Сколько там патронов осталось?
— Ну ты, сука, дождался!
Наверное, с минуту «правосеки» лупили по земле и дернине, не давая высунуть голову.
Сашке казалось, он сжался уже до невозможности и проваливается сам в себя. Кора и комочки земли сыпались на затылок и щелкали осколками по камуфляжной куртке.
Ну, давайте, давайте, думалось даже с каким-то азартом, отстреливайте «магазины». У меня еще восемнадцать патронов есть.
Движение с лысой полянки он уловил поздно, только повернуть голову и успел.
Стрельба вдруг стихла, чирикнула где-то в ветвях непонятливая птичка. На край ямки вспрыгнул каратель в черном комбинезоне, узколицый, с серыми злыми глазами. АК в его руках смотрел Сашке в грудь.
— Аллес, руссише швайне, — сказал он и улыбнулся.
Сашка зажмурился.
Ни жизнь не пронеслась, ни мыслей никаких не было. Всплыло на мгновение лицо Митрича, заросшее пегим волосом, да отцовское лицо, давно забытое, вдруг показалось перед закрытыми веками, живое, не как на фотографиях, а из детства. Отец смотрел по-доброму, с легкой грустью.
От короткой очереди Сашка дернулся, принимая горячий свинец в тело, но мгновение кануло, за ним — от темени к пяткам — скользнуло второе, а ни боли, ни темноты не пришло.
Сашка открыл глаза и увидел падающего карателя с удивленно раззявленным ртом. А затем в ямку к нему плюхнулся молодой парень в выцветших зеленых шароварах, в ботинках с обмотками, в ватнике и пилотке. С ППШ.
— Ха! Живой, — хлопнул по плечу Сашку парень. — А я слышу, фрицы тебя зажали, дай, думаю, подмогну.
От него пахло порохом и потом. На пилотке красовалась красная звезда с одним облупившимся лучиком. Стрельба, поднятая «правосеками» после гибели одного из своих, казалось, нисколько его не волновала. Пули, взвизгивая, распарывали воздух, а парень деловито выложил запасной диск и, хмыкнув, улегся рядом с Сашкой.
— Сколько их всего?
— Семеро. Было, — сказал Сашка.
— Ну, нормально. Гранат же у них нет?
— Да вроде нет.
— Тогда живем. Значит, шестеро. Не, фриц этот год ссыкливый пошел.
— А ППШ? — спросил Сашка. — Из Соледара?
— Да не, — парень как-то смущенно улыбнулся. — Еще под Пензой выдали.
Сашка присвистнул.
— Сдавайтесь, суки! — крикнули им.
Парень почесался.
— Смешные все ж фрицы, — сказал он, затем уважительно посмотрел на АК. — Патроны у твоей «машинки» еще есть?
— Есть.
— Тогда так, — сказал парень, поправив пилотку и сунув обратно за пазуху запасной диск от автомата, — я сейчас выпрыгну, отвлеку сволочей, а ты уж будь добр…
— Я попробую, — сказал Сашка.
Парень больно сжал его плечо.
— Нет у тебя времени пробовать! Прицелился — бей!
Он легко приподнялся и рыбкой перескочил через невысокий земляной бортик. ППШ звонко плюнул огнем.
Сашка выдохнул и, привстав, сжал АК.
Страх куда-то улетучился. Небо ясное. Лес сырой. А земля — моя, подумал Сашка. Каратели совсем забыли о нем, целиком сосредоточившись на беглеце. Повернувшись к ложбинке боком, они кто с колен, кто лежа, кто стоя били по мелькающему в кустах ватнику. ППШ стрекотал в ответ.
— Вали! Вали его!
— Шустрый, сука!
— Я ему потом ухо отрежу!
Сашка выцелил ближнего «правосека» и нажал на спуск. «Правосек» упал беззвучно, словно споткнулся, на черном даже не было видно, куда попала пуля.
Готов! — выдохнул про себя Сашка. Это за Митрича.
Под звонкую долбежку «калашей» и буханье дробовиков он выцелил второго. ППШ огрызнулся раз, другой и умолк.
Тунг!
Второй Сашкин «правосек» рухнул носом в землю. Это за Вовку.
— …ядь, их двое! — в панике крикнул кто-то.
Каратели развернулись, автоматным огнем прореживая бедные осинки. И тут уже из кустов под ноги им вылетела граната на длинной деревянной рукояти.
Раз-два…
Взрыв разбросал оставшихся «правосеков». Парень в ватнике живо, сквозь пороховой дым, выскочил к лежащим. Короткими очередями, добивая, заработал ППШ. Сашка, держа на прицеле корчащиеся, стонущие тела, перебрался через ложбинку. Впрочем, стонущих скоро не осталось.
— Семеро, — подсчитал парень. — Два твоих.
— Ага, — сказал Сашка.
Его вдруг вывернуло от вида крови, искаженных лиц и чуть металлического запаха смерти. Он склонился, отплевываясь остатками обеда.
— Ничего-ничего, — потрепал его за загривок парень. — Это только по первому разу.
— Их бы похоронить.
— Наверное. Только не здесь.
— Почему?
— Здесь где-то я лежу, — тихо произнес парень. — Не хотелось бы с этими.
Сашка выпрямился.
Пилотка. Обмотки. ППШ.
Парень посмотрел ему в глаза:
— В сорок втором меня. Осколками. Но, видишь, если они возвращаются, — он кивнул на убитых, — значит, и мы возвращаемся. И никогда, — скрипнули зубы, — никогда им не победить! Никогда! Ладно, — он устало перехватил ППШ за ремень, — пойду я…
— А как зовут… звали тебя? — спросил Сашка.
— Не помню. Могилка безымянная.
До ложбинки парень не дошел — осыпался шелестом листьев. Был — и нету.
Через четыре часа, вырыв яму для «правосеков» у дороги, Сашка занял блокпост. Никогда им не победить, все еще билось в голове. Никогда!
Ян
Когда на окраине поселка заухало, заворчало, и под домом заворочалась земля, вызывая противное дребезжание стекол, Ян сразу понял, что это.
Это — война.
Бросив рисовать, он побежал на кухню.
— Баб Надя, это война?
— Война, внучок.
Баба Надя доставала из ящика стола свечи и спички и торопливо увязывала их в сложенный узелком платок. Седой пук волос у нее на затылке дергался будто в припадке.
Бумкнуло где-то рядом, наверное, за магазином, потому что пыхнувший вверх черный дым над магазинной крышей стал виден из их окна. Что-то разбилось в комнате.
— Янчик, ты собирайся, — сказала баба Надя, подставляя под кран пластиковую бутыль. — Бери все нужное, и пойдем.
Лицо у нее было белое и тряслось.
Струйка воды текла еле-еле, и бутыль наполнялась медленно.
— Это фашисты? — спросил Ян.
— Они самые.
За окном свистнуло, как Васька Сумский, когда чему-то удивлялся — фиу-у-у. Дом дрогнул, принимая на себя осколки и куски асфальта. Ян подумал, что дом ранен.
Баба Надя охнула.
— Быстрей, Янчик! Чтоб они здохли!
Ян побежал в свою комнатку. Под сандалетками захрустело стекло, тюлевые занавески раздувало ветром.
Ян схватил альбом, шариковую ручку и фломастеры.
— Давай, Янчик!
Янова ладошка нашла теплую бабкину ладонь, и они выскочили на лестничную площадку, а затем по ступенькам устремились вниз. Дверь в квартиру так и осталась открытой.
Чтобы попасть в подвал надо было обежать дом с торца. Всюду лежали ветки. Впереди какой-то мальчишка, постарше Яна, несся через дорогу. Наверное, спешил в свое бомбоубежище, где семья.
— Сюда! Сюда! — кричали из-за угла.
Магазин задымил сильнее, сбоку плеснули языки пламени.
— Что делают! — простонала баба Надя. — По людям, по людям-то зачем?
Они почти добрались до подвала (бабе Наде пришлось едва не нести Яна по воздуху), когда метрах в двадцати брызгами рванул тротуар.
Предваряющего свиста Ян не услышал.
Баба Надя успела закрыть его собой, и что-то раскровянило ей щеку. Она осела кулем. Из собранной сумки просыпались леденцы в радужных фантиках.
В следующий момент застывшего столбиком Яна сильные руки затащили в подвальную тьму, ощупали, огладили лоб.
— Жив?
Он кивнул, прижимая к животу альбом.
Хрипящую бабу Надю затащили следом, кто-то спрыгнул еще, стукнула жестяная дверь, отрезая хмурый дневной свет. Зажглись экранчики телефонов, из глубины подвала приплыл свечной огонек.
— Сюда ее, сюда! — зашипел кто-то.
Бабу Надю проволокли за осветившуюся пятном кирпичную кладку. Чувствуя страшное, Ян заплакал. Ступеньки после бабы Нади темнели красным.
— Не плачь, ты же мужчина. Ты сильный.
Какая-то женщина взяла Яна за руку и повела его во вздохи и негромкие голоса. Противная пыль летела с потолка за шиворот рубашки.
Они обогнули связку труб, обмотанных чем-то мохнатым, грязно-желтым, и очутились в небольшом помещении со сложенными из ящиков и досок скамейками, с матрасами, наваленными к стенам, и дощатым столом в центре, на котором стоял радиоприемник с подсвеченной шкалой настройки. Приемник тихо шипел.
Везде лежали или сидели люди. Между ними поблескивало стекло банок. Кто-то кашлял, кто-то кутался в плед. Дети здесь тоже были. Ян заметил девочку, спящую на коленях у мамы, а также совсем маленького мальчика, грудничка, ворочающегося в коляске.
На столе и в стенных выемках горели свечи.
— Тебя как зовут?
Женщина развернула его к себе. Она была некрасивая, лохматая и больше походила на Бабу Ягу из сказок, только лет на сто моложе, но Ян ей все же ответил:
На столе и в стенных выемках горели свечи.
— Тебя как зовут?
Женщина развернула его к себе. Она была некрасивая, лохматая и больше походила на Бабу Ягу из сказок, только лет на сто моложе, но Ян ей все же ответил:
— Меня зовут Ян. Мне пять лет.
— Это у тебя альбом?
Ян кивнул.
— Садись вон туда, в уголок. Бабушку твою ранило.
Ян кивнул снова и закусил губу. Перешагивая через чьи-то вещи, он забрался на ворох фуфаек, слабо пахнущих сыростью. Полная женщина, оказавшаяся рядом, подвинулась, давая ему больше пространства.
— Будешь рисовать?
— Да, — сказал Ян, опустив альбом на колени.
— А родители твои где?
— Мой папа — в ополчении!
— Ох, сейчас все в ополчении. Мой сынок тоже в ополчении. А мама твоя где?
— На лаботе.
Буквы «р» Ян еще не выговаривал.
— Ну, рисуй, рисуй, — вздохнула женщина.
Звуки взрывов проникали сквозь стены. Сначала бумкало далеко, потом ближе. Вздрагивало пламя свечей. Все прислушивались. Один мужчина встал и, хромая, ушел во тьму. Там что-то забренчало. Проем, как от включенного телефона, подсветился синим.
Взрывы вдруг стихли.
— Все? — спросил кто-то с пола.
— Сейчас перезарядят, и по-новой, — ответили ему.
— Сволочи! Как они могут!
Из темноты усмехнулись.
— А мы им не нужны. Мы ж террористы, все как один.
— Господи, что же Путин-то молчит?
— Какой Путин? У нас свой президент, кем-то…, избранный.
— Гореть им в аду, всем гореть в аду! И Порошенко, и Яценюку.
— Авакова забыла.
— Я надеюсь, что все это не напрасно.
— Слышали про зачистки в Лимане? Вот и у нас: кого не разбомбят, тех зачистят.
Ян отер мокрые щеки и раскрыл альбом.
Он взял черный фломастер и нарисовал неровный прямоугольник в нижнем левом углу. Это был их подвал. Затем он нарисовал в нем людей: хромого человечка с короткой ногой, полную женщину, девочку на коленях — и обвел их разными цветами. Желтые точки стали свечками.
Снова забухало.
От близких разрывов фуфайки шевелились как живые.
— Да что ж они всё!.. — простонал женский голос.
— «Гвоздиками» лупят, — сказал кто-то знающий. — А до того «васильками».
— А «гвоздика» — это что такое? — спросил Ян, подняв голову от рисунка.
— «Гвоздика», парень, — это такая самоходка, пушка на гусеничном ходу. Как танк. А «василек» — миномет, труба на станине, с сошками.
— А они фашистские?
— Знамо дело, раз по нам бьют.
Заплакал ребенок в коляске, но его сразу взяли на руки, прижали к себе, забаюкали: аа-аа-а, аа-аа-а. Ян чуть сам не заревел, но подумал, что лучше потерпит до мамы, а пока нельзя. Он, конечно, всхлипнул, но совсем неслышно.
Над подвалом в альбоме построились этажи, сужаясь к небу. Этажи накрыла крыша. Фашистскую самоходку Ян нарисовал справа — из толстого черного дула рвался огонь. Как изобразить миномет он не знал, поэтому просто рядом с самоходкой поставил черных человечков, от которых тоже шел огонь. У человечков был флаг с фашистким крестом. Несколько сине-красных колючих взрывов, будто кусты, выросли у дома.
Подвальная дверь вдруг хлопнула. Дохнуло дымом, и в помещение, пригнувшись, нырнула тень, при освещении оказавшаяся молодым парнем в камуфляже.
— Все, зарядил заразу.
Достав мобильник, он сразу подсел к столу, чумазый, с челкой, свесившейся на глаза.
— Ну и не томи уже, — опустился рядом хромой.
— Сейчас выкручу на полную.
Телефон в руке парня захрипел и заплевался помехами. Ш-ш-ш. Хромой, морщинистый, бровастый, прислушиваясь, поворачивал голову то одним, то другим ухом.
Ян тоже стал прислушиваться.
— …красная… мимо блокпоста… — неожиданно раздался голос из телефона. — На Рудакова — две воронки… Северной окраине вообще не сладко…
— Это кто? — тихо спросил Ян.
— Это пацан на крыше с биноклем передает, — ответил хозяин мобильника. — Через квартал отсюда.
Ш-ш-ш…
От долгого шипения у всех синхронно вытягивались шеи.
— …лупят «гвоздиками» по блокпостам у заправки… наши попрятались в траншее… в лесополосе перебежки…..поймешь, кто…
Даже взрывы казались тише.
Ш-ш-ш…
— Четыре танка со стороны Артемовска… бмп-2, автобус с нациками…..ля! Лупят по жилым домам! По частному сектору!
Полная женщина, сидящая рядом с Яном, вскрикнула:
— Там же мои!
Ладонь ее замерла на груди.
— Вот, возьмите, — кто-то передал женщине таблетку, — под язык.
Ш-ш-ш…
— …пара «сушек», кружит… передают, колонна техники из-под Донецка… лупят, как в копеечку…
Хромой, слушая, покачивался.
— А «сушка» это бублик такой? — шепотом спросил Ян.
— Нет, — повернул голову парень с телефоном. — Самолет это. Су.
Ш-ш-ш…
В пустом шипении Ян успел нарисовать над домом самолет с крестами. Для второго самолета не хватило места, и получились только крыло и хвост.
Что вам надо? — спросил их Ян. Улетайте. Мы вас не хотим.
— …уки! — разразился возгласом телефон. — Бьют по подстанции!..метами с холма…
Ш-ш-ш…
— …женцы, человек пятнадцать… по обочине дороги… куда-то они не туда, прямо на укропов…
Дом содрогнулся. Что-то посыпалось, зазвенело снаружи.
— Это в нас попали, в нас!
— Миной, скорее всего, по верхнему этажу.
— Ничего, ничего. Живы же.
Ш-ш-ш…
— Тише, — сказал парень, и все примолкли.
— …беженцы… — глухо прозвучал в подвале голос из телефона. — …дут, машут руками…..ля… — голос на мгновение умер и воскрес, омертвелый, клокочущий: — …треляли из стрелковки и кпвт, всех… Звери, суки штопанные! И детей!
— Твари, — сквозь зубы произнес хромой.
Кто-то зарыдал. Ян с удивлением посмотрел на свои сжавшиеся кулачки.
Ш-ш-ш…
— «Сушка» влупила… кажется, нурсами… по рынку…
— Я их зубами, — выдавил кто-то, — зубами! Никому пощады! Только увижу — всех! Не могу…
Говорящий, сутулясь, вышел наружу.
— Вот так, Янчик, — сказала полная женщина, проведя ладонью по его макушке.
По щекам ее бежали слезы.
— Не плачьте, тетя, — сказал ей Ян. — Я сейчас их всех…
Ш-ш-ш…
— Стрельба… — проговорил телефон. — Минометами еще раз по окраине… «сушки» на второй заход… Ненавижу… трупы лежат…
Ян не заметил, что тоже плачет. Он сжал фломастер в руке. Это оказался красный фломастер, самый-самый нужный.
Вы — фашисты, прошептал Ян нарисованному самолету. И закрасил его — словно фашиста охватил огонь.
Вот так.
— Есть! — завопил телефон. — Есть! Сбили «сушку»! Какие молодцы!
Кажется, парень на крыше затанцевал — потому что эфир наполнился бряканьем, уханьем и звяканьем каких-то железок.
— Так! — сказал хромой, стукнув по столу.
— Горит!
Ян в это время зачеркал крыло и второму самолету.
— …ля! — заорал парень на крыше чуть ли не во все горло. — И второй достали! Отлетался, сука! За всех, за всех!
Он захохотал.
А Ян подышал на кончик фломастера и взялся за танк. Зеленым он потом хотел еще нарисовать наших.
Зверь
В горнице было натоплено и дымно.
Темник Пикша шагнул за порог и тут же сломил шапку:
— Здравствуй, князь.
— И ты здрав будь. Садись, — качнул кудрями Ярослав.
Темник сел на лавку.
Князь поднял чашу со сбитнем, отпил, утер рот рукавом простой рубахи. Шалые глаза его уткнулись в черный бревенчатый потолок.
— Совет твой нужен, темник, — тоскливо сказал Ярослав.
Широкоплечий, бородатый Пикша навалился на стол.
— Так вот он я, спрашивай.
Настроение князя рвало душу. Плох был князь, дрожала в нем глухая сила, темный кровавый омут, в который только и можно — помедлив, уйти с головой: прячься, живое, притворяйся мертвым.
— Егорка, — сказал Ярослав, — повтори, что там просят.
Только сейчас темник заметил мальчишку, стоящего у печи.
— Милостивый князь Ярослав, Ратибора сын, — произнес, сглотнув, взятый на посылки малец лет двенадцати. — Народ древлянский просит у тебя заступничества перед хазарским ханом Конобеем, который идет войском на наши земли. Уповаем на тебя и Вечный союз, заключенный меж древлянами и русами…
— Остановись, — поднял руку князь и тяжело посмотрел на темника: — Союз Вечный… Что думаешь, помочь?
— Так не чужие ж люди, — ответил Пикша, выдержав взгляд.
Ярослав покивал.
— А деда моего помнишь?
— Князя Всеволода Изяславича? А как же! — улыбнулся темник. — Застал. Крепкий был старик, славный вой.
— А он ведь за их земли древлянские с тиверцами воевал. Лес им дал, поля. Зерном, мехами да серебром дарил, пока слабые были.
— То известно.
— А как при Чалке стоял, помнишь? Пять сотен воев против хазарской тьмы. Против хана Сокхая. Просил он тогда у древлян подмоги. Знаешь, что прислали?