– Ты не одна. Я есть у тебя. Дети. Деньги.
– Значит, все в порядке. Да? Все хорошо и даже замечательно.
– А что плохого? – выкручивался Николай.
– Ты – предатель. А предателям знаешь что полагается?
– Смертная казнь, – отвечал Николай.
– Предательство передается по цепочке. Ты предал меня, она предаст тебя. Уйдет к ровеснику.
– Предположим, уйдет, но ведь яйца не отрежет. Я останусь тем же, кем был.
Николай улыбнулся. Лена смотрела на него, точнее, сквозь него, как врач смотрит на больного.
– Смейся, – сказала она. – Только запомни: смеется тот, кто смеется последний…
* * *У Анжелы начался роман со своей квартирой.
Николай подключил дизайнера. Это была молодая женщина с круглыми глазами, похожая на Лилю Брик в молодости. Ее и звали Лиля.
Лиля оказалась тихая, покладистая, но если ей что-то не нравилось, – стояла насмерть.
Купили люстры, светильники, ковры. Анжела хотела ковры китайские, но Лиля заставила купить традиционные туркменские ковры. Заставила пробить балконную дверь до полу, получился стеклянный кусок стены. Решетка на балконе – кованая и прозрачная. Вид – на крыши домов, как в Париже.
На балконе поставили столик с табуреточками. Можно было сидеть, пить кофе и смотреть на крыши. Эти крыши навевали мысли и мечты. О чем? Конечно же, о любви.
Николая она любила, как говорят – по-своему. Не так, как хотелось бы, но все же… Она о нем заботилась, как будто он был ее ребенком.
Однажды у Николая на лбу выскочила шишка ни с того ни с сего. Врачи тут же стали двигать бровями, нагонять страх. Анжела в больницу не пустила и резать не разрешила. Сама делала компрессы из распаренных отрубей. Придирчиво рассматривала шишку, будто это произведение искусства. И в конце концов шишка стала мягче, потом уменьшилась. И постепенно растаяла.
– А что же это было? – удивлялся врач.
– Мозги, – поясняла Анжела. – У Коли их избыток.
* * *По вечерам Николай играл в преферанс.
К нему приходили пара школьных друзей, чиновники высокого ранга и преуспевающие бизнесмены.
Это были хорошо пахнущие, пузатые и лысые дядьки. Анжеле было с ними неинтересно. Она разливала чай, мастерски выстраивала бутерброды. Была молчалива и любезна, как гейша.
Друзья с завистью смотрели на Анжелу. Им тоже хотелось свободы и молодых любовниц, но каждого что-то держало.
Одного – совесть. Другого – жалость к жене. Третьего – здоровье. Четвертого – деньги. Он никогда ни с кем не расписывался. Не хотел делиться при разводе.
У кого-то были деньги, не было здоровья. У кого-то – наоборот. А такого, чтобы все сразу: и деньги, и здоровье, и решимость к рывку – это только Николай.
Компания погружалась в преферанс. Анжела уходила на балкон, прихватив телефон. Она любила «потрындеть» с Кирой Сергеевной, с мамашкой Наташкой.
Мамашка устроилась работать консьержкой в подъезде. В ее обязанности входило: не впускать воров. Но это же смешно. У человека на лбу не написано: вор он или нет. И кто хотел, всегда мог пройти.
Наташка с утра до вечера смотрела сериалы. В перерыве между сериалами вязала носочки и с успехом их продавала.
Выдуманные персонажи сериалов воспринимались, как знакомые люди. Почти соседи. В этом состояла задача мыльных опер. За неимением собственной обыватели живут чужой жизнью. Пусть даже виртуальной.
Наташка сообщала новости из Мартыновки: понаехали москвичи, раскупили дома, цены растут не по дням, а по часам. Можно продать свой дом, но с другой стороны – хочется оставить кусочек родины.
Разговоры с Кирой Сергеевной сводились к монологам. Тема монолога: бедный, бедный Миша. Сын Киры Сергеевны ничего не зарабатывает, влачит жалкое существование, его жизнь уходит в трубу как дым. Бедная, бедная Кира Сергеевна не может спокойно умереть, на кого она оставит своего Мишу…
Однажды во время преферанса Анжела подошла к играющим и спросила:
– Никому не нужен образованный философ?
– Кто это? – не понял Николай. – Откуда взялся?
– Сын Киры Сергеевны. Он окончил университет. У него научные труды, – наврала Анжела.
– Мне нужен спичрайтер, речи писать, – вспомнил лысый Макаров. – Пусть твой философ пройдет тест. Вот телефон…
Макаров написал на салфетке нужный телефон. Анжела зажала салфетку в кулаке, как золотой ключик.
Когда все ушли, Николай мягко упрекнул:
– Больше никогда так не делай.
– Почему? – не поняла Анжела.
– Ни о чем не проси моих друзей, тем более через мою голову.
* * *Миша прошел тест. Его взяли на должность с длинным и торжественным названием. Он стал заниматься тем же, что и его отец: писать представительские речи для председателя совета директоров. Это были совсем другие речи. Раньше, при социализме, – сплошная пустота по принципу: «о чем говорить, когда не о чем говорить». А сейчас – совсем другое дело. За словами – точная информация, нравственный посыл, юмор, если он уместен. Текст должен был гармонировать с личностью докладчика.
Такая работа ценилась высоко. Миша зарабатывал пять тысяч долларов в месяц.
Корабль Мишиной жизни круто развернулся, вырулил в открытые просторы. Он (Миша) как-то весь распрямился, лицо приняло другое выражение. Из прежнего, затюканного и некрасивого, он превратился в скромного хозяина жизни. Ему это шло. Он стал таким, каким его замыслил Создатель.
Кира Сергеевна рыдала от избытка чувств и даже подарила Анжеле свой любимый браслет – кораллы в серебре.
Кира Сергеевна никогда не думала, что счастье придет к ней от нищей девочки из Мартыновки.
– У тебя успех. Значит, ты должна поделиться. Отдать десятую часть, по Библии. Процент от успеха.
– А какой у меня успех? – не поняла Анжела.
– Николай…
– А-а… – протянула Анжела без энтузиазма.
Ей хотелось другого успеха, своего собственного.
* * *Николай отказался платить за раскрутку. Ему не нужна публичная любовница. Публичность нужна человеку с комплексами. Подтверждение толпы. А Николай – самодостаточный. Он все себе доказал и все подтвердил.
Раскрутить может и Тамаркин. Но это значит – на пять лет в рабство. Изнурительная концертная деятельность за гроши.
Осталась одна надежда на Киру Сергеевну.
Анжела хотела просверкнуть в кино, а там будет видно. Существуют же поющие актрисы: Любовь Орлова, например. Или Доронина.
Николай против кино не возражал и даже готов был оплатить часть сметы.
Кира Сергеевна взяла на себя роль посредника. Она позвонила Савраскину и таинственно сообщила, что есть никому не известная Анжела.
– Имя какое-то армянское, – сказал Савраскин. – У них в деревнях сплошные Анжелы и Жанны.
– Эта – блондинка с голубыми глазами, двадцать лет, выглядит на шестнадцать. Новое лицо.
– Новое лицо – это хорошо. Но у меня есть на главную роль. Стопроцентное попадание.
– Возьмешь на эпизод. И еще, между нами… Имеет богатого покровителя. Он может вложиться. Это тебе не армянская деревня.
– Учтите, я не продаюсь, – предупредил Савраскин.
«Еще как продаешься», – подумала Кира Сергеевна, но вслух ничего не сказала.
* * *Была назначена встреча в ресторане «Пушкин».
Анжела явилась при полном макияже. У нее уже была своя визажистка.
Савраскин опаздывал. Это было непозволительно; Николай буквально ненавидел опаздывающих. Опоздание – это вид хамства, не говоря о жлобстве. К тому же Николай хотел есть. Желудочный сок выделялся и грыз желудок.
Ресторан в дневное время был почти пуст, только возле окна сидел какой-то шмендрик.
Это и оказался Савраскин.
Он уже собрался уходить, но на всякий случай обернулся и вперился глазами в странную пару: кукла Барби рядом с «папином». То ли отец с дочерью, то ли дядька с племянницей. А может, дорогая проститутка с богатым клиентом.
– Это он, – догадалась Анжела.
Встреча сторон состоялась.
– Я знаю, что некоторые писатели издают книги за свой счет, – прямо сказал Николай. Ему не хотелось крутиться вокруг да около. – Я готов выпустить фильм за свой счет.
– Это дорого, – предупредил Савраскин. – Полный метр стоит полтора миллиона долларов.
– Составьте смету, я ознакомлюсь.
– Но ваша… – Савраскин запнулся, не зная, как продолжить. – Ваша протеже – не актриса. Она испортит замысел. Зачем платить за провал?
– Это не твоя забота, – оборвала Анжела.
– А чья же? – удивился Савраскин.
– Хотим и платим.
– Деньги ваши. Но провал-то мой. Я испорчу свою репутацию. Мне после этого не дадут снимать. А я шел к этой постановке всю свою жизнь.
– А у вас есть другие режиссеры, более сговорчивые? – спросил Николай.
– Сколько угодно. Только свистнуть. Они за такие деньги зайца догонят и перднут в придачу.
Настала тишина.
– Я не хочу сниматься, – сказала Анжела.
– Правильно, – одобрил Савраскин. – Вот и умница.
Официант принес закуски: пирожки и холодец. Николай знал: такие пирожки готовят только в этом ресторане. Пирожки были с грибами, с капустой и с мясом.
Официант принес закуски: пирожки и холодец. Николай знал: такие пирожки готовят только в этом ресторане. Пирожки были с грибами, с капустой и с мясом.
Савраскин смотрел, но не дотрагивался.
– Ешьте, – предложил Николай.
Савраскин подумал и стал есть. По тому, как он кусал и глотал, было видно, что парень голодный. Острый кадык активно двигался по тонкой шее.
– А почему вы решили, что Анжела не сыграет? – спросил Николай. – Вы же не знаете ее возможностей.
– Я вижу, – ответил Савраскин. – Талант виден. Или не виден.
– Каким образом? – заинтересовался Николай.
– Радиация таланта поднимается над человеком, как пар.
– А у меня поднимается? – спросил Николай.
– Я не знаю, какой вы актер. Но то, что вы талантливы, это видно за километр.
– И кого бы я смог сыграть?
– Наемного убийцу.
– Я похож на негодяя?
– Ни в коем случае. Вы похожи на интеллектуала. В этом вся фенька. От обратного.
Николай с радостным вниманием смотрел на Савраскина. Анжела видела, что они интересны друг другу.
– Хотите сыграть? – спросил Савраскин.
– А зачем мне? – не понял Николай.
– Новое самовыражение…
В конце ужина Николай ушел платить. Савраскин и Анжела остались вдвоем.
– А ты ничего, – сказал Савраскин. – Когда злишься, в тебе что-то появляется. Могу дать тебе роль третьего плана. Небольшой эпизод. Покажешь свою красивую задницу.
– Козел, – сказала Анжела. – Думаешь, со мной можно так разговаривать? Вот возьму и вылью тебе соус на башку.
Анжела схватила пиалу с чесночным соусом. Савраскин поймал ее руки.
Она дергалась, он смеялся. Его руки были сильные, как клещи.
Николай вернулся. Анжела и Савраскин притихли.
– Сколько с меня? – спросил Савраскин и полез в карман. Достал сто долларов.
– Мы бедные, но гордые, – прокомментировала Анжела.
– Гордые художники, – добавил Николай. – Но ведь и мы себя не на помойке нашли…
* * *Спать легли поздно. Смотрели американский боевик.
– А мне он понравился, – неожиданно произнес Николай. – У меня даже настроение улучшилось.
– А было плохое? – удивилась Анжела.
– Я о другом. Я просто не очень верю в завтрашний день. Все пропитано цинизмом. Деньги – национальная идея. Действительно за копейку зайца догонят и перднут.
– Хорошо тебе говорить. У тебя денег, как у дурака махорки.
– Для меня деньги – не самоцель. Для меня самоцель – работа. Когда собака бежит за дичью, для нее не главное сожрать. Главнее – поймать.
– Понятно, – отозвалась Анжела.
– А когда я вижу таких, как этот, я начинаю верить в будущее. Растет новое поколение – свободное и нравственное.
– Давай спать, – предложила Анжела. – Ну его на фиг…
* * *Николай обнял Анжелу.
– Давай сегодня не будем, – попросила Анжела. – У меня нет настроения.
– Тебе двадцать лет. У тебя впереди вся жизнь. Мне жаль терять каждый день.
– Ну ладно… – вздохнула Анжела и легла так, как ему нравилось.
А про себя подумала: «Гуманитарная помощь, Красный Крест».
* * *На другой день Анжела не выдержала и позвонила Савраскину.
– А-а… – узнал он. – Королева Шантеклера?
Анжела не знала, что это значит, но на всякий случай обиделась.
– А ты кто? – спросила она.
– Ладно, – примирительно сказал Савраскин. – Чего хочешь? Роль сыграть?
– Главную, – уточнила Анжела.
– А твой козел заплатит?
– Он не козел.
– А кто?
– Выдающаяся личность.
– Ладно, – сказал Савраскин. – Я скажу сценаристу, пусть он сделает для тебя эпизод минуты на три.
– Ты хочешь полтора миллиона долларов за три минуты?
– Это бесплатно, – сказал Савраскин. – Подарок тебе на Восьмое марта.
– А я тебе кино не испорчу?
– Не испортишь. Мне там по-любому нужна молодая телка.
– Ты про коров снимаешь? – удивилась Анжела.
– Почему про коров?
– Ты же сказал: телка.
– Телка – это девушка, – объяснил Савраскин. – Ты вообще откуда приехала?
– Не хочу я быть телкой.
– Соглашайся. Лучше три минуты у гения, чем главная роль у козла.
– А кто козел?
– Да все козлы. Не видишь?
– А кто гений?
– Я, кто же…
* * *Савраскин снимал мюзикл, современный «Гиперболоид инженера Гарина».
Суперталантливый мерзавец изобретает орудие массового поражения. Планета на грани уничтожения. Мерзавец любит прекрасную Изабеллу, супертелку. Изабелла должна уничтожить мерзавца, но у них любовь. Что важнее: любовь или вся остальная планета?
Проблема выбора.
Савраскин курил пачку за пачкой. Вращал глазами, но работал с вдохновением. Ему было интересно снимать. Актерам интересно сниматься. А из этого следовало, что зрителям будет интересно смотреть.
* * *Лето выдалось жаркое.
Уехать из Москвы было нельзя. Шли съемки.
День был наполнен и переполнен: уроки вокала, уроки танца, спортивный зал, тренажеры, диета.
К концу дня Анжела выматывалась, как лошадь на бегах. С нее сходило три пота.
Москва оплывала от жары.
– А почему бы нам не купить дачу? – спросил однажды Николай.
– У тебя есть дача, – напомнила Анжела.
– У меня есть, а у нас нет.
Николай дал задание связаться с риелторами, но риелторы не понадобились.
Лучший друг Николая разорился и, чтобы спасти бизнес, продавал свою дачу. Просил недорого – всего миллион. Столько и вложил. Продавал по себестоимости, без навара. Торопился.
Николай долго не раздумывал и недолго тоже не раздумывал. Он хорошо знал эту дачу, она была ему по душе.
Оформил на Анжелу. В случае развода с женой эта дача не должна фигурировать как собственность Николая. Он вывел дачу из-под наследства. Поехали смотреть новое имение.
Анжела увидела зеленый деревянный забор, зеленые с белым ворота, и ей показалось, что она здесь уже жила.
Открыли ворота. В глубине стоял дом, скрытый зеленью. Куст жасмина скрывал от глаз крыльцо. Этот куст тоже показался родным, как близкий родственник.
Анжела поняла, что приехала на СВОЕ место.
Дачу оставили вместе с мебелью и посудой. Анжела хотела другую мебель, не такую авангардную, но хозяин сказал, что ему некуда ее девать. Не выкидывать же. Оставили как есть.
Наташка-алкашка тут же переехала на дачу. Развела натуральное хозяйство.
В загоне, двигая носами, сидели кролики. По траве бродили несколько кур и коза. Коза была молодая и чистенькая. Анжела повесила ей на шею маленький колокольчик.
В Наташкины планы входило развести сад и огород. Работа на земле была привычной для нее. Наташка как будто не выезжала из Мартыновки. В жизни вроде бы все изменилось, но ничего не изменилось. Та же земля, только хуже. Глина. Соседи – скучные люди в отличие от Мартыновки. Не пьют, песен не горланят. Сидят за заборами и смотрят телевизор. Зато не надо уголь покупать, корячиться с печным отоплением.
Из Мартыновки хлынули гости, дом превратился в проходной двор. Но Анжела не возражала. Мать не выносила скуки, ей нужно было общение.
Наташка продолжала пить, но не каждый день, как раньше, а короткими запоями. Три дня на запой, три дня – на выход и три недели перерыв. Врачи называли – ремиссия.
Ремиссия в три недели – это можно только мечтать. Окончательного выздоровления врачи не обещали и кодировать тоже не советовали.
Кодирование – это внедрение в святая святых. Личность меняется, и часто не в лучшую сторону. Пусть Наташка остается такой, как есть: работящей, веселой и доброй. Это лучше, чем трезвой, мрачной и жадной.
Были мысли позвать сюда Ваську. Работали бы вместе, семейной парой.
Ваське эта идея не нравилась. Он не хотел за забор, как в тюрьму. Но было ясно, что выбора у него нет. И Наташка ждала, когда ее бывший муж дозреет, как зеленый помидор.
* * *Елена позавтракала и отправилась в парикмахерскую. Последние пять лет она ходила в один и тот же модный салон на Арбате.
У нее была постоянная парикмахерша Таня, которая встречала Елену как родную. Она мыла волосы шелковыми шампунями, потом лечила их, чем-то сдабривала, втирала в кожу головы какие-то смеси. Потом шло мелирование, стрижка и укладка. Далее Елену отводили в соседний кабинет, к массажисту-корейцу. Массажист нажимал на точки, ставил вакуумную банку. После таких манипуляций у Елены открывались глаза, как будто она просыпалась и видела окружающее новым, улучшенным зрением. Пробивалась дополнительная энергия. Хотелось жить и куда-то устремляться.
В последний раз кореец оказался занят, к нему была очередь из двух человек. Таня усадила Елену на стул и ласково представила:
– Это Леночка Гуськова. Жена банкира Гуськова.
– У банкира Гуськова другая жена, – заметила рыжая лахудра, молодая и холеная.
Парикмахерша Таня сделала вид, что не услышала, тихо убралась.
Елена села на стул и решила не отвечать. Сидела и думала: неужели людям нравится хамить прямо в лицо? Хотя некоторым нравится. Не хватает адреналинчика. А когда нахамишь, в кровь поступает доза, как инъекция.