Абдрахманов вздохнул. Картину, так беспощадно обрисованную Омаром, он мог бы спроецировать и на близкий ему Татарстан. Там, конечно, меньше убивали, но так называемый справедливый суд и тюремная камера всегда были наготове для того, кому требовалось предметно объяснить, кто хозяин в республике. Сколько талантливых, умных людей уехали из Казани только потому, что не могли мириться с общей атмосферой фальши, чинопочитания, лицемерия, откровенного рвачества и хамства.
Да, одного правителя там недавно заменили на другого, но что изменилось? Не просто же так в ложе для почетных гостей на футбольном матче оба сидят рядом.
Да и сам-то он где сейчас? Болтается на волнах Черного моря на судне, которое вот-вот пойдет ко дну.
Эта мысль вернула его на палубу «Ромео».
– И что теперь с нашим планом?
– Остался один объект, буду его обрабатывать.
– Это который из них?
– Тимур. Тот, что помоложе. Предварительно я их прощупал. Другой не годится. Он уже отравлен победами. Там на кону контракт на бои в Европе, Америке, очень приличные деньги. Мы не бездонная бочка. В общем, он ничего не знает и не будет знать.
Шеф-повар утвердительно кивнул. Молодой парень, о котором шла речь, был хорош со всех точек зрения. Вот только…
– А ты не думаешь, что у него сейчас в голове не исламская идея, а хорошо развитые молочные железы одной пассажирки?
Скулы на физиономии Омара, и без того твердые, просто окаменели.
– Посмотрим. Если что – есть ведь мы с тобой. А нас уже вряд ли что-то остановит.
Светлана машинально торкнулась с ходу в дверь каюты, но та оказалась закрыта. Она привыкла к тому, что в это вечернее время ее соседка всегда зависала где-то на палубе, поэтому не сразу сделала то, с чего и надо было начинать: деликатно постучала.
– Минутку, сейчас! – отозвался голос Алины с какой-то непривычной интонацией.
Буквально через минуту дверь каюты действительно распахнулась. На пороге стояла соседка, одетая по-спортивному: простая футболка и короткие шорты. А на ее койке сидел Никита, звукорежиссер «ПП», и не торопясь заправлял в джинсы свою майку.
– Извини, мы тут… – Алина спешила объяснить присутствие гостя.
– Да все нормально, это я вперлась не подумав, прошу прощения!
Светлане и правда было неловко. Занятая собственными личными делами, она даже не подумала, что у Алины, яркой современной девчонки, могут быть свои интересы.
– Ну, красавицы, я пойду! – Звукорежиссер привел в порядок свой прикид. – Спасибо, Алина. Я как заново родился. – Он расправил плечи и вышел в коридор.
Слегка растерянная Алина продолжила:
– Ты не подумай, у нас ничего личного. Просто у Никиты спина – давняя его болячка. Я ведь кончала курсы массажа, вот ему помогаю.
– Да я вообще без претензий. – Светлана развела руками. – Ты только мне заранее говори. Если надо, в любой момент вся каюта в твоем распоряжении. Тут есть куда податься.
Алину это предложение как-то не обрадовало. Наоборот, она вроде расстроилась.
– Спасибо, конечно, но пока что-то никто не претендует. Вот только на массаж спины.
– Еще не вечер! – взбодрила ее Светлана. – Какие наши годы?
– Ладно! – Соседка махнула рукой. – У тебя-то как?
Алина вообще-то не надоедала ей расспросами, хотя все видела и не могла не понимать, как далеко зашли отношения солистки «ПП» с одним из фанатов. Она с готовностью откликалась на просьбу погулять часок по кораблю, пару раз натыкалась на них с Тимуром в укромных уголках «Ромео», и при этом они не просто держались за руки.
«Не спрашивай. Не говори». Они как будто взяли на вооружение этот американский лозунг.
Но сейчас отшутиться было бы неудобно. Ввалилась – не запылилась, сбила весь кайф. Вдобавок Свете хотелось перед кем-то выговориться, а подходящей кандидатуры среди двух тысяч обитателей корабля не находилось.
– Все волшебно. Это с одной стороны. А с другой – хреновее не бывает. В общем, я его послала.
Брови Алины поползли вверх. Такой откровенности она не ожидала. Светлана всегда держала дистанцию, и даже жизнь в общей каюте вовсе не сделала их подругами.
– Если волшебно, то зачем же?
– Он, конечно, отдельный экземпляр, – скорее себе, чем соседке, сообщила Светлана. – Такое редкое сочетание мальчика и мужчины. Очень ласковый, безумно нежный. Ты видела его рычаги, эти мышцы. Когда он касается меня, моей кожи этими пальцами, которыми крутит шеи здоровенным мужикам, я просто улетаю незнамо куда. – Она вздохнула.
Пожалеть было о чем.
– Наивный как ребенок. Знаешь, какая у него любимая книга? Хотя парень учится на филфаке, знает всю современную прозу. Сказки! У них в дагестанском эпосе есть такой герой – Шарвили. Естественно, он обладает исполинской силой и волшебным мечом, закаленным в грудном молоке женщин, родивших первого ребенка. Еще у него есть необыкновенный конь, способный летать, а сам герой неуязвим, пока твердо стоит на ногах, поскольку силу ему дает родная земля. Он даже хотел в спорте взять себе этот псевдоним – Шарвили, – но потом решил, что нескромно будет. Все-таки народный герой.
Алина слушала, покачивая головой то ли от удивления, то ли от недоверия.
– Слушай, может, на меня так морской воздух действует? – сбросила с себя очарование дагестанского эпоса солистка «ПП». – Или он меня околдовал?
– Во-первых, солнце, – авторитетно выдала Алина. – Во-вторых, морепродукты. У нас с тобой активизируются яйцеклетки. Нагрузка на щитовидную железу летом уменьшается, эндокринная система работает веселее. Это схема любого курортного романа. А потом люди возвращаются по домам, и все рассасывается.
– Курортный роман – это святое. – Светлана усмехнулась. – Тут все серьезнее. Он меня замуж позвал! Я теперь в деталях знаю, как в городе Дербенте проходит свадьба.
– Да ты что? – Глаза у Алины загорелись.
Она приняла боевую стойку. Так поступает любая незамужняя женщина, услышавшая слово «свадьба».
– Сама церемония от нашей почти не отличается. В загс едут на машинах, украшенных подарочными платками невест, золотыми кольцами, куклами, шелковыми лентами, цветами, воздушными шарами. Когда невесту вводят в дом жениха, ее посыпают орехами, конфетами, монетами. Рано утром ей вручают новую одежду, а старую уносят. А вот обряд сватовства интересный. Сваха приходит в дом невесты с двумя ритуальными хлебами. Если мать девушки согласна на брак, то она принимает принесенный хлеб. Если нет – значит, отказ. Невесту именуют «свас», а ее подруг – «наибар», «енгияр». – Она улыбнулась. – Значит, я бы там была «свас» Светлана. А ты – «енгияр» Алина.
Костюмершу «ПП» рассказ явно впечатлил, но ей тоже было чем поделиться.
– Извини, я не в плане любопытства. Перед тем как вы начинаете в постели, он говорит «бисмилля»?
– «Бисмилля»? – Светлана тормознула. – Ну да, бормочет что-то похожее. Я думала, просто от избытка эмоций. А что это значит?
У Алины словно отлегло от души.
– Если во время полового акта не сказать «бисмилля», то шайтан становится соучастником в этом деле.
– Как это? – изумилась певица.
– Так написано в арабских книгах. Если человек вступил в половой акт, не упомянув при этом Аллаха, то джинн обматывается вокруг полового органа мужчины и совокупляется с женщиной вместе с ним.
– Господи, ужас какой!
Такая картина, представшая в воображении солистки «ПП», действительно поражала ее.
– Так ты из книжек знаешь такие подробности?
– Да, я иногда их читаю. Вообще-то во мне течет арабская кровь. Не скажу, что большой процент, но все-таки. В арабских странах имя «Алина» – это производное от мужского «Али», означает «благородная». Но есть и иное толкование – «другая», «чужая».
Светлана посмотрела на соседку отстраненным взглядом. Раньше она не придавала этому значения. Смуглая кожа, нос с горбинкой, тонкие ноздри, черные блестящие волосы. Вообще ей казалось, что в костюмерше есть что-то греческое. Но вот так…
– Да, без шайтана тут не обошлось. Слушай, а может, у меня просто повышенная норма мужских половых гормонов? А из-за этого – высокое либидо? Я же при выступлениях вообще-то чувствую себя мужиком и держусь так же. Помню, на последнем клубняке какая-то пьяная рожа полезла на сцену. Я его так шандарахнула, что он башкой ближайший столик опрокинул. Не хочу я этого всего – никаких шайтанов. Ну почему мне не попался обыкновенный московский или питерский парень? Без всяких этих выкрутасов? – Она села на свою постель, закрыла голову руками. – А с Тимуром меня тут скоро объявят вне закона. Как в Штатах при ку-клукс-клане – за связь с чернокожим. Все дудят в одну дуду: «Как ты можешь?», «Где твоя гордость?», «Ты лицо группы!» Бубнят одно и то же. И Серега, и Леня Зюник. Я что, и в постели с близким мне человеком должна быть лицом «ПП»? Да и на палубе я тоже чувствую презрительные взгляды.
Светлана плакала в последний раз в школе, когда ей делали пирсинг. Но сейчас была готова разреветься.
– Знаешь что? – Алина вытянулась в струнку и начала вещать подобно пифии, не хватало только лаврового венка на голове: – А пошли ты их в задницу – и Трофимова, и Зюника. Один, кроме своей гитары, вообще ничего не хочет знать, другой давно импотент. А кто там куда на палубе смотрит – это ты вообще зря. Ты же звезда, вот они и глазеют. – Она присела на койку к Светлане, приобняла ее. – Тебе хорошо с ним? С Тимуром?
Та кивнула:
– Было хорошо.
– Ну тогда выучи одно арабское выражение. Начнут доставать, им и ответишь: «Я хаббара аббет», для особо настойчивых.
– Что это значит?
– «Пошел к белому дьяволу». Знаешь, обратно еще никто не приходил.
Глава 9
Музыкальный салон днем был обычно свободен. Леня Зюник занял удобное место, не слишком близко к возвышению, на котором обычно располагались музыканты. Сергей Трофимов поколдовал над аппаратурой, помучил немного при настройке уши единственного зрителя.
– Хочу тебе показать. Песня не для широкой публики, но что-то торкнуло. Послушай, как получилось.
Вступление было жестким, по-настоящему роковым. Потом пошел текст. Трофимов подавал его с фирменной хрипотцой, но подчеркнуто ровно, без модуляций. Это создавало эффект высказывания. Исполнитель не делился эмоциями, он посылал слушателю продуманный, выверенный сигнал.
Леня сидел, полуприкрыв глаза, не меняя позы. Только в конце песни он чуть подался вперед, как будто хотел глубже проникнуть в сознание Сергея.
– Ну и что? – Трофимов отложил гитару. – Не утомил?
Зюник выпрямился, отрицательно покачал головой.
– Сильная вещь, – признал деятель массовой культуры. – Но кому ты ее адресуешь?
Трофимов представил парней, которых видел на суде над Милевским, своих соседей по трибуне в Лужниках, ребят, вышедших пару лет назад на Манежку после убийства болельщика «Спартака» Егора Свиридова. Но пересказ всего этого занял бы слишком много времени. А вопрос Зюник задал серьезный.
– Тем, кто хочет без страха жить в своей стране, не желает отдавать ее чужим идеям, правилам, привычкам. Извини за чрезмерный пафос.
– Извинил. Понимаю. Но в песне у тебя хорошо выражен пафос отрицания. Да, под нее хорошо шагать строем, бить, громить. Ее можно орать срывающимся голосом. А дальше, когда все разгромлено, разбито, смято? Враг повержен – что торжествует?
– Справедливость! – уверенно ответил Трофимов.
– Справедливость у каждого своя, это мы с тобой хорошо знаем. Смотря под каким знаменем идет толпа. Под красным – одна справедливость, под зеленым – другая. Мне вот, знаешь, нравятся знамена, на которых много цветов. Глядишь, и для меня найдется.
– Ну, до таких знамен нам еще шагать и шагать, – грустно признал Сергей.
– Правильно. Но направление-то надо выбрать, иначе не дойдем. Знаешь, почему я никогда не работал с рокерами?
Трофимов всем своим видом выразил заинтересованность в ответе. Зюник любил ораторствовать, но ему нужна была поддержка аудитории.
– Для меня российский рок закончился на Викторе Цое. Лично не был знаком, так, пересекались за кулисами. Но песни! Он всегда искал причины происходящего в себе. В собственном несовершенстве, в своем характере, мыслях. Ты понимаешь, не своих буквально, а своего лирического героя. Несчастья, беды, уродства – во всем он обвинял себя, должен был сделаться лучше, чтобы этого стало меньше. А следующее поколение рокеров стало искать врага. Власть, общество, инородцы – вот кто виноват. А мы все белые и пушистые. Не верю. Мне неинтересна пропаганда, а это она самая и есть, пусть иногда под классную музыку.
– А Шевчук?
– Да, у Шевчука есть прорывы. Но один в поле не воин. К тому же стар, раздражителен, выдохся в музыкальном плане. Где новая «Осень»? Двадцать лет прошло, а она все «последняя».
– Согласен. Но ведь общество меняется. И цели у него возникают новые, и враги – назовем вещи своими именами – тоже другие. Когда-то врагом номер один была власть – это одни песни. Теперь власти можно только посочувствовать. Борьба пошла на религиозном поле, на национальном. А тут надо и рыбку съесть, и не сесть сам знаешь на что. То, что президент не может сформулировать прямо, волен заявить рок-музыкант. А если после этого президент приглашает рокеров на встречу, значит, они все сделали правильно. С точки зрения ситуации в обществе.
– Сережа, у власти тоже есть сиюминутные интересы. Ты попал в струю – тебя похвалили. А принесло это пользу обществу или пошло во вред – кто знает! Как говорит Григорян из «Крематория», «все ищут свои пути – кто-то в православии, кто-то в Кремль ходит».
Оба взяли паузу. Новые аргументы поспевали в головах.
Первым созрел Зюник.
– Если говорить о твоей песне – конкретно сильная вещь, я уже сказал. Но в ней я вижу одну системную ошибку. Она, кстати, общая для православия и ислама. Это говорю тебе я, старый еврей! И они, и вы сосредоточены на смерти – своей, чужой, но все равно на ней. Ну, с исламом понятно. Надел пояс шахида, подорвал сорок человек – и прямиком в рай с гуриями. На том свете шахида ожидает роскошный чертог, мебель там украшена жемчугом и драгоценными камнями. Шахид с золотой короной на голове восседает на кресле, сделанном из того же драгоценного металла, лакомится изысканными яствами. Понятное дело, его окружают семьдесят две черноокие девственницы, готовые ублажать героя всеми мыслимыми и немыслимыми способами. А еще многомудрые исламские богословы заявили, что в раю шахид приобретает неутомимость в любви, поскольку его потенция становится равной силе ста зрелых мужчин. Не забыты друзья и родственники борца за веру. Ему прощаются все его преступления в этом мире. Он получает право порекомендовать Аллаху пятьдесят своих близких, чтобы и они в честь его заслуги оказались в раю. Ну, как гастарбайтеры перевозят в Москву всех своих родственников – по той же системе.
– Насчет ста зрелых мужчин – тут и я бы купился, – с усмешкой проговорил Сергей.
– Можно, конечно, и не через смерть, а через праведную долгую жизнь. Но тут не каждый выдержит, доберется до рая, – продолжил свой анализ Зюник. – Получается, главные герои в исламе – мертвяки. А теперь возьми куда более близкий тебе православный мир. Далеко в историю забираться не будем, посмотрим, чьими именами названы улицы. Матросов – помер молодым, лег на пулемет. Гастелло – врезался в танковую колонну, превратился в живой факел. Девочка эта – ну, которую повесили в лесу, как ее?..
– Зоя Космодемьянская, – подсказал Сергей, у которого еще не выветрились до конца школьные познания.
Зюник кивнул, почувствовав поддержку.
– Видишь, их все помнят. А ведь был Иван Кожедуб, в конце концов, Алексей Маресьев. Эти где-то далеко, на втором плане. Чего о них говорить, они же не погибли. Свежий герой – Гагарин. Штопором в землю. Да и само восприятие жизни. Я к любой религии отношусь в высшей степени почтительно, но православную сегодня вижу слишком чванливой, постановочной, очень уж умело придающей всему ореол угрюмой обреченности. «Страдайте, страдайте без конца, жизнь для страданий дана». Воздаяние – об этом после. А радоваться? А жить когда?! Если Верховный Режиссер велит находить смысл в непрекращающемся стоянии на коленях, то тут что-то не так. К тому же большинство священников, которых я знаю, – скуловоротные резонеры.
Сергей кивнул. В словах Зюника он видел много правды.
– Нынешняя русская церковь требует от каждого смирения и стояния в углу. Тогда как при общении с Богом, пусть даже через посредников, нужно излучать счастье, а не внушать себе, что ты перманентно виноват. Иначе все действительно будет как в твоей песне: «Вместо мостов высятся стены. Вместо садов кладбища стынут».
Трофимов, подстегнутый собственной строчкой, решился все-таки вступить в спор:
– Хорошо, церковь как институт себя не оправдывает. Тем более мы, рок-музыканты, должны решать социальные задачи. Русский рок всегда пытался раскрепостить мозги. Ислам же сегодня не просто поднимает голову, как пишут в Интернете. Он уже замахивается на нас, на наших близких, на то, что нам дорого.
– Здесь я с тобой не соглашусь. Тут есть громадное противоречие, которое мало кто видит, – пошел в атаку Зюник. – Мне, еврею, защищать эту религию совсем не с руки, пойми. Я тебе такие примеры насчет нас могу принести – волосы дыбом встанут. Вот их пророк Мухаммад. Одно из его высказываний о евреях организация Хамас даже включила в свою декларацию. Указывая, что нужно сделать, дабы на земле воцарилось всеобщее счастье, пророк говорит: «Конец времен не наступит, прежде чем мусульмане не начнут воевать с евреями и будут убивать их так, что даже если какой-то еврей спрячется за скалу или за дерево, то скала и дерево скажут мусульманину: “За мной прячется еврей, приди и убей его!” Желтая нашивка, прикрепляемая к одежде, вовсе не является выдумкой немецких фашистов. Правоверные последователи Мухаммада придумали ее в девятом веке, еще во времена династии халифов Абассидов. Я, знаешь, кроме текстов поп-авторов еще кое-что почитываю. В книжках можно найти много интересного! Но будем справедливы. Есть ислам и исламизм! То, о чем мы спорим, и то, о чем твоя песня, – это порождение исламизма. А ислам изначально – не только религия, но и стиль жизни. «Предание себя Богу» – вот значение слова «ислам». По идее, он призван освободить человека от рабства своих привычек, плотских желаний, денег. Согласись, цель возвышенная.