А. Проханов: — И где они теперь? И где теперь эти люди?
Т. Фельгенгауэр: — Ну, это хороший вопрос, где теперь эти люди, а также где теперь Путин и Медведев. Тут интересный очень опрос провел ВЦИОМ. Мне кажется, вы попросили провести этот опрос, потому что я помню, какое-то время назад, когда появилась только подобная инициатива, вы…
А. Проханов — Не все мои просьбы выполняет ВЦИОМ, но эту — да.
Т. Фельгенгауэр: — Да. Наконец-то. Очень горячо отозвались на эту инициативу учреждения или, скорее, возрождения награды звания Герой труда. Согласно опросу ВЦИОМ, 67 % россиян за такую награду. Так как уже некоторое время назад Владимир Путин говорил, что это неплохая идея, и Общественная Палата говорит, что, действительно, это здорово, похоже, действительно, могут опять появиться Герои труда. Вы в каком виде хотели бы, чтобы все это было устроено?
А. Проханов — Мне бы хотелось, чтобы одновременно были учреждены два звания — Герой труда и Враг народа. Вот эти два звания должны появиться одновременно.
Т. Фельгенгауэр: — Вы серьезно сейчас говорите, Александр Андреевич…
А. Проханов: Серьезно, да, абсолютно.
Т. Фельгенгауэр: — …или как всегда?
А. Проханов: — Вот агент иностранных держав — появилось это уже, да? Но этого недостаточно.
Т. Фельгенгауэр: — Иностранный агент.
А. Проханов: — А, иностранный агент…
Т. Фельгенгауэр: — Да, иностранный агент.
А. Проханов: — Ну, это совершенно недостаточно. Вот враг народа… Почему? Потому что ведь Герой труда — это элемент советской эпохи, советской идеологии. А наша власть выхватывает, панически выхватывает из советского прошлого случайные фрагменты — те, которые попадают, те, которые кажутся важными. Но они делают это очень неумело. Ну ладно, гимн и некоторые слова, и музыка гимна. Ну ладно, звезды не срезали с Кремля. Ладно, не вынесли Ленина из Мавзолея. Но вот, посмотрите, Герой труда в Советском Союзе — эта эмблема соответствовала главной концепции, когда даже в песне пелось: «Владыкой мира станет труд», когда труд, трудовая доблесть, творчество было главным символом советской эпохи. В нашей эпохе главная доблесть — это богатство, умение сделать это богатство наилучшим и наибыстрейшим способом, это блеск, это умение выглядеть блистательно, это способность достигнуть высших этажей общества, это гедонизм, это наслаждение. Труду, реальному труду здесь нет места. И человек реального труда, который создает материальные ценности, например, шахтер в шахте или человек, добывающий нефть, бурильщик…
Т. Фельгенгауэр: — Человек, добывающий нефть, у нас в почете.
А. Проханов: — Человек, добывающий нефть, бурильщик, или человек, который валит лес, или человек, который работает в Норильском Никеле. Он может работать в поте лица, он может, действительно, быть настоящим тружеником. Но итоги его труда не идут на создание нашей российской жизни и цивилизации, они уходят туда. Это герой не российского труда, это герой американского труда, герой германского труда, герой израильского труда. Потому что его труды и подвиги идут туда теперь. Например, на фоне вот этих чудовищных разоблачений в Минобороны, или вообще когда все итоги труда воруются.
Вот если бы, повторяю, термин «Враг народа» был утвержден, и наряду с награждением какого-нибудь хлебопашца Героем труда, какой-нибудь вор из Министерства обороны вельможный, может, даже министр был бы наречен эмблемой «Враг народа»…
Т. Фельгенгауэр: — И расстрелян.
А. Проханов: — И, может быть, расстрелян, а, может быть, сожжен, а, может быть, повешен. Я не знаю. Но чтобы на нем было это клеймо. Процессы открытые должны быть — они не могут быть кулуарными. Это раз. С другой стороны…
Т. Фельгенгауэр: — Так вы все-таки за возрождение вот этой советской системы?
А. Проханов: С другой стороны, это я так, как бы очень агрессивно отнесся к этому. Хотя в этом есть доля правды. С другой стороны, я все время ношусь с процессами, которые я наблюдаю на оборонных заводах, куда, действительно, пошли большие деньги и где начался реальный процесс. Большинство оборонных заводов — это государственные заводы, это наши заводы с вами. Это не воровские заводы. И вот люди, которым предстоит возродить рухнувший ВПК, создать новые системы оружия, потрясающие самолеты, потрясающие ракеты, истребители, новые станки, новые технологии, создать новые коллективы ученых, новые коллективы рабочих, — эти люди действительно должны быть героями. Для того чтобы пробить это все в нашей чудовищной реальности, нужен героизм. Не только ум, не только трудолюбие, не только смекалка, не только гениальность, но огромные трудовые напряжения силы. Вот им бы, в недрах этого процесса, я давал бы звания Героев труда.
Т. Фельгенгауэр: — Скажите, вот то, о чем вы говорите…
А. Проханов: — Только не в офисах, только не в банках.
Т. Фельгенгауэр: — Нет? Там не труд?
А. Проханов: — Нет, там не труд. Это труд, но на другую цивилизацию. Я представляю, на Болотную площадь все бы вышли вместе со своими белыми ленточками со звездами героев.
Т. Фельгенгауэр: — А что, работой считается, только если ты руками работаешь?
А. Проханов: — Нет. Работой считается, когда ты работаешь на страну. А когда ты работаешь на чужую страну, это не награждается.
Т. Фельгенгауэр: — А, то есть Сбербанк сгодится?
А. Проханов: — Ну, Сбербанк пока что у нас… Он же наполовину уже не наш, он же наполовину уже частный. И где эти частники? Где они держат свои активы? Неизвестно. Мне неизвестно.
Т. Фельгенгауэр: — Очень интересный подход. То, о чем вы сказали, что из советского опыта выдергиваются какие-то идеи. Это с чем связано? Нету нового чего-то? Нету свежих идей? Или пытаются уже какие-то проверенные способы вернуть?
А. Проханов: — Нет, это связано с растерянностью. Потому что советский опыт — это опыт больших проектов, по существу. Весь Советский Союз сам по себе — проект. Это анфилада проектов. Одна эпоха сменяла другую, и один большой проект сменял другой большой проект.
Наша эпоха не проектная. Это эпоха свободного рынка, хаоса, броуновского движения капиталов, идей, людей. Поэтому, на самом деле, советский опыт во всей своей грозной величественной полноте сюда не приспособлен. А вот эти внешние паллиативы смехотворны. Вот в данном случае сама идеология эмблемы «Герой труда». Если бы, действительно, под новым развитием, о котором я грежу, и близкие мне люди мечтают о нем, действительно, сложился серьезный проект, проект рывка, стратегический проект этого рывка, то в недрах этого проекта можно было бы довольно много советского опыта реализовать. Например, философия общего дела, которым жил Советский Союз. И эта философия общего дела, например, уравнивала бы все нации, смягчала бы межнациональные конфликты и напряжение. В этой стратегии рывка существовала бы, конечно, идея социальной справедливости, потому что нельзя добиться возрождения, когда малая кучка миллиардеров жирует среди нищего населения. В этой атмосфере несправедливости какие могут быть герои труда?
Т. Фельгенгауэр: — Так странно. У нас вроде постоянно говорят, что людям становится жить все лучше и лучше, и что стабильность и прочее, и так здорово. А вас я слушаю, и у нас есть только кучка миллиардеров.
А. Проханов: — Ну, мы с вами читаем разные источники. Мой опыт — это не опыт чтения отчетов…
Т. Фельгенгауэр: — Я просто смотрю прямые линии — президента, премьера. Рывок, о котором вы говорите, ему нужен лидер?
А. Проханов: — Да, конечно.
Т. Фельгенгауэр: — Или оно само собой произойдет?
А. Проханов: — Нет, этому рывку нужен лидер, этому рывку нужна гвардия, которая окружала бы лидера. Этому рывку нужен идеолог. Идеально, если бы и лидер, и идеолог совпадали. Но если так не происходит или не произошло, то необходимо появление Дэн Сяопина рядом с верховным политическим руководителем страны, необходим идеолог, который стоит рядом с лидером, который советует лидеру — такой сверхсоветник. Этим идеологом мог бы быть коллективный идеолог, коллективный совет.
Т. Фельгенгауэр: — Стоит ли нам ждать появления каких-то новых лидеров для рывка? Или мы можем и старыми пока попользоваться?
А. Проханов: — Я думаю, что назначение Шойгу говорит нам, что новых лидеров пока не предвидится. Но сам по себе рывок, когда он начнется по-настоящему, он неизбежно породит этих лидеров, он неизбежно породит целый ассортимент лидеров, начиная от политических лидеров, кончая художниками, которые сумеют этот рывок воплотить в музыке, в живописи, в пластике, в монументальной пропаганде, в текстах литературных. То есть сама динамика социальная породит огромное количество новых явлений.
Т. Фельгенгауэр: — А этот рывок по отношению к миру, к другим странам будет иметь какое-то направление? Мы вместе с рывком повернемся, там, к Китаю или, не знаю там, к Таможенному союзу, укреплению и прочее, или к Европе?
А. Проханов: — Рывок сам по себе, так, как он пока что сформулирован Путиным — это оборонный рывок, это рывок, связанный с созданием оружия, которое устарело на фоне надвигающихся военных угроз и на фоне стран, модернизировавших свое вооружение и сложившихся в огромные военно-политические машины. Поэтому, конечно, этот рывок — он как бы ориентирован против.
Но сам по себе этот рывок нуждается в технологиях. И такие технологии, конечно, мы должны приобретать за рубежом, как это делал Сталин, закупая целые заводы на Западе. Поэтому стратеги рывка должны смотреть, где они возьмут эти технологии, какой ценой они добьются получения технологий на том же Западе. И отсюда и очень сложные политические маневры, которые осуществляет наше руководство: с одной стороны, конфронтация, с другой стороны — компромиссы, уступки. Это целая сложнейшая византийская игра…
14.11.12.
Оружие предполагает обмен ударами
Н. Болтянская: — Здравствуйте, Александр Андреевич. Я предлагаю начать подводить итоги уходящего года, вкусно похрустывая новостями на зубах как мелкими косточками.
А. Проханов: — Ну, валяйте, подводите.
Н. Болтянская: — Нет, Александр Андреевич, здесь вопросы задаю я.
А. Проханов: — Ну и что вы от меня хотите?
Н. Болтянская: — Всё!
А. Проханов: — Ну, получайте тогда. Минувший год… Чем же он знаменателен? А! Минувший год был уникален в политической истории России. Он характеризовался тем, что была нежданно-негаданно начата оранжевая революция. Это было восхитительно.
Н. Болтянская: — Секундочку. Вопрос. «Оранжевая революция» — в ваших устах этот термин означает что? Подлая акция мировой закулисы? Стихийное выступление сил, не являющихся официальными силами? Что-то третье?
А. Проханов: — Это выглядело так. Почти на пустом месте, там, где на протяжении многих лет сражался мужественный и восхитительный Лимонов, там, где он на протяжении этих, не знаю, восьми или десяти лет уже сроднился с ОМОНом и они друг без друга не могли жить…
Н. Болтянская: — Какая-то садомазохистская пара. Нет?
А. Проханов: Ну, в общем, это палач и жертва, художник и модель, Лимонов и командир ОМОНа. Это вот так, видимо, такие диполи. И вдруг на этом месте разразился какой-то грандиозный эмоционально-психологический взрыв. Возникла чудовищная огромная непривычная для Москвы толпа. Причем толпа, состоящая из представителей среднего класса. Тем самым она била, напрочь била еще один либерально-демократический, миф, состоящий в том, что чем больше среднего класса в стране, тем стабильнее в стране ситуация, тем дальше страна от революции.
Первый миф связан с тем, что госуправление собственностью является неэффективным и на смену этому ужасному госуправлению идет частное управление, частная собственность и, таким образом, рыночное управление экономикой эффективно. Это первое.
Н. Болтянская: — Господин литератор, время вводить героя.
А. Проханов: — Герой оранжевой революции, которая вспыхнула как, действительно, как пламя оранжевое, опалило кремлевскую стену, начали грохотать стенобитные машины, которые долбили кремлевский кирпич… И вдруг все это кончилось пшиком.
Н. Болтянская: — 4 марта.
А. Проханов: — Все это кончилось пшиком.
Н. Болтянская: — Почему?
А. Проханов: — Я думаю, это было связано с тем, что власть вовремя опомнилась. Власть запустила свои властные технологии: она разгромила оппозиционных лидеров, она их диффамировала, она их перессорила. Против одних были сфабрикованы дела, других запугали. Третьи, оставшиеся вне репрессий, были настолько неприятны и настолько непрезентабельны — я имею в виду таких людей как Немцов, или Кудрин, или господин Прохоров — что…
Н. Болтянская: — А чем они вам не нравятся? Вполне презентабельные мужики.
А. Проханов: — Ну, это для вас, да. Для меня это люди, которые в свое время сокрушили мою страну, а потом стреляли…
Н. Болтянская: — Да что ж за страна-то такая, которую вот эти трое могли сокрушить?
А. Проханов: — Так что же это страна за такая, Царская Империя, которую могли сокрушить четверо масонов? Что это за страна такая…
Н. Болтянская: — Масоны — это как?
А. Проханов: — Масоны — это очень хорошо. Масоны — это масоны. Это временное правительство, состоящее сплошь из масонов.
Н. Болтянская: — А они плохие?
А. Проханов: — Масоны?
Н. Болтянская: — Да.
А. Проханов: — Ну, судя по тому, что они сделали с моей той Белой Империей, конечно, плохие.
Н. Болтянская: — А, понятно.
А. Проханов: — Так вот повторяю, очень интересно, что этот год ознаменовался оранжевой революцией. Затем он ознаменовался разгромом оранжевой революции, затем он ознаменовался интенсивным повсеместным русским подъемом, подъемом русского движения национального. Резко усилился русский фактор. Власть…
Н. Болтянская: — Бей китов, спасай Россию.
А. Проханов: — Да нет, зачем? Это делается на сайте «Эха Москвы» на форуме Проханова. Я говорю о крупномасштабном таком полете. И власть вдруг начала делать ставку на патриотов. 20 лет патриотическое сознание подвергалось диффамации.
Н. Болтянская: — Какую такую ставку на патриотов? Власть всю жизнь демонстрировала (последние несколько лет) этот джокер, что если не мы, то они. Очень им удобны были ультрапатриотические силы. Джокер.
А. Проханов: — Да. И держала их всегда в каких-то катакомбах. На время их показывали, потом опять туда опускали. Идет ли речь о «Памяти», идет ли речь о Бар-кашовском движении, идет ли речь о газете «День», которую расстреляли из танков, идет ли речь о стремлении новой волны русских интеллектуалов соотнестись друг с другом и образовать какое-то интеллектуальное движение или какой-то клуб — все это проваливалось или все это давилось.
И вдруг на фоне всего этого возник Изборский клуб. Это неожиданное и, в общем, громадное движение, когда власть сначала смотрела сквозь пальцы на объединение двух десятков русских интеллектуалов, затем она, присмотревшись к тому, что из этого она может иметь, она стала поощрять это движение…
Н. Болтянская: — А вы себя считаете русским интеллектуалом, Александр Андреевич?
А. Проханов: — Конечно, да.
Н. Болтянская: — А меня?
А. Проханов: — А тебя — нет. Ты вообще не интеллектуалка.
Н. Болтянская: — Как это так? Как вам не стыдно?
А. Проханов: — Ты — шансонье.
Н. Болтянская: — А, то есть это слово ругательное? Эта роль ругательная, и попрошу ко мне ее не применять.
А. Проханов: — Да почему она ругательная? Это нечто эфемерное и легкомысленное, прозрачное.