Монгола какое-то заманчивое предложение к Андрюхе, а в детали посвящена его племяшка, она все и расскажет. Ей можно доверять.
Порубов щелкнул зажигалкой, уничтожая только что прочитанное письмо, и ветер погнал еще дымящийся пепел к песочнице.
– А теперь выслушай меня, – произнесла Барби-русалка.
– Погоди. Ты, кажется, сказала, что тебя Машей зовут?
– Ага.
– Ну, так вот, Маша, у меня сейчас срочное дело, маму надо в клинику за границу отправить. Покрутись где-нибудь здесь. Хочешь, в кафе посиди, я деньги дам. Когда вернусь, все мне и расскажешь. Лады?
– Нет, не лады, – покрутила головой Маша. – Я с тобой пойду.
– Как знаешь.
По дороге, пока ехали в автобусе, Монгола и его предложение не вспоминали, словно его и не было. Маша расспрашивала Андрея, он все рассказал о матери, о том, что ей нужна срочная операция. А когда все это останется позади, то он, скорее всего, откликнется на предложение зоновского авторитета. Разговаривать с девушкой было почему-то легко и свободно.
Больничный дворик, засаженный деревьями, заставленный старыми, но старательно покрашенными скамейками, встретил Порубова и его спутницу приятной тенью. Негромко переговаривались больные, прогуливающиеся по аллейкам. На скамейке двое стариков играли в шахматы. Устроившись среди разросшихся кустов, двое мужиков спокойно попивали водку, передавая друг другу бутылку из рук в руки. Все тут веяло спокойствием и благополучием. И если бы не старое одноэтажное здание морга, сложенное из красного кирпича, можно было бы подумать, что старики в областном центре счастливы, как дети, а если и умирают, то ненадолго.
Андрюха и Маша поднялись в отделение, дверь в реанимацию, конечно же, была закрыта на кодовый замок – посторонним там делать нечего. Пробегавшая мимо медсестра сообщила, что лечащий врач матери Порубова сейчас на операции и следует подождать. Она ему передаст, и тот обязательно выйдет.
Андрей и племянница Монгола устроились ждать на топчане в длинном коридоре. И только тут Порубов заметил, что здесь они не одни. В отдалении стояла у окна молодая женщина и, не отрываясь, смотрела на него. Он сразу узнал свою неверную подругу молодости. Катя Пряник явно хотела подойти к нему. Она уже несколько дней искала встречи с ним, даже приходила к нему в дом, но на звонки никто не открывал. А потом от соседей она узнала, что мать Андрея увезли в больницу, позвонила туда, поговорила с врачом. Тот сказал, что Порубов регулярно наведывается к матери. Вот и пришла, ждала. Она бы бросилась к нему сразу, как только увидела, но ее Андрюха был не один.
Женщины очень четко чувствуют красоту других женщин, у них никогда на этот счет не бывает сомнений. Они наверняка знают, кто стройнее их, привлекательнее, сексапильнее, правда, никогда не признаются в этом другим вслух. И Катя чувствовала, что эта ненавистная Барби, сидящая рядом с Андреем, красивее ее, выше, и ноги у нее длиннее, и волосы шелковистее. Короче говоря, проигрывает Катька ей по всем статьям, кроме одной. Больше, чем Катя, любить его никто не сможет. И еще настораживало, что пришла она именно сюда, не в кино и не в ресторан потащилась, а к больной матери Андрея, значит, планы у нее на Андрюху серьезные.
Но ведь Катя пришла сюда не затем, чтобы прощения просить, что не дождалась Андрея с зоны, что замуж за мента выскочила, а надо было ей предупредить Порубова.
– Кажется, она с тобой поговорить хочет? – спросила Маша, спокойно разглядывая нервничавшую Катю.
– Пусть себе хочет, мне нет до нее дела, – сухо отозвался Андрей. – Не о чем нам говорить.
– Э-э-э… так только о тех, кто тебе небезразличен, говорят, – чувственно вздохнула Маша. – Знаю я, в чем дело. Любовь-морковь прошла, завяли помидоры?
Не дожидаясь реакции Андрея, она махнула Кате рукой, мол, подойди, не тушуйся. Катя и сама не знала, что на нее нашло. Вроде бы с какой стати ей обращать внимание на этот приглашающий жест, не Андрюха же ее позвал? Он сидит, на нее и не смотрит, только один сердитый взгляд бросил. Но Катя Пряник послушно подошла.
– Здравствуй, Андрей, – срывающимся от волнения голосом произнесла она и почувствовала себя жалкой-жалкой.
– Ну, здравствуй, – неохотно отозвался Порубов.
– Вы тут поболтайте о своем, а я там постою. – Барби уступила место на топчане и отошла к подоконнику, на котором стояла сумка Андрея, делая вид, что разговор ее абсолютно не интересует.
– Если пришла прощения просить, то я тебя уже давно простил и забыл, – произнес Порубов, глядя в пол. – Сначала тяжело было, а потом понял, что иначе случиться и не могло.
– Он же меня обманул, сказал, что тебе поможет, выпустят тебя пораньше, а я и поверила… – всхлипнула Катя.
– Прошло уже все, проехали. Зла на тебя не держу. Каждый за себя отвечает, как ты хотела, так и поступила.
Катя покосилась на Машу, как бы спрашивая Андрея, серьезно ли у него с этой девушкой?
– От одиночества не страдаю, – сказал Порубов, поняв ее взгляд. – Ну вот и поговорили. Я к матери пришел.
– Знаю.
– И без тебя, Катя, тошно. Не рви душу, смотреть на тебя жалко. У тебя семья есть. Чего уж тут? Прошло все, и ты иди.
– Это же ты тогда у ювелирного салона был. Я тебя еще окликнула…
– Не понимаю, о чем ты, – напрягся Порубов.
– Не важно, Андрей, но я знаю, что это был ты, только загримированный. Я же здесь тебя чувствую. – Катя приложила руку к сердцу, но тут же отдернула, словно обожглась. – Я еще подумала, с чего это ты очки нацепил?
– Ты это брось, шантаж не разводи, все равно из этого ничего не получится. Не было меня там.
– Хорошо, пусть не было, – тут же согласилась Катя. – Я ведь лишь тебе об этом сказала. Только берегись, Михаил сейчас всех, кто сидел, шерстит, – последнее слово далось ей с трудом. – Он тебя все последние дни искал…
И тут за поворотом коридора от лифта послышались наглые громкие шаги. Так обычные люди в больницах не ходят. В памяти Андрея тут же всплыли звуки шагов конвойных и лай собак. Затем раздался голос Зиганшина:
– Ты у лифта жди, смотри, чтобы не сбежал.
– Поздно, он уже здесь, – суетливо подхватилась Катя и забежала в кабинет физиотерапии.
Порубов скрежетнул зубами. Все усилия последних дней могли пойти крахом. Можно было рвануть, попытаться уйти, но ведь тогда он автоматически признал бы себя виновным, да и матери не смог бы ничем помочь. Мысль работала лихорадочно.
– Маша, бери из сумки пакет, там паспорт матери с визой, деньги. Доктор подскажет, куда и что. Сделай это за меня, ладно?
Барби рванула «молнию», вытащила сверток, и он мгновенно исчез в дамской сумочке.
Из-за поворота показался стремительно шагавший в сопровождении двух полицейских Зиганшин. Порубов сидел, глядя в стену перед собой, даже головы не повернул, сумка примостилась рядом с ним на топчане. Маша смотрела в окно, опершись на подоконник руками.
Зиганшин сбавил шаг, лицо его расплылось в довольной улыбке, все-таки он успел, хотя боялся, что уже не застанет Порубова в больнице.
– Ты задержан по подозрению в ограблении, – радостно сообщил он.
– Михаил, ты чего задумал? Мало тебе, что Катьку у меня увел?
– Не Михаил, а гражданин начальник. Ясно, гражданин Порубов? Руки!
На запястьях у Андрюхи защелкнулись наручники.
– А теперь проследуем с нами, – громко щелкнул пальцами Зиганшин.
Андрей неохотно поднялся, взял сумку. Михаил повернулся к Маше:
– Вы, гражданка, случайно не вместе с ним пришли?
– Я доктора жду, он на операции, – пожала плечами Маша. – А чего этот натворил?
Михаил не посчитал нужным ответить. Порубова повели по гулкому коридору. Когда шаги затихли и послышалось гудение лифта, Катя вышла из кабинета физиотерапии.
– Шустро ты спряталась. Так это муж твой? – прищурилась на Катю Барби.
– Да, муж, – кивнул Катя.
– Однако, – почему-то с восхищением отреагировала Барби. – Давай знакомиться, меня Машей зовут.
Глава 7
Зиганшин решил сразу взять быка за рога. Начал допрос тут же, лишь только было оформлено задержание. Но на первые же вопросы Андрей заявил, что не будет отвечать в отсутствие адвоката.
Михаил злился, махал перед носом кулаком, кричал, что упечет Порубова на полную катушку, но в конце концов смирился с мыслью, что без адвоката он никаких показаний не получит.
– Будет тебе адвокат, правильный, ментовский. Уж он тебе поможет, – пообещал опер, прежде чем Андрея вывели из кабинета.
Ментовский адвокат, значит, бесплатный, присланный по разнарядке из коллегии. Иногда среди них попадаются и приличные люди, но обычно это те, кто дружен со следователем, для кого главное не защитить своего клиента, а склонить к сотрудничеству со следствием. Мол, признайся в меньшем, отрицай большее, тебе и срок скостят, следователю ведь тоже надо раскрываемость показать. По одной позиции тебя оправдают, по другой небольшой срок дадут. Чем кончается такое сотрудничество, все наперед знают.
Даже если обвиняемый, почуяв неладное, на суде от прежних показаний откажется, как данных под давлением, судья все равно посчитает их действительными, на них ведь обвинение уже построено. Срок дадут на полную катушку.
Порубова довели до камеры. Прозвучало уже, как казалось, забытое: «Лицом к стене, руки за спину!» Вот и захлопнулась железная дверь, лязгнул запор. Если бы раньше не пришлось Андрею проходить подобные процедуры, может, он и поверил бы, что все идет, как положено. Но камера оказалась совсем небольшой, рассчитанной только на двоих. А в ней – не пятеро сидельцев, как повсеместно практикуется в России, а всего один. Порубов понял, что это подсадной, раньше чем тот успел рот раскрыть. Сосед по камере оказался слишком словоохотливым и навязчивым, что в местах лишения свободы не приветствуется среди блатных. Он старательно демонстрировал свои наколки, даже майку специально снял, гнул пальцы и сыпал феней.
Сперва Андрюха ему слегка подыграл, вроде верит, что тот нормальный, не ссученный администрацией блатной. По глазам соседа легко было догадаться, что с блатными понятиями сосед давно распрощался, оставив их в прошлой жизни. То ли на изнасиловании на «вольняшке» попался, то ли в карты на зоне проигрался и не смог долг отдать, то ли какой другой поганый косяк у него вышел, вот и решил спасать свою задницу, пойдя на сотрудничество с администрацией. Перекидывают его теперь из камеры в камеру, чтобы он выпытывал, подслушивал, а потом обо всем доносил. Такие долго не живут. Все равно братва уже знает, чем он занимается, где-нибудь да перехватят. Да и ментам он, спалившийся, нужным быть перестанет, сами они его зэкам на расправу и сдадут. И найдут ссучившегося когда-нибудь в камере повесившимся на полотенце. Вот и весь расклад.