– Вот что, Абакар, – решился Виктор Лушко, – дочку в твой дом я не отдам. Мы люди современные, в двадцать первом веке живем, потому я решаю так: до совершеннолетия Зойки твой Тамерлан может жить у меня, если хочет иметь сосватанную жену рядом. А потом молодые должны жить своим домом, отдельно. Знаю, это противоречит твоим…
– Вот спасибочки! – перебил его Абакар, кланяясь, для чего встал из кресла. – Настоящий друг. А я все думаю – куда Тимурку пристроить?
– То есть ты не против? – уточнил Филимон.
– Чего мне быть против. Мы – кровные братья, я тебя знаю и своему сыну плохого не пожелаю. Он у меня мальчик строптивый, как и полагается настоящему мужчине – всегда настоит на своем. Так ведь и твоя младшая не сахар. Зойка уже пробовала травку покурить?
– Чего?..
– А мой пробовал. Понравилось. Теперь говорит – слабовато. Хочет перейти на экстази. Говорит, у них в Швейцарии в студенческом городке травка не катит. Ты уж тогда ему сам растолкуй подробно, что такое этот метилен-диоксин-фетамин, может, он тебя послушает. Расскажи, как при длительном употреблении человек практически перестает спать, из его мозга выводится серотонин, это приводит к жесточайшей депрессии, абсолютному отчаянию и угнетенности. Получается слабоумие наоборот – не тупая радость от всего вокруг, а полное отрицание смысла жизни. Так написано в медицинском справочнике, я читал. А хочешь знать, куда мой единственный сын наметил потом податься с этим самым чувством отчаяния и угнетенности? К мужу моей старшей сестры – в Палестину, бороться за свободу. Лично он твердо уверен в полном неминуемом переделе карты мира в ближайшие годы – освободительная война пойдет с Востока, а дальше как всегда: мы наш, как говорится, мы новый мир… построим…
Филимон подошел к Абакару, который согнулся в кресле, опустив голову к коленам и закрыв затылок руками. Теперь он говорил совсем невнятно.
– Марго когда мне позвонила весной, не поверишь, я даже почувствовал облегчение – конец! Спросил, в каком виде я к ней пришел пожить, не слишком досаждал? Она говорит, расслабься, не приходил ты. Думал, она соврала. Отдал распоряжения, позвонил родне, прошло девять дней, а я жив. Вчера был жив и сегодня жив. Я был жив, понимаешь? Я уже не говорю – живу. Я говорю – был жив. Давай водки выпьем.
Филимон принес поднос с графином, рюмками и закуской. Они сели к столу, посмотрели друг на друга.
– Когда она тебе позвонила весной? – спросил Филимон, наливая по первой.
Абакар, не раздумывая, назвал число и время – раннее утро. Получалось – на другой день после визита Филимона к Марго. На другой день после оперы. Сняла бигуди, отмыла лицо, сходила в оперу, посидела там камертоном, дождавшись удушения мавром жены, вернулась домой, выспалась и с рассветом позвонила Абакару.
– Я был у Горгоны накануне вечером, – с трудом выговорил Виктор Филимонович. – Хотел говорить о тебе, предупредить… а она не стала слушать.
– Я не в претензии, – равнодушно произнес Абакар. – Ты у нас самый совестливый, сделал, как тебе удобно было. Не захотела слушать… Значит, ты, не отмазался, да? Смешно. Пришел сказать мертвецу, что ему угрожает опасность. Конечно, она не стала слушать, еще и высмеяла тебя небось. А сына моего забери. Отвези их с Зойкой в Александров жить, там учителя нужны и врачи. Пусть твоя дочка учит, а мой недоумок употребит хоть какие-то навыки медицинского образования – уж в морг-то санитаром его должны взять. Объясни им, что это и есть жизнь – в однокомнатной квартире, на зарплату, и пусть радуются хорошей погоде.
– И на кой черт тогда мы землю копытами рыли? – пробормотал Филимон. – Санитаром в морге и воспитательницей в детском саду дети и так могли стать, без нас.
– Могли, – кивнул Абакар. – Но мы не им позвонили. Знаешь, чего у них никогда не будет? Заносчивости нищеты.
– Давай сегодня обойдемся без философии, – предложил Филимон, укоризненно покачав головой. – Молча выпьем. Поехали?
– Давай, – согласился Абакар, но потом не удержался, погрозил пальцем: – Знаешь почему нам было так вкусно заглатывать жизнь с ее дерьмом и радостями? От унижений спасала заносчивость нищеты – мы никогда не пресмыкались. Именно из этой заносчивости потом вырастает благородство быть всегда и во всем свободным.
– Ёк! – щелкнул языком Филимон, опять наливая. – Такой облом: не выросло у нас ничего, так, спина почесалась в юности, а вместо крыльев – горб наработался. А уж какими мы были нищими! А какими заносчивыми! Вот ты. Кем хотел стать в детстве?
– Конечно, пожарником! – уверенно заявил Абакар, разливая остатки из графина.
– И я… пожарником, – пробормотал Филимон. – Ну и чего, спрашивается, нам не тушилось?
– Потому что пришла ведьма и показала, где золото лежит.
– Скажешь тоже. Ведьма!.. Еще про Золотую рыбку вспомни – она тоже виновата? Ты как тот дед – он теперь сеть не закидывает, просто сидит на берегу океана и корыто чинит, чинит… А-а-америка-то уплывает на фиг!
– Куда?..
– Северная Америка через пятьдесят миллионов лет приплывет к Евразии, а он и не заметит со своим корытом… Вот скажи, если бы ты никогда не читал Шекспира…
– Это не Шекспир. Это Пушкин про рыбку написал, – авторитетно заявил Абакар.
– Не перебивай, я про важное что-то… Про Шекспира. Читал?..
– А-а я-а-а е-е-во и не читал, в общем, – похвастался Абакар. – Не настолько а-а-абладаю английским. Знаешь, Филимон, ты ведь его тоже не читал. Ты Пастернака читал – перевод.
– Подожди! Вспомнил. Вот ты бы его не читал, пришел в оперу, а там негр душит Дездемону… Ты что бы сделал?
– Негр? Дездемону? А-а-ана у тебя что, в оперу ходит?!
– Кто?..
Сестры
Посмотрев в щелку двери на выпивающих друзей-пожарников, Иринка пробралась в кухню. Луня вынимала из посудомоечной машины тарелки, разглядывала их в ярком свете от лампы, и ставила в полку. Иринка, неслышно ступая, подошла к рабочему столу и вынула нож из стойки. Нож ей не понравился – слишком большой и широкий. Она поставила его и взяла другой, поменьше. Луня заметила боковым зрением движение у рабочего стола, но виду не подала. Когда Иринка вышла, Луня бросилась в детскую к Дездемоне. Та задремала, укладывая сына. Ее рыжие вьющиеся волосы разметались вокруг головы мальчика – они лежали на одной подушке.
Луня разбудила Дездемону, стала трясти ее и тащить за собой, мыча. Дездемона отбивалась, шепотом обзывала Луню «сполохнутой» и ничего не понимала, заботясь только не разбудить маленького Филю. Луня показывала жестами одно и то же, Дездемона только отмахивалась, утаскивая ее от кровати. Топчась, они выбрались в коридор, тут уже Луня бегом потащила Дездемону в кухню и показала на стойку для ножей.
– Кто? – испугалась наконец Дездемона.
Луня обвела быстрым жестом свое лицо.
– Иринка?.. – не поверила Мона.
Луня кивнула, выставила кулак и резко воткнула воображаемый нож себе в сердце.
– Кого?.. – подкосились ноги у Дездемоны.
Сомнений быть не могло – глухонемая показала рукой невысоко от пола, потом покрутила вокруг ушей указательными пальцами.
– Зови хозяина, я побегу к девочкам!
Задержав Дездемону за платье, Луня закатила глаза и высунула язык.
– Пьяный? Да когда ж он успел? Елисей! Слышишь, найди Елисея!
Не дождавшись садовника, она сама вышибла закрытую дверь в комнату девочек. В свете слабого ночника почти ничего не было видно. На ковре кто-то дрался и вскрикивал под наброшенными одеялами и подушками. Дездемона бросилась туда и наступила на валяющийся нож.
– Осторожно, не поранься, – предупредила Зойка из кресла у окна.
Дездемона, подняв нож, включила верхний свет.
– Ранена? – спросила она спокойно сидящую Зойку.
– Нет пока. Не тычь в меня лезвием.
Дездемона очнулась и положила нож на шкаф. Стала раскидывать одеяла и подушки. Вытащила сначала Иринку с расцарапанной до крови щекой. Тут и Елисей с Луней подоспели. Глухонемая бросилась к Зойке и обняла ее за голову, потираясь щекой о волосы. Елисей поднял Маринку с залитой кровью шеей. Увидев столько крови, Дездемона набрала было в легкие воздуха побольше, но Елисей успел шикнуть до ее крика:
– Тихо! Сережка из уха вырвана, всего-то и делов!
– У-убью! – шипела Маринка, трясясь.
– Потаскуха! – крикнула Иринка.
В проеме открытой двери появился Виктор Филимонович.
– Деретесь? – спросил он, умильно улыбаясь. – Ну совсем как маленькие! Быстро расскажите отцу, что случилось, и помиримся!
Растерянно переглянувшись, Дездемона и Елисей смотрели, как хозяин усаживается в кресло, вытащив из него Зойку.
– Ты накуролесила? – спросил он строго, водрузив Зойку на правое колено.
– Нет. Иринка нож принесла.
– Нож? Во-о-она как у вас все серьезно.
– Это правда, что ты устраиваешь свадьбу Зойки и Тамерлана? – трясясь, спросила Иринка.
– Нет. Иринка нож принесла.
– Нож? Во-о-она как у вас все серьезно.
– Это правда, что ты устраиваешь свадьбу Зойки и Тамерлана? – трясясь, спросила Иринка.
– Такой уговор, – кивнул отец. – С нее – диплом, с меня – свадьба.
– Никакой свадьбы не будет! – крикнула Иринка.
– Почему, доча? – удивился отец.
– Потому что я ее убью!
– Как это?.. – спросил он у Зойки.
– Иринка влюбилась в Тамерлана, – пожала плечами младшая.
Осмотрев присутствующих, хозяин наткнулся взглядом на Маринку с окровавленной шеей, зажимавшую ухо скомканным фартуком Дездемоны.
– Что у тебя с шеей? – спросил он, побледнев.
Маринка молчала, тяжело дыша.
– Все в порядке, – сказал Елисей. Он принес свой медицинский чемоданчик и занялся ухом Маринки. – Девочки дрались и случайно вырвали сережку.
– Неправда! – крикнула Маринка. – Эта бледная погань специально дернула меня за сережку!
– А ты располосовала мне щеку грязными когтями! – так же громко ответила Иринка.
– Быстро рассказывайте, кто кого и за что хотел убить, потом я вам почитаю на ночь сказку, – начал трезветь Виктор Филимонович. – Где ты взяла нож? – спросил он у Иринки.
– В кухне.
– Зачем?.. Ах да, чтобы убить Зойку, потому что любишь Тимурку. Я ничего не понимаю – почему ты тогда начала драться с Маринкой?
Зойка тронула отца за руку, привлекая его внимание.
– Потому что я сказала, что ей не соперница. Тимурка сохнет по Маринке.
– Та-а-к… – протянул Виктор Филимонович. – Чего я еще не знаю?
– Ничего ты не знаешь, – вступила Дездемона. – Просила же тебя расселить девочек по разным комнатам, так нет же – «пусть будут вместе, пошушукаются на ночь», – передразнила она хозяина. – Вот они и дошушукались!
– Ладно, – Виктор Филимонович поднял ладонь. – Вы помните правила – кто первый начал, тот и виноват. Кто начал?
– Я сказала о смотринах, – созналась Зойка.
– А Ирка принесла нож, куда уж виноватей! – заявила Маринка.
– А ты!.. А она!.. – Бросившись к отцу, Иринка схватила его за руку. – Она сказала неприличное о Тамерлане!
– Ну и что? Сразу хвататься за нож? – укоризненно посмотрел отец. – Мало ли кто чего неприличного скажет.
– Это уже потом она на меня переключилась, – вмешалась Маринка. – За ножом Ирка побежала, чтобы Зойку резать. Значит… Зойка и виновата!
– Ты не понимаешь, – чуть не плакала Иринка. – Она!.. Маринка рассказала о его члене!
– Что-о-о?! – отец встал, оттолкнув Зойку с Иринкой.
– Ничего неприличного – чистая физиология, – разъяснила Маринка, прячась на всякий случай за Дездемону. – Подумаешь, сказала про обрезание. У мусульман это обычное дело, и выглядит все не так… страшно…
Нервы у Маринки не выдержали, хотя Дездемона стояла, смело подбоченившись и расставив ноги пошире на случай беготни вокруг нее – в первый раз, что ли! Маринка бросилась в дверь. Виктор Филимонович с криком «Убью!» – следом, но был завален в проходе выставленной ногой Дездемоны – рухнул так, что весь дом содрогнулся, – и быстро связан потом подоспевшим Елисеем.
Виктор Лушко во время связывания громко матерился и замолчал, только когда увидел вдруг перед своим носом ступни в белых носках из козьего пуха.
– Слышали, как тряхнуло? – спросила образовавшаяся в дверном проеме крестная Аделаида. В байковой ночной рубашке до пят, и с неизменными атрибутами гардероба – обрезанными перчатками, войлочной шапкой, в носках. – Не меньше трех баллов будет, – уверенно заявила она, с удивлением разглядывая Виктора Филимоновича на полу.
Елисей к этому времени как раз закончил связывать его лодыжки.
– Спасателей… вызвали? – уже с некоторым сомнением поинтересовалась Аделаида.
– Спасатели уже здесь, мадам! – тяжело дыша, объявил Елисей. – Работаем. Идите спать.
Крестная
Изобразив спозаранку на балкончике зарядку, она сама сварила себе в кухне кофе, сделала бутерброды с колбасой, творожок со сметанкой, плюхнув сверху на белое великолепие изрядный кусок дрожащего желе из красной смородины. Съев все это с большим удовольствием на террасе, расслабленно сидела еще минут двадцать, наблюдая за садовником с газонокосилкой вдалеке. Ощущение покоя и довольства у Аделаиды Львовны было нарушено присевшей на перила вороной. Вернее, не самой вороной, а тем, что последовало потом. Садовник Елисей, не отрываясь от обработки газона, одной рукой достал пистолет и…
После выстрела крестная Аделаида кулем свалилась под круглый летний столик, потом с долгим стонущим звуком повернулась на спину и легла, расставив руки и ноги в стороны и закрыв глаза.
На террасу из дома открылось окно, высунулся полуодетый Виктор Филимонович, осмотрел лежащую без движения Аделаиду и передумал идти воспитывать Елисея.
Зойка еще спала, других желающих утащить для своих нужд мертвую ворону не было, поэтому Елисей выключил газонокосилку и пошел к террасе, пока туда не забежал мальчонка. Не найдя тушку в траве, он обнаружил ее рядом с телом Аделаиды. Присмотревшись сквозь балясины, он увидел нечто очень странное – старушка лежала, повернув голову набок, и внимательно наблюдала, как в двадцати сантиметрах от ее лица под мертвой тушкой вороны растекается темная лужица крови. Елисею стало зябко. Крестная, не поворачивая головы, повела в его сторону глазами. Их зрачки встретились. Застыв, Елисей с ужасом подумал, уж не парализовало ли ее. Но Аделаида Львовна медленно села, продолжая смотреть в его глаза, ощупала свои ноги сквозь халат и строго заметила:
– Елисей! Ты бы сбрил усы. Они тебе не идут.
Он поднялся на три ступеньки, подполз еще немного на коленках, чтобы не пачкать натертый вчера воском террасный пол, и схватил тушку вороны за лапы.
А крестная встала, пошла в дом и устроилась у кухонной раковины мыть зубной щеткой вставную верхнюю челюсть, что вызвало сильное раздражение Дездемоны, готовившей там завтрак.
В это время подъехала машина, из которой вышла невысокая женщина с волосами синего цвета и потащила в дом множество пакетов – больших и маленьких, так что почти вся скрылась под ними. Зубами она держала ручки маленького подарочного пакета, и топала ногами, и мычала в прихожей перед оробевшей Луней, пока глухонемая не догадалась взять пакетик у нее изо рта.
Женщина оказалась портнихой. Она привезла заготовки платьев для сестер, застежки, заклепки, бусины, золотую тесьму и еще много всякого-разного, что пришлось рассматривать вместе, восторженно и в полном упоении, даже рассорившимся и полусонным соперницам.
Маленький Филя проснулся позже всех. Он пошел на шум в большую комнату с зеркалами, обнаружил там маму и всех-всех, незамеченный вышел на улицу, побегал под веерами из воды – Елисей включил полив, – обнаружил зеленую жабу, но нести ее в дом не решился. Чуть позже Луня нашла мальчика на террасе. Он палочкой размазывал почти застывшую кровь.
– Тут кто-то умер, – объяснил он испугавшейся девочке.
Луня бросилась было за ведром с тряпкой – убрать, но Филю одного оставить не решилась. Сбегала за Зоей, привела ее на террасу, подвела Филю и соединила их ладони.
Зоя осмотрелась и нашла глазами Елисея, копающего у беседки с орешником.
– Понятно, – вздохнула она, отдавая мальчика Луне. – Я сама уберу, – а в ответ на испуганное непонимание объяснила: – Кто из нас Золушка?
– Там кто-то умер, – сообщал Филя всем попадавшимся на его пути взрослым.
Услышав слова ребенка, крестная пошла на террасу, где Зоя у ведра с тряпкой надевала резиновые перчатки.
– Откуда ребенок знает о смерти? – спросила крестная.
– Деревня! – усмехнулась Зоя. – Всегда кого-нибудь режут для еды. Это нормально.
– Это ненормально, – не согласилась Аделаида и вдруг спросила: – Сюда «Скорая помощь» приезжает?
– Иногда, – кивнула Зоя. – А кому она нужна?
– Мне может понадобиться, если ваш садовник еще раз выпустит пулю в сантиметре от моей щеки.
– Так уж и в сантиметре?
– У меня есть две кнопки и моток пряжи, – строго сказала крестная и подошла к перилам. – Ворона здесь сидела! – Она достала кнопку и закрепила конец нити. – Пуля застряла здесь! – К удивлению Зойки, Аделаида подошла к стене дома и закрепила другой конец нити у дырочки в стене. – Я сидела тут, – она села в кресло, повернув голову к газону, – и наслаждалась тихим летним утром. Ну? Сколько от нитки до моей щеки?
Зойка подошла, стараясь не улыбаться, и тронула нитку у лица крестной.
– Миллиметров тринадцать.
– Что и требовалось доказать! Он хотел убить меня.
– Да нет же, он стрелял в ворону, я знаю!
– Тогда он хотел меня сильно испугать! У него это получилось. Я упала под стол.
– Крестная, не обижайся, мы все уже привыкли, Елисей – отличный стрелок, он…
– Это я отличный стрелок – у меня есть значок, – перебила ее Аделаида. – Но я не стреляю без толку и в направлении человека. Его нужно наказать.