Возле кухни Ярчук перехватил захлопотанную, совершенно одуревшую от гама хозяйку дома с подносом жареных карасей. На фоне роскошных гостей она выглядела еще серее обычного; Климу показалось, что у нее заплаканные глаза. Она молча показала наверх — сам, мол, найдешь.
Клим взлетел по узкой лесенке и оказался в коридоре мансарды. Стеклянная дверь в конце его была широко распахнута на балкон над террасой и здесь, вокруг белого столика в плетеных креслах, сидели четверо молодцов с Томиком во главе. Здесь также шел картеж — не тот серьезный и напряженный преф, что практиковал Губский, а, скорее всего, очко, во всей его циничной простоте. Парни сквернословили и потягивали спиртное из заранее прихваченных бутылок. Телефон стоял на полу, рядом с Томиком. Звонок отпадал.
— Привет, — сказал Ярчук, маскируя злость. — Антонину видел?
— Нет. Да куда ты погнал, она сейчас приедет, Линка сказала. Садись, заквасим по маленькой.
Томик осклабился в неискренней ухмылке. Картежники тупо глядела на него, ожидая продолжения игры.
— Некогда мне.
— Садись, чертило! Хоть узнаю, что ты за мужик в пьянке.
— Сказано, некогда.
Клим повернулся к выходу. В этот момент Томик вскочил и преградил ему путь — мгновенно, со сноровкой слегка подвыпившего атлета. Его глаза щурились в улыбке, но Ярчук видел в глубине их неукротимую свирепость.
— Пей. Без штрафной не выпущу.
Неожиданно Томик схватил его за руку. Клим уже не мог сдержаться.
— Убери руки, скот!
Лишь теперь Ярчук понял, какая железная сила крылась в этом недоросле со взглядом палача. Он расслабился на мгновение, резко толкнул бедром Томика, одновременно рывком высвобождая кисть. Однако Томик был начеку: перехватив его за предплечье «в замок», он безжалостно выворачивал Климу сустав. Ярчук будто попал в машину — от боли у него брызнул пот.
— Пусти, подонок!
— Ишь, как запел, чалдон! А говорят… техничный…
Так, обратная связь… Тяжело дыша, они возились в центре балкона, тогда как остальное трио молча наблюдало за борьбой, посасывая сигареты. Музыка перекрывала всякий шум. Климу, наконец, удалось освободиться; не теряя ни секунды, он подсек противника. Томик тяжело рухнул на пол. Снизу, со двора, донеслись обеспокоенные возгласы, Ярчук рванулся к выходу, но Томик поймал его за стопу.
— Куда, стерва!
От резкой боли в ноге Клим чуть не потерял сознание. Падая, нанес Томику рубящий удар ладонью по шее, но тот успел извернуться и обхватил его руки. Сцепившись, они катались по полу, когда по лестнице затопали многочисленные шаги, и целая ватага гостей во главе с Губским высыпала на балкон.
— Опять твои номера, хулиган! Оставь его в покое сейчас же, это мой гость! А вы чего смотрите, балбесы?
Парни нехотя встали со стульев, один из них помог сесть Климу, бледному от боли. Томик все еще сидел на полу, пьяно ухмыляясь.
— А, чего там! Мы ж не дрались, силой померялись и только… Крепкий корешок, что и говорить… Прости, не хотел повредить тебя, увлекся.
Гости начали уходить, видя, что мордобоя не будет, а Губский, закатав штанину у Ярчука, сокрушенно рассматривал щиколотку: на ней уже распухал синеватый отек. Томик протянул Климу руку — все с той же свирепой полуулыбкой.
— Так что, забудем?
— Запишешь за мной, — сказал Ярчук через силу. — А пока найди бинт.
— Бинт? Ты что, порезался? — испугался Губский.
— Сустав надо туго перебинтовать. Восьмеркой…
— Сейчас, мальчик, сейчас, я позову Лину…
Лина умело наложила повязку на распухшую ногу и похлопала Клима по колену. Взглянула на Томика — видно было, что инцидент нисколько не поколебал ее кумира.
— До свадьбы заживет. А этому дуролому я еще устрою. Попробуй-ка обуться.
Клим попытался — не вышло, нога не влезала в башмак. Томик, самец-победитель, поглядывал на него из своего кресла и снова сдавал карты партнерам, будто ничего не произошло. Ярчук скрипнул зубами. Он массировал забинтованную, окаменевшую стопу; случайно подняв глаза, Клим перехватил взгляд, которым обменялись Лина и Томик — взгляд сообщников. Он снова склонился над шнуровкой, стараясь понять, что же это значит.
— Так что, Клим, может, в самом деле тяпнешь стопку? На этот раз в знак мира… Тем более, спешить тебе, вроде бы, некуда теперь…
Картежники захохотали. Ярчук сумрачно улыбнулся.
— Вот это по-нашему — согласный! Ну-ка, Лина, неси того… зелья с бальзамом!
Лина наполнила пузатый бокал из мудреной черной бутылки.
— А остальным? Твоему… приятелю?
— Хватит с него, а то всем ноги переломает…
Она внимательно смотрела, как пил Ярчук. Алкоголь легким жаром опалил глотку и распространился мгновенно по всему телу, до самой лодыжки, где пульсировала боль.
— Я пойду, все-таки…
Но Лина запротестовала.
— Куда? Тоня сейчас придет, с электрички в семь две. Если хочешь, подожди у нее в комнате, пока нога отойдет. Что тебе ковылять домой?
— Точно, — поддержал Томик. — А то будешь хромать перед гостями. Мне-то что — шалапуту, — а Губский свою репутацию бережет.
— Так и быть, пережду часок…
Лина помогла Ярчуку встать, и, обняв его одной рукой, повела по коридору. Томик крикнул вслед:
— Пока, кореш. Не держи зла.
«Похоже, что все сорвалось, — тяжело соображал Клим, — так что, может, в самом деле удобнее отсидеться здесь. Ведь там приколют без писка… лишь только все выйдет наружу…» Мысли путались, возможно, ударил в голову алкоголь натощак, а может, дурманил мозги приторный запах Лининого шампуня. Ярчук ощущал какую-то странную эйфорию… В комнате Тони он уселся в качалку возле окна и взял со стола первую попавшуюся книгу. Удивительно — он не смог понять ни слова. Откинул голову на подушки кресла, закрыл глаза и сразу будто провалился в омут… За окном быстро темнело, внизу громыхала радиомузыка.
22. Осинник
…Он очнулся, будто кто-то его позвал: голос Тони, она кричала: «Клим, Клим!» Тряхнул тяжелой головой, прогоняя остатки кошмара. Вскочил — качалка резко скрипнула.
Тонина комната была слабо освещена лучами далекого уличного фонаря, проникавшими сквозь незашторенное окно. Стояла поздняя ночь, будильник, мирно тикавший в пятне света, показывал четверть второго. Мертвая тишина окружила дом — такая непривычная после гвалта, от которого еще болели перепонки… Лодыжка тоже еще ныла, и ощущалась боль в растянутом сухожилии плеча. Клим стиснул зубы, вспомнил Томика, и весь напрягся — ему послышалось, что по коридору кто-то идет.
Дверь бесшумно распахнулась, и на пороге возникла девичья фигурка.
— Клим! — столько было в этом шепоте.
— Тоня!
Она бросилась к нему, и, обхватив за плечи, прижалась лицом к груди.
— Ты здесь… ты меня ждал? Что с тобой?
Было в этом что-то от его недавнего сновидения.
— Ничего страшного, — улыбнулся Клим в темноте. — Почему ты говоришь шепотом?
— Тише, дурачок, — она приложила теплую ладонь к его губам, — мама спит за стенкой, у нее страшно чуткий сон.
— Ну и что? Мы ж ничего такого…
— Ты думаешь? — девушка вдруг легко высвободилась из его объятий и неслышно скользнула к дверям. Щелкнул замок.
— Ах, как я соскучилась по тебе…
— Тоня…
— Что, милый? — Взвизгнула змейка, платье соскользнуло с ее плеч, и она переступила через него. — Тише, Клим… Иди сюда…
Девушка почти висела на нем, прильнув горячим ртом к его шее. Ярчук все улыбался в темноте.
— Минутку… Подожди, Тоня…
Нагая, она полулежала, откинувшись на спинку качалки, и светлые полосы от фонаря делали ее похожей на зебру.
— …то есть — Лина. — Клим подошел к двери и, открыв защелку, выглянул в коридор. — Видишь ли, мы с тобой не так уж любим друг друга, чтобы… Не стоит, в самом деле, огорчать маму… И смени шампунь…
Обнаженная будто окаменела. Затем взвилась, но Клим уже захлопнул дверь и повернул ключ — он был уверен, что ключ в скважине. Прислушался: в комнате яростно металась, одеваясь, Лина.
— Не поднимай шума, девочка, — негромко сказал Ярчук в дверь, — только навредишь своему милому. Твои жертвы напрасны…
Ответом было лишь приглушенное ругательство.
Клим не рискнул спускаться по лестнице — там могли подстеречь. Лина с ее чарами, без сомненья, казалась надежным стопором, она должна была удержать его всеми средствами и, ради Томика, шла на все… Но, раз его так держали, значит — ситуация изменилась?
Ярчук выглянул на балкон. Пустые кресла стояли вокруг стола, на полу, словно осенние листья, валялись карты. Клим скользнул к темному углу балкона, перевесился через перила и по столбу террасы съехал вниз. Стрекотали, задыхаясь, полуночные цикады, всхрапывали в большой комнате подвыпившие гости, видимо, оставшиеся на ночь.
Ярчук пригнулся за деревом. Вокруг было спокойно, лишь на стоянке, показалось ему, мелькнул красноватый блик сигареты. Клим осторожно крался вдоль проволочной сетки по саду Губского. Он глянул в сторону своего дома — тот стоял безмолвной темной массой, вряд ли в нем теперь кто-нибудь был. В конце изгороди, он помнил, была прореха, сквозь нее по задворкам своего участка он рассчитывал пробраться к нужному месту…
— Ага…
Стволы осинок тускло рябили в свете аккумуляторного фонарика, кто-то усердно рылся в земле короткой лопатой, разгребая лесную почву мощными, быстрыми движениями. Слышно было, как потрескивали корни и часто дышал человек, и, меланхолически шурша, на слабом ветерке трепетали миллионы осиновых листков. Удивительно — никто не прикрывал кладоискателя, а ведь должен был… Может, умело схоронился?
Клим сжал в руке захваченный по дороге колышек с помидорной грядки — не оружие, но все-таки кое-что против саперной лопатки. Теперь он слышал еще один звук — торопливо попискивал зуммер металлоискателя: значит, нашел все-таки что-то… Ярчук бесшумно подкрадывался от ствола к стволу — землекоп был слишком поглощен своим.
Теперь их разделяло всего метров пять. Томик — это был-таки он — углублял длинную узкую траншею возле наполовину вывернутого корня. Куча свежевырытой земли чернела среди груд мусора…
— Попался, сволочь!
Клим бросился на него. В тот же момент осинник розово вспыхнул, и по лесу прокатились два выстрела — оглушительных в тишине. Телькнула пуля, сшибая ветки. Ярчук упал на землю: он успел заметить, как Томик, бросив лопатку, исчез во тьме. Слепая ярость охватила Клима.
— Стой!
Ярчук, пригибаясь, помчался следом — он не знал, откуда стреляли. Грохнул еще выстрел. Он оглянулся, и тут тяжелая, пахнущая табаком ладонь схватила его за рот, другая рука в мгновение ока бросила на землю, и спину придавила неимоверная тяжесть.
— М… мм! — Клим вывернулся и увидел над собой широкий силуэт, квадратные плечи, круглую голову с приплюснутыми ушами.
— Ах, гад! Так вот ты кто!
— Молчать! — баском цыкнул квадратный, придавив Ярчука коленом. Он держал пистолет на отлете, прислушиваясь к удаляющимся в сторону улицы шагам бегущего; Ярчук изогнулся и ударом ноги вышиб оружие, но квадратный даже не отреагировал. Вдали скрежетал стартер — рев удаляющейся машины, слабея, замирал на шоссе. И тут же заворчал другой автомобиль.
— Все. Подъем, товарищ Ярчук… Савченко, Никишин!
Клим встал, растерянно стряхивая мусор с одежды. Пошарив в траве, квадратный нашел пистолет и сунул его в карман. Подбежали двое, в свете аккумуляторного фонарика Клим с удивлением обнаружил, что они из числа вчерашних гостей Губского.
— Кто вы такой? — с трудом выговорил Ярчук. Он вдруг почувствовал такую слабость, что еле мог стоять.
— Капитан Сай, — коротко ответил квадратный. — Савченко, заберите добро, что он тут оставил — пригодится. Сфотографируйте все, как оно есть. Кто сейчас на связи?
— Практикант.
— Козырев с кем?
— Отвезли уже, товарищ капитан.
— Тогда вверяю вам этого бойца, лейтенант. — Сай мягко прихватил Клима своей медвежьей лапой. — Он в курсе всех этих дел… по собственной инициативе, правда, зря рисковал. Поговорите, может, что новое выяснится…
Они вышли из леска: навстречу им подкатил темный лимузин с гербом на дверце. На стоянке возле двора Губского были еще люди, среди них Клим различил сержанта Станевича. Две машины стояли с открытыми дверцами, в одну вталкивали бешено сопротивляющегося верзилу — это был не Томик, скорее всего один из картежников, Ярчук повел глазами на свой дом и увидел, что окна в нем светятся.
— Томика упустили, — тупо сказал Клим.
— Ненадолго, — Сай грузно сел рядом с водителем. — Он теперь уверен, что его выставили для твоей, так сказать, вендетты… Погнал счеты сводить. Ты успел, небось, убедиться — кадр бешеный. Он нас и наведет на своего Пана.
— Вы что — не знаете его точки?
— Если б те… Этот, что на стреме сняли — Козырев — знает только Выселки. Но там его уже нет, только что радировали.
Лейтенант хотел что-то добавить, но Клим перебил:
— Есть еще две точки…
— Ах ты ж, боец! Это меняет дело, — капитан Сай высунулся из машины, — выкладывай быстренько, товарищ Ярчук…
* * *Клим неслышно приоткрыл дверь, в глаза ему ударил яркий свет. Тоня сидела спиной к нему, в наушниках, над портативным передатчиком; мигал индикатор приема. Ярчук вспомнил почему-то, как неделю назад она стояла в дверях, как теперь он, и дразнила его Нельсоном — как давно, все-таки, это было. Постучал о притолоку костяшками пальцев, чтобы не испугалась (а может, на счастье?), и Тоня обернулась — тревожная, осунувшаяся. Глаза расширились и потемнели, как тогда, на холме.
— Передай спецгруппам и наверх, что капитан Сай снимает преследование. Есть новые данные, он все доложит сам. Только что выехал в город.
Тоня молча переключила режим и продиктовала сообщение своим мягким, немного охрипшим голосом.
— Как поняли, прием…
Клим подошел к ней и снял наушники. Тоня все так же смотрела на него — серьезно и безмолвно. Заметил паутину в светлых волосах.
— Что, опять посещала чердак?
— Здравствуй, — сказала Тоня, прижимая его руки к щекам, — здравствуй, Клим…
23. Бег муравья
Томик закладывал один вираж за другим. Придорожная посадка выбрасывала навстречу свету фар диковинные в ночи, словно гипсовые, ветки-руки, эти руки, чудилось Томику, тянулись охватить, смять его. Все еще стояло в глазах зарево вспышки выстрела, сверлил уши смертельный взвизг пули. Выставил чалдону на съеденье!
Уииииииии!
Верещали шины, его почти сдернуло с руля на повороте. Эта рокада в поле вовсе не была рассчитана на такую езду. Обернулся — хвоста пока не было. Томик гнал почти четверть часа, и что-то в этом отсутствии погони казалось ему настораживающим.
— Поднял ментов своей музыкой и напоролся, гусь. Дуру вез для этого дела, мать его, мститель кровный!
Ощерясь, он вглядывался в бешено проносившийся мимо светлый край асфальта, как в свое время на ралли, в ночных пробегах; так он точнее определял место на дороге. Запоздалая влюбленная пара, шедшая по обочине, шарахнулась в сторону. Белесый силуэт зайца мелькнул через дорогу впереди. Томик стиснул зубы — хватит с него дурных примет. Главное — почему старый хотел свалить его? Не потому ли, что сам…
Машина, приседая, вылетела на мост. По спокойной реке полз туман, редкие огоньки рыбаков, приткнувшихся в палатках под берегом, отражались в воде… Холеный, ухоженный автомобиль Губского выл в чужих, варварских руках, визжал на поворотах покрышками.
— Лахудра… не удержала фраера! А касса уже была в руках…
Томик выругался и притормозил. В километре за рекой был пост, чтобы миновать «крючка», он свернул на проселок и заковылял в старых ухабах. Машина билась днищем о кочки. Он миновал скопление окраинных домиков; разбуженные псы заходились от лая. Где-то здесь должен быть поворот на Москали, а оттуда уже рукой подать до центра. В этот же момент Томик заметил в зеркале две искорки света, ныряющие далеко позади на скверной дороге. Он прибавил газу…
* * *…Будто притягиваемый какой-то центростремительной силой, Томик несся по касательной. Где-то в средоточии этой силы находился невидимый Пан. Он даже не знал толком, где его теперь искать.
Он влетел на Рыбную, ныряя сквозь сонные проходные дворы, умудрился выскочить в верхней части города, напротив Нового театра. По ярко освещенному проспекту бежали редкие такси, светофоры были выключены, над перекрестками монотонно вспыхивали мигалки. Он решил не бросать машину до самого последнего момента, когда уже некуда будет деться. Рванул на подъем, изнемогая от света ртутных ламп, словно сова под солнцем, быстро свернул на Казачий спуск и, дребезжа шинами по брусчатке, скатился к темной набережной. Здесь шоссе было пустым и широким, черные непроглядные куртины стриженых кустов сирени закрывали дорогу от домов. Он мчал по пологой дуге набережной, вдоль тротуара с чугунной оградой. Над рекой справа высился огромный собор, и Томику — вот тебе раз — вдруг захотелось перекреститься.
— Похоже, сбросил хвостов…
И тут же заметил на дороге впереди отблески настигавших чужих фар. Резко, насколько это еще было возможно, ушел вперед, а за поворотом, прикрытый деревьями, выскочил на газон и вкатился в самую средину шарообразных кустов. Выключил зажигание и сидел, не шевелясь в этом укрытии, пока два пятна света не пронеслись мимо. Возможно, это были и не оперативные машины… Надо было снова двигаться, но Томик сидел расслабившись в теплой темноте, слегка пахшей бензином и алкоголем.