Я сейчас пишу новую книжку, и написал такую сцену буквально вчера, когда в художественной галерее, совершенно модной, состоялся перформанс и как бы демонстрация нового выдающегося мастера под названием «Стань птицей». Он выставил там на этой выставке множество искусственных журавлей.
О. Бычкова: — Как всякий писатель-классик, Александр Андреевич, вы обладаете даром предвидения.
А. Проханов: — Даром предвидения и формирования, видимо, реальности. Даже не предвидения, а формирования реальности. И там этот герой, который выставил журавлей, сделанных из консервных банок, из старых газет, из наклеек всевозможных…
О. Бычкова: — «Из дельтапланов», — надо было вам написать. Внесите правку.
А. Проханов: — Там зрителей удивляло, что среди этих всех удивительных экспонатов стоит какая-то ванна, наполненная чем-то таким золотистым типа гель, и стоит какой-то ящик, в котором как бы распоротая перина. И этот герой, в конце концов, — автор этой выставки — голый совершенно выскочил туда в зал, кинулся в эту ванну, обвалялся в этом геле, потом метнул себя в эту перину, обвалялся перьями и вылетел из перины с криком или с курлыканьем журавлиным, стал махать руками и летать по залу. А потом застыл…
О. Бычкова: — Он взлетел?
А. Проханов: — Ну, почти взлетел. И потом он застыл в позе вот этого летящего журавля. И вдруг я слышу сегодняшнюю новость.
Она меня ужаснула вот этими таинственными совпадениями. Потом, когда первый страх прошел, я еще раз подумал, что все-таки, действительно, во мне есть что-то пророческое, потому что я и у вас несколько раз говорил без всякой иронии, повторяю, что я считаю: Путин лишь отчасти человек. В Путине есть что-то действительно загадочное, таинственное, метафизическое. Отчасти он представлен в человеческой плоти и в человеческой сущности, но какая-то вторая загадочная часть, не дающая людям понять, кто же он, Путин, в нем присутствует.
По-видимому, может быть, в нем действительно присутствует ангел или какое-нибудь другое крылатое существо. Или птица. И он сам пытается разгадать в себе вот эту таинственную сущность, он пробует мир.
Вот сегодня ваш остроумный сотрудник Орехъ…
О. Бычкова: — Комментатор.
А. Проханов: — Комментатор.
О. Бычкова: — Антон Орехъ.
А. Проханов: — Орехъ сказал, что делает он это от великой скуки. Нет. Это он делает не от скуки. Он пытается разгадать ребус, который ему когда-то кто-то… Может, какая-нибудь гадалка в детстве загадала.
О. Бычкова: — Он ищет свое предназначение?
А. Проханов: — Он хочет, чтобы эта сущность в нем проявилась. Он хочет выявить в себе эту сущность и понять, кто же он во второй своей половине, ипостаси. Поэтому он рискует. И поэтому он, действительно, может насмешить людей. Это ему дается, в общем, непросто.
О. Бычкова: — А если окажется, что он действительно птица, что тогда?
А. Проханов: — Во-первых, если он птица — он птица действительно высокого полета. Это ясно. Может быть, он даже сталинский сокол, я не знаю. Судя из его таких вот мессианских побуждений, у него есть что-то от крупного вождя.
О. Бычкова: — Ну, согласитесь, что эта версия лежит на поверхности.
А. Проханов: — Что он сталинский сокол?
О. Бычкова: — Да. Надо что-то покруче предложить.
А. Проханов: — Нет, вы знаете, то, что он является отчасти лишь человеком, а во второй своей ипостаси является чем-то — не обязательно птицей, не обязательно ангелом… Может быть, вторая его часть связана с чем-то, обладающим мощными стальными гусеницами, я не знаю. Либо это шагающий экскаватор. Одним словом, вторая его ипостась не проявлена даже для него самого. Говорю это без всякой иронии. И, может быть, счастье России, а, может быть, это и драма России, что наш президент таков. Понимаете, завершенный тип президента. Что может быть скучнее? Ну, типы президента Ельцина или Горбачева — это понятные типы. А человек, который, действительно, незавершен и является постоянным экспромтом, и постоянно возбуждает воображение подданных, и иногда он вызывает в них отвращение, иногда восторг, иногда оторопь, — это, повторяю, почище любых пиар-кампаний.
И, наконец, последнее, что мне пришло в голову. Ужасное подозрение, что пиар-кампанию Путина все эти годы возглавляет Шендерович.
Его, Шендеровича, убрали из «Кукол», когда он там нелепо пошутил над президентом, и все подумали, что он ушел и устранился. Нет. Он нашел себе место и гнездо именно в пиар-группе, обслуживающей президента. Потому что иначе я просто не могу понять, как в течение всех этих…
О. Бычкова: — Да. Потому что это слишком талантливо. Это правда.
А. Проханов: — Талантливо и абсолютно экстравагантно. И пускай как можно дольше Виктор Шендерович остается в этой роли.
О. Бычкова: — Вы разоблачили Шендеровича, я чувствую.
А. Проханов: — Это мое подозрение. Может, это как бы условный Шендерович.
О. Бычкова: — В программе «Особое мнение» Александр Проханов. Он продолжит свои разоблачения, ну а вы продолжайте, например, нажимать на кнопку кардиограммы эфира. Я не понимаю, это…
А. Проханов: При слове «Шендерович».
О. Бычкова: — Нет, нет. Это похоже на птицу. Посмотрите, какое там…
А. Проханов: — Похоже на птицу?
О. Бычкова: — Да. Вот сейчас посмотрите… Может, на верблюда, конечно, но, по-моему, на птицу.
А. Проханов: Вот это похоже на ангела. Это, все-таки, похоже на ангела.
О. Бычкова: — Нет. Это похоже на стерха, я уверена. Только красного цвета.
Александр Проханов у нас в студии телекомпании, радиостанции, на экранах Сетевизора тоже. За его спиной зрители Сетевизора и RTVi могут видеть кардиограмму эфира — там схематическое изображение стерха, занесенного в Красную книгу, поэтому линия красная. Тут уже два стерха образовалось, уже стая постепенно растет.
Ну, продолжая тему безумия, если можно так выразиться. Не потому ли, что у нас все так странно, непредсказуемо, и образы, которые нас окружают, странно не завершены, как вы говорите, не потому ли количество абсурда множится вокруг? Вот эта замечательная история с маркировкой СМИ и разного рода такой продукции информационной всякими возрастными цифрами. Вот у нас сайт, например, «Эха Москвы» называется 12+. 12+ — так сейчас маркируются многие телевизионные каналы. Газета «Завтра», кстати говоря, как будет маркироваться?
А. Проханов: — Четыре минуты плюс.
О. Бычкова: — Почему четыре минуты?
А. Проханов: — Сразу после того как младенец рождается, он уже берет в руки газету «Завтра». Через четыре минуты после рождения.
О. Бычкова: — А где он ее берет?
А. Проханов: — Ну как? А из чего памперсы делают?
О. Бычкова: — А, ну да. Логично совершенно. Что это такое? Ну, вот, просто нечего делать больше, извините. Я не хочу звучать нарушителем закона, но это какие-то странные такие истории. Ну, 12+ там, 11-… Это имеет значение для вас?
А. Проханов: — Вот особенно с конца, может быть, июля, с начала августа стала нарастать вот эта какая-то безумная сутолока идей, форм, политических, коллективных или индивидуальных поступков. И вот этот поток как будто разорвали какую-то мешковину, из нее все это посыпалось, какая-то требуха, рухлядь какая-то.
О. Бычкова: — Ящик Пандоры.
А. Проханов: — Рухлядь. Мешок, а не ящик. Мешковину какую-то.
О. Бычкова: — Пыльный мешок.
А. Проханов: — И она вся посыпалась. И она будет сыпаться, сыпаться, сыпаться. Это во многих вызывает иронию, в других — раздражение, в четвертых — снобистское презрение к этой глупости. А во мне это вызывает страх. Потому что этот абсурд, эта путаница, этот хаос и эта хаотизация всех пространств — политического, экономического, культурного, военного, философского — таят в себе какую-то страшную угрозу, которая может мгновенно возникнуть и сдуть все эти пипифаксы, весь этот прах, всю эту труху. То есть возникает ощущение предвоенного чего-то, чего-то грозного предвоенного.
Помните стихи Пастернака: «А в наши дни и воздух пахнет смертью. Открыть окно, что вены растворить»? Вот это ощущение присутствует. При всей веселости, при всей игривости и при всей злобной смехотворности, то, что взбухает, например, на Ближнем Востоке… Такое ощущение, что по минутам эта ртуть там накаляется, и может всё к чертовой матери рвануть. То есть назревает какая-то огромная катастрофа, может быть, вселенская. И она, назревая, уже не рассосется. И поэтому вот этот абсурд — это, по существу, поведение животных, социальных животных (а люди — социальные животные), которые чувствуют вибрации, вибрации приближающейся беды. Отсюда и паника, паническое поведение каждого из нас и всех нас вместе взятых. Вот я это рассматриваю как-то так. Это симптоматика какой-то огромной беды, которая при дверях. Кончилось веселье 90-х, кончился прагматизм 2000-х. И мы перед лицом чего-то очень грозного. Грозного и беспощадного. У меня такое ощущение.
О. Бычкова: — Чего грозного?
А. Проханов: — Не знаю. Какой-то крах. Вселенский, региональный, национальный. И вот этот крах движется как оползень, и против него нет противоядия. Этот оползень не укрепить ни бетоном, ни законодательством.
О. Бычкова: — Против него нет противоядия, потому что непонятно, откуда он движется и что может сделать?
А. Проханов: — Ну, есть роковые явления. Вот история — она роковая. Политтехнологии — они временные. Политтехнологии — это попытки управлять историческим процессом, которые удаются довольно часто, но удаются на коротких промежутках времени. Политтехнологии не могут управлять историей как таковые. История прорывается сквозь политтехнологии. И с историей ничего не поделать. Ничего не поделать с историей — она все равно прорвется и грохнет.
Что это такое, я не хочу гадать… Я не Пифия, я не могу сказать, будет ли это скорая бомбардировка Ирана, будет ли это ответ Ирана по Израилю грязной бомбой или просто шарахнет две тысячи ракет.
О. Бычкова: — А у нас-то? У нас-то? До нас же тоже как-то это в своих формах доносится?
А. Проханов: — Так это движется все на нас. Вот смотрите, что произошло за последнее время: Тунис пал у нас на глазах, Египет пал на глазах. Ирак…
О. Бычкова: — Кто-то считает, что, наоборот, встали с колен.
А. Проханов: — Ирак разгромлен, Ливия разгромлена. Сейчас Сирия. То есть идет бульдозер, он чистит вот это огромное континентальное пространство Северной Африки. Вот этот грейдер протаскивает энергию западной силы туда, в Среднюю Азию. Удар будет направлен в среднеазиатские пространства — туда, где зыбкие, хрупкие и несостоявшиеся государства, такие, как Сирия, как Казахстан, как Узбекистан. Там все кипит. Все это взорвется. И это все рядом с нами. Тут же Кавказ. Посмотрите, что на Кавказе творится.
О. Бычкова: — А вот на Кавказе странная история, кстати, творится между Чечней и Ингушетией, которые теперь делят территорию, прокладывают границу, и Чечня говорит о том, что два района должны быть у нее. Ну, как бы известно, что это за районы, но, тем не менее, откуда это вдруг вот сейчас так резко вылезло?
А. Проханов: — Вот отсюда и оттуда. Я сказал.
О. Бычкова: — Но эта история же не новая сама по себе, в общем?
А. Проханов: — Это история, может быть, очень древняя. Но она всплыла сегодня, потому что вчера они не решались об этом говорить. Еще вчера казалось, что централизм сохраняется, что существует федеральная власть. И, в ответ на происшедшее вчера или сегодня, Кремль по-прежнему молчит. Это мне напоминает Карабахскую проблему. Вы вспомните, что было, когда Армения объявила свои претензии к Карабаху, когда начались там первые кровавые столкновения, появились первые убитые и самая первая кровь. Горбачев сказал, что это не дела союзного центра, пусть регионы эту проблему улаживают между собой. Он возложил ответственность и возложил эти функции умиротворения на регионы. Он показал, что центр устраняется, его практически нет. С этого начался распад Советского Союза.
Распад Советского Союза начался не с Карабахского конфликта армян и азербайджанцев. Кафанские азербайджанцы были изгнаны армянами, ушли через перевалы, там были жертвы, а потом Сумгаит, а потом удары из Агдама по Степанакерту. Не с этого начался конфликт, а с заявления Горбачева, что центр устраняется от решения этого конфликта.
Вот то же самое и здесь происходит. Значит, центр настолько слаб, или люди на Кавказе почувствовали, будто центр настолько слаб, центр летает с журавлями с юга на север и обратно, что они выступили с этими заявлениями.
О. Бычкова: — А что должен был центр сделать? Вызвать Кадырова и Евкурова, например, и сказать: «Вы там разберитесь», — или погрозить пальцем, или что?
А. Проханов: — Ну, не знаю. У центра есть тысячи самых разных форм. Ведь это есть, по существу, разрушение конституционного пространства России. Внутри России возникает внутритерриториальный конфликт. Это нарушение Конституции.
О. Бычкова: — Ну, это безумие тоже, на самом деле.
А. Проханов: — Нет, а чем это отличается от 12+? Это ничем не отличается. Это и есть хаотизация сегодняшнего пространства, когда нет уложений, исчезает система координат, исчезают все правила игры. Каждый диктует эти правила игры самостоятельно. И возникает вот эта бессистемность или внесистемность.
О. Бычкова: — Во что это может вылиться, по-вашему?
А. Проханов — Ну, я вам сказал: у меня аналогия с Карабахом.
О. Бычкова: — Но они не могут воевать — чеченцы и ингуши. Это вообще родственные народы, это почти одно и то же.
А. Проханов: — Ну, конечно. Я считаю, что когда там тверичи воевали с новгородцами в свое время, такой войны не могло быть. Но, тем не менее, воевали и поливали друг друга градом стрел и убивали друг друга. Я думаю, что это чревато большой кровью.
А что, конечно же, осетины — это не ингуши, правда? Те — православные, а эти — мусульмане. Да они весь век жили как братья под Владикавказом. Это были братья, у них были смешанные браки. Но все кончилось страшной резней, потому что исчез централизм, исчез арбитр. В сложных образованиях — таких, как империя, например (Россия наша сегодняшняя — усеченная, но империя), — должен быть, конечно, арбитр. Должен быть имперский арбитр.
О. Бычкова: — А когда центр перестал быть арбитром, по-вашему? Ведь, он же был им относительно недавно? Это совершенно точно, что это было только что.
А. Проханов: Мне кажется, когда Путин передал полномочия Медведеву. Четыре медведевских года диссоциировали огромное количество централистских ценностей. И когда эти четыре года кончились, и Путин опять пришел к власти, он пришел, во-первых, другим человеком и в другую власть, и в другую страну. Он пришел в страшную ослабленную страну, где исчез тот запас прочности, который он же, Путин, создавал в течение, первых своих четырех лет, по крайней мере. Точно создал запас прочности.
О. Бычкова: — Ну а, может быть, он просто сам девальвировал эту власть таким перекидыванием короны из рук в руки?
А. Проханов: — Нет, ну, конечно, это была ошибка. А может быть, это была и не ошибка, я не знаю.
О. Бычкова: — Злой умысел?
А. Проханов: — Мне всегда казалось, что он должен был пойти сразу на третий срок. И Партия третьего срока, которую мы формулировали, она была бы жесткой реакцией на этот хаос. Но это не была бы конституционная контрреволюция. Конституцию можно было в ту пору подправить.
О. Бычкова: — То есть вы считаете, что сейчас мы наблюдаем уже более отдаленные последствия вот этого самого тандема? Ну, получается, что так. Это такой хвост, который тянется и проявляется в разных местах.
А. Проханов: — Ну, назовем это тандемом. Просто тандем — это есть реакция на страх кремлевской власти (в данном случае Путина) продлить и усиливать свой централизм. Он пошел на попятную.
О. Бычкова: — И получил обратный результат.
А. Проханов: — Он сыграл в демократические ценности, он хотел выглядеть корректно перед мировым общественным мнением, перед американцами. Он испытывал огромное давление со стороны Запада, со стороны своих либеральных советников. Одним словом, я считаю, что была ошибка. Если бы он пошел на третий срок, конечно, он вызвал бы дикую ненависть к себе со стороны демократической общественности. Но она была бы…