— Да не спит он, — проворчал Боровский. — Вы говорите, Филипп, не беспокойтесь. Когда придет время, он свое выскажет.
— Хочется надеяться, — заметил Эссекс язвительно. — Хорошо бы он высказался раньше, чем у нас перестреляется к едрене матери весь наличный персонал. Ладно, Алекс, расклад такой. Пилить дальше тем же маршрутом штаб полагает бессмысленным. Нужно не лезть на рожон, а упредить противника. Флот потерян, это ясно. Группе F кранты. Но стоит побороться хотя бы за наши головы. А значит, нужно тормозить, разворачиваться и идти на Марс.
Боровский поднял голову и неодобрительно глянул на начальника штаба. Ему вдруг показалось, что еще пару минут назад у Эссекса никаких позитивных вариантов на уме не было, и пока старпом в коридоре валял дурака и проявлял эмоции, контр-адмирал нагло украл его идею. Каждый раз в такие моменты Боровский вспоминал, что, если бы не проблемы со здоровьем, он тоже носил бы сейчас на груди большую адмиральскую звезду. И, разумеется, начинал злиться.
— Мы сядем прямо у Ред-Сити, — продолжал Эссекс. — Они и опомниться не успеют. А мы вышлем парламентера и скажем: так и так, ребята, можете нас судить, но мы ни при чем. Пусть разберутся, кому было выгодно разнести эту шахту. И все говно тут же всплывет. Начнется большой скандал, а нас оправдают. Главное — сделать это быстро. Чем дальше мы уходим от Марса, тем больше похожи на сумасшедших и преступников.
Рашен тихо вздохнул и перевалился на бок, отворачиваясь к стене.
— Не дури, Алекс, — попросил начальник штаба. — Это наш единственный шанс. Ты хочешь драться с полицией? Допустим, мы их уделаем. А смысл? Лишний раз распишемся в том, что виноваты.
Рашен неопределенно шевельнул плечами.
— Честно говоря, мне это все не очень по душе, — вступил в разговор Боровский. — Если бы меня спросили…
— Ну? — подтолкнул его Эссекс.
— Рванем к Земле! — предложил Боровский. — Вывесимся над Парижем. И предъявим ультиматум: пусть в двадцать четыре часа выдадут нам того, кто все это затеял. А не то бомбанем. Спорим, получится?
— Экстремист, — покачал головой начальник штаба.
— А сдаваться марсианам — предательство, — парировал Боровский. — Во всяком случае, это так могут расценить. На фиг нам арбитры и посредники? Зачем выносить сор из избы? Разбираться нужно со своими. Наши как услышат про бомбардировку, тут же сделают лапки кверху.
— В общем, ты подумай, Алекс, — сказал Эссекс. — А мы подождем. Времени еще немного есть. Пойдем, Жан-Поль, не будем ему мешать.
— Счастливо, драйвер, — сказал Боровский в спину Рашену.
— Ну чего ты полез с этой бомбардировкой? — спросил Эссекс старпома, когда дверь за ними захлопнулась. — Что за фокусы? «Вывесимся над Парижем»! Между прочим, это его родной город.
— Подумаешь! — всплеснул руками Боровский. — Какая неприятность!
— Все равно нам бомбить нечем, — вспомнил Эссекс. — Ракеты все на «Старке» остались. И Дядя Гуннар это прекрасно знает.
— Ну не бомбанем, так стрельнем.
— Слушай, не пори ты чушь!
— Военный переворот! — хищно заявил Боровский. — Захватить власть! И конец всему!
— Маньяк, — поставил диагноз Эссекс.
— Надоело, — объяснил старпом. — Непорядок на Земле, неужели ты не чувствуешь? Давно уже непорядок.
— Давай решать пока что тактические задачи, — миролюбиво предложил Эссекс. — Как нам Алекса растормошить?
— Пошли к Линде, — сказал Боровский. — Она умная.
— А буфера какие! — заметил Эссекс. — Если сообразно уму, то голова у нее — ого-го!
Капитан Стенфилд встретила гостей неприветливо.
— Ну чего? — спросила она хмуро, не делая при виде начальства даже попытки встать. Гости в ответ не стали с ней здороваться, а сразу приступили к делу.
— Сколько он еще будет выпендриваться? — спросил Эссекс, присаживаясь на край стола.
— Сколько влезет, — отрезала Линда. — И не просите меня ни о чем, я с ним работать отказываюсь.
— Почему? — удивился начальник штаба: — Я полагал, это ваш профессиональный долг, так сказать.
— Только не с ним.
— Да почему же?
— Не буду, и все тут.
— Линда, дорогая, — сказал Боровский очень мягко. — Может, Филу это все кажется странным, но я-то хорошо тебя понимаю. Слушай, мы тебя пока что ни о чем таком не просим. Ты хотя бы подскажи, как его поставить на ноги?
— А зачем? Пусть себе лежит. Он может с этим справиться. Отойдет — сам встанет.
— У нас времени мало. Нужно принимать решение.
— Вы ему что-то предложили уже?
— Ну.
— Догадываюсь, — буркнула Линда пренебрежительно. — Вы посоветовали ему доказать, что мы правы, а Земля нас подставила. Доказать силой. Так?
— У вас что, капитан, — процедил Эссекс, есть другие идеи?
— Нет, господин контр-адмирал. Только я не уверена, что наш патрон готов к силовым решениям. Понимаете, ему надоело биться головой об стену. Он последние двадцать лет только этим и занимается. И все без толку.
— Слушайте, Линда, — сказал Эссекс. — Ваши предположения… Все чудесно. Но что-то я не слышу голос профессионала. Давайте соберитесь с духом и принимайтесь за дело. К чему Алекс готов, а к чему нет — это сейчас не имеет значения. Группе нужно, чтобы он был готов ко всему. Вот идите — и обеспечьте. Прошу вас. Еще прошу.
У Линды сделалось такое выражение лица, будто она вот-вот расплачется. Эссекс посмотрел на нее с удивлением и покосился на Боровского. Старпом отвернулся.
— Вы даже не представляете, откуда он меня вытащил, — пробормотала Линда глухо и хрипло. — Он мне буквально как отец. Я его люблю, понимаете?
— Как же вы меня все достали с вашими личными проблемами! — прошипел Эссекс. — Слушайте, Линда, сейчас не время распускать сопли! Речь идет о выживании группы F. Корабли мы уже не спасем, но хотя бы людей… А от того, будет Алекс с нами или останется прохлаждаться в каюте, зависит почти все. Понимаете? Алекс обязан подняться. Иначе на его совести будет судьба полутора тысяч человек. И на вашей тоже, между прочим, если вы сейчас не справитесь с эмоциями.
— Если я его подниму, вы заберете меня на «Гордон», — сказала Линда бесцветным голосом. — Я после этого больше не смогу здесь оставаться. Или он меня сам потом выгонит. Он же такой… Он же все понимает.
— Хорошо, — кивнул Эссекс. — Если он встанет и начнет говорить, собирайте вещи. А теперь идите, капитан. Это приказ.
Линда медленно поднялась, обошла Боровского и заглянула ему в лицо. Старпом отвел глаза.
— Иначе никак, — вздохнул он. — Ты прости, сестренка.
Линда сунула руки в карманы, пнула ногой контакт на двери и вышла.
— Сумасшедший дом! — сказал Эссекс с чувством.
— Нет, — возразил Боровский уныло. — Совсем не похоже. В психушке тихо, спокойно. Ничего не происходит. Никаких проблем. Как в раю.
В коридоре Линда прислонилась к стене и несколько раз глубоко вздохнула. Повернулась было в сторону адмиральской каюты, но вдруг остановилась, как вкопанная. Развернулась и почти бегом кинулась в совершенно другом направлении.
* * *Ива блаженно раскинулась на койке и тихо напевала себе под нос незамысловатый мотивчик. Эндрю сидел в ее рабочем кресле и перечитывал земные информационные сводки. Сейчас на мониторе была подборка данных об адмирале Успенском. Анализируя историю жизни адмирала, журналист очень убедительно доказывал, что иного пути, кроме как сойти с ума, у Рашена не было. Из материала следовало, что тронувшийся умом русский вознамерился отомстить всему миру, и атака на Марс — только первая акция, за которой последуют страшные удары по Земле. Предполагалось, что Рашен арестовал или уничтожил верных присяге офицеров. В этом контексте автор с особой горечью отзывался о контр-адмирале Эссексе, только усилиями которого удавалось в последние годы удержать теряющего адекватность Рашена в узде.
Выводы были пространными и нелицеприятными для руководства Адмиралтейства. Материал иллюстрировала статистика по психическим заболеваниям среди офицеров космического флота. Статистику Эндрю просмотрел очень внимательно и нашел цифры завышенными. Иначе выходило, что в космосе стоит форменный бедлам и армию нужно не распускать, а прямо с космодрома грузить в санитарные машины и везти по больницам.
Разумеется, земные информационные агентства многого в поведении группы F объяснить не могли. Все их выкладки крутились вокруг личности Рашена и морального климата на вверенных ему судах. На Адмиралтейство никто особенно не замахивался, вменяя Дяде Гуннару в вину разве что халатность и утрату контроля над войсками. Адмирал Кёниг в ответ просил отставки, громогласно каялся в позорном недосмотре и валил ответственность на департамент здравоохранения, психологи которого не успели вовремя распознать начавшуюся у Рашена шизофрению. Психологи, в свою очередь, туманно намекали, что с астронавтами очень трудно работать и по большому счету Кёниг сам не подарок. Но все сходились на том, что русским в космосе не место в силу их повышенной восприимчивости.
Эндрю перелистнул страницу и через плечо посмотрел на Иву.
— Ты хоть что-нибудь понимаешь? — спросил он.
— Ага, — промурлыкала Ива, потягиваясь всем телом. — Нас подставили. Вот теперь-то все и начнется…
— Что начнется? — тупо пробормотал Эндрю.
— Постановка на уши, — объяснила Ива безмятежным тоном. — Рашен им, гадам, даст просраться. Мало не покажется.
— Кому — «им»?
— Гражданским. Они же, кретины, хотели командира утопить. А теперь он их утопит. Эти идиоты даже не представляют, с кем связались. Рашена обижать нельзя. Он терпит-терпит, а потом как взорвется…
Эндрю подобрал со стола резинку и начал собирать волосы в хвост. Ива перевернулась на бок и стала наблюдать. Она даже рот приоткрыла от удовольствия.
— И зачем мужику такие роскошные волосы? — задумалась она вслух.
— Чтобы девочкам нравиться, — усмехнулся Эндрю.
— А сколько их у тебя было?
— Волос?
— Не уходите от ответа, лейтенант. У-у… котяра. Знаем мы таких.
— А тебе не все равно? — спросил Эндрю, поворачиваясь вместе с креслом и хитро прищуриваясь.
— Совершенно все равно. Но очень интересно. — Ива скользнула взглядом по его телу и в который раз поймала себя на мысли, что мужчин красивее Эндрю видела миллион, а вот такого родного…
— Немного их было, — сказал Эндрю, — и с каждым разом все отчетливее казалось, будто они мне просто не нужны. Тебе знакомо, наверное, ощущение, когда думаешь: ну вот, с этим-то человеком все получится, такой он милый и замечательный. Бац! — ничего подобного. Еще один эпизод, ни уму, ни сердцу. Я уже думал: может, я урод какой-нибудь бесчувственный… Чисто из жалости все происходило или так, на драйве, понимаешь? Выпьем, станцуем, все такое, а наутро словно и не было ничего. Только осадок в душе, будто украл что-то или чужое место занял…
— А теперь? — спросила Ива, ложась на живот и болтая ногами.
— А теперь я счастлив, — ответил Эндрю просто, вставая и подходя к ней. Ива протянула руку и медленно провела ладонью по его ноге. — У-у… — сказал Эндрю. — Как же я люблю твои прикосновения. Такие ласковые руки…
— Это от любви… — прошептала — Ива, чувствуя, как он ложится на нее, мягко, так, что почти не ощущается вес, обнимает за плечи и целует в шею. Она выгнула спину, чтобы, почувствовать его ближе. Ладони Эндрю вдруг оказались под ней и обхватили ее груди, так ловко и естественно, будто специально для этого были созданы. Поцелуи стали легкими покусываниями, и Ива представила себя кошкой, сытой и довольной, которую сейчас опытный, умный кот зубами ухватит за загривок… И ничего не нужно делать, ни о чем не нужно думать, потому что ты знаешь, что все получится отлично. Только развернись навстречу, прими своего мужчину в себя. Он твой, и все, что он будет делать, окажется воплощением твоей мечты. А чего тебе захочется — ему тоже понравится. Иначе и быть не может.
— Не туда, безобразник! — сказала она.
— Виноват, — нарочито задушенным голосом прохрипел Эндрю. Задумался. Ничего, был бы человек хороший…
Ива плотно сжала ягодицы и начала осторожно вырываться.
— Ага! — воскликнул Эндрю. — В этом что-то есть!
Некоторое время прошло в сосредоточенной и деловитой возне.
— Так нечестно, — сказал он наконец. — Я сильнее.
И тут же оказался на спине.
— А вот так? — хищно спросила Ива. — А вот так…
— Ты чудо, — прошептал Эндрю, преданно глядя ей в глаза. — С тобой… хорошо… всегда. Потому что… с тобой… О-о-о…
То ли они уже знали друг о друге все, то ли им, созданным друг для друга, это знание было дано от рождения. И теперь Ива со стоном упала Эндрю на грудь, чувствуя, как он в сладостной муке содрогается внутри нее.
И тут же переговорное устройство на двери разразилось требовательным звоном.
Эндрю безвольно уронил голову набок, приоткрыл рот и закатил глаза.
— И на том спасибо, — выдохнул он.
Ива с трудом рассмеялась сквозь пронизывающую все тело волну блаженства.
— Любимая… — прошептал Эндрю, крепче прижимая ее к себе.
— Ты мой самый-самый, — ответила Ива, но все-таки сползла с мужчины, протянула руку и ткнула кнопку на подлокотнике кресла.
— Ну-ка, мои хорошие, давайте одевайтесь! — провозгласила дверь голосом Линды. — Дело есть.
* * *— Опять война, — сказал Эндрю уныло. — Неужели еще не надоело, а?
— Это ты о чем? — спросила Линда, оборачиваясь на ходу.
— Понятно о чем. Сначала полицейских распугаем, потом на Землю… Доказывать, что мы хорошие и ничего дурного не замышляли. Нам навстречу те же самые бэттлшипы пошлют, да еще и «Старк», да мелюзги всякой немерено… Ну, потеряем мы полгруппы. Ну, ухлопаем пару эскадрилий таких же идиотов, ну, обстрелом пригрозим…
— Кончай это русское нытье! — скомандовала Линда. — Не мы ухлопаем, так нас ухлопают.
— По своим же стрелять… — буркнул Эндрю и тяжело вздохнул.
— Перестань, Энди, — попросила Ива. — Думаешь, ты один такой совестливый?
— Я не совестливый, — возразил Эндрю. — До меня просто только сейчас дошло: мы ведем себя как военные. Пытаемся решать проблему силой. А это зря. Нас уже на трех планетах объявили врагами. Интересно, сильно группу F полюбят, если она будет дальше стрелять и запугивать? Я понимаю, у нас беда, но разве нельзя как-то мирным путем?
— Нельзя, — сказала Линда сквозь зубы.
— Что, мало наших замочили? — спросил Эндрю язвительно.
— Дурак ты, лейтенант… Если группа F сейчас проявит слабость, начнет колебаться, это будет лучшим доказательством того, что Рашен сумасшедший, а мы пляшем под его дудку. Психанул адмирал, а теперь сам не знает, куда дальше идти… В том и дело, что нам придется гнуть одну линию. Действительно вести себя как военные.
— Не знаю, — помотал головой Эндрю. — Конечно, я не специалист. Но мне кажется, нам сейчас нужно сделать красивый жест. Только не пугать. А наоборот, даже подставиться. Ну правда, хватит боевых действий. Тот, кто прав, убеждать должен, а не головы рубить.
— Типично русский закидон, — хмыкнула Линда. — Всепрощение и невмешательство. Расскажи об этом своему папочке Рашену. Он тебя по головке погладит и на радостях закатит такую депрессуху, что мне придется его лечить. Тьфу! Давно я говорила, что командовать флотами должны американцы…
Ива остановилась у двери адмиральской каюты, повернулась к Эндрю и положила руку ему на плечо. Вернер стоял, как в воду опущенный, глядя себе под ноги.
— Что с тобой? — спросила Ива очень тихо.
— Прости, — сказал Эндрю, стараясь не глядеть ей в глаза. — Я просто вдруг почувствовал… Не знаю. Иди одна. От меня там не будет сейчас никакой пользы.
— Благородный, паразит, — высказалась Линда и отвернулась.
— Зря ты так, — сказала Ива. — Но даже за это я тебя люблю.
— И я тебя люблю. Прости меня, пожалуйста.
Ива быстро поцеловала его в щеку и тронула контакт на стене. Дверь отворилась, и Ива шагнула через порог. Эндрю сунул руки в карманы и пошел вдаль по коридору.
— Молодец! — крикнула Линда ему в спину. Плечи Вернера в ответ поднялись и опустились. Линда прислонилась к стене и начала яростно обгрызать ногти.
— Здравствуйте, драйвер, — сказала Ива нерешительно. — А я вот к вам. Можно?
— Да ты уж вошла, — заявил Рашен сварливо. Он сидел в рабочем кресле, подперев голову кулаком. — От кого делегация?
— Простите?..
— Кто прислал тебя, говорю… Боровский? Или Линда?
— Да я…
— Линда, — догадался адмирал. — Ну и зря. Я уже в порядке. Относительно. У твоих раздолбаев самогонки не осталось?
— Понятия не имею, — удивилась Ива.
— Перед отходом была целая канистра, — объяснил Рашен. — Хотя что им, пятерым, на целые сутки десять литров? Так — горло промочить…
— Вы откуда знаете? — пробормотала Ива ошарашенно.
— Ну, я на этой развалюхе вроде как главный, — заметил адмирал. — Или уже нет?
— Слушайте, драйвер, я…
— Спасибо, что пришла, — неожиданно сменил тему Рашен. Он повернулся к Иве, и та поразилась, как глубоко запали у него глаза и какие страшные под ними синяки. Адмирал выглядел совершенно больным. И глубоко несчастным. — Могла ведь не согласиться, — продолжал Рашен. — А ты вот здесь. Пожалела меня, старого дурака. И-ди-о-та.
— Да кончайте вы! — против своей воли разозлилась Ива.
— Кончаю я по ночам и об стенку! — сказал адмирал так злобно, что Ива покраснела и опустила глаза. — А еще на меня ходят смотреть, как на мумию вождя. Стоят над телом и произносят речи. А я лежу себе и в гробу ворочаюсь…
— Мне уйти? — спросила Ива тихонько.
— Ни в коем случае, — отрезал Рашен. — Ты на этой старой калоше единственный нормальный человек. Кому я еще могу поплакаться?
— Вы так ничего и не решили… — поняла Ива.