Выйдя, она увидела, что он сидит с отсутствующим видом на перилах крыльца.
— Мы зароем тело, — процедил он.
— Почему не сбросить его в воду?
— Вы на все способны, да?
— А вы собрались копать могилу в темноте? Мрачноватая перспектива!
Эндрю спрыгнул с перил и негодующе уставился на Сьюзи.
— Согласен, надо только найти груз, который утащит его на дно.
Он зажег фитиль керосинового фонаря, висевшего у входной двери, и повел Сьюзи в темноту чащи.
— Как же моя бабка не боялась проводить тут в полном одиночестве воскресные дни?
— Наверное, она была находчивой особой, прямо как вы, — отозвался Эндрю, заглядывая в сарай. — В самый раз! — Он поднял с верстака тяжелый ящик с инструментами.
— Бруди хватится своего имущества.
— Раз вы считаете его заказчиком несостоявшегося убийства, то ему не придется долго ломать голову. Вряд ли нападавший, сделав свое грязное дело, оставил бы наши трупы в доме. Вот только мне как-то не верится в виновность Бруди.
— Уверяю вас, Кнопф ни при чем.
— Поживем — увидим. Берите этот моток веревки — и вперед.
Они вернулись на причал. Эндрю поставил керосиновую лампу рядом с мертвецом, привязал конец веревки к ручке ящика и крепко обмотал ею туловище трупа.
— Помогите!
Сьюзи, ежась от отвращения, подхватила тело за ноги, Эндрю поднял его за плечи. Они перенесли свою ношу в лодку, Эндрю сел к мотору.
— Ждите здесь с лампой, она послужит мне маяком при возвращении.
Сьюзи оставила лампу на досках и спрыгнула в лодку.
— Я с вами!
— Вижу… — буркнул Эндрю, запуская мотор.
Лодка стала удаляться от берега.
— Если лампа погаснет, нам ни за что не найти причал, — уныло произнес Эндрю, оглядываясь.
Свет лампы становился все слабее. Эндрю заглушил мотор, лодка проплыла по инерции еще немного и замерла.
Вдвоем они сбросили убитого и ящик с инструментами за борт. Труп медленно погрузился в черную воду.
— Надо было привязать его за ноги! — спохватилась Сьюзи, наблюдая, как исчезают пузыри на воде.
— Почему?
— Потому что он будет болтаться у дна вниз головой. «Это кем же надо быть, чтобы такое натворить?!» — передразнила она официантку Аниту.
— От вашего цинизма у меня волосы дыбом.
— Убийца — я, ваше дело — проливать слезы по невинно убиенному. Плывем обратно, а то ветер потушит наш маяк.
Назад они плыли в гробовом молчании. Холодный ветер, хлеставший их по щекам, принес запах снега и смолы. Зимний аромат, источаемый лесом, вернул их к жизни.
— Бруди-сын оставил нас без еды, — молвила Сьюзи, входя в дом.
Эндрю задул лампу, повесил ее на место и направился в кухню.
— Проголодались? — спросил он, моя руки под краном.
— А вы?
— Я — нет.
— Тогда я с вами не поделюсь. — Она достала из кармана пальто батончик мюсли.
Жуя, она насмешливо поглядывала на Эндрю. Наконец не выдержала, достала еще один батончик и протянула ему.
— По-моему, нам ничего не остается, кроме как отправиться спать. Если вам так необходимо облегчить совесть, то завтра мы пойдем в полицию.
Она поднялась наверх и скрылась в спальне.
Немного погодя Эндрю присоединился к ней. Она лежала в постели совершенно голая. Он разделся и навалился на нее, пылкий и неуклюжий. Жар ее тела разбудил желание. Она почувствовала напор его члена, обняла Эндрю, провела кончиком языка по его шее.
Он осыпал поцелуями ее грудь, плечи, впился в губы. Она стиснула его ногами. Он врывался в нее, она его отталкивала — и снова тянула к себе. Их дыхание смешивалось и, полное нетерпения и жизни, гнало прочь недавние мрачные картины. Они перевернулись, она оседлала его, откинулась назад, крепко, до боли, вцепилась пальцами в его бедра. Ее живот напрягался и опадал в нарастающем ритме, груди подпрыгивали вверх и тяжело шлепались вниз. Эндрю кончил в нее, она закричала, забилась и долго не могла успокоиться.
Она вытянулась рядом с ним, он нашарил ее руку и хотел поцеловать, но она молча встала и заперлась в ванной.
Когда она вернулась в спальню, Эндрю там уже не было, из гостиной доносились его шаги. Она скользнула под простыню, погасила свет и впилась зубами в подушку, чтобы он не слышал ее рыданий.
* * *Ее разбудил назойливый стук. Открыв глаза, она с удивлением обнаружила, что спала в постели. Шум не утихал. Она оделась и спустилась вниз.
Эндрю залез так глубоко в дымоход, что в камине виднелись только его ноги.
— Ты никогда не спишь? — спросила она, зевая.
— Я сплю мало, зато крепко, — гулко прозвучало из дымохода под аккомпанемент молотка.
— Можно поинтересоваться, что ты там делаешь?
— Не спится, вот и придумал себе дело. Ни черта не видно!
Она принесла с крыльца керосиновую лампу, зажгла фитиль и поставила лампу на золу.
— Так лучше?
— Другое дело! — И он отдал ей чистый, совершенно без копоти, кирпич.
— Собираешься разломать весь дымоход?
Под его гулкий смех сверху в камин свалился еще один кирпич, разлетевшийся на куски.
— Подними-ка лампу! — скомандовал он.
Сьюзи постаралась его не разочаровать.
Он жестом приказал ей отодвинуться, вылез из камина и встретился с ней взглядом.
— В чем дело?
— Ни в чем. Я провожу ночь с мужчиной, который делает выбор в пользу дымохода. А так все в порядке.
— Получай! — Эндрю отдал ей какой-то предмет, завернутый в крафт-бумагу.
Сьюзи от неожиданности вскрикнула:
— Что это?!
— Схожу за ножом. Сейчас увидим.
Она бросилась за ним в кухню, и они уселись за стол.
Сверток оказался пачкой фотографий Лилиан, сделанных, без сомнения, ее возлюбленным, с которым она уединялась на этом острове, затерянном в горах Адирондак. Здесь же были ноты и конверт с выведенным от руки словом «Матильда».
Сьюзи схватила конверт.
— Как насчет того, чтобы передать его адресату? — спросил Эндрю.
— Через год после заплыва в бостонском порту мама снова бросилась в воду. На этот раз полицейского патруля поблизости не случилось…
Сьюзи вскрыла конверт и развернула письмо.
Матильда,
остров, откуда я тебе пишу, приютил женщину, не похожую на твою мать. Эта женщина любила одного мужчину, но он любил ее гораздо меньше, чем она его. В полдень он уплыл и больше не вернется.
Не думай, что я предала твоего отца. Он преподнес мне чудеснейший подарок, о каком я только могла мечтать, — тебя, мое дитя, наполнившее мою жизнь. Но когда тебе было пять лет, я застала его в нашей постели. Он был в ней не один… Мне понадобилось время, чтобы его простить. Прощение пришло тогда, когда я сама полюбила и поняла, что границы приличий делали его узником собственной жизни. Возможно, придет день, когда мир станет таким же терпимым, как я, научившаяся терпимости. Как можно осуждать тех, кто любит?
Дом, где я пишу это письмо, приютил того, кто не был твоим отцом. Этот человек говорил мне то, что я всегда мечтала услышать. Мы с ним беседовали о будущем, о наших общих ценностях, о политике во благо народа, а не власти. Забыв о том, что он политический противник твоего отца, я поверила ему, поверила его пылу, страсти, искренности.
Но жажда власти всесильна, она обращает в прах самые благие намерения.
Я наслушалась стольких альковных тайн, такой лжи, но молчала до тех пор, пока из любопытства не прочла то, что не предназначалось для моих глаз.
Люди, обладающие властью и желающие создавать у нас иллюзии, первым делом нуждаются в нашем доверии. Иллюзия должна выглядеть такой же естественной, как скрываемая за ней реальность. Малейшее несовершенство — и иллюзия лопается, как шарик, проткнутый иголкой. И тогда наружу вылезает кричащая реальность.
Мне пора уходить, Матильда, отступать назад слишком поздно. Если меня постигнет неудача, то тебе наговорят о твоей матери много всякого, но ты ни за что не верь.
Думая об этом, я пишу тебе сегодня вечером, молясь, чтобы тебе никогда не пришлось это читать.
Завтра я вручу пакет своему единственному другу, чтобы он передал его тебе, когда станешь достаточно взрослой, чтобы все понять — и начать действовать. Ты найдешь здесь музыкальную партитуру, которую сумеешь прочесть, и ключ. Если со мной произойдет худшее, то, скучая по мне, вспоминай то место, где мы с тобой бывали тайком, когда уезжал твой отец. Там и горюй по мне.
Поступай так, как подскажет совесть. Тебе самой решать, встать ли на мое место. Ты не обязана это делать.
Если решишься, то я, прошу тебя только об одном: никому не доверяй.
Люблю тебя, доченька, люблю так сильно, что ты не сможешь этого понять, пока сама не станешь матерью.
Прости меня за то, что меня нет с тобой, за то, что я выбрала путь, лишивший тебя матери. Мысль, что я тебя больше не увижу, чудовищна и невыносима. Но есть вещи важнее собственной жизни. Хочется верить, что на моем месте ты поступила бы так же.
Знай, где бы я ни находилась, я никогда не перестану тебя любить. Ты со мной каждое мгновение, навсегда.
В тебе весь смысл моей жизни.
Твоя, любящая мама.Сьюзи отдала письмо Эндрю, дождалась, пока он его прочтет, и прошептала:
— Как жаль, что я ее не знала!
— Ты догадываешься, о каком месте она говорит?
— Не могу даже представить!
— А эта музыкальная пьеса? Ты сможешь ее сыграть?
— Я так давно не играла! Сыграть — нет, но прочесть, пожалуй, смогла бы…
— Когда те, кто хотел от нас избавиться, узнают о своем провале, у нас уже не будет времени. Так что попытайся вспомнить. Матильда никогда тебе не рассказывала, куда они с матерью ходили тайком?
— Теперь и ты называешь ее Матильдой! Нет, я же говорю: не имею ни малейшего представления. Кнопф — другое дело. Хотелось бы верить, что друг, которому она хотела доверить этот пакет, — это он.
— Раз я нашел его здесь, значит, она в последний момент передумала.
— Ей не хватило времени, только и всего.
Эндрю разложил фотографии по столу. На всех красовалась Лилиан, снятая на острове: вот она лежит на пляже, вот замахивается топором у сарая, вот расставляет на крыльце цветочные горшки, вот стоит на коленях перед камином и с насмешливой гримасой разжигает огонь. На одной фотографии красовалась голая Лилиан, снятая в ванне со спины. В последний момент она оглянулась и поняла, что ее снимают.
— Не могу тебе позволить подглядывать за моей бабушкой! — Она вырвала нескромную фотографию из рук Эндрю.
— Тебя тогда еще на свете не было! — попробовал он оправдаться.
— Она была неплохо сложена, — заметила Сьюзи.
— Тебе нет нужды ей завидовать.
Сьюзи прищурилась, вглядываясь в снимок.
— Гляди! Видишь зеркало над раковиной? В нем можно разглядеть лицо ее любовника!
Эндрю схватил фотографию и тоже вгляделся в него.
— Пожалуй, только черты нечеткие…
— Видел столик у дивана? На нем лупа! — воскликнула Сьюзи, вскакивая с места.
Фотографию она забрала с собой, Эндрю остался ждать ее на кухне. Заскучав, он поплелся в гостиную. Там Сьюзи изучала фотографию при помощи увеличительного стекла.
— Теперь я понимаю, почему Кнопф называет ее авангардисткой…
— Не понял… — бросил Эндрю, садясь рядом с ней.
— Любовник бабушки был моложе ее минимум на двадцать лет!
— Дай-ка! — Эндрю отобрал у нее лупу. — Ну вот, теперь и я кое-что понял, а то все гадал, что имел в виду Бруди, говоря о «вершине власти». — У Эндрю от удивления отвисла челюсть. — Человек с этой фотографии стал спустя тридцать с лишним лет могущественным вице-президентом США, самым страшным за всю нашу историю.
— Он еще жив?
— Да. Страдает сердечной недостаточностью, но живой.
— Мне необходимо с ним поговорить!
— Ты не только сумасшедшая, но и наивная. Таких наивных женщин я еще не встречал! — фыркнул Эндрю.
— А встречал ты, конечно, уйму женщин!
— Ты не представляешь, кто скрывается за этой добродушной маской. Готов поспорить, что твоя бабушка спохватилась только в день их разрыва.
— Они любили друг друга. Он наверняка многое о ней знает.
— Многое? Дай-ка я тебя просвещу. Свою политическую карьеру он начал в 27 лет, выбрав наставником Рональда Рамсфельда, впоследствии — самого спорного в нашей истории министра обороны, с которым их с тех пор связывают нерасторжимые узы. Через 12 лет после того, как была сделана эта фотография, любовник твоей бабушки был избран в Конгресс. Он был противником экономических санкций против Южно-Африканской Республики во времена апартеида, не поддержал намерение Конгресса обратиться к правительству ЮАР с требованием освободить Манделу, а во внутренней политике выступал против создания Министерства образования, считая, что образование — слишком дорогое удовольствие. Побыв несколько лет главой Комитета республиканской партии, он сменил своего наставника на посту министра обороны. При нем произошло вторжение в Панаму и операция «Буря в пустыне». С его стороны это был верх лицемерия: ведь в свое время он пошел на немыслимые уловки, лишь бы не исполнить свой воинский долг во Вьетнаме. Когда к власти вернулись демократы, он тут же отошел от политической жизни и возглавил одну из крупнейших нефтедобывающих компаний. Под его руководством эта мультинациональная структура расширила спектр своей деятельности и через многочисленные филиалы занялась военными поставками. После десяти лет безупречной службы бывший любовник твоей бабушки ушел из бизнеса, чтобы стать вице-президентом США. При этом он получил скромное «выходное пособие» — что-то около трехсот миллионов долларов. Будучи ушлым бизнесменом, он прихватил с собой и пухлый пакет акций. Было бы глупо не сделать этого, ведь потом, солгав о наличии у Ирака оружия массового уничтожения и о связях между Аль-Каидой и Саддамом Хусейном, он использовал свою власть, чтобы развязать войну — якобы как возмездие за теракты 11 сентября. А в той войне большую часть операций по снабжению осуществляли службы, напрямую связанные с его бывшей компанией. Это его сказочно обогатило: за время его вице-президентства компания нахватала правительственных контрактов на семь миллиардов долларов. Руководя военными действиями, он распределял эти чудесные контракты. Наконец, он был напрямую замешан в деле «Энрона» — крупнейшем скандале в мире бизнеса: ведь он заодно возглавлял Национальную комиссию по энергетике. Да, чуть не забыл! Подозревали, что именно с его подачи возбудили дело против Валери Плейм, агента ЦРУ. Она работала под прикрытием и была разоблачена, так как случились утечки информации из Белого дома. По совместительству Валери была женой посла США, одним из первых заявившего, что представленные Конгрессу доклады о наличии у Ирака оружия массового поражения были сфабрикованы. Ну как, тебе все еще хочется с ним встретиться и потолковать о бабуле?
— Откуда тебе все это известно?
— Зря, что ли, у меня диплом журналиста? — мрачно пробурчал Эндрю. — Этот человек был одним из трех главных «ястребов» Белого дома. Поверь, лучше не переходить ему дорогу.
— Ты уверен, что на фотографии именно он?
— Разве что у него был близнец… Теперь так: все складываем, пару часиков спим, и чтобы на рассвете духу нашего здесь не было!
— Все настолько серьезно?
— Я пока не знаю, во что вляпалась твоя бабушка, но мы только приблизились к этой трясине — и сама видишь, каким смрадом оттуда понесло! Уж поверь, мы имеем дело не с мальчиками из церковного хора.
— Думаешь, он мог быть ее сообщником?
Вопрос Сьюзи заставил Эндрю задуматься.
— Это противоречит рассказу Бруди об их ссоре.
— А вдруг он в последний момент пошел на попятную? Может, он ее и сдал…
— Что бы он ни выкинул, я не удивлюсь. Рад, что ты перестала безоговорочно оправдывать свою бабушку: она ведь на самом деле могла стать изменницей родины.
— Иногда я тебя ненавижу, Стилмен!
— Ты просила помочь тебе установить истину, а не деликатничать.
11
Эндрю разбудил Сьюзи, лишь только начало светать. Она спала на полу у дивана, на котором он забылся коротким сном.
Они погасили свет, Сьюзи заперла бабушкин дом на ключ.
Они зашагали к причалу. Пошел снег, снежинки таяли над поверхностью озера, отчего пейзаж казался очаровательно мирным.
Эндрю помог Сьюзи сесть в лодку.
— Спасибо, что поехал со мной, — бросила она, опускаясь на скамейку.
Они плыли к берегу в полном молчании, тишину нарушал только треск мотора да плеск воды у форштевня. Сьюзи не сводила глаз с удаляющегося острова. Эндрю взял курс не на Шрун-Лейк, а на противоположный берег озера. Причалив неподалеку от грунтовой дороги, которую приметил накануне, он вылез и подтянул лодку к берегу.
Их путь лежал через лес. Сьюзи шагала как робот, не обращая внимания на холод и снег, как будто часть ее души осталась на острове.
Спустя час они вышли на дорогу. Стоило Эндрю поднять руку, как рядом с ними затормозил первый же грузовик.
Водитель не задавал им вопросов: в этих краях не принято болтать попусту, как и оставлять на произвол судьбы заблудившихся путников, тем более в разгар зимы.
Полуприцеп ехал на север, Эндрю и Сьюзи надо было на юг. Водитель справился по рации, нет ли поблизости кого-нибудь из его собратьев, кто ехал бы в Нью-Йорк.
Пересадка произошла на заправке в пятнадцати километрах от канадской границы. У Эндрю мелькнула мысль, что благоразумнее было бы пересечь границу, а не возвращаться домой.
Новый шофер оказался не болтливее первого. Все восемь часов, проведенные на колесах, Эндрю и Сьюзи проспали. Водитель высадил их у своего склада в Джерси-Сити. За Гудзоном сиял вечерними огнями Нью-Йорк.