Вероятно, природе надоело распределять таланты поровну или у нее прорвался мешок, и она высыпала все свои дары, когда пролетала над Игорем. Во всяком случае, его разносторонности дивились многие. Яркий сверкающий талант в физике, он еще на студенческой скамье выдвинул ряд совершенно немыслимых гипотез, которые блестяще подтвердились в ближайшие годы. Профессора точных наук постоянно корили его за увлечение философией, психологией, литературой и другими нематематическими дисциплинами. Вдобавок он имел значок мастера спорта по плаванию и два первых разряда по легкой атлетике.
За два месяца до отправки делегации все намеченные кандидаты собрались в фойе Дворца Советов Земли.
– Какие дары мы понесем? – спросил Шведов. По всей видимости, только он один не ждал с нетерпением подсчет голосов. – Нет, правда. Послы всегда подносят дары. Читайте историю! Вряд ли стоит нести перфоленты, у них этого добра хватает… Может, обратимся к исконно нашенским дарам? Связке соболей, куниц… Или возьмем бочонок меду… Я недавно видел такую шубу из соболей! Ох, и жили предки!..
Его слушали с вежливыми улыбками. Каждый думал о своем. Число контактеров ограничено. Удастся ли попасть в заветную семерку?
– Чарлз Робертсон!!!
Металлический голос принадлежал электронно-счетной машине. Молодой астрофизик поспешно вскочил со стула. Короткая пауза, и динамик проревел:
– Поздравляем вас! Вы приняты в отряд контактеров.
Робертсон выкинул немыслимое па, оглядел товарищей шальными глазами и вихрем вылетел из зала. Торопился сообщить родным и близким радостную весть.
– Таки Нишина!
Коренастый японец медленно повернул голову в сторону распределительного щита, откуда доносился голос, и с достоинством поднялся.
– Поздравляем вас! Вы приняты в отряд контактеров.
Ни один мускул не дрогнул на смуглом лице сына Страны восходящего солнца. Он вежливо склонил голову и снова сел в кресло. Вероятно, он и в случае отказа вел бы себя с тем же хладнокровием.
– Олесь Босенко!!!
В глубине зала поднялся рослый, мускулистый мужчина в вышитой сорочке. На крупном лице медленно расплывалась торжествующая улыбка. Он пытался согнать ее, но она упрямо возвращалась.
– Иван Кобылин!!!
– Семен Строгов!!!
– Ив Сент-яно!!!
– Ростислав Новицкий!!!
Один за другим поднимались контактеры. Люди, которые полетят к центру Галактики, чтобы представлять человечество перед лицом Галактического Совета… Перед лицом сотен объединенных цивилизаций!
Голос замолк. Друзья Игоря растерянно переглянулись. А Шведов?
Геннадий подскочил к пульту.
– Продолжай! – потребовал он.
В гигантском механизме не щелкнуло ни одно реле:
– Отбор закончен. Делегация составлена.
– А Шведов? Разбиралась ли кандидатура Шведова?
– Разбиралась.
– Так что же?..
– Отклонена.
– Отклонена?..
Если бы собравшимся объявили, что инозвездными жителями являются их собственные коты или что они сами и есть пришельцы из космоса, то они были бы не так ошеломлены, как при этом известии. Отклонить кандидатуру Шведова! Самого Шведова?
Среди общей растерянности один Шведов сохранял спокойствие. Он внимательно просмотрел цифровые данные на индикаторной панели и сказал ровным голосом:
– Голем знает, что делает…
Геннадий вскинулся:
– Знает? Да будь у него хоть крупица ума!..
Шведов пожал плечами, потом посмотрел на часы:
– Заболтался я с вами. А там в лаборатории ребята без присмотра остались. Не расстраивайтесь!
Он сверкнул белозубой улыбкой, вышел крупными шагами. Через окно было видно, как он вскочил в кремовую машину и та рывком взяла с места.
Геннадий с шумом выдохнул воздух. Он все еще не мог прийти в себя. Да и все были возбуждены.
– Может быть, робот… взбунтовался?
Это предположила Верочка.
– Чепуха! – сказал Геннадий уверенно. – Он для этого слишком глуп. Это простой механизм, только электронный, причем далеко не самой высокой сложности. В нашем институте есть пограндиознее. Но поломка не исключается…
Бригада наладчиков шаг за шагом проверила основные цепи Мозга. Все было в порядке! Главный инженер наотрез отказался изменять программу.
– Машина функционирует нормально, – заявил он. – Можете проверить сами. Она даст вам правильный ответ на любой вопрос. Разумеется, в пределах собственных знаний.
– Но здесь она, очевидно, вышла за пределы собственных знаний.
– Исключено, – ответил кибернетик твердо. – Правда, иногда попадаются вопросы, которые мозг решить просто не в состоянии. Но он всегда в подобных случаях дает ответ: «Решить не могу. Мало данных», или: «Решить не могу. Компетенция человека».
Через неделю собралась комиссия Совета. Предстояло утвердить кандидатуры, которые прошли через фильтр Мозга. Но в этот раз заседание несколько отклонилось от традиционной процедуры. На повестке дня стояло дело Шведова.
Членов комиссии, как и всех остальных, заскок Мозга больше раздражал, чем тревожил. В самом деле, скорее всего машина попросту ошиблась. Ну и что, разве люди, которые составляли программу, никогда не ошибаются? Или неправильные данные. Или не так поданы. Но кто же в здравом уме решится забраковать Шведова, едва ли не самую яркую личность века!
Председатель комиссии с силой вдавил кнопку на переговорном щите Мозга. Загорелся зеленый глазок.
– Объясни, – сказал председатель, – на чем основано твое ошибочное мнение о непригодности Игоря Шведова представлять человечество?
Монотонный голос ответил с какой-то упрямой ноткой:
– Заключение не ошибочное.
Председатель не имел опыта разговора с машинами. Вместо того чтобы спокойно объяснить роботу его ошибку, он вспылил и сказал излишне громко:
– Заключение в корне неверное! Во всяком случае, у нас сложилось совсем другое мнение об Игоре Шведове.
Электронный агрегат замолчал на несколько мгновений, потом так же бесстрастно произнес:
– В таком случае прошу изменить мою программу норм человеческой этики. Иначе подобные ошибки будут повторяться.
Члены комиссии почувствовали неладное. Председатель спросил неуверенно:
– При чем здесь нормы этики?
– Кандидат в контактеры должен отвечать всем требованиям, – ответил робот, – а Игорь Шведов не прошел самого главного экзамена. Он нетолерантен!
– Нетолерантен… – повторил председатель растерянно. – Вот тебе и на! Обвинение достаточно серьезное. Ты располагаешь какими-нибудь сведениями?
– Да, – ответил робот. – Я располагаю данными об Игоре Шведове, начиная со второй недели его внутриутробной жизни и до настоящего времени.
– В чем выражается нетолерантность Шведова?
– В основном, в мелочах. Но достаточно часто, чтобы вызвать тревогу. Тем более, что он является кандидатом в контактеры. Шведов нередко высказывает враждебность к чужому вкусу только потому, что тот расходится с его собственным. Мне не нравится, значит, плохо – вот критерий Шведова…
– Но ведь вкусы у него безукоризненные! – крикнул Геннадий.
Робот холодно отчеканил:
– Никакой человек не может подняться выше человечества. Если это не так, прошу меня перепрограммировать.
– Продолжай, – сказал председатель.
– Борьба мнений, борьба вкусов всегда останется в развивающемся обществе. Но только в виде соревнования и уважения чужих точек зрения. Никакой гений не волен навязывать свои вкусы другим. Он волен их только пропагандировать. Вот пример: Шведов, что вы сказали двенадцатого декабря прошлого года Артемьеву?
Шведов пожал плечами. Только электронная машина могла запомнить, что он делал в тот или иной день год назад.
– Вы, – продолжал греметь робот, – сказали ему: «Или сбрей свою дурацкую бороду, или я не допущу тебя до экзаменов».
Шведов вскочил. По его лицу пошли красные пятна.
– Но у него в самом деле была дурацкая бороденка! – крикнул он яростно. – Артемьев это понял и через месяц сам ее сбрил!
– Верно, – подтвердил робот. – Это так и произошло. Но в тот самый день он предпочел уйти от вас. А разве не вы считали его самым талантливым из молодых экзотермистов?
– Я и сейчас так считаю, – сказал Шведов.
– Так почему же вы судили о нем не по таланту, а по декоративной бородке?
И Шведов впервые промолчал.
– Неосознанная уверенность, – продолжал робот, – что только его взгляды правильные, – основа первобытного хамства. В истории человечества уже бывало, что индивидуальные заблуждения превращались в коллективные. Вы знаете, что я напоминаю о шовинизме, расизме, фашизме. «Мы лучше всех, и все обязаны подчиняться нам и поступать так, как мы желаем». Все помнят, какие ужасы принесли человечеству эти явления, поэтому мы не должны проходить мимо даже самых микроскопических проявлений нетолерантности.
В зале стояла мертвая тишина. А звук, размеренный и мощный, падал в зал.
В зале стояла мертвая тишина. А звук, размеренный и мощный, падал в зал.
– Поэтому, исходя из человеческих законов, я отклоняю кандидатуру Шведова. В Галактическом Совете нам придется иметь дело с самыми различными мыслящими расами. Их облик, способы мышления, цели бытия могут показаться, да и наверняка покажутся странными и чуждыми. Но мы обязаны уважать чужие мнения и не навязывать свои. И подчиняться решениям Совета, даже если во главе будет стоять, например, мыслящий паук…
– Чепуха, – сказал Геннадий громко, – разумные существа могут быть только человекоподобными.
– Пусть так. Но что, если у председателя Совета будет, например, рыжая бороденка? Как у Артемьева?
– Это же совсем другое дело! – крикнул Геннадий.
– Пусть так. Я не утверждаю, что Шведов начнет пропагандировать нехорошие взгляды. К счастью, эти тяжелые болезни роста человечества навсегда канули в прошлое. Но Шведов предрасположен к нетолерантности! И мы не имеем права рисковать. К звездам полетит другой человек!
Теперь я спокойно читаю прогнозы о возможном засилье роботов. А что? Вполне возможно. Прецедент уже был!
Однажды вечером
С работы шел не спеша. Только свернул с магистрали, сразу наткнулся на знакомых хлопцев. По всему переулку тянулись эти наспех сколоченные из бракованных досок, покрашенные ядовитой зеленой краской пивные ларьки. Возле каждого своя группа, только космополиты бродили от одного к другому.
Жорка увидел меня издали, взял еще два пива. Кружки были щербатые, поцарапанные. Полрыбца взяли у Заммеля, ему сунули пиво. Побрел дальше.
День был теплый, весна взяла разгон, народец бегал в плащах и без шапок. От земли поднимался пар, последняя сырость рассасывалась тут же в теплом воздухе.
По тротуару бродили разомлевшие девочки с нашей улицы. Повыползали на солнышко пенсионеры, в скверике под надзором мамаш копошилась малышня.
Левую сторону моей окраинной улицы снесли и уже кое-где успели понастроить многоэтажки. Появилась уйма незнакомого народу, неприятное все-таки чувство. Раньше знал каждого, и меня знал тоже каждый на улице.
По дороге встретил еще буфет, где возле окошка дремал Роман Гнатышин, бывший студент какого-то вуза, а теперь «ШП», «швой парень».
– Будешь? – спросил он печально.
– Конечно, – ответил я.
Он пододвинул кружку. Его рыжие усы уже подмокли в пене, на губах блестела рыбья чешуя, несколько жирных блесток запуталось в усах.
– Ты бы сбрил их, – посоветовал я, – и постригся бы заодно.
– Зачем? – спросил он уныло. Скривился, сделал глоток, потом посмотрел на жирные от селедки руки и вытер о длинные патлы.
– Ну-ну, – сказал я, – тогда конечно.
Допил пиво и побрел дальше. На трамвайной остановке обратил внимание на двух «королевских» девчонок. Одеты шикарно, спины прямые, а уж смотрят… Я таким только свистел вслед или подбрасывал пару горячих слов.
Возле скверика встретил Машку. Ладная из себя подруга и одета в самое дорогое, клад для женихов с нашего завода. И не гордая. Еще издали заулыбалась и стала смотреть добрыми коровьими глазами. Наверное, прикидывала, как отучит пить и заставит по воскресеньям ходить на базар с хозяйственной сумкой.
– Привет, – сказал я.
– Привет, – ответила Машка. – Может, сходим в кино? Итальянская комедия идет, вся про любовь!
– Не тянет, – сказал я. – Есть вещи и поинтереснее.
– Ну-у-у… Тогда пей свое гадкое пиво и проводи меня.
Вот так. А та, с коричневыми глазами, к буфету и не подпустила бы. И послушался бы. И сумочку бы носил. В зубах бы носил!
– Нет, – сказал тоскливо, – не хочу ни кино, ни пива. Сам не знаю, чего хочу.
Она вскинула ресницы, решила, что поняла.
– Тогда пойдем к нам, – сказала и сразу покраснела, – мама ушла к соседке на телевизор. Просидит весь вечер. Будет весело и не придется ни о чем думать.
Не придется ни о чем думать! Я сам не люблю, когда нужно о чем-то думать. У меня от умных вещей голова болит, а от книг в сон клонит. Но вот сейчас вдруг захотелось шевелить во всю силу мозгами.
– Нет, – сказал я почти виновато. – Извини… я пошел.
Ее глаза из умоляющих стали круглыми от удивления. Никогда ни перед кем я не извинялся.
Уже недалеко от дома меня обогнала странная пара. Мужчина и женщина. Странными мне показались глаза у женщины: хоть сейчас пиши икону.
– Ты не должен, – говорила она срывающимся голосом, – ты не смеешь! Это очень опасно при твоем здоровье…
Ее спутник бубнил упрямо:
– Врачи всегда испытывали на себе… Я обязан…
Они быстро удалялись. У нее была классная фигура и длинные ноги.
И вдруг снова захотелось напиться. Яростно. Хотя бы пива! И почему это забегаловки закрываются так рано? Читал в одном заграничном романе, что у Джона всегда стоял под кроватью ящик виски. Этого я не понимаю. У меня бы долго не простоял.
Впереди послышался шум. Подошел ближе и узрел веселую сценку. Возле входа в недавно построенный институт два красномордых типа теснили к стенке щуплого интеллигентика. Того самого, что недавно обогнал меня. Парни уже прижали его, а женщина вцепилась в рукав одного петуха и пыталась оттащить.
– Сейчас ты узнаешь, как толкаться, – приговаривал один, – сейчас ты у нас станешь красивым…
Подруга интеллигента не кричала. Наверное, из гордости.
– Ты узнаешь, – проревел второй, – кто здесь хозяин.
Это был здоровенный рыхлый балбес. Второй выглядел поплоше. Раньше я их не видел, наверно, переселились вместе с новыми домами. Что-то слишком быстро начали считать себя хозяевами моей улицы! Придется дать урок…
– В чем дело, хлопчики? – спросил я очень вежливо.
Мне не ответили. Были заняты.
– Не слышу ответа, – сказал я очень-очень вежливо.
Меня снова игнорировали. Тогда я шагнул вперед и врезал по ноздрям того, что поплоше. Только копыта мелькнули выше рогов, а сам шестерка брякнулся о стену и лег.
Интеллигент вырвался и стал часто дышать. И он, и подруга смотрели на меня с надеждой. А здоровяк уже повернулся ко мне. Рожа побагровела, как буряк, зато кулаки побелели.
– Ты шо? – спросил он. – Ваську бить?
Он был здоровый, как бугай, и плечи дай боже. Только и у меня не уже. А драться я умел, такие туши одной левой бросал. Сделал финт левой, ушел от удара правой, нырнул от крюка и врезал прямо в глаз. Вырубил из этого мира надолго.
Второй сопляк только поднимался. Ноги разъезжались, словно только что родился.
– Забирай свою шпану, – сказал я, – и вон отсюда! Отныне на эту улицу вход только по пропускам с моей подписью.
– Мы вам очень признательны, – сказала женщина, – это очень великодушно с вашей стороны!
Ее спутник оказался смекалистее.
– Благодарить нужно по-другому! – сказал он достаточно бодро. – Стаканчик! Чистого, медицинского!
Сразу видно, что мужик, хоть и интеллигент.
– Впрочем, – сказал он, – пройдемте в здание. Не стоит бегать в темноте через весь двор с полным стаканом.
Женщина шла сзади и объясняла, как все случилось, хотя и так все было ясно. Дуры бабы, ничего не понимают. В громадном зале аппаратуры оказалось побольше, чем в нашем главном корпусе сборочного цеха турбин. А всяких щитов с разноцветными лампочками, циферблатами и прочей математикой хватило бы на десяток диспетчерских нашего завода-гиганта.
Провожатый подвел меня к сейфу:
– Услуга за услугу. Сейчас достанем спиритус вини…
Он порылся в карманах, позвенел мелочью.
– Галя, ключ не у тебя?
Она пожала плечами, раскрыла сумочку: пудра, помада, духи, расческа, еще что-то непонятное. Ключа не было.
Он повернул ко мне растерянное лицо. Видно, думал, что начинаю подозревать в жульничестве… Увел, мол, с улицы, где я хозяин, теперь начинает выкидывать коники:
– Сбегаю на соседнюю кафедру. Сейфы у нас одинаковые, в прошлое воскресенье Иван Варфоломеевич пользовался моим ключом.
Он махнул подруге рукой и быстро вышел. Слышно было, как прыгал через несколько ступенек.
Я выглянул в окно. Соседний корпус располагался в добрых пятистах метрах. Пока доберется…
– Опыт очень опасный? – спросил у нее.
Она ответила не сразу, уже думала о своем, потом выпалила жадно, словно от меня могло прийти спасение:
– Для него – да! Здоровье у него слабое, каждый год ложится в больницу!
– Есть же народ покрепче, – сказал я.
– Ученый совет не разрешает проводить опыт над человеком! А над животными – ничего не дает.
Я посматривал на приготовленное ложе и думал, что болел только раз в жизни. И то в детстве, когда объелся пирожными.
Я опустился в кресло, оно скрипнуло и разложилось.
– Давайте! – сказал я твердо.
Она смотрела громадными глазами, и я читал в них все, что она думала в этот момент. Этот, мол, подходит куда больше. Ответственность? Пусть. Зато ОН уцелеет. Для него и на преступление можно пойти, не только на опасный опыт…