— Оружие от ордена дадим?
— Еще чего! За лук десять грошей, и за два тула стрел еще тридцать. Кожаный доспех с топором за двадцать. Три злотых…
— У многих таких денег нет!
— Таким бесплатно. Особенно молодежи, у них денег вообще нет, я понимаю. Но срок службы увеличивается в полтора раза, на две недели каждый год. Отрабатывать будут, и там, где орден прикажет.
— Ты хочешь…
Старик прямо задохнулся от догадки, пальцы ухватились за суровую ткань сутаны. Он кое-как сглотнул, будто комок встал в горле.
— Ты верно думаешь, отче. Сотня лучников будет постоянно в Белогорье, а другая пойдет в поход. Я считаю, что разборки с паном Сартским важны, но подумать о Словакии тоже нужно. Не нравится мне, что нас оттуда выдавливают. А потому земледельцев-воинов, казаков, как я тебе уже говорил, там создавать нужно. Вот тогда и мы хорошо там укрепимся.
— Я сделаю все для того!
— Пока нужно Иржи с заготовками для луков немедленно отправить в село, терять время нельзя, — Андрей устало пошевелился — тяжелый доспех давил на тело.
— Я распоряжусь. — Священник легко встал, спустился вниз и стал что-то втолковывать орденцу. Не прошло и пяти минут, как тис был разложен на кучки, связан и приторочен на лошадей.
— Умеют работать, — пробормотал Андрей и смежил веки — теплое солнышко его порядочно разморило, и он потихоньку стал клевать носом, ощущая себя улиткой в прогретой раковине. Однако задремать не успел — внезапное оживление и ликующий гул голосов быстро привели его в чувство, смахнув сон как рукой.
Орденцы столпились на дороге, но вот за оружие не хватались, а наоборот, радостно переговаривались. Андрей приподнялся с камня, посмотрел вдаль тракта и понял причину всеобщего переполоха — десяток всадников в красных плащах показались из-за поворота и неспешной рысью двигались к ним, подняв к небу копья с узнаваемыми вымпелами.
ГЛАВА 12
Стефан Заремба оказался совсем еще молодым парнем, лет двадцати, такому еще в оруженосцах служить и служить, как медному котелку. Вот только времена здесь иные — взрослыми и самостоятельными рано становятся. А потому золотые шпоры с поясом на юношах никого не удивляют.
Заремба поцеловал руку священника, тот что-то быстро прошептал ему на ухо, хлопнул по плечу, как бы подталкивая склонившего голову рыцаря к медленно приближающемуся командору.
Андрей хорошо рассмотрел прибывших крестоносцев. Восемь всадников имели землистые лица, чуть тронутые осенним загаром. Понятное дело — в тюрьме пана Сартского, в которую и сам Андрей чуть не угодил, не плюшками баловали.
Однако плащи были новые, оружие сверкало на солнце, хорошо начищенное. Рыцарь и еще пятеро воинов молодые, совсем юнцы безусые, двое постарше — широкоплечий оруженосец лет тридцати и коренастый сорокалетний мечник, чем-то смахивающий на гнома, с проседью в черной голове. Старый орденец, как машинально отметил Андрей, углядев, что Арни махнул приветственно тому рукой.
Десяток коней, два из которых были навьючены баулами и оружием, выглядели крепкими и свежими, не то что сами воины. Да оно и понятно — месяц вынужденного постоя за панский счет копытным, в отличие от их хозяев, пошел явно на пользу. Округлились лошадки, раздобрели, застоялись — не в темнице ведь баланду хлебали.
— Командор ордена Святого Креста брат Андреас! Единственный «хранитель» капитула! — громко возвестил священник, и словно волна прошлась по прибывшим орденцам — они дружно опустились на одно колено. Молодой рыцарь удивил Андрея — он не раскрыл объятия, как полагалось бы, а, подойдя вплотную, медленно встал на колено и, взяв руку командора, прикоснулся губами к ладони. Тот от удивления ее даже не отдернул.
— Моя жизнь принадлежит ордену и вам, ваша светлость! — звучным голосом произнес Заремба. — И счастьем будет тот день, когда вы прикажете мне ее отдать!
Рыцарь склонил голову, и следом за ним то же самое сделали и воины. Причем все — и прибывшие с Зарембой, и с самим Никитиным, и из «копья» отца Павла. Причем, к изумлению Андрея, священник тоже встал на колени и застыл. Прошло секунд пять, но крестоносцы так и стояли, чего-то ожидая от него. А он превратился в столб, не в силах понять, чего же от него хотят.
И чуть ли не с испугом посмотрел на отца Павла — тот сделал характерный жест рукою, как бы подсказывая незадачливому и незнакомому с принятыми традициями командору, что нужно ему немедленно сделать. Пришлось Андрею сжать губы и с самым торжественным выражением лица копировать священника, давая всем пастырское благословение.
И облегченно, но незаметно вздохнул — этого от него и требовалось. Все тут же поднялись с колен, и только сейчас Заремба кинулся в объятия. Но обнимал бережно, почтительно, словно драгоценную фарфоровую вазу, чрезвычайно редкостную.
— Благодарю, ваша светлость, что вырвали нас всех из неволи, в которую мы попали благодаря предательству и нашей беспечности. — Лицо рыцаря залилось стыдливой краской, и Андрей еле сдержался, чтобы не хмыкнуть.
Брат Стефан мог воспринять ее как оценку того, что он провалил свое первое поручение. А то было бы неправильным, ибо от таких случаев, когда в ход пускают не меч, а коварство, никто не застрахован. И тут же перевел разговор к практическим нуждам.
— Я вижу, твое «копье» великолепно экипировано, брат Стефан!
Андрей с удовольствием посмотрел на прибывших крестоносцев. Кожаных курток не было и в помине — их тела облегали дорогие кольчуги, усиленные металлической «чешуей» и выпуклыми железными пластинами. Яркая ткань плащей, на вид только что пошитая обновка. Шлемы простых воинов, вытянутые, с острым еловцом и кольчужной бармицей, сверкают.
А уж оружия на любой выбор и вкус — три дорогущих арабских лука, мечи, пара изогнутых сабель и прочий арсенал, включая длинные рыцарские копья и притороченные к трем седлам арбалеты.
— Многое даровал нам пан Сартский! Завел всех в оружейную и показал нам ее. Она у него богатейшая, — последнее слово рыцарь произнес с таким придыханием, словно говорил о прекраснейшей из женщин, в которую влюбился навек с первого взгляда. — Затем в комнатку малую моих воинов отвели, там оружие и доспехи были попроще, и приказал выбирать, что душе угодно. Ну, парни и выбрали, хотя свое при себе оставили.
— Что?! Он это подарил?!
Священник вытаращил глаза, да и Андрею стало не по себе — о скупости пана Сартского разговоры ходили везде, а вот о щедрости раза два всего проскальзывало, и то мимоходом.
Но не о расточительности же ведь?!
— Пан Сартский просил тебя, ваша светлость, забыть о прежних неприязнях, сказал, что он послушный сын церкви. И обещал прибыть через неделю с немногими своими людьми в Белогорье, дабы в личной встрече решить все возникшие недоразумения. И приносит извинения, которые выскажет тебе лично, ваша милость!
И Андрей, и еще больше священник оторопели самым настоящим образом. Но оправились быстро и подумали об одном и том же, а потому воскликнули одновременно:
— Твои воины знают об этом?!
— Ты никому не говорил о том?!
— Как можно, — рыцарь отвесил поклон, — говорить о послании, которое адресовано только тебе, ваша светлость.
— Никому ничего не говори, иначе ты нам все испортишь! Мы тут белогорцев «развести» надумали, но от такого известия, если о нем там узнают, наши планы накроются медным тазом! — Андрей снизил голос до шепота, но тот был такой выразительный, что напоминал змеиное шипение.
— Наоборот, ваша светлость, — рассудочно заговорил священник. — Брат Стефан должен всем сказать правду.
— То есть… Как это сказать правду?! Зачем?! — Андрей аж поперхнулся от изумления.
— Но не всю, ваша светлость. — Священник улыбнулся. — И сегодня же в Бяло Гуру будет известно, что пан Сартский отпустил рыцаря ордена Зарембу с богатыми дарами, дабы орденцы смогли спокойно отправиться в поход, а пан Сартский взамен возьмет Белогорье под свое покровительство. И все смогут на эти дары полюбоваться собственными глазами!
— Ах, вон ты что предлагаешь?! Хм… Еще лучше получится. Это селян точно проберет до самого копчика! — Андрей восхитился предложенным и повернулся к Зарембе: — Брат Стефан! Сегодня же поедешь со своими людьми в Бялу Гуру, пусть там полюбуются. И скажи воинам нашим сейчас то же самое, о чем мы с отцом Павлом толковали.
— Будто пан Сартский отпустил тебя с богатыми подарками в обмен на Белогорский замок. Но его светлость еще ничего не решил и будет думать, вечер у него еще есть для ответа. Иди, сын мой, — и священник протянул молодому рыцарю руку, которую тот почтительно поцеловал и, поклонившись командору, быстро пошел к собравшимся на дороге крестоносцам.
— Щедрый пан, на двести злотых, никак не меньше, оружия отвалил. Одни луки чего стоят!
— Щедрый пан, на двести злотых, никак не меньше, оружия отвалил. Одни луки чего стоят!
— Нет, брат Андрей, луки наши! Я брата Стефана в дорогу снаряжал, так что все помню. Три кольчуги взамен кожи дал, не спорю. Арбалеты, копье второе для рыцаря, плащи всем пошил новые. Лошадей трех дал взамен одной нашей — та, видно, сгинула. Хорошие кони, как раз для простых воинов. Щедро одарил, злотых на полсотни, но никак не больше.
— Так я не знал, что луки наши, вот и считал их по сорок злотых, — попытался оправдаться Андрей, но священник словно его и не слушал.
— Тебе о других делах нужно подумать, ваша светлость!
— О каких же?! И отчего это я «светлостью» стал, и как пастырь, должен раздавать благословения?
— Это моя ошибка, сын мой! Оговорился случайно и назвал единственным «хранителем». А брат Заремба, первый же встреченный тобой рыцарь ордена, поступил так, как предписывает наш устав при обращении к главе ордена Святого Креста! Теперь так же будут впредь поступать все наши братья и простые служители.
— Это что ж такое выходит? Я стал великим магистром?!
— Нет, ты остался командором, но сейчас ты единственный «хранитель», являешься главой нашего ордена, а потому имеешь его права и выполняешь все обязанности.
— Типа «ио»?
— Что это такое?
— Исполняющий обязанности. Так у нас говорят.
— Да, это так. Ты исполняешь все обязанности великого магистра до созыва орденского капитула, который ты сам и обязан собрать в не столь отдаленном будущем! И лишь там двенадцать самых достойных братьев-рыцарей выберут четырех магистров.
— А сами что?
— Будут новыми командорами ордена. Если не пожелаешь остаться, как ты говоришь — «ио» магистра, то командором будешь пожизненно, пока в силах будешь держать в руках оружие. Ну а пока тебе надлежит выполнять все обязанности, как того требует устав…
— Это какие же?
— Ты признался мне в прелюбодеянии со служанкой. То не грех — ведь ты тогда не был командором ордена. Но сейчас ты не имеешь права нарушать целибат, с тобой денно и нощно будут четыре лучших крестоносца, что отдадут с радостью свои жизни, чтобы уберечь твою. А в делах я тебе и братья будем помогать всеми силами, не щадя себя.
«Так это же подстава! Он не случайно так оговорился, — немым воплем взвыла душа, и перед глазами само собой всплыло молочное тело Ядвиги, а губы разом припомнили жгучие поцелуи девушки. Лишиться такого удовольствия?! Нет и еще раз нет! Тут же мысль лихорадочно заработала. — Мне что, придется евнухом двенадцать лет прожить, пока еще рыцарей, что такой срок отслужат, набрать удастся. Кошмар — не думал, что узелок завязывать придется на ентом самом инструменте!»
— Так Велемир же…
— Командор Андреас зачал его во грехе, это так. Церковь понимает, что слаба плоть человека и закрывает глаза на подобное. Ибо жизнь командора коротка, они лучшие мечи ордена, и смерть их везде поджидает. Да, они не дают обет целибата, но они стараются его выполнять. Но магистры рукополагаются папой, они могут исповедовать и причащать любого воина ордена, дать ему последнее напутствие и отпустить грехи.
— Как? — только смог проблеять Андрей и получил в ответ от священника жесткий ответ:
— А вот так! Как ты сегодня благословил коленопреклоненных крестоносцев. И тем самым добровольно взял на себя права главы ордена. Но и его обязанности тоже, в том числе и целибат. А теперь тебе нужно отдохнуть, ваша светлость! И снять доспехи. Сейчас тебе помогут!
Священник не стал дискутировать дальше и, оставив огорошенного командора, пошел к орденцам, что стали затевать небольшой праздник, ведь случай был более чем подходящий. Андрей с тоскою посмотрел на них и непритворно взвыл:
— Надо же такому случиться?! Сам, добровольно себя евнухом сделал! Анне бы сказал — ни за что бы баба не поверила. Да еще бы кастрюлю женушка на голову бы надела, если не ведро помоев!
Представив себе такую картину и как бы наяву ощутив омерзительный запах, Андрей невесело рассмеялся…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ «В ЗНОЙ МАХНЕМ, НЕ ГЛЯДЯ МЫ, НА ПУРГУ-МЕТЕЛЬ»
ГЛАВА 1
— Хотел как лучше, а получилось, ва-ще, все путем! А форма-то какая вышла — прямо настоящий «фельдграу»!
Андрей с нескрываемым удовольствием смотрел, как на просторном лугу занимается добрая сотня лучников в серых домотканых плащах. И работали молодые парни с огоньком, без устали метая стрелы в мишени из спешно сколоченных добротных досок, желтеющих оструганной поверхностью. Доставалось и чучелам. Большие мешки, туго набитые соломой и подвешенные на шестах, только вздрагивали от попаданий длинных стрел. Садили по этим мишеням из двух десятков длинных тисовых луков, которые переходили из рук в руки по очереди.
Вот уже три недели, как первая полусотня занималась стрельбой, а вторая под неусыпным надзором орденских ветеранов энергично проходила тактическую подготовку, то рассыпаясь за кустами, то совершая различные перестроения.
На дальней стороне поля занимались три десятка «синих» — для подготовки конных стрелков требовалось больше места для занятий. Да и для «серых» лучше, иначе бы в них давно полетели остроты и насмешки со стороны «профессионалов» — там все воины в той или иной мере прочувствовали запах «пороха», отслужив в свое время или в ордене, или на местных панов с купцами. В общем, зрелые тридцатилетние мужики, не вьюноши какие, они хорошо знали, с какой стороны меч держать и как на коне верхом лук натягивать да метко в цель попадать…
«Разводка лохов», так Никитин назвал сию незамысловатую операцию, прошла как нельзя лучше. Ни Андрей, ни отец Павел такого благоприятного для ордена исхода даже не ожидали. Белогорцы, вставшие перед перспективой остаться один на один с местными панами, давно положившими глаз на их богатые селения, дрогнули и «купились», тем паче видя собственными глазами веские доказательства «коварства» Сартского в лице рыцаря Зарембы и его заново экипированных воинов.
И живо, хоть и не без труда и коротких споров с криками и мордобитием, пошли на такие уступки, о которых Андрей вначале и не помышлял. И теперь здесь задолго до появления в его истории казачества была фактически введена воинская повинность, пусть и не поголовная, но распространенная на добрую половину населения.
Три сотни дворов с лишком, без малого четыре тысячи народа, проживающего в двух селах и нескольких выселках, с кряхтением выставили на орденскую службу «синих». Из расчета один конный воин в простом доспехе, с мечом, небольшим овальным щитом и луком с десятка крепких и многолюдных хозяйств. Собирали на шестилетний срок всем крестьянским «миром», выгребя почти все настоящее оружие, что имелось в селах.
И второй расчет Андрея полностью оправдался — местные крестьяне, люди весьма практичные, тратить собственные гроши на бесполезное в хозяйстве воинское снаряжение не пожелали категорически, зато здраво рассудили, что три месяца военной службы под знаменами ордена пойдут их сыновьям только на пользу. Тем более что большую часть года, девять месяцев, молодые парни будут трудиться на своих, и при том шесть лет не будет налогового бремени на семью в виде десятины. Лепота, да и только!
А траты в виде поставки продовольствия для кормежки собственных сыновей или их обмундирования в домотканые плащи столь незначительны, что их можно и перетерпеть, не вздохнув — ущерб мизерный, зато другие выгоды намного серьезнее.
— Хорошие будут воины!
Рядом с Андреем встал священник. Отец Павел взглядом бывалого рыцаря оценил новобранцев исключительно позитивно. Да и Никитин был ими доволен. В сравнении с призывниками из его времени, всеми правдами и неправдами старавшимися «закосить» от службы, эти здоровые крестьянские парни предстали в самом выигрышном свете.
«Залеты» и иные нарушения дисциплины типа пререканий или отлынивания были невозможны по определению. Потому что такой вояка автоматически вылетал со службы со всеми вытекающими для него тяжкими последствиями. В семье вряд ли его по головке погладят за уплату десятины, а ровесники и, что намного страшнее, потенциальные невесты ехидными насмешками осыпать будут. И замена мигом найдется, вступить во вторую сотню желающих хватало с избытком.
Андрею пришлось даже под пустячными предлогами отказать в приеме на службу сыновьям кузнецов и оружейников. Пусть родителям лучше помогают — оружия и снаряжения потребовалось в неимоверном количестве.
Одно угнетало не понарошку — ведь Заволя привезет еще тиса и стрел, как раз на вооружения двух сотен и хватит. Вот только орденская казна хотя и позволит этому купцу выплатить за «товар», но после такого «кровопускания» останется пустой, как кувшин с вином в трактире. И пополнить «бюджет» скоро не удастся — десятина будет выплачиваться натурой, а где ее реализовывать прикажете?