Несмотря на то что я устала за день, мне не спалось. Я очень боялась нашествия гигантских пауков, появления полузверя-получеловека и то и дело пристально вглядывалась в темные углы комнаты и прислушивалась. К середине ночи усталость все же взяла свое, и я задремала. Проснулась я от странного шороха. Сначала я подумала, что странно тикают часы, но, поднеся будильник к уху, поняла, что он стучит абсолютно нормально. Тогда что же это?
Прислушавшись, я поняла, что шум доносится от моего письменного стола. Я села в кровати и стала ждать, что за этим шорохом последует – появление страшного ночного гостя или же шум изменится и станет понятно, чем или кем он вызван.
Просидев истуканом на кровати около часа, я набралась смелости и решила подойти поближе к столу. Стараясь ступать как можно тише, я подкралась к столу и включила настольную лампу. Искать в комнате потустороннее все же не так жутко с кое-каким светом.
На самом столе все было как обычно. Тетради, ручки, маркеры, рамка с нашей с Машкой фотографией… небольшое зеркало на ножках отражало только мое лицо, и никакие чудища в нем не появлялись. На полочке под столом стояли школьные учебники и несколько книг, данных мне Еремеей. На всякий случай я полистала их, думая: может быть, причина странного шуршания кроется в них, но все было нормально. А между тем шорох не прекращался.
«Значит, что-то происходит в ящике стола», – поняла я. Осторожно, сантиметр за сантиметром, я стала тянуть на себя ящик, ожидая в любую минуту нападения оттуда какого-нибудь бешеного насекомого или еще хуже – монстра типа того, что виделся мне в зеркале.
Я вытащила весь ящик, но ничего такого не произошло. В ящике было навалено мое барахло: блокнотики, браслетики, лак для ногтей, крем для рук, штук пять линеек различной длины, калькулятор, старые батарейки, театральная программка с прошлого года и прочая всячина. Я порылась в ящике рукой, повертела в руках некоторые предметы – ничего мистического не происходило. Я даже наклонилась ухом к содержимому стола, чтобы понять, отсюда ли исходит шорох. Нет, не отсюда, но этот шум где-то совсем рядом. Может, под ковром? Я отогнула угол ковра – ничего. Устав от поисков, я села на пол. Ох, а может, это у меня галлюцинации такие на нервной почве? Вбила себе в голову, что что-то должно случиться, вот и маюсь теперь ерундой – сижу жду, когда это «что-то» случится, вместо того чтобы спать спокойно!
Я поднялась с пола и решительно двинулась в сторону кровати, налетев в темноте на стул. С него упала сумка, и в этот момент шум значительно усилился.
– А может… там?..
Двумя пальчиками, которые слегка подрагивали, я потянулась к застежке. Внутри моей сумки – по тетрадям, книгам, пеналу, по невыложенным свечам и красно-черному клубку – ползало множество пауков! Они были разной величины – от булавочной головки до грецкого ореха, разного цвета – черного, серого, золотисто-желтого, зеленоватого, красного, со странными узорами, и все они двигались, залезали друг на друга, заползали под тетради. Мне казалось, что пауков становится все больше и больше, что новые маленькие паучки вылезают из шерстяного клубка, и вся эта куча жутких членистоногих шумела, шумела, шумела…
В ужасе я зашвырнула сумку в угол комнаты и быстро осмотрела свои руки – не успел ли кто из пауков перебежать на них.
Боясь, как бы эти маленькие пауки не вымахали в одно мгновение в больших, я решила не спать до утра, опасаясь за свою жизнь. Можно, конечно, разбудить родителей, показать им этих существ, шныряющих по моей сумке, и попросить помочь избавиться от них. Мама, боявшаяся всех насекомых, тут же подымет визг, перебудит соседей, скажет, что я в школе подхватила эту гадость, будто речь идет о каких-нибудь тараканах. Или начнет ругать Еремею, «она подвергает ребенка опасности», и, естественно, запретит мне всякое общение со знахаркой. Нет, я справлюсь со сложившейся ситуацией сама, ведь я почти настоящая ведьма!
И я, поставив возле кровати включенную настольную лампу, чтобы легче было увидеть врага, легла в постель и уставилась в тот угол, где валялась сумка. Смотрела в темноту, слушала мерное шуршание этих членистоногих и… проснулась от недовольного голоса мамы:
– Ир, а почему ты спишь с зажженной лампой? Ты что, снова полночи читала книгу, которую тебе сунула эта колдунья Еремея? Ну, и как мне тебя отучить от этой вредной привычки? Сколько раз говорила, хочешь читать – читай днем, при нормальном освещении! Ты так себе зрение испортишь!
В комнату заглянул папа, поддержал маму, что нечего жечь столько электричества, и ушел на кухню завтракать, решив, что на этом мое воспитание можно закончить. Вообще, папа в последний месяц уж что-то часто рвется меня воспитывать, уделяя по вечерам на это большую часть своего времени, и все повторяет, что вот с сыном он поступил бы намного строже.
Глава 6 Странности папы и другие события
Машка уже ждала меня с несколькими авоськами, по которым были разложены книги.
– Ну что? Даниил будет нам помогать? – спросила я.
– Не-а. Я же говорю, что от этого ребенка никакого доброго дела не дождешься! Он, наоборот, нам с утра нервы мотает, – раздраженно ответила Никитина. – Мама его сегодня еле подняла с кровати. Он ее уверял, что у него сильно болит живот и он никак не может идти в школу. Это мы уже проходили, он уже два раза в прошлом году так прогулял занятия. Убедил родичей, что страдает от боли, и остался дома, а когда мать случайно раньше пришла с работы, неся болеющему сыну шоколадку, застала его скачущим по моему дивану и стреляющим стрелами с резиновыми присосками по постеру с Алсу. Ничего святого нет для этого ребенка! Эй, Даниил, ты думаешь идти в школу? – крикнула Машка.
Данилка вышел из своей комнаты. Вид у него и в самом деле был неважный: лицо бледное, глаза без обычного задорного блеска.
– Маш, а может, ему и вправду плохо? – неуверенно спросила я.
– Че-го? Вот и ты поверила. Я тебя уверяю, придем в школу, он там снова начнет на ушах стоять, забыв про всякую боль.
Мы пошли в школу. Я и Мария несли в каждой руке по две тяжелые сумки, а Данилка шел позади с одним своим рюкзачком за спиной и ныл, что ему плохо.
– Это не тебе плохо, это нам плохо, – вздохнула Маша. – Такую тяжесть прём! А ты даже родной сестре не поможешь! Ну-ка, скажи, где у тебя болит?
– Я же уже говорил – живот болит! Очень! Внизу справа! – ответил Даниил.
– Слышь, – кивнула мне подруга, – у него болит, видите ли, внизу справа, а мать с утра уверял, что болит где-то над пупком! Что-то ты путаешься в своих показаниях, дорогой братец.
Вероника пришла в школу и сидела на своем обычном месте рядом с Апексимовым, довольная и веселая. Выглядела она по сравнению со вчерашним днем просто прекрасно. Цвет лица был свежим и здоровым, ни намека на прыщики. Брови темные, тонкие и изящные – завидуй и восхищайся. Восстановилась ли былая густота ее волос, не знаю, они были заколоты заколкой-крабом. Но главное, Веру теперь на каждом шагу не преследовали неприятности.
Заглядевшись на свое творение – ведь это я сняла с Михайловой порчу, и она снова стала красавицей, – я поставила сумку мимо парты. Сумка упала на пол, распахнулась, и из нее вывалились пенал, черно-красный клубок и несколько свечей. Руки так и не дошли выложить ненужные в школе вещи. Пока я утром умылась, причесалась, выбрала кофточку, критически осмотрела себя в зеркале со всех сторон, времени осталось в обрез, чтоб забежать к Машке и успеть в школу. Потому, схватив в одну руку бутерброд, в другую валяющуюся в углу комнаты сумку, я понеслась к подруге. И вот теперь: клубок, свечи, две одинаковые книги по магии, – все прибыло на уроки вместе со мной.
– Ирка, а чего это ты свечи с собой таскаешь? Боишься, что внезапно электричество отключат? – засмеялся мой одноклассник Денис. – А это что? Ты что-нибудь вяжешь? Шарфик для любимого к зиме? – Денис поднял с пола свечи и шерстяной клубок. – Молодец, мне вот моя девушка наверняка шарфик не вяжет.
Диана – девушка Дениса – тут же подошла к нему, взяла клубок из рук и, делая вид, что кладет его в свою сумку, сказала:
– Бедненький мой, что ж ты сразу не сказал, что мерзнешь, я бы давно ради тебя выучилась вязать. Ты хочешь черный шарф с красными полосками? Тогда я Ирке клубок отдавать не буду.
Денис стал дурачиться по поводу расцветки шарфа, но тут прозвенел звонок, и мне были возвращены все мои вещи.
В середине урока у Дениса неожиданно ни с того ни с сего пошла из носа кровь. Как потом рассказала медсестра – она ее остановит, вроде все хорошо, а через пять минут кровь снова льется. Часа два так возле Дениса и простояла.
На следующем уроке тоже не обошлось без происшествий. Диана, идя к доске отвечать, обо что-то споткнулась и с размаху упала на пол, посадив на лоб шишку, а на руку синяк.
А после третьего урока за Машей прибежала молоденькая математичка. Я думала, что она сейчас сообщит, что Данилка придумал новый веселый задачник и принес его в школу, но она сказала совершенно другое:
А после третьего урока за Машей прибежала молоденькая математичка. Я думала, что она сейчас сообщит, что Данилка придумал новый веселый задачник и принес его в школу, но она сказала совершенно другое:
– Машенька, твоему брату плохо, он у меня на уроке согнулся в три погибели и стонать начал!
– Придуривается, – махнула рукой Никитина. – Сейчас я приду, тут же поправится.
– Да, я тоже сначала подумала, что Даня дурака валяет, а смотрю, у него лицо аж зеленое, лоб горячий, сам потный и стонет, что живот ужасно болит. Я его к медсестре отвела, а она говорит, что это аппендицит! «Скорую» уже вызвали, ты поезжай вместе с ним.
Машка раскрыла рот, похлопала с полминуты глазами, а потом одним движением смахнула вещи в сумку, вскочила из-за парты и вылетела из класса. На все это, как мне показалось, у нее ушло секунд десять, не больше.
«Что за день был в школе, одни сплошные происшествия!» – думала я, покупая в кулинарии торт после занятий. У моих родителей сегодня годовщина со дня свадьбы, и у нас по этому поводу праздничный ужин в узком кругу. То есть я, мама и папа. Кто только не перебывал сегодня в медицинском кабинете: и Денис, и Данилка, и Светка, и Диана. Причем последняя оказалась там дважды. Дело в том, что уже в конце учебного дня я опять уронила сумку, при падении она, по своему обыкновению, раскрылась (и чего она все время раскрывается, надо купить другую!), и снова вывалился клубок «от порчи». Светка его подняла и давай с Дианкой с ним играть, как с мячом. Физры им, что ли, мало? Ну, я клубок отобрала, а они, оставшись без увлекательного занятия на перемене, потопали в буфет и чего-то там налопались, а потом у них обеих началась проблема с кишечником, и они понеслись к медсестре за помощью.
По дороге из кулинарии я позвонила Машке на сотовый. Голос подруги был радостным. Она сообщила, что Данилку уже прооперировали и что все прошло хорошо.
– Ты представляешь, мне врач сказал, что у него этот аппендицит был «деструктивного гангренозного характера» и что, если бы «Скорая» быстро не довезла его в больницу, он мог бы погибнуть! Вот ужас! – Голос Никитиной начал звенеть от волнения. – Врач меня поругал, спросил, зачем брата повела в школу, когда он на боли в животе жаловался. Ну, я ему объяснила, что мы все приняли это за уловку и что вообще брат сначала уверял, что у него где-то в другом месте болит, а не там, где этот аппендикс проживает. А врач сказал, что все так обычно и протекает: боль возникает вверху живота, а потом спускается. Ну а мы-то с мамкой не доктора, мы ж не знали!.. В общем, ужас, я папе уже дозвонилась, сказала, что Даньку оперируют, а маме еще нет, сейчас снова буду ей на работу зво… ой. Вот мамусик с папкой вместе по коридору ко мне несутся! – воскликнула Машка и отсоединилась.
Переваривая услышанное, я пришла домой. Мама, что-то беспечно напевая, раскатывала на столе тесто для пирожков. Я поставила торт на подоконник и пошла в большую комнату протирать пыль. Навела порядок на серванте, вытерла телевизор и подошла к журнальному столику. На ней лежала книга, обернутая в рекламную газету.
«Ох, на такой же газетке я записала номер Еремеюшки, – с грустью подумала я. – Стоп, а что это за книга и как давно ее завернули в газету?» «Поцелуй красивой сеньориты», – прочла я название, открыв первую страницу.
– Это мне тетя Галя дала почитать, – сказала мама, заходя в комнату. – Я книгу в газету завернула, чтоб не испачкать, читаю ее по дороге на работу.
Ничего не говоря, я сорвала с книги газетную обложку и принялась вертеть ее в руках. Телефон колдуньи был записан моим корявым почерком на полях газеты.
«Ура! Ура! Ура! – мысленно кричала я. – Как только празднование заканчивается, звоню Еремее и рассказываю ей обо всем, что происходит!»
С газетой в руках я побежала в свою комнату, перенести номер в память своего мобильного, где уж надежно сохранятся эти цифры. Открыв сумку, я с ужасом увидела, что в ней вновь обитает полчище пауков. От неожиданности я вскрикнула и уронила сумку на пол. Из нее на середину комнаты выкатился красно-черный клубок, и я увидела, как откуда-то из его шерстяной сердцевины вылупляются крошечные паучки – много, много, много – и разбегаются по ковру, словно цветные бисеринки.
– Что-нибудь случилось? – послышался мамин голос.
– Нет, все в порядке, – быстро отозвалась я.
В голове моей крутились мысли: клубок из ниток, которыми сняли порчу, Даня… с аппендицитом, Денис, Дианка, Света… Пауки из этого клубка, на этом клубке – порча… Я все поняла! И Даня, и все остальные, с кем произошла какая-нибудь неприятность, подержали в руках этот «порченый» клубок! Это все из-за него происходит! Наверное, тот полузверь из зеркала вмешался в процесс, испортил что-то, и теперь этот клубок представляет собой опасность! Надо запрятать его подальше, чтобы ни мама, ни папа до него не дотронулись, не хватало, чтобы и у них возник деструктивный аппендицит! Особенно нужно беречь его от мамы, она обожает делать у меня уборку, и клубок может легко попасть в ее руки. Ох, а сама-то я сколько раз держала этот клубок. Это каких же несчастий ждать мне?
Поломав голову над тем, куда бы спрятать клубок, я пришла к выводу, что лучше всего запихнуть его в чемодан с моими старыми детскими вещами. Я знала, что он стоит в стенном шкафу в коридоре и забит всякими распашонками, пеленками, ползунками, которые я уж точно носить не буду. Вот туда никто ни за что не полезет – незачем, а значит, это безопасное место.
Выждав, когда мама уйдет в очередной раз за чем-нибудь к тете Гале, я насадила клубок на карандаш (ну, не брать же эту опасную вещь в руки!) и запихала его в старый чемодан.
Праздничный ужин папа начал с тоста за семейную жизнь. Потом все сосредоточились на еде, но не надолго. Папа поднялся и, путаясь в словах, произнес тост за маму. Что-то он у нас в последнее время слишком красноречивый. Раньше он терпеть не мог, как сам выражался, «весь этот сентиментализм», считая, что люди и так понимают тех, кто их любит и ценит, без лишних слов, а тем более пафосных. Надо сказать маме, чтобы она срочно занялась его воспитанием, такое многословие – недобрый признак, уж я-то своего родного отца знаю. Вот в прошлом году, например, все дело ограничилось одним первым тостом, после чего папа весь вечер вливал в себя бутылку коньяка, потому что мама спиртные напитки терпеть не может, а мне они дают только пригубить, считая, что я «еще маленькая».
Но потом, к моему удивлению, говорить тост стала мама. Караул! Что это происходит в моей тихой семье? К моему еще большему удивлению, этот тост был обращен ко мне:
– Знаешь, Ирусь, мы давно хотели тебе рассказать… просто решили дождаться красивого момента. Мы прожили столько лет втроем, а теперь у тебя будет маленький братик или сестренка!
При этих словах папа тут же вскочил со стула и заявил:
– Что значит «или»? У дочери будет маленький братик! У меня будет маленький сын! – и через весь стол полез целовать маму, при этом кончик его парадного галстука очутился в винегрете.
– Помнишь, Ирусь, ты часто в детстве просила братика или сестричку? – сказала мама.
– Братика, – поправил ее папа.
– Он или она скоро будет.
– Он, – вновь поправил ее папа.
– Ты рада?
Для меня эта новость была такой неожиданностью, что в первые минуты я просто не могла понять, рада я или нет. Я хлопала глазами и смотрела на родителей – улыбающуюся маму и просто светящегося, как прожектор, отца.
– Ты представляешь, у меня будет сын! – лез ко мне папа. – Вот такой вот маленький, крошечный сын – но мужчина! Ух, я его буду воспитывать! Это я тебе, моей дочке, все прощаю, ведь вы – женский пол, и с вами надо бережно и ласково, а из сына я воспитаю настоящего мужчину! Мы с ним будем бегать летом на лыжах, зимой я его буду учить плавать в речке! То есть наоборот, зимой на этих, как их там… а, в общем, неважно! – и папа опять полез целовать маму.
Да, теперь понятно, почему он в последнее время «меня воспитывает», в связи с беременностью мамы у него вдруг обострились отцовские чувства.
Тем временем папа прыгал возле стола и показывал, как меня в детстве на руках укачивал. «Ой, мама, если он и в самом деле меня так качал, то как я тогда жива осталась? Нет, мама, маленького ребеночка мы будем сами с тобой воспитывать, – думала я, глядя на своих молодых родителей. – Ой, а это, наверное, здорово – иметь братика. А то жила вот так пятнадцать лет одна – ни сестренки, ни братишки, ни котенка, ни собачки, ни хомячка у меня никогда не было. У многих моих одноклассников в семьях по двое детей. Чем я хуже их? Пускай и у меня будет! Вот, у Дениса есть брат, у Машки… м-да, хотя у Машки такой брат, что, глядя на него, никакого брата не захочешь… а что, если и мой братик будет такой же? Надо у нее узнать, в каком это роддоме таких диких детей выдают, и сказать маме, чтобы она там не рожала».
После нашего небольшого, но очень веселого празднества я пошла мыть голову, радостно выбирая имя для будущего маленького родственничка. Из женских имен мне очень нравилось имя Марина, а из мужских – Никита. Мне вспомнилось, что, когда я была маленькой, мама всегда, купая меня, писала пальцем мое имя на запотевшем зеркале. Мне захотелось сделать то же самое, и я, начав вытираться, потянулась к… Вместо запотевшей зеркальной поверхности я опять увидела его – серое косматое чудовище. Глаза его светились все такими же маленькими желтыми огоньками. Увидев, что я смотрю на него, полузвериное существо улыбнулось такой жуткой, злорадной улыбкой, что все внутри у меня сжалось в один маленький-маленький комочек. Затем чудовище помахало мне своей огромной когтистой рукой, словно прощаясь, но его злые пронзающие насквозь глаза говорили: не прощай, а до скорой встречи. До очень скорой встречи.